bannerbanner
Школа будущего, построенная вместе с детьми
Школа будущего, построенная вместе с детьми

Полная версия

Школа будущего, построенная вместе с детьми

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 8


Александр Тубельский

Школа будущего, построенная вместе с детьми

© Е.В. Тубельская, 2019

© ООО «Образовательные проекты», 2019

© ООО «Издательство „Первое сентября“», И.Е. Лукьянов, оформление, 2012

От редактора

Легенды о школе Тубельского ходят по стране тридцать лет. Посреди учительских разговоров где-нибудь в Новгороде, Новосибирске или Краснодаре вдруг начинают расспрашивать именно о ней: «А там действительно похоже на то, о чем они пишут в своих сборниках?»

Школа Тубельского стала символом движения авторских школ, показателем их сил, трудностей и достижений.

Конечно, в привычных измерениях она совсем не лучшая: ей не сравниться по «продвинутости» выпускников со знаменитыми физматшколами или лингвистическими гимназиями, у нее нет бассейнов и конюшен, в ней не преподают университетские профессора, она не выигрывала призов «Лучшая школа района» и не подчиняла себе школы окрестные.

Но она смелее и успешнее всех решала (и по большому счету решила) главный вопрос будущего: какой может стать достойная массовая школа в России, школа для всех, школа для самых разных детей. Устроенная на тех же материальных основаниях, что и самые обычные, но на совсем другом фундаменте идей. Школа, стремящаяся не научить одному и тому же, а помочь всем своим ученикам в чем-то самом существенном: понять нечто главное про себя, про жизнь и других людей, научиться тому, что пригодится именно тебе.

Многим знаком классический афоризм: «Образование – то, что остается, когда все выученное забыто». Но здесь в этом высказывании сумели увидеть не образец философского остроумия, а само собой разумеющуюся деловую задачу. Задачу, к которой каждый учитель должен подобрать свое профессиональное решение.

Раскрытая перед вами книга – о том, как создается такая школа.

…Александр Наумович Тубельский вспоминал так:

– С чего все начиналось? – с мысли о том, что странно не использовать наиболее естественные и эффективные по жизни формы образования – в сверстнических сообществах. А еще – с желания вести себя честно перед самими собой и исключить фиктивные регламентации и отношения.

Кто только не призывал к борьбе с формализмом! Но что происходит, если с ним не бороться, а взять и отменить? Немудреные завалы пустых заготовленных фраз, уроков поверх голов, бездушных мероприятий, бездумного исполнения инструкций – это ведь не пережитки и недостатки, а монументальный оборонительный рубеж, защищающий школу от жизненной стихии. Жизнь – это дома и во дворе, а здесь все строго, солидно и… понарошку. Разрушение этой дистанции оборачивается затоплением образования внешним хаосом и множеством личных проблем, в конечном итоге – либо крахом, либо принятием на себя школой настоящей ответственности за своих обитателей.

В этапах школьной биографии сменялись свои этапы тревог.

Первым был страх перед анархией. Несколько лет искали, придумывали, пробовали одновременно десятки разнонаправленных вещей, идей, людей, способов… А потом вдруг началось почти счастье. За пару лет разгул вседозволенности перебродил, вошел в берега и обернулся первоосновой той школьной демократии, где все со всеми научились ладить и договариваться. Дети стали меняться на глазах. Из школы их стало силой не прогнать. Грубость, агрессивность, разболтанность таяли – и вдруг заменились нежностью и трепетностью отношений. Все ожило, куда-то само поехало, завертелось по на ходу рождающимся орбитам…

Потом эйфория утихала, приходили страхи, что у чересчур развитых детей со знаниями, похоже, совсем не так здорово. Но тут как раз подросли классы, выпускники которых могли давать фору ребятам из отборных гимназий, по полкласса поступая в университет.

Впрочем, класс на класс не приходился, и академическая успеваемость год от года заметно менялась; в живой школе каждое поколение, похоже, будет искать и находить себя по-разному (и с точки зрения стремления к знаниям в особенности). Если хорошая школа обычно ассоциируется со стабильным уровнем успеха в обучении, то здесь успеваемость как раз оказывается величиной переменной, а вот разные эффекты происходящих с детьми личностных изменений довольно устойчивы.

