Григорий Смоляр совершенно иначе истолковывает процесс создания «дополнительного» подпольного комитета. В его изложении, с инициативой его создания выступил Исай Казинец – для предостережения от возможных обвинений в узурпации, если бы оказалось, что официальное подпольное минское руководство уже существует37, а вовсе не в качестве «запасного» на случай провала. Впоследствии большинство историков придерживалось предложенной Казинцом и озвученной Смоляром концепции создания «Доппарткома»: он был образован в дополнение к «законному», строго законспирированному и все еще не проявившему себя подпольному горкому, оставленному в оккупации белорусским партийным руководством.38

Часть исследователей позднего советского периода (Константин Доморад, Савелий Лещеня) вообще отрицает существование доппарткома, полагая, что факт создания этого эфемерного органа был выдуман единственным выжившим его руководителем Константином Григорьевым после освобождения Минска, а протоколы заседаний доппарткома и вовсе «…были подброшены в минский горком КП (б) Б в июле 1944 года… Григорьевым К. Д.39» Примечательно, что ранние высказывания Котикова по этому поводу подтверждают такую гипотезу. На допросах в НКВД – МГБ, состоявшихся в 1940-х годах, Котиков не упоминает о «Доппарткоме», и только годы спустя, в выступлении на заседании комиссии по вопросам минского подполья (1958 год) высказался в том отношении, что после ареста забыл о существовании доппарткома и вспомнил о нем только после освобождения.40

***

Точные день и месяц заседания, состоявшегося на квартире Георгия Семенова (входил в состав группы «нефтяников») по улице Луговой, 5, не известны. Историки датируют встречу весьма приблизительно: концом ноября – началом декабря 1941 года.41 Озвученный Алексеем Котиковым конфликт «нефтяников» и Комаровской группы, как представляется, в действительности заключался в банальном споре об условиях объединения подпольных групп под общим руководством.

Первоначально, вероятнее всего, рассматривался вариант подчинения появившихся к тому времени подпольных групп под руководством одной, наиболее массовой и активной организации (в интерпретации Алексея Котикова – какой комитет считать основным и какой – дополнительным). Такой вариант объединения не мог не повлечь за собой споров о том, «кто в кого войдет»: Комаровская группа в состав нефтяников, либо наоборот, последние в лице Казинца и Григорьева присоединят к своей организации группу Степана Зайца.

Победы в развернувшемся споре достичь не смогли ни Казинец с товарищами, ни Заяц. В результате родился компромисс. Как это будет показано в соответствующей части нашего повествования, минский подпольный комитет был создан путем объединения двух названных подпольных групп. При этом, из контекста высказываний Алексей Котикова видно, что объединение состоялось не путем поглощения одной организацией всех остальных, а на равных условиях: «взяли и создали единый подпольный комитет партии»42, – без разделения на «основной» и «дополнительный». Правда, на выборах членов подпольного комитета «нефтяники» получили значительное преимущество. Из их числа в состав комитета вошли сразу трое – Исай Казинец, Константин Григорьев и Георгий Семенов, тогда как комаровских подпольщиков представлял в нем один Степан Заяц. Пятым членом комитета был избран Иван Ковалев – как уполномоченный ЦК. Подобное непропорциональное представительство не имело логики – если только объединение подпольных групп происходило на равноправных условиях. Впрочем, такое положение просуществовало недолго и в скором времени состав горкома пыл расширен почти вдвое – до девяти человек. Помимо «нефтяников», почти в полном составе вошедших с в состав комитета (всего в их группу входило семь или восемь человек) и чуть более многочисленной комаровской группы, в городе к этому времени проявили себя несколько других подпольных организаций – более многочисленных и активных в сравнении с учредителями горкома. Во-первых, это, разумеется, подпольщики железнодорожного узла, и, во-вторых, образованный еще в сентябре Военный совет партизанского движения (ВСПД), состоявший из «застрявших» в тылу военнослужащих РККА (в основном – командный состав): к концу года эта организация насчитывала в своих рядах до 300 человек, готовившихся к выходу в лес для ведения партизанской борьбы с немцами.

