Полная версия
Ночной Огонь
«Я тоже на это надеюсь. Кстати, что случилось со Скирлет? Почему ее нет?»
Госпожа Виртц печально рассмеялась: «Ее отец – декан Хутценрайтер, „устричный кекс“. При всем при том он человек капризный, как ветер. Он никогда не одобрял тот факт, что Скирлет связана с Ланголенской гимназией, так как здесь ей приходилось якшаться с вульгарным и докучливым простонародьем, теснящимся на нижних ступенях социальной иерархии. Он ни в коем случае не хотел, чтобы она представляла класс на церемонии – вот и все».
«Гм. А что она будет делать дальше? Поступит в Лицей?»
Госпожа Виртц с сомнением покачала головой: «Кто знает? Ходят слухи, что ее отправят в частную Эолийскую академию в Гильсте, на планете Аксельбаррен. Это превосходное, но очень дорогое заведение».
Джаро стоически принял участие в выпускных церемониях, чрезвычайно смущенный тем обстоятельством, что и госпожа Виртц, и Альтея не удержались от слез. «Никогда! – говорил себе Джаро. – Никогда больше не позволю себе оказаться в таком глупом положении!»
Начались летние каникулы. Уже через несколько дней Джаро, ответивший на телефонный вызов, был не на шутку удивлен тем, что звонила ему Скирлет. Он решил осторожно выбирать слова, пытаясь представить себе, что от него могло потребоваться: «Джаро слушает».
Голос Скирлет звучал резковато и сухо, словно она нервничала: «Чем ты занимаешься?»
«В данный момент практически ничем. А ты?»
«Могу сказать примерно то же самое».
«Где ты была во время выпускной церемонии?»
Тон Скирлет стал еще суше: «Оставалась дома, разумеется. По меньшей мере по этому вопросу я могла согласиться с отцом. Он сказал, что мое превосходство в качестве наследницы „устричного кекса“ изначально подразумевалось, и если бы я согласилась выполнять почетную роль во время церемонии, это выглядело бы показным бахвальством и никак не вязалось бы с моим достоинством. Само собой, он прав».
«Ты ошибаешься. Уважение к себе заключается в том, чтобы не беспокоиться о мнении других и даже не замечать его, каким бы оно ни было».
«Неважно! – отрезала Скирлет. – Все это не имеет значения. Я хотела бы, чтобы ты поскорее сюда пришел, пока отец не вернулся».
«Куда – „сюда“?»
«В Сассунское Эйри, куда еще? Приходи к садовому выходу, со стороны южного газона. Постарайся, чтобы тебя не заметили».
Джаро выполнил инструкции и с некоторым трепетом пробрался по запущенному саду, окружавшему Сассунское Эйри, к указанной Скирлет двери. Она его ждала и сразу провела в кабинет своего отца. Вдоль стен стояли высокие застекленные шкафы, содержавшие всевозможные редкости и антикварные экспонаты – в том числе коллекцию ритуальных кукол. На столе у окна лежали стопки проспектов, брошюр, предложений и прочих документов в аккуратных голубых картонных обложках.
«Здесь мой отец замышляет финансовые авантюры, – язвительно заметила Скирлет. – Вот его учетная ведомость». Она подобрала со стола толстый журнал и показала Джаро первую страницу. Джаро увидел столбцы цифр, напечатанных красным шрифтом. «Печальная картина, – кивнула Скирлет. – Именно по этой причине и созвано совещание клуба „Посредников“».
«Каких посредников? Какое совещание?»
«Посредники совещаются, решая вопросы несправедливости, алчности и злоупотребления полномочиями. В данный момент подробности тебе знать не обязательно».
Джаро направился к выходу: «В таком случае я пойду, а ты можешь сама разбираться в подробностях. По правде говоря, здесь я чувствую себя неудобно».
Скирлет игнорировала его опасения: «Пожалуйста, слушай внимательно. „Посредники“ – клуб избранных; его члены пользуются исключительно высокой репутацией. По сравнению с ними Семпитерналы кажутся неотесанными и бездарными выскочками, хотя мы вынуждены признавать их существование. Наши цели носят вдохновляющий характер. Мы находим величие и красоту в том, что ускользнуло от внимания других, и восстанавливаем справедливость каждый раз, когда замечаем ту или иную несправедливость».