То, что обычно рассматривается как дополнительные эффекты, как «пена» на регулярном процессе обучения, здесь стало сердцевиной образования, воздухом жизни школы. Тонкое и неисчислимое стало системным, а общеутверждаемая регулярность и поступательность в обучении все более переходили в разряд внезапных эффектов.

«Смотрите-ка, сколько они всего, оказывается, знают!» «И как это они всему научились?»


Прошло десять лет с тех пор, как Тубельский проходил по школьным коридорам, умудряясь за каждые десять шагов поболтать с дюжиной прохожих («и всех пролетапроползающих тоже»). Школа, которую невозможно было представить без Тубельского, продолжает плыть в будущее, в чем-то сделавшись осторожнее и печальнее, став чуть покладистее к внешнему давлению, более замкнутой в своих автономных пространствах. Но она остается собой – школой, в которой дети считают взрослых своими соратниками: «Все равно учитель в нашей школе сначала запомнит имена детей и много позже – фамилии; прежде всего будет заботиться об укладе и атмосфере в классе и школе; он подумает, как «прожить» с ребенком учебное содержание, а не вложить его в голову ученика; он будет мучиться над тем, как увлечь детей, привить им радость и жажду созерцания, размышления, познания (в том числе и самих себя); он может придумывать и воплощать свои замыслы без страха».


Но книга, которую вы держите в руках, – все-таки не про 734-ю школу. Про школу многое сказано, опубликовано, многое, уверен, еще будет написано ее учениками и учителями.

Это и не книга о Тубельском (такая книга тоже нужна, и надеюсь, появится на свет).

Перед вами книга самого Александра Наумовича. Та, которую он не успел составить и отредактировать при жизни, но успел написать.

Начиная собирать для этой книги статьи, заметки, записи выступлений, предисловия к сборникам, друзья Тубельского полагали, что написано им не так-то много, да и фрагментарно, импульсивно.

Но оказалось – стоило его строчкам и страницам собраться вместе, как они начали выстраиваться в ясное, последовательное, точное и выверенное изложение сути дела, тщательно подготовленное целое.

Потому мы постарались объединить работы Тубельского не подобием альманаха, а именно цельной книгой – какую, на наш взгляд, мог бы сделать сам Александр Наумович, если бы успел.


«Каждый ребенок уже несет в себе высокое предназначение, и следует помочь ему это предназначение осознать» – с этого тезиса начинает разворачиваться книга. Если же согласиться с такой мыслью, утверждает автор, то неизбежно в центре нашего внимания должны оказаться слова о воспитании достоинства, о самоопределении, об умении понимать себя и других, об умении быть свободным.

В воспитании свободоспособности человека нам в этом случае и предстоит признать основное содержание общего среднего образования. А то, что казалось «содержанием образования» прежде, предстанет перед нами именно учебным материалом, не целью, а средством, инструментом работы школы.

А далее, шаг за шагом, в книге рассматриваются ключевые идеи и направления действий, в которых придется разобраться, подступаясь к созданию вроде бы немыслимой «школы по программе ученика» (причем «программа» эта заранее ведь не известна и самому ученику).

Звучащие в этой книге варианты развернутых ответов на многие резко поставленные вопросы, разумеется, тоже не стоит изучать как сборник правил и рекомендаций. Перед нами – именно приоткрытый для нас способ мышления и действия, осмысленный опыт всестороннего подхода к чему-то главному в понимании школы.

Андрей Русаков

Бодался Тубельский с дубом (вместо предисловия ко второму изданию). Александр Асмолов

Начну с эпизодов своей жизни, произошедших в 1960-х годах, из времени «шестидесятников». Тогда я оказался участником одного общения – из тех моментов, которые задают горизонты жизни и становятся смысловыми акцентами биографии.

