Дома мы не нужны. Книга третья. Удар в спину

А итальянец признался:

– Да, таких парней я еще не встречал, – он показал пальцем на самого младшего из великанов – того, что сжимал в руках огромный молот.

– Даже если это орудие было из обыкновенного железа, весить оно должно никак не меньше двух пудов, – решил Кудрявцев, – но это не железо. Железо так ярко сверкать не будет. Или эти дикари научились изготавливать нержавейку?

Командир быстро оглядел ближайших «гостей» и поразился. Этот громадный молот был единственным металлическим предметом у них! По крайней мере сам он металла в руках дикарей больше не увидел. Не углядел и много из того, что должны были иметь при себе чужаки. Из оружия – ничего метательного; только нескладные тяжелые копья с каменными наконечниками; ножи – тоже каменные; никаких украшений на женщинах и девушках, а ведь это женщины! Забитые какие-то, командир даже сказал бы слабоумные – все поголовно – если бы не видел, что дебильное выражение на вполне себе европейского типа лицах скорее напускное, прилежно наложенное согласно каким-то нелепым правилам и законам. И сквозь него нередко пробиваются острые осмысленные взгляды; а сквозь неприкрытый страх проглядывает обычное человеческое любопытство.

Не человеческое! Ведь это неандертальцы. И командир, как бы не хотел преодолеть иррациональное чувство, признался себе – он никогда не признает эти существа за своих. Рядом опять заворчал тракторист:

– Товарищ полковник, вам не кажется, что тут собрались одни дебилоиды. Как сказал бы один известный юморист: «Идиотов куски».

– Нет, – профессор Романов на этот раз оказался наблюдательней, – по-моему, они просто притворяются. Маски надели этих твоих… дебилоидов.

– Точно, – поддержала его Таня-Тамара, – и маски эти им надоели. Посмотрите вон на того парнишку.

Командир проследил направление ее пальца. Рядом с младшим великаном, теперь играющим небрежно своим «молотком» и не сводящим взгляда от разведгруппы, стоял еще один парнишка, вдвое меньший размерами. И этот, как видно, свою маску сбросил окончательно. На круглом лице играло жгучее любопытство и он явно был не против подойти познакомиться; вот только взгляды, которые он бросал на великанов – на молодого соседа, а пуще того на старика, застывшего мрачной скалой посреди своего племени, показывали – без их разрешения этот малыш не сделает вперед ни шагу.

– А разрешения такого не будет, – понял командир, всмотревшись, в свою очередь в лицо старого вождя, изборожденное глубокими морщинами, – и все таки он на кого-то похож; может картину какую видел или статую?

А вниманием тем временем опять завладел молодой великан.

– Хо! – крикнул он громко, и добавил несколько каркающих звуков.

Перевести эти слова – если это действительно были слова – не мог даже профессор Романов. Но и без перевода было понятно – это вызов. И среди людей нашелся смельчак, принявший его. Марио, конечно. Кудрявцев не стал останавливать парня, только предупредил:

– Ту там осторожней, с кувалдой. Не смотри, что она тяжеленная – этот громила ей как тросточкой может работать.

– Ничего, – засмеялся итальянец, – меня уже били по голове дубинками. Живой, как видите.

Ирина дернулась было вслед за мужем, но ее задержала рука командира, а больше его команда:

– Оксана, Бэйла – страховка… А ты, – он повернулся к Ильиной, – дай мне одну обойму.

Ирина, не сводя глаз с Марио, вытянула из подсумка обойму с патронами к «Вепрю» и положила ее на ладонь полковника, который, благодарно улыбнувшись, начал их выщелкивать. Марио и его соперника он, конечно же, не выпускал из виду. Потому и кивнул еще раз, когда неандерталец вдруг издевательски ухмыльнулся и отбросил свой молот в сторону. Туда тут же метнулся его мелкий напарник; теперь его лицо заполнял неприкрытый ужас – видно это орудие было для дикарей священным. Вот и лицо старого вожака совсем закаменело, и любопытство на многих других лицах опять сменило скудоумие.