«Превосходно! – одобрил Джаро. – Но тебе не кажется, что выполнение всех этих задач займет очень много времени?»
«Именно так, – невозмутимо продолжала Скирлет. – По этой причине „Посредники“ время от времени вербуют новых соискателей высшего статуса».
«Сколько в этом клубе действительных членов?»
Скирлет нахмурилась, словно что-то подсчитывая в уме: «До сих пор „Посредники“ почти фанатически берегли свою недоступность. По сути дела я – единственная представительница этого клуба. Остальные кандидаты были отвергнуты».
«Гм. Надо полагать, к заявителям предъявляются жесткие требования».
Скирлет пожала плечами: «В какой-то степени. Духовно раскрепощенные лица не исключаются только на этой основе. Кандидат должен быть аккуратным, вежливым и разумным человеком. Кроме того, медлительность, вульгарность и болтливость категорически не допускаются».
Продолжая, Скирлет упомянула о том, что, размышляя о вступительных критериях, она случайно вспомнила о некоем субъекте по имени Джаро, и что поименованный Джаро может, если он того пожелает, подать заявку на регистрацию в клубе «Посредников». «Престиж при этом приобретается автоматически, – прибавила она, – так как кандидатуры утверждаются мной, а я страшно разборчива и других таких нет».
Джаро согласился с тем, что в данном случае ему нечего было терять. Он заявил о желании вступить в клуб «Посредников», и его просьба была немедленно удовлетворена.
Для того, чтобы отпраздновать это событие, Скирлет открыла дверцу серванта, вернулась с бутылкой самого дорогого ликера из коллекции декана Хутценрайтера и налила две маленькие рюмки: «Говорят, этому ликеру больше двухсот лет – когда-то на какой-то мифической планете несколько капель этой настойки, пролитых на алтарь, умилостивляли богов грома и молний».
Скирлет осторожно пригубила темно-красную жидкость и поморщилась: «Крепковато, но пить можно. Так что же, перейдем к повестке дня. Присутствующие „Посредники“ составляют кворум, и мы можем сразу заняться решением вопросов, включенных в повестку дня».
«В чем заключаются эти вопросы?»
«Самая злободневная проблема касается половины членов клуба – то есть меня. Мой отец скоро отправится в грандиозную развлекательную поездку – сначала на планету Канопуса, потом на Древнюю Землю. Его не будет как минимум год, и он всегда путешествует первым классом. Для того, чтобы сэкономить средства, он хочет, чтобы в Сассунском Эйри больше никто не жил, и решил отдать меня на попечение матери. Я не желаю лететь на Мармон и предпочитаю оставаться дома, даже если это означает, что мне придется поступить в Лицей. Отец сказал, что это невозможно. Я ответила, что в таком случае он мог бы отправить меня в Эолийскую академию в Гильсте. Это весьма просвещенное учебное заведение. Студенты живут в частных апартаментах, куда им подают блюда, приготовленные по заказу. Они изучают предметы, выбранные по своему усмотрению, придерживаясь самостоятельно установленного расписания, причем им предоставляется полная свобода в том, что относится к личным и общественным связям. Здание Академии возвышается на крутом берегу Большого Канджирского моря, а город Гильст – неподалеку. Я объяснила отцу, что была бы рада посещать Эолийскую академию, но он считает, что обучение в ней слишком дорого обойдется, и что настало время моей матери позаботиться о моем дальнейшем образовании. Я возразила, указав на то, что во дворце Пири-Пири меня научат не совсем тому, чему я хотела бы учиться, и что я предпочла бы либо остаться в Сассунском Эйри, либо поступить в Эолийскую академию. Отец разозлился и сказал, что я могу подать заявку в комитет „Устричных кексов“, и мне предоставят возможность так называемого „поднадзорного проживания“ – чрезвычайно непривлекательная перспектива. Основная проблема, разумеется, заключается в недостатке денежных средств, и эту недостачу предстоит восполнить „Посредникам“».
Скирлет снова взяла бутылку: «Еще по рюмке ликера? Он может стимулировать умственную деятельность».
Джаро с удивлением наблюдал за тем, как Скирлет наполняла рюмки: «Ты уже думала над тем, как можно было бы приобрести требуемые денежные средства?»