Это общение происходило в дачном поселке писателей Пахра. Бурно разговаривали двое: Эммануил Мандель, которого знают как поэта Наума Коржавина, и мой названный старший брат, муж моей сестры писатель Владимир Тендряков (а я, будучи десятиклассником, лишь изредка вставлял слова, не определяя ткань разговора).

Два человека говорили о многом, но спор шел о самоцензуре своих книг, своего творчества. Стоит ли править стихи, которые были написаны, но не публиковались в 1948-м, 1949-м, 1951-м годах? Да и вообще: стоит ли их печатать? Те стихи были полны юношеских иллюзий, а с приходящей зрелостью к любым ранним произведениям начинаешь относиться как к чему-то, возникшему в определенное время и созвучное именно тому времени – и историческому, и биографическому.

И тогда Наум Коржавин обронил пронзительную по точности фразу: «Никогда не предавайте своих стихов».


Второй эпизод касается разговора между всё тем же Владимиром Тендряковым, но уже с двумя другими героями – с Александром Исаевичем Солженицыным и Александром Трифоновичем Твардовским. Эти страстные собеседники на высоких тонах обсуждали вечную тему: тему права творческой личности на коммуникацию с тоталитарной системой. В центре беседы был животрепещущий и сегодня вопрос: можно ли совместить службу государству и служение человечности?

Думая об этом разговоре, я бы хотел сделать символом серии книг про общение таланта с властью название ставшего широко известным произведения Александра Солженицына «Бодался теленок с дубом». Название этой книги – парафраз судеб таких учёных, педагогов, писателей как Андрей Сахаров, Булат Окуджава, Владимир Тендряков, Александр Галич, Владимир Высоцкий, Юрий Трифонов и – Александр Тубельский. Каждый из них по-своему вступал в поединок, защищая право культуры на индивидуальность, право образования на собственное лицо.


Александр Тубельский бодался с дубом, отстаивая честь и достоинство детства. Когда обдумываешь феномен восхищения Тубельским с первого взгляда, то вспоминаешь, что он вовсе не производил впечатления былинного богатыря.

Мы впервые встретились с ним в лабиринтах Госкомитета СССР по народному образованию и «зацепились словами». Он знал меня, а я его ещё нет (поскольку только ещё начинал – а это был 1988 год – узнавать многих и многих на континентах образовательного мира); общаясь с Тубельским, я с ходу почувствовал справедливость формулы «мы с тобой одной крови – ты и я».

Что меня поразило? Символом общения с ним навсегда становилась его изумляющая (и изумляющаяся!) улыбка. Вспоминаются слова Станиславского, ключевые для понимания поведения актеров. Станиславский начинал на репетициях с фразы: «Чем вы меня удивите?»

Александр Тубельский (как выразительный человек) с ходу удивлял широтой души и открытостью сознания. Мы начали разговор, не обнюхивая друг друга, а с ходу нырнули в смыслы. Я занимался психологией личности, мечтал создать практическую психологию образования. Она рождалась как идеология поддержки разнообразия, неповторимости каждого человека в самых разных школах нашей страны.

Именно это я планировал делать.

А Тубельский делать этого не собирался. Потому что уже делал.

Те смыслы, что потом зазвучали в идеологии образования как самостояние, самоактуализация, саморазвитиеи (особенно подчеркну!) персонализация – всё то, что воспринимается нами как знаки взращивания свободного человека – для него уже было практическим делом, его школой.

С Тубельским не надо было обсуждать принципы выбора, вариативности, идеологию достоинства человека – поскольку своими поступками он всё это создавал сам вместе с командой своей школы. Командой, которая его вовсе не слушалась. Командой, которая его любила и восприняла его имя как проект школы.


…Когда школа начинает обладать Именем – это невероятно важно. Важно, в какой школе предстоит учиться: в школе с именем или в школе без имени – школе по номеру. И сейчас, как бы я ни копался в памяти, я не вспомню номер его школы – но я всегда знаю, что она школа Тубельского. Он не говорил, что именно такими должны быть школы во всей России. Невозможно клонировать школу Тубельского или других великих директоров. Авторские школы в России не стоит обижать затёртым словом инновации: это не инновации – это авторские проекты жизни, и это в тысячу раз ценнее, чем инновации.