Гигант теперь ухмылялся так, словно понял, что вместо чемпиона мира против него выставили третьеразрядника – причем в юношеской категории. Этой пренебрежительностью Марио и воспользовался. Он не стал жать, пока зрители оценят, насколько неандерталец выше него (а выше он был на голову) и шире в плечах – тут итальянец мог поспорить с дикарем, но только плечи эти были разные: мощные, тренированные и гладкие у итальянца и узловатые, несокрушимые без всяких тренировок у дикаря. И кулаки у противников были сопоставимы только по размерам. Сравнивать же их крепости и стремительность… полковник все же поставил бы на неандертальца.

А тот словно не ждал от Марио никаких неприятностей. Даже выпятил вперед обнаженный живот – бей! И Грассо ударил – с размаху, прямой правой; готовый добавить потрясенному сопернику с левой, и опять правой, и… И здесь правила бокса не играли. Потому что первый удар пришелся словно в каменную стену. Стена эта не шелохнулась, а Марио даже поглядел недоуменно на свой кулак; вроде даже собрался подуть на него. Разве можно позволять себе такое в поединке!?

Несокрушимая неандертальская стена исторгла из себя конечность – тоже правую руку, даже не зажатую сейчас в кулак, и так – открытой ладонью – буквально смела итальянца в сторону. Это был чистый нокаут. Дополнительного удара не требовалось, но дикарь сделал шаг в сторону поверженного соперника и… в недоумении остановился.

Потому что перед ним выросла; нет так сказать про крепкую, но совсем невысокую фигуру тайского чемпиона сказать было нельзя – возникла фигура Самчая. Неандерталец даже помотал головой; может он принял его за своего спутника? Но нет – вон коротышка, прижимает в стороне к себе молот.

Самчай паузой гиганта не воспользовался; может тоже понял, как и Кудрявцев, что эта небрежность дикаря к противнику мнимая; что тот оценил и плавные движения чемпиона, и его уверенную, чуть снисходительную улыбку, и вот это движение ладони тайца: «Давай, мальчик, нападай!».

На мальчика дикарь не был согласен. Коротко взревев, он сделал обманное движение влево, нанося одновременно еще один удар правой ладонью – точно такой же, что снес недавно Марио, словно пушинку. Итальянец уже сидел в сторонке, тряся головой; рядом с какими-то тряпками в руках кружили вокруг него Таня-Тамара и Люда Николаева.

– Ничего, – усмехнулся командир, – сейчас перекусит – вон сколько сюда еды натащили – и придет в себя.

А чемпион тем временем изящно поднырнул под удар и нанес свой – акцентированный и страшный – ребром ладони по печени неандертальца, если конечно у них она там располагалась. Наверное располагалась, потому что снисходительное выражение лица дикаря как-то сразу сменилось болезненным, а больше удивленным: наверное его никогда так не били.

Вот противники опять замерли против друг друга. И неандерталец вдруг ухмыльнулся и опустил руки, подставляя под удар незащищенные живот, грудь и голову. Ну, до головы, достать будет высоковато, а вот все остальное вряд ли бы выдержало настоящий удар чемпиона. А неандерталец надеялся на это – вон, даже правую ногу словно невзначай отставил назад; совсем так же, как недавно тайцы, подставившие под удар своего кумира доску-пятидесятку.

Ну что ж, чемпион не подкачал. Не рукой – летящей вперед в сокрушительном ударе ногой он постарался пробить пресс неандертальца.

– А надо было не сокрушительным, а смертельным, без всяких самоограничений, – с огорчением констатировал командир тот факт, что в последний момент таец все таки как-то задержал движение, явно вспомнив запреты на фатальные для организма противника удары, – для дикаря он бы не был смертельным. Наверное вспомнил – не вовремя – что бой все таки не до последнего вздоха. А этот вспомнит?

«Этот» – гигант – вздрогнул всем телом; отставленная назад нога даже подогнулась, но все-таки он выдержал удар! Более того, руки моментально дернулись вперед и огромные ладони обхватили лодыжки чемпиона. Но даже сейчас Самчай был опасным противником, и дикарь это понимал. Поэтому он не дал противнику сконцентрироваться – сразу закружил его, словно метатель молота, передвигаясь к свободному сейчас кубику из пористой площадке, на котором совсем недавно Ирина Жадова организовала концерт для племени дикарей.