В скором времени возникший перекос был исправлен. В декабре 1941 года (по другим данным – в январе 1942) в состав комитета включили Вячеслава Никифорова (от «нефтяников»), Ивана Рогова (от военных (ВСПД)) и Василия Жудро (комаровская группа). От железнодорожников по рекомендации Казинца в подпольный комитет кооптировали Алексея Котикова43. Тот сомневался, имеет ли он право, как кандидат в члены партии, быть избранным в состав горкома, не противоречит ли это Уставу партии. Во время голосования члены партийного комитета высказали мнение, что в условиях подполья могут быть отступления от Устава и избрали его в состав комитета44 – в «обход» Кузнецова, который, по некоторым данным, не отличался особой активностью в подпольной работе.

Сам Кузнецов влияние подпольного горкома на низовые организации (по крайней мере – на подпольную группу железнодорожного депо) характеризовал довольно сдержанно: «Группа у нас была большая, набрали много людей, и, должен сказать, что особенно конкретного руководства не было. Был 1—2 раза Ковалев, Славка [Казинец] … Непосредственную связь [с ними] осуществлял от нашей организации Котиков, который был больше связан с городом, он непосредственно соприкасался с членами партийного комитета.»45

Вопрос о руководителе минского подпольного комитета до сегодняшнего дня вызывает споры. На первых допросах в органах НКВД Алексей Котиков безоговорочно, как само собой разумеющийся факт, указывает на Ивана Ковалева как на избранного на первом заседании секретаря городской подпольной партийной организации. (см., например, протоколы допросов Котикова от 25 декабря 194246 года, от 30 декабря того же года47). «Инициатором создания горкома был Ковалев, который имел на это полномочие ЦК. Он же утверждал состав членов горкома. Минский горком под руководством Ковалева, как секретаря горкома, провел большую работу», – читаем мы в показаниях Котикова, данных на его первом, вероятно, допросе в качестве арестованного, состоявшемся 18 декабря 1942 года.48

Позднее он несколько раз поменяет свое мнение. В период работы Комиссии ЦК КПБ по вопросам минского подполья (вторая половина 1950-х) лавры руководителя подпольного горкома с момента его организации до первого разгрома весной 1942 года Котиков отдает Исаю Казинцу49, а еще позже, в 1980-х годах, обращается с заявлением к первому секретарю ЦК КПБ Тихону Киселеву, в котором вновь обосновывает первенство Ивана Ковалева в этом вопросе50.

Подробнее о «метаниях» Алексей Котикова и о спорах о первенстве Ковалева и Казинца в руководстве горкомом мы поговорим в соответствующей части нашего повествования. Сейчас же вернемся к деятельности подпольного горкома партии в первые месяцы его существования.

Мартовский разгром

До весны 1942 года особых событий не происходило. Главную задачу комитет видел в организации партизанских отрядов. Члены горкома подбирали и отправляли людей в возникшие вокруг Минска отряды, снабжали их медикаментами и оружием. Основной контингент для их пополнения искали среди гражданского населения Минска (особенно много людей отправили из числа железнодорожников – подпольная организация в железнодорожном депо продолжала действовать) и скрывавшихся в городе командиров РККА и бежавших из лагерей военнопленных красноармейцев. Последние две категории партизанских резервов находились в ведении Военного Совета партизанского движения (ВСПД) Ивана Рогова, Сергея Антохина и Ивана Белова, которые снабжали военных поддельными документами и выводили их из города. Исай Казинец отвечал за связи с еврейским гетто, в том числе через него осуществлялся вывод молодежи из гетто в партизанские отряды. О созданных с участием горкома и Военного Совета отрядах (отряды Воронянского, Ничипоровича, Осташенка, Никитина и др.) мы рассказывали в очерке «ВСПД. Рогов, Антохин и Белов». Здесь же отметим следующее.