Впрочем, это ведь и авторские проекты личности; школа Тубельского – это и авторский проект его собственной жизни.

Он шёл наперекор любым трудностям и делал свой мир.

Он привечал людей своей неповторимой улыбкой и помогал раскрывать сердца.

И с этой же своей улыбкой Тубельский бодался с огромной махиной «бездетной» (как он говорил) и жестокой системы образования.

«И чем вы собираетесь доказывать ваши утверждения?» – спрашивали его иронично. «Давайте сэкономим время на доказательствах. Приходите в школу и смотрите» – обычно отвечал Александр Наумович. («И доказательств никаких не потребуется» – просто надо увидеть; помните, как в «Мастере и Маргарите»: в такой-то день весеннего месяца нисана в белом плаще с кровавым подбоем Понтий Пилат и т. д.)


…Тубельского часто представляли Дон Кихотом. Но он не воевал с ветряными мельницами. Это Дон Кихоту везло – его грозные великаны были только в воображении. А перед Тубельским были не мельницы, а крепости образования, на которые он шёл с улыбкой, со страстью, посвящая этому всю драматургию своей судьбы.

Педагогика развития личности, педагогика свободы, культурно-историческая педагогика достоинства – это страстная, драматичная педагогика.

И сегодня вопреки многому грустному, что происходит вокруг, вопреки рецидивам варварства, регресса и обезличивания, вопреки экспансии средневековых орденов «скрепоносцев» и «особистов» (фанатиков «особого, единственно-правильного пути») по глубинному смыслу важны такие гражданские подвиги как подвиг Александра Тубельского, действовавшего по известной формуле героев Стругацких: «Вижу цель, верю в себя – иду сквозь стену».

Вижу дуб, вытираю лоб и – с улыбкой! – как по дубу р-раз!

В этом был весь Тубельский. Когда он распалялся, то, казалось, что был способен пробиться через все заслоны. И от него – как от неповторимого мастера воодушевляющей передачи смыслов – это распаление передавалось учителям и ученикам, отстаивавшим принципы человеческого достоинства.


…Вновь выходит его книга. И эта книга – доказательство возможности невозможного.

Сейчас отовсюду слышится: да вы что! Взгляните за окно, какие авторские проекты, какие инновации! Встраивайтесь в шеренги, идите строем, «за флажки нельзя», шаг в сторону будет рассматриваться как побег, а прыжок на месте – как попытка улететь. Куда это вы собираетесь? Да и, главное, зачем?

Можно сколько угодно долго и безутешно искать ответы на подобные вопросы в русле формальной логики и логика социального конформизма. Рациональных ответов в них не будет.

А можно просто бодаться с дубом, не придавая даже этому дубу особого значения. Можно жить так, как жил Александр Наумович Тубельский. И понимать, что нечего кивать на время.

Александр Асмолов, ноябрь 2018 г.

Вступление. Александр Тубельский. Право в косую линейку

В человеке есть нечто такое, с чем он пришел в этот мир, что существует независимо от окружения, от воспитания, от физиологии. Я не знаю, что это. Говорят: душа, божественное… Разными словами называют духовную сущность, которая несводима ни к разуму, ни к мозгу. Если не вдаваться в эти рассуждения, поскольку я по профессии не психолог, не физиолог, а педагог, то все равно, кто дал нам это нечто. Это есть. Но коль скоро я понимаю человека так, то что же я, педагог, должен делать?

Если про эту сущность не думать, то ясно: надо пытаться донести до ученика то, что накопила человеческая культура. Дать культуру математики, культуру литературы, культуру химии. Из этого, считается, и получится человек.

Но если духовная сущность дана каждому, задача упрощается. Не главное – сумма знаний. Я должен создавать такие условия, такое поле (в своей школе, во всяком случае), чтобы это духовное по возможности стало сутью человека. Чтобы он мог строить себя, свою профессию и свои отношения с другими людьми. И вроде все просто – только не мешать сущности человека проявляться. Правда, люди разные, а нужно, чтобы для каждого были свои, лучшие условия. Ничего другого делать не надо.