И если сейчас голова Самчая, не останавливая своего движения по большой траектории, обрушится на этот куб со стороной в полметра, ни доктор Браун, ни Света Кузьмина ничем не смогут помочь. Это поняли и снайперы. Бэйла издала какой-то неопределенный звук, а Оксана легонько стукнула Александра по сгибу руки, едва не помешав ему сделать прицельный бросок.

Но вот вперед летит первый патрон от «Вепря», выпущенный не силой расширившихся пороховых газов, а тренированной рукой. Если бы любимая девушка знала, сколько раз метал такой снаряд полковник, будучи еще необремененным таким количеством больших звезд на погонах! Впрочем, бывшей биатлонистке как раз таки ничего объяснять не нужно. Патрон ткнулся острым концом пули как раз туда, куда и должен был – в центр наружной стороны правой ладони неандертальца, и пальцы самопроизвольно разжались; острая колющая боль была ничуть не слабее той, которой «наградил» этого верзилу тайский чемпион своей ногой. Потому, наверное, парень и зашипел, остановил свое вращение – а тут и второй подарочек в виде такого же патрона прилетел, поразив уже вторую ладонь.

Чемпион резво вскочил на ноги; отпрыгнул в сторону и тоже замотал головой – побывать подопытным кроликом в центрифуге ему явно не понравилось. Повторения он тоже не хотел. Ему и не позволил – новый боец; к пластмассовому кубу уже подходил полковник Кудрявцев.

– С одной стороны, – думал он, стягивая с себя камуфляжную куртку, – глупо меряться силушкой с неразумным отроком; но что-то подсказывает, что сделать это необходимо. И, как это не удивительно, поражения этого дылды больше ждут не наши ребята и девчата – им-то мне ничего доказывать не надо – а как раз дикари. Вон они уже и свои идиотские ухмылки почти растеряли. А сейчас и последние удивлением смоет.

Нет, Кудрявцев не переоценивал свои силы; он прекрасно видел несокрушимую мощь и выносливость неандертальца – не собирался меряться с ним в этих компонентах. Один, ну два точных дозированных удара в нужное место и все! А пока пусть постоит, помассирует ладошки; а нечего их поднимать на людей! Полковник так и сказал: «на людей», – не признавая за противником права называться так же.

Вот вроде соперник к бою готов; даже ухмыляться начал – пока не заглянул в спокойные глаза Кудрявцева. И тут неандерталец переменился в лице; он словно понял, кто стоит перед ним – главный противник всей жизни. Теперь не снисходительная ленца уверенного в себе великана царила в нем, а ненависть и… страх. Этот страх наверное и заставил его отскочить поначалу к своему мелкому соплеменнику, со сдавленным рычанием вырвать у него из рук кувалду, и атаковать полковника, окружив себя сверкающим кругом нержавеющего металла. Теперь не Самчай, а молот выступал в роли крыльев ветряной мельницы, с которым собрался вступить в поединок…

– Нет, не Дон Кихот, конечно, – с усмешкой вспомнил длинноусого героя Кудрявцев, подныривая молниеносным движением под сплошной круг из тяжелого металла, – для этого у меня слишком мало безрассудного благородства. Да и подвигов во имя прекрасной Дамы… я готов, конечно, но моя дама сама любой подвиг совершить может!..

Он повернулся и улыбнулся побледневшей Оксане; еще сильнее побелели пальцы, стискивающий ложе «Бенелли». Одновременно рука полковника вывернула из громадной ладони молот, по сложной траектории останавливая его бешенное движение. Сам гигант сложился пополам от единственного тычка кулаком – практически туда же, куда уже безрезультатно пытались пробить и Марио, и тайский чемпион. Но пресс у людей, ну и у неандертальцев тоже, большой, а у этого просто громадный; и в каждом из них есть уязвимые точки, и есть особо уязвимые, в которые достаточно ткнуть посильнее. Не со всей дури – иначе противник просто не встанет больше на ноги. А этот ничего – вон даже не упал. Сейчас разогнется и… пусть идет по своим делам, бой уже закончен. И кувалдочку свою, в которая явно побольше двух пудов будет – килограммов пятьдесят, не меньше – с собой забирает.

Кудрявцев опустил взгляд на это грозное оружие и… нет, не замер в изумлении, хотя такой реакции можно было ожидать от любого, а громко расхохотался. Потому что на длинной рукояти янтарного цвета были выдавлены два слова на русском языке: «Толик козел». Сама рукоять была изготовлена скорее всего из их (уже их!) чудесной пластмассы, готовой принять любую форму в момент затвердевания и несокрушимой после завершения этой химической реакции. Несокрушимой для всех, но только не для него, полковника Кудрявцева.