Вывод людей в отряды проходил по единому, заранее разработанному сценарию. «За каждым членом горкома был закреплен определенный район города, от которого шли связи к предприятиям, улицам и лагерям военнопленных. За каждого подобранного для отправки несли персональную ответственность люди, которые подбирали кадры и рекомендовали их горкому – во избежание засылки немецкой агентуры.

В день прихода связного от того или иного отряда, ставились в известность члены горкома, которые готовили группу для вывода из города.»51

Это была непростая задача. Бывали удачные попытки – как, например, отправка группы военных в Руденский район во главе с батальонным комиссаром Бывалым в конце декабря 1941 года (см. очерк «Жан»). Случались и неудачи.

Алексей Котиков поведал о попытке создания Ратомского отряда. На его формирование был поставлен капитан Красной Армии, окруженец Фомин. Перед выводом людей из города, ответственные за организацию отряда (Казинец, Котиков и Кузнецов) послали Фомина в разведку – подыскать место для его размещения. В оговоренные сроки они отправили в район Ратомки более 80 человек бывших военнопленных. Выходили с Грушевского поселка, Фомин должен был встретить людей за городом, но не явился в условленное место. Все 80 человек вынуждены были вернуться назад. Вскоре в город явился и Фомин. Но в Минске к этому времени (двадцатые числа марта 1942 года) уже начались аресты. На проваленной конспиративной квартире горкома Фомин был арестован52, и, как утверждал Алексей Котиков, на следствии «вел себя хорошо», дал согласие работать в качестве тайного агента и из-под стражи был освобожден. Аккуратно выполнял задания гестапо, за что они ему предоставили жилой дом с обстановкой.53

Мартовский разгром 1942 года минское подполье переживало тяжело. Массовые аресты в городе продолжались до апреля. В несколько дней городской партийный комитет и Военный Совет были обезглавлены. Полиции безопасности и СД удалось захватить живыми членов горкома Исая Казинца («Славка»), Георгия Семенова («Жорж»), и Степана Зайцева («Заяц»), а также все руководство ВСПД (Иван Рогов, Сергей Антохин и Иван Белов).

Вместе с ними пострадали многие рядовые участники подполья. Как сообщает Котиков, «одномоментно» были раскрыты несколько конспиративных квартир. После проведенных арестов там были оставлены засады. Только в одной такой засаде, устроенной в доме №34 по улице Чкалова, немцы в течение трех дней (25, 26 и 27 марта) схватили около 60 человек, имевших неосторожность явиться по этому адресу. По официальным данным СД, опубликованным в оккупационной прессе, всего в эти дни было арестовано более 200 человек, из них было расстреляно свыше 150 и повешено до 30 человек. В числе повешенных был член горкома «Славка», расстреляны «Жорж» и «Заяц».54 Еще один член горкома, руководитель ВСПД Иван Рогов, погиб при невыясненных обстоятельствах в апреле 1942 года (его в подполье считали предателем – подробнее об этом см. в очерке «ВСПД. Рогов, Антохин и Белов»).

Достоверных свидетельств о последовавших вслед за весенними арестами событиях почти не сохранилось. Избежавшие арестов члены подпольного комитета пытались скрыться за пределами города, но не всем удалось выйти из Минска.