Школьная традиция, школьная предметность, школьное устройство – помогает ли все это раскрываться личности? Оказывается, мало увеличить в объеме те предметы, которые сегодня есть, надо даже не по-другому их преподавать, а в них должно быть заложено другое содержание.

«Зачем мне математика?» – спрашивает ученик. Я бы сказал: «Я могу сделать так, чтобы математика помогла тебе строить себя. Не чтобы ты овладел математикой, а чтобы она помогла тебе строить себя. Ты, наверное, ощущаешь, что тебе трудно ориентироваться в пространстве, ты с трудом видишь то, что скрыто за внешней формой. Математика так, как мы с тобой ее будем учить, поможет тебе лучше ориентироваться в этом пространстве. Ты не формулы узнаешь (не формулы важны математические), а я помогу тебе развить пространственное воображение». Я то же могу сказать про географию.

А про литературу так: «Я не просто расскажу тебе, какие были писатели на свете, что они писали, а я попробую помочь тебе научиться выражать себя через слово, через образ. По десять часов в неделю учить литературу только для того, чтобы прочитать потом детективную книжку и написать жалобу на соседа или открытку к Новому году, – смешно. А если я дам тебе перо, письмо, слово как знак для общения между людьми, чтобы ты мог выражать себя в письме, в разговоре и сравнивать, если возможно, это с тем, как выражали себя Толстой или Сэлинджер, то тем самым ты будешь строить себя, строить свою собственную словесную культуру. В этом и будет проявляться твоя духовность».


Рядом со словом «самоопределение» (самым важным в нашей школе – сам себя определяю, сам определяю себе пределы и достигаю их) стоит другое слово, широко сейчас распространенное, – «свобода».

Когда наша школа начиналась, все гости говорили: у вас, конечно, дети свободные, но они распущенные. Первая реакция несвободного существа на свободу не может быть другой. Когда сняты внешние барьеры, человек вырывается на свободу и крушит все, не понимая, что теперь барьеры должен ставить себе он сам. Немножко учит понимать это религия. В нашей школе – светское воспитание, хотя у нас есть человек, с которым ребята, интересующиеся этим, обсуждают проблемы религиозной духовности.

При свободе, при самостроительстве нельзя обойтись без того, чтобы у человека не сформировалось уважение к самому себе. Мы привыкли говорить: научись уважать других, а потом требуй уважения к самому себе. Мне кажется, что формула другая: уважай себя и через это, понимая, что другой человек тоже уважает себя, не унижай его. Вот это я и вкладываю в понятие достоинства.

Достоинство – это уважение себя.

Достоинство – это неприятие всего, что унижает человека в ком бы то ни было – в себе и в других.


Как это ни странно, внутреннее достоинство – новое понятие для нашей педагогики, и мало кто понимает значение его в воспитании.

Я, правда, долго не пользовался этим словом; а потом начал понимать, что распущенный ребенок, который пользуется свободой, как раб, вырвавшийся из клетки, часто не имеет представления о том, что у него на самом деле может быть свое достоинство. Он так много слышит о достоинстве других (часто это просто болтовня) и так мало – о том, что у него самого оно может быть. Что оно должно быть! Так часто его унижают, а он не всегда даже подозревает об этом.

Он привык, что каждый взрослый на улице и в троллейбусе может сделать ему замечание только потому, что он мальчишка. И он не думает, а мы не помогаем понять, что он изначально равен взрослому, что в него также вложили душу.

В школе его унижают тем, что сообщают родителям о его неуспехах, его неуспех обсуждают при всех, его постоянно сравнивают с другими. Позволяют или не позволяют носить сережки, брюки (каждый раз представления наших директоров меняются, и надо постичь, что допустимо сегодня – длинная прическа или короткая). Но он не думает, что это унижает его достоинство. Его учат, что так и положено ученику. Постепенно растет убеждение, что при этих взрослых, при таких порядках надо вести себя так, как они хотят, и ждать, когда удастся вырваться на свободу, когда никто не будет видеть и можно позволить себе все.