И он совершил еще один хулиганский поступок, совсем как мальчишка, пытающийся доказать превосходство над сверстником (на глазах у девчонок, конечно же!). Александр расслабился на мгновение и заполнил тело восхитительным чувством неограниченной ничем силы, которая позволяла ему сгибать вручную тугие рога арбалета, ломать, словно печенье, на куски толстые доски и рушить в сомкнутом кулаке несокрушимые внутренние связи гранитного окатыша, превращая его в песок.

Выпрямившемуся наконец неандертальцу он протянул молот, держа его вытянутой рукой за самый конец рукояти; вряд ли этот гигант смог бы повторить такой трюк. А ведь его ждало еще большее потрясение – на самом кончике пластмассы, прямо под курьезно-оскорбительной надписью теперь глубоко отпечатались пальцы полковника.

– Ну вот, – все так же озорно усмехнулся он, – оставил отпечатки пальцев. Теперь меня найти по ним…

Он заглянул в глаза бывшего противника, принимавшего тяжеленный металл обеими руками, и озорное настроение словно смыло – этот противник никогда не станет бывшим. В потемневших глазах неандертальца плескалась пламя настолько неистовой ненависти, что оставалось задать вопрос: «Когда это пламя сожжет?…»

– Кого? – подумал командир, поднимая с пластмассового куба куртку, – владельца, конечно. Не меня же. Я поворачиваться к этому парню спиной и ждать, когда ярость выплеснется наружу, не собираюсь.

А неандерталец все таки выплеснул свою ненависть – на беззащитный кусок пластмассы; может потому, что совсем недавно этот кубик послужил сопернику? Кудрявцев круто повернулся, немного не дойдя до супруги, увидев, как у нее округлились глаза – то ли в изумлении, то ли в восхищении. Повернулся, чтобы увидеть картину, достойную запечатленной в камне самым талантливым скульптором: гигантский неандерталец вытянулся в неистовом порыве; его мощные руки замерли, занеся тяжеленный молот для сокрушительного удара.

Миг – и это орудие, сравнимое сейчас, наверное с гидравлическим молотом нехилых характеристик, обрушилось на такой маленький и беззащитный кубик. Фиг вам – куб остался целым, что явилось несомненно еще одним потрясением для дикарей, но не стало откровением для людей. За спиной полковника даже раздалось несколько смешков, которые, правда, быстро умолкли – все же удар был впечатляющим.

Своей нижней гранью площадью пятьдесят на пятьдесят сантиметров куб ушел в плотно утоптанную землю так, что над поверхностью сейчас торчало не больше половины объема. Так что Кудрявцеву пришлось приложить неслабое усилие, чтобы выдернуть из земли эту кубическую «репку». Неандерталец испуганно отшатнулся от появившегося неожиданно прямо перед ним противника и опустил молот, уперев его тяжелый кусок металла в остатки травы у ног. А потом… сгорбил спину и ушел, волоча молот по земле, когда несокрушимый, казалось, куб развалился на мелкие куски под единственным ударом кулака полковника.

Люди готовы были взорваться ликующими криками, но этому океану эмоций не дал вырваться наружу единственный каркающий возглас старого великана. Он поднял руку с посохом высоко вверх и обратил к небу лицо с закрытыми глазами, из которых – Кудрявцев едва поверил – стремительно текли слезы. И это были слезы радости, потому что сухие безветренные губы раздвинулись в широкой улыбке; они что-то шептали, но слов этих полковник не услышал бы, даже если бы стоял вплотную к старому вождю – вокруг шумно радовались победе чужого поединщика неандертальцы.

– Почему? – пожал плечами Александр, – вот пусти сами и объясняют; если сумеют, конечно. Нам тут даже Алексей Александрович не поможет.

Он оглянулся на профессора, который видимо уже успел налюбоваться на неприкрытый восторг нелюдей, действительно сбросивших маски идиотов и кажется готовых пуститься в пляс. Ага – вон тот коротышка, что не побоялся подержать в руках молот, уже пляшет. А профессор смотрит совсем в другом направлении – на стол, уставленный яствами, которые с удивительной скоростью уничтожали Марио с Самчаем.