Алексей Котиков на допросе 18 декабря 1942 года утверждал, что после первых арестов, схваченный раньше других начальник штаба ВСПД Иван Белов бежал из СД и сумел предупредить Ковалева об опасности, но тот, никого не поставив в известность, первым ушел в пригороды и на протяжении полутора месяцев скрывался в неизвестном месте.55

Многие, в том числе и сам Котиков, пытались уйти к «Дяде Васе» (к Василию Воронянскому), но далеко не всем подпольщикам удалось добраться до Логойского района, где находились базы его отряда. Василий Жудро, благодаря близким отношениям с комиссаром Воронянского Александром Макаренко первым присоединился к партизанам, но вскоре вернулся в город (как полагал Василий Сайчик, для того, чтобы убить руководителей ВСПД Рогова и Антохина), в результате чего и разыгралась драма в Пушкинском поселке: Жудро в перестрелке с Антохиным получил ранение и умер в больнице у Клумова (подробнее об этом см. очерк «ВСПД. Рогов, Антохин и Белов»).

Федор Кузнецов с началом арестов некоторое время еще появлялся на своем рабочем месте в депо, но потом перешел на нелегальное положение – около двадцати дней скитался по городу, почти ежедневно меняя места ночлега. Потом его разыскал связной от Воронянского и 10 апреля Кузнецов вывел 20 членов своей подпольной группы из города. Через день они были уже у Воронянского, в отряде которого насчитывалось до 160 человек, в том числе, большое количество железнодорожников, отправленных в свое время Кузнецовым и Котиковым из Минска.56

Несколько позже он через связных нашел скрывавшегося в городе Котикова и установил с ним переписку. В одном из сообщений Котиков написал Кузнецову, что если не насовсем, то на какое-то время тоже хотел бы уйти в партизанский отряд. За ним прислали связного, но тот – с умыслом или нет – вывел Котикова и его спутников к шоссе, с которого их обстреляла охрана. Связной бросил их и скрылся. Группа Котикова вынуждена была с полдороги вернуться обратно.57

Возобновление деятельности

После случившегося члены горкома недели две или три вообще не имели сведений друг о друге. Только в середине апреля Котиков выяснил, что Никифоров (Ватик) пережидал аресты в деревне Новый Двор под Минском, а Ковалев прятался в Старосельском лесу – вероятно, в группе секретаря одного из сельских райкомов партии довоенной поры.58 Сам Котиков все это время скрывался в городе – сначала на конспиративной квартире на ул. Пулихова, а затем ушел домой к своей семье (жена с малолетним сыном и сестра), проживавшей на улице Чкалова.59 Из лиц посторонних этот адрес знал только Никифоров. Через несколько дней от него пришла девочка лет 12 или 13; она передала Котикову крохотный клочок бумаги, на нем – три слова: «иди за ней». Он узнал почерк Никифорова и доверился девочке. Она привела подпольщика в колхоз «Новый двор». Из одного дома навстречу ему вышел Ватик. Это произошло 14 или 15 апреля. Как оказалось, Никифоров уже несколько раз встречался с Ковалевым, который скрывался неподалеку.

Несколько дней спустя они вернулись в город. Для восстановления подпольного комитета, судя по всему, им понадобилось от двух до трех недель. За это время было проведено по меньшей мере два совещания. Протоколы на этих собраниях не велись, но о состоявшихся на них дискуссиях сохранилась информация сразу от нескольких источников. Первая встреча состоялась вскоре после их возвращения в город и носила организационный характер. Котиков датирует ее 18 или 19 апреля. Уцелевшие члены подпольного комитета (Ковалев, Котиков, Никифоров и Григорьев) собрались в Минске, на улице Заславльской60, по словам Константина Григорьева, «у одного сапожника», фамилию которого он не вспомнил61 (дом №33, на границе с гетто, квартира Николая Дрозда62).