Мы понимаем, что каждый из наших ребят отнюдь не потомок английского лорда, который живет так же, как прожили его мама, дед и прадед, – в уважении к собственному достоинству, когда в семейной картинной галерее видишь своего прапрапрадеда, героя Ватерлоо. Наши ребята живут в то время, когда произошел обрыв традиционно-семейных, родовых связей. Кто же тогда поможет им сохранить и развить свое достоинство? Наверное, школа. Или в том числе школа. Или (с учетом того культурного безобразия, которое кругом творится) – только школа!

Сразу вопрос: а кто будет воспитывать достоинство? Кто будет создавать в школе такой дух, или такую атмосферу, или такие условия, где можно воспитывать человека с достоинством? При всем моем уважении к коллегам-учителям я понимаю, что и о своем достоинстве раздумывать им часто недосуг. У каждого очень большой опыт унижения достоинства. Не раз приходилось прятать свою совесть и достоинство в карман.

Теперь у нас этого в школе, пожалуй, нет – приучились. Но несколько лет назад я наблюдал, как родители входили в мой кабинет не прямо, а сгибаясь. Жизнь научила, что визит к начальству требует этой согбенности. Они заранее знают, что им откажут, что человек в кабинете почему-то выше них. Почему – они понятия не имеют. Потому, наверное, что у него должность, стол. И они входят согнувшись, заранее свое достоинство спрятав. И сегодня, входя в новые кабинеты или в старые кабинеты с новыми начальниками, мы так же вынуждены прятать свое достоинство. Мы не распрямили еще плечи.

Достоинство ребенка невозможно без достоинства учителя. Как же создать такое поле, чтобы учитель чувствовал себя человеком?

А раз так, то передо мной, директором, стоит задача поднимать, развивать чувство собственного достоинства и в учителях.


Первое, что я обещал учителям и сумел выполнить, это: кто бы ни пришел в школу – никто без их разрешения в класс не войдет. Нескольких инспекторов пришлось из школы просто выпроводить, потому что на посещение урока не было согласия учителя. Хотя мне говорили: «У вас есть слабая учительница начальной школы, мы пришли ей помогать». Но если нет ее согласия, какая может быть помощь?

Я бываю на уроках без предупреждения, у нас в школе это принято. Никто меня не выпроваживает, но иногда просят не приходить сегодня. Хотя я прихожу теперь на уроки по-другому. Я не контролирую, выполнил ли учитель ту или иную норму, план, программу. Я очень боюсь разговоров о государственном стандарте образования, который кинутся тут же проверять. Очень большая опасность, очень большая неосмотрительность – включить в закон эти стандарты.

Поскольку у меня лично стандарта нет, а у государства, слава Богу, тоже пока нет, то мне вовсе не нужно проверять, соответствует ли то, что делает учитель, норме. Мне важно понять, что он делает, и вместе с ним обсудить, что же происходит на уроке и как можно делать лучше то, что он хочет.

Поэтому я, мои заместители прямо включаемся в ход урока – не для того, чтобы проверить знания учеников, не для того, чтобы поправить учителя, а для того, чтобы вместе попробовать, что будет, если сделать по-другому. А дальше так: хочет учитель обсуждать со мной свой урок – приходит ко мне, если нет – я сам не предлагаю.


Но это еще не воспитание достоинства – это пока лишь попытка снять барьеры, которые мешают учителю чувствовать ответственность за то, что он делает, перед собой, а не перед кем-то другим – не перед обществом, государством и тем более – директором. Когда семь лет назад я пришел в школу и после посещения урока не делал никаких замечаний, учителя очень удивлялись. А какое замечание я, учитель истории, могу сделать учителю географии, биологии или математики? Как методисты они выше меня. Зачем я буду вмешиваться в то, что учитель и так хорошо знает? Я хочу понять, в чем именно могу ему помочь, что мы вместе должны продумать. Как при помощи той же математики, биологии мы поможем человеку строить себя.

Этой методики нет ни у них, ни у меня, мы ее можем только вместе создавать. Это и есть сотрудничество в решении общей для нас задачи. Так создается поле достоинства учителя.

На страницу:
1 из 8