– Ого, – восхитился такому аппетиту товарищей Кудрявцев, – пожалуй, надо поспешить, – иначе нам не останется.

Он вдруг почувствовал нешуточный голод, ведь солнце уже давно перевалило верхнюю точку небосвода, да и поединок, каким бы не казался для наблюдателей коротким и нетрудным, все таки отобрал у организма много сил, особенно нервных.

– А нервные клетки, – он подхватил под локоть Оксану, увлекая ее за собой к столу, – как известно, не восстанавливаются. Хотя, как оказалось, и из этого правила есть исключения…

Еды хватило на всю разведгруппу. Весь стол был заставлен праздничными (гости ведь, хоть и такие удивительные!) блюдами, да и в телеге, запряженной верблюдом, хватало добавки. Даже чай в китайских термосах принесла Егорова.

– А эти ребята есть не захотели, – с обидой в голосе произнесла она.

– Нам больше досталось, – засмеялся Анатолий, и тут же закашлялся, поперхнувшись непрожеванным куском.

Все вокруг тоже засмеялись; еще больший хохот вызвал рассказ командира об удивительном орудии неандертальцев, об еще более удивительной надписи на его рукояти. А когда смех все таки прекратился, профессор Романов задал уместный вопрос: «И что все это означает?». И тот же тракторист, откашлявшийся и отсмеявшийся вместе со всеми, к удивлению и профессора, и многих других, ответил достаточно логично и убедительно:

– Сказал же этот… лама Севера, что русский язык станет единым в будущем, почему бы ему не быть таким в прошлом?

– Ага, – язвительно возразил ему доцент Игнатов, – а вот этого товарища, наверное, зовут Толик?

Так он обозвал старого вождя, который подходил к ним тяжелой походкой. Следом за ним шли еще двое великанов, причем младший своей недовольной физиономией словно говорил: «Очень вы мне нужны, чужаки! Если бы не старый вождь…". А четвертый в процессии – тот самый коротышка – выглядел самым довольным. Наверное потому, что его взяли в такую солидную компанию. С его согнутой в локте руки свисали какие-то бусы; другая рука придерживала кожаные узлы за спиной. Все выглядело так, словно старый великан направлялся на торжественную церемонию -вручать своеобразные медали победителям. Только вот медалей этих было не меньше дюжины.

Старик с непроницаемым лицом пошел меж расступавшихся людей, словно выбирая награждаемых; вот он остановился у низенького доцента, и только сейчас командир понял, кого напомнили ему эти гиганты – Сергея Петровича Игнатова. Они стояли друг напротив друга – такие разные, даже чужеродные, но их сходство, по крайней мере в лицах, было очевидным. А потом неандерталец опять закаркал, только теперь на русском, словно молитву, которую повторял ежедневно всю свою жизнь:

– С вами спорить, Петровичи – все равно что пить без закуски неразбавленный денатурат!

Потрясенный доцент повторил эхом последнее слово, произнесенное стариком самым торжественным образом:

– Почему «Денатурат»? Я его никогда не пил – даже вкуса его не знаю…

А неандерталец удовлетворенно кивнул, но одарять свою мелкую копию бусами не стал. Он пошел дальше, снимая с протянутой вперед коротышки соплеменника янтарные ожерелья, и вручая их выборочно, по какому-то непонятному выбору.

– Нет, – поправил себя командир, получая дар последним, – выбор как раз таки понятен, но как его сделал старик?

К командиру тут же сунулся профессор; он тоже заметил закономерность – и неудивительно, ведь системность и логика были главными составляющими его призвания по жизни:

– Ты заметил, Александр Николаевич?..

– Что он вручает свои бусы исключительно членам нашего Совета?

– Ага, – несколько обескураженным от такой проницательности Кудрявцева голосом согласился Романов, – Толик успел назвать его Президентским.

– Толик много куда успевает, – усмехнулся командир, – вон – даже на рукояти молота дикарей отметился.

– Не думаешь же ты?..

– Я много о чем думаю, – прервал Романова полковник, – давай лучше послушаем, что нам расскажет этот старик.

– Но как?! – поразился профессор.

– А вот с помощью вот этого, – Кудрявцев сунул под нос собеседнику бусы, которые перед этим перебирал пальцами. словно четки.