Для возобновления работы подпольного комитета следовало восполнить понесенные в результате проведенных немцами репрессий потери. Сначала, как это видно из отчета минского подпольного горкома, вместо арестованных Казинца, Семенова и Зайцева (а также вместо погибших Жудро и Рогова) в состав комитета были введены Владимир Омельянюк (комаровская группа) и Дмитрий Короткевич.63 Это пополнение комитета, правда, произошло не одновременно. На апрельском совещании, вероятно, в его состав был включен один только Омельянюк. Еще ранней весной горком поставил перед собой задачу издания в условиях подполья полноценной газеты. В марте было решено возобновить выпуск (пусть это и громко сказано) органа ЦК КП (б) Б газеты «Звязда». Разразившиеся аресты не позволили реализовать задуманное, но сама идея, видимо, прельщала подпольщиков. Выпускник Коммунистического института журналистики (КИЖ) Владимир Омельянюк был введен в состав горкома явно для реализации этой задачи. Об этом свидетельствует и возложенные на него обязанности – он был назначен редактором газеты.

Затем последовал не до конца понятный демарш Константина Григорьева. При обсуждении стратегии и тактики борьбы с оккупантами, он выступил с двумя инициативами. По словам Котикова, Григорьев, единственный из присутствовавших на совещании, не поддержал утверждение Ивана Ковалева на посту секретаря подпольного горкома. Как раз в эти дни Котиков получил от малознакомого командира партизанского отряда из Барановичской области записку, в которой речь шла о предательской роли Невского (псевдоним Ивана Ковалева) в мартовском разгроме подполья. Большинство подпольщиков видело в распространении слухов об измене Ковалева провокацию немецких спецслужб, но Григорьев полагал, что опороченный пусть даже и беспочвенными подозрениями Ковалев оставаться во главе горкома не может. Он выступил на совещании с заявлением, что руководство горкомом следует возложить на более опытного и непорочного коммуниста, который смог бы лучше организовать работу подпольного комитета. Алексей Котиков считал, что в качестве такого руководителя Григорьев видел самого себя.

Высказался Григорьев и относительно стратегии и тактики подпольной деятельности в сложившейся ситуации. По его мнению, после тяжелого разгрома, каким явились мартовские аресты, им не следует немедленно активизировать борьбу с немцами, правильнее было бы взять паузу, уйти в глубокое подполье и на протяжении нескольких месяцев не давать никаких признаков о существовании подпольного ГК.

Совещание отклонило оба предложения Константина Григорьева.64

На следующее заседание подпольного ГК, которое состоялось 5 мая 1942 года65, Григорьев не явился, а в июне 1942 года окончательно перестал посещать заседания комитета, хотя о месте и времени таких заседаний извещался заранее.66 В последующем он самоустранился и от низовой работы в подполье и уже не выполнял поручений горкома.

Во избежание провалов Григорьева следовало убрать, так как ему были известны все члены комитета, адреса их проживания, явки и местонахождение типографии – это азы конспирации и они были известны подпольщикам. Тем не менее, перед вынесением решения о его убийстве горком поручил Никифорову встретиться с Григорьевым и выяснить причины его самоустранения от подпольной работы.

Такая встреча состоялась, на следующем заседании комитета Ватик сообщил, что после мартовских событий Григорьев струсил и опасался ареста. Вместе с тем, зная его с довоенной поры (он работал под руководством Григорьева в системе Главнефтесбыта), Никифоров полагал, что тот не выдаст подпольщиков. Исходя из этого члены подпольного горкома проголосовали за предложение Ватика оставить Константина Григорьева в покое и не поручать ему никаких заданий.67

Вместо Григорьева членом подпольного горкома был избран Дмитрий Короткевич.

С декабря 1937 г. Короткевич работал первым секретарем Заславльского РК. Правда, не долго. В сентябре того же 1937 года Короткевич был снят с партийной работы, так как не обеспечил «… отстройку сселившихся дворов в колхозные селения по Заславльскому району» (речь шла о процессе переселения хуторских хозяйств в процессе коллективизации на центральные усадьбы колхозов). С конца 1939 по 1940 г. работал заместителем начальника Главторга, а с сентября 1940 – директором Минского промторга.68

В условиях подполья незначительные «провинности» довоенных лет чаще всего не принимались во внимание. В составе подпольного горкома Дмитрий