«Наилучший способ – шантаж! – заявила Скирлет. – Это просто, быстро и не требует особых навыков».
Послышались шаги. Дверь распахнулась: в кабинет зашел декан Хутценрайтер – худощавый человек в щеголеватом костюме из жемчужно-серого материала с серебристым отливом. Бледная кожа была словно туго натянута на угловатые выпуклости его лица, каштановые волосы ниспадали мягким потоком на спину, начинаясь над лысеющим лбом. Казалось, он был в состоянии нервного возбуждения – глаза его бегали по сторонам и наконец сосредоточились на бутылке, которую Скирлет все еще держала над рюмкой Джаро.
«Что здесь происходит? – яростно воскликнул Хутценрайтер. – Вы устроили тут пьянку, насасываясь моим драгоценным „Багонго“?» Он выхватил бутылку из руки Скирлет: «Объясни свое поведение, будь так любезна!»
Джаро галантно выступил вперед и произнес со всей возможной вежливостью: «Сударь, мы были заняты интересной и спокойной беседой. Ваше раздражение совершенно неуместно!»
Челюсть декана Хутценрайтера слегка отвисла, после чего он порывисто воздел руки к потолку: «Если я должен терпеть подобную наглость у себя в доме, мне остается только спать на улице, так будет дешевле!» Декан повернулся к Скирлет: «Кто это такой?»
И снова ответил Джаро: «Сударь, меня зовут Джаро Фат. Мои родители – адъюнкт-профессора Института, в Колледже эстетической философии».
«Фаты? Я их знаю. Они профаны! По-твоему, это дает тебе право вламываться ко мне в дом, просматривать мои бумаги, пить мой лучший ликер и соблазнять мою дочь?»
Джаро начал было протестовать, но декан Хутценрайтер взбесился пуще прежнего: «Ты что, не понимаешь, что сидел в моем любимом кресле? Ступай прочь, вон отсюда! И чтобы никогда сюда не возвращался! Вон отсюда, сию минуту!»
Скирлет устало сказала: «Тебе лучше уйти, пока он на самом деле не разозлился».
Джаро направился к двери. Обернувшись, он поклонился декану и удалился.
Прошла неделя. Скирлет больше не звонила. Однажды вечером в Приют Сильфид заехала Айдора Виртц, чтобы пригласить Альтею помочь в подготовке сельскохозяйственной выставки. Джаро случайно оказался рядом, поздоровался с госпожой Виртц и, между прочим, спросил ее, как поживает Скирлет. Айдора Виртц удивилась: «Разве ты не слышал? Декан Хутценрайтер счел необходимым закрыть свой дом на лето, в связи с чем он отправил Скирлет в частную школу – а именно, насколько мне известно, в Эолийскую академию в Гильсте, на Аксельбаррене. Это прекрасная школа, и Скирлет должна считать, что ей повезло. Желаю ей всего наилучшего – но Ойкумена велика, и мы можем никогда больше ее не увидеть».
«Думаю, мы еще увидимся, – заметил Джаро. – Здесь она – „устричный кекс“, а в любом другом месте – не более чем девушка по фамилии Хутценрайтер».
4
На летних каникулах Джаро работал в мастерской космического порта. Трио Хартунг назначил его помощником механика по имени Гэйнг Нейтцбек, грузного приземистого субъекта с жестким ершиком седых волос, задубевшей от загара и ветра кожей и вечной недоброй усмешкой на лице. Тоун Мэйхак раньше как-то уже познакомил их.
Отведя Джаро в сторону, Хартунг посоветовал: «Пусть тебя не обманывает внешность Гэйнга. Он не такой терпеливый и покладистый, каким кажется».
Джаро с сомнением взглянул на Нейтцбека – по его мнению, тот вовсе не казался ни покладистым, ни терпеливым. Лицо Нейтцбека напоминало трагическую маску мумии с мутно поблескивающими глазами и мясистым вмятым носом, который ломали так неудачно или так часто, что он сначала был свернут в одну сторону, а потом в другую. У Нейтцбека были широкие плечи, грудь колесом, длинные руки, массивные и сильные ноги. Он передвигался, однако, слегка ссутулившись, какими-то рывками и скачками.
Хартунг продолжал: «По правде говоря, Гэйнг – жуткая образина, но он знает о звездолетах и космосе все, что можно знать. Выполняй его указания и говори с ним только тогда, когда это потребуется – и вы с ним поладите».
Джаро подошел к Нейтцбеку: «Сударь, я готов работать, как только у вас будет время поручить мне работу».
«Хорошо, – ответил Гэйнг. – Я покажу, что нужно сделать».
Джаро обнаружил, что Нейтцбек придерживался следующего подхода: он поручал ему что-либо, после чего уходил и предоставлял Джаро возможность выполнять задание, полагаясь исключительно на себя, а когда задание было выполнено, подвергал результаты тщательной проверке. Такой подход не слишком тревожил Джаро и даже слегка развлекал его, так как он твердо решил добиться совершенства во всем, что он делал в мастерской, и даже превзойти ожидания. Поэтому от Нейтцбека он почти не слышал никаких нареканий, кроме неразборчивого разочарованного ворчания, объяснявшегося по-видимому, тем, что Гэйнг не мог найти основательных причин для выговора. Джаро постепенно перестал волноваться. Он неукоснительно выполнял инструкции и говорил с Нейтцбеком только тогда, когда тот к нему обращался, что очевидно вполне устраивало старого механика. Гэйнг поручал Джаро всю грязную работу, которой сам стремился избежать. Джаро набрасывался на каждое новое поручение с энергией и целеустремленностью, стараясь делать все, что требовалось, эффективно и безукоризненно – хотя бы для того, чтобы Нейтцбеку не к чему было придраться.
По мнению Джаро, к Нейтцбеку невозможно было испытывать неприязнь. Его нельзя было обвинить ни в мелочности, ни в несправедливости, а когда это требовалось, он выкладывался не меньше самого Джаро. Кроме того, Джаро начинал подмечать в характере Нейтцбека особенности, которые механик старался скрывать.
Джаро вскоре понял, что, если он будет прилежно работать и учиться всему, чему Нейтцбек мог или хотел его научить, в конечном счете он станет высококвалифицированным космическим механиком, способным починить практически любой компонент любого звездолета.
Месяца через полтора Джаро встретился в коридоре с Трио Хартунгом. Тот спросил, как идут дела.
«Хорошо», – ответил Джаро.
«И с Гэйнгом у тебя нет никаких проблем?»
Джаро ухмыльнулся: «Я стараюсь его не раздражать. Начинаю понимать, что в каком-то смысле он необыкновенная личность».
Хартунг кивнул: «Можно сказать и так. У него была бурная жизнь, он успел побывать во всех уголках Ойкумены, в Запределье – и кто знает, где еще? Говорят, он работал в МСБР – учил рекрутов приемам рукопашной схватки – но в конце концов ему надоели дисциплина и необходимость изображать энтузиазм».
«Поразительно! – заметил Джаро. – Не хотел бы столкнуться с ним в темной подворотне после того, как испорчу ему настроение».
«Это маловероятно, – заверил его Хартунг. – Ты ему нравишься. Он говорит, что ты – хороший работник, не отлыниваешь и упрямее его самого. Кроме того, ты не отвлекаешь его пустой болтовней. Со стороны Гэйнга на лучшую оценку трудно надеяться. Сам он тебе никогда ничего такого не скажет».
Джаро снова ухмыльнулся: «Рад это слышать от вас».
Хартунг повернулся, чтобы уйти, но остановился: «Кажется, ты говорил, что поступаешь в Лицей?»
«Примерно через месяц».
«Если хочешь, я могу давать тебе работу по вечерам, если твое расписание не помешает».
«Большое спасибо, господин Хартунг!»
Глава 7
1
Первые два года в Лицее Джаро провел относительно спокойно. Выбирая основной учебный план, он сосредоточился на научно-технических дисциплинах и математике. В первом году он выбрал также три факультативных курса, надеясь таким образом порадовать Фатов: элементарную теорию гармонии, общую историю музыки и обучение игре на суаноле. Этот инструмент чем-то походил на древнюю концертину: насос подавал воздух в язычковые трубы, а клавиши открывали и закрывали клапаны труб двух регистров, верхнего и нижнего. Фаты считали суанолу тривиальным, даже несколько вульгарным инструментом, но воздерживались от критики, чтобы поддержать попытки Джаро доставить им удовольствие. Джаро понимал ограниченность своих музыкальных способностей: он играл аккуратно, но сухо и невыразительно; ему не хватало необузданной, внутренне противоречивой страстности, отличающей выдающегося музыканта от посредственного. Даже посредственные навыки, однако, позволяли ему играть в составе небольшого оркестра «Аркадских фигляров» в костюме пастуха-гитана. Их ансамбль время от времени развлекал народ на вечеринках, пикниках и праздничных карнавалах, в том числе на развлекательных речных судах.
Профессора Фаты в целом одобряли достаточно плотное расписание Джаро; оно почти подавало надежду, что в конце концов он привыкнет к мысли о работе в Институте, предпочтительно в Колледже эстетической философии. Надежда эта подрывалась тем обстоятельством, что Джаро, приучившись вставать пораньше, успевал работать четыре часа в день по выходным в мастерской космопорта.
Джаро нисколько не удивило то, что его родители выражали недовольство таким положением дел. Хильер подошел к вопросу с поистине профессорским педантизмом: «Время, которое ты тратишь в мастерской, можно было бы использовать более конструктивно».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Запредельники: люди, неспособные вписаться в общепринятые рамки поведения. В качестве социальной категории «запредельники» не поддаются точному определению; предлагался термин «бродяги-мизантропы», но он не вполне отражает разнообразие характеров и судеб этих нелюдимых странников.
2
В ранних хрониках утверждалось, что все три статуи изображали одного и того же человека, легендарного юстициария и законодателя Давида Александра, в трех типичных позах: вызова в суд с целью вынесения приговора, усмирения толпы и принуждения к справедливости. В последней позе судья Александр держал в занесенной руке топор с короткой рукояткой и широким лезвием в форме полумесяца – возможно, не более чем объект церемониального назначения.
3
См. ниже примечание, посвященное социальному статусу на Галлингейле.
4
Наименование этого обряда можно точнее перевести с местного наречия как «вызов завоевателям звезд»; таким образом вонго выражали пренебрежение к Межпланетной службе безопасности и расследований (МСБР).
5
«Пронырами» на Галлингейле называли (как правило, за спиной) тех, кто пытался снискать расположение представителей вышестоящего класса или втереться в элитные круги, не располагая достаточной весомостью.
6
На Галлингейле приобретение статуса становилось волнующим, а нередко и отчаянным предприятием. Тех, кто отказывался участвовать в социальном состязании, называли «профанами»; профаны не пользовались всеобщим уважением, даже если заслуживали высокую профессиональную репутацию. Статус человека определялся престижем его клуба и «весомостью» – присущей ему способностью к динамичному, порывистому продвижению вверх, в чем-то сходной с концепцией «маны».
7
Барон Бодиссей Невыразимый – мыслитель, родившийся на Древней Земле и посетивший множество других планет; создатель многотомной философской энциклопедии под наименованием «ЖИЗНЬ». Барон Бодиссей с уничтожающей язвительностью критиковал то, что он называл «гипертрофированной нравоучительностью», то есть применение абстрактных понятий, многократно удаленных от реальности последовательными умозаключениями с целью обоснования того или иного теоретического построения, на поверку не отличавшегося ни глубиной, ни непосредственным знакомством с предметом обсуждения. В последние годы жизни барон Бодиссей был объявлен врагом рода человеческого резолюцией внеочередного заседания Ойкуменической ассамблеи поборников равноправия, на что барон немногословно ответил: «Спорная точка зрения». По поводу этого замечания до сих пор продолжаются яростные дебаты.
8
Читатели, знакомые с работами барона Бодиссея, могут припомнить его притчу о приглашенном на ужин госте, который, стремясь произвести впечатление любой ценой, утверждал, что только что прибыл с невероятной планеты, где солнце восходило на западе и заходило на востоке.
9
Сольдо: денежная единица, примерно эквивалентная стоимости одного часа неквалифицированного труда.
10
Гигилисты – мистическая секта, обосновавшаяся в районе Уирбаха, далеко от Танета, на другом конце континента. «Перпатуариями» называли их бродячих миссионеров; этих проповедников подозревали в том, что они похищали детей и уводили их к себе в Уирбах, где делали с детьми всякие гадости.