Нет – он не играл, не пытался попробовать на прочность, как рукоять (кстати материал, из которого были изготовлены эти такие разные предметы, был одинаковым). Полковник попытался проникнуть в суть этих застывших кристаллов, как объяснял ему тибетский лама, и в какой-то момент понял, что меж атомами этих янтарных окатышей текут слова – в разных направления; и при этом они удивительным образом меняются, подчиняясь неосознанной воле владельца и обретая знакомые ему формы.

– В общем, – пояснил он, – это устройство универсального перевода. Так что ждет тебя, Алексей Александрович, безработица.

Но профессора такая перспектива не испугала, а вот возможности дикарских «компьютерных» бус весьма заинтересовали. Не сказать, что он совсем не поверил командиру; но сомнение все таки читалось в его лице. И Кудрявцев тут же рассеял его.

– Оксана, – повернулся он к супруге, надевая на шею ожерелье, – скажи что-нибудь на иврите.

Девушка произнесла несколько слов, которые ни сам Александр, ни профессор не поняли. На лице последнего прибавилось скептицизма.

– А теперь так, – командир вынул из рук Оксану бусы и сам надел ее на шею супруги.

Та снова заговорила, очевидно повторяя первую фразу, и Кудрявцев с удовольствием понял:

– Тебе уже мало, что я говорю, как сильно тебя люблю, на русском языке. Хочешь слышать на иврите?

– И на иврите, и на всех остальных языках, которые только есть в мире… во всех мирах!

Теперь Оксана смотрела на него озадаченно:

– Ты учишь иврит, когда меня рядом нет?!

– Ага, – засмеялся командир, – когда это в последний раз тебя рядом не было? Разве только… там, – он кивнул в сторону лагеря, имея в виду помещение, украшенное витиеватым рисунком Ершова, – но уверяю, самоучителя по ивриту там нет.

Оксана Кудрявцева счастливо засмеялась, а пораженному профессору оставалось только наблюдать, как по команде полковника почти пустой уже стол освобождают от посуды, с двух сторон выстраиваются по три стула (в телеге их оказалось как раз шесть штук) и его приглашают к этому столу в качестве одного из членов высоких договаривающихся сторон.

Они так и расселись – три громадных дикаря, а напротив них командир и Оксана с профессором. Последний, вовсе не желая поразить еще раз неандертальцев, а наверное лишь ради последующего скрупулезного изучения (так решил командир), выставил на столешницу планшет и включил его в режиме записи. Если засветившийся экран и поразил дикарей, они этого никак не показали. Больше того, побежденный им гигант вполне оправился, и сейчас нагло ухмылялся, разглядывая окрестности и останавливая, как понял Кудрявцев, взгляд на наиболее приглянувшихся ему человеческих экземплярах прекрасного пола.

Там конечно было на кого посмотреть, но не так же нагло, с оценивающим взглядом неудовлетворенного долгое время самца. Вот его масляный взгляд остановился на Оксане и он даже подморгнул ей – совсем как человек. А вот этого уже полковник, ощутивший острый укол в сердце, прощать не стал. Он снял свое ожерелье и нагнулся к супруге, прошептав ей на ухо:

– Улыбнись-ка, милая, этому парню как ты умеешь. Вспомни нашу Седую подругу.

И Кудрявцева улыбнулась! Да так, что и командир, да и все рядом увидели, что выражение: «Снести взглядом», – бывает не только фигуральным. Гиганта действительно снесло – вместе со стулом, так что последний разломился на множество мелких частей, а сам поверженный лежал с закрытыми глазами и ушибленным затылком, пока старик не вздернул его на ноги одним рывком (а есть еще силенка у дедушки!) и не поставил, как нерадивого ученика в угол, перед столом. Так он и простоял все переговоры, уткнувшись в столешницу, ни разу не подняв глаз на людей напротив.

– Мы – не-звери! – торжественно начал старик.

– С чем вас и поздравляю, – не выдержал, засмеялся за спиной командира Анатолий, и тут же умолк – после того, как там же прозвучали звуки сразу трех увесистых затрещин

– Две понятно, – невольно подумал Кудрявцев, – а кто третья?

– Мы – высшие не-звери, – поправился старый вождь, и это уточнение полковнику не понравилось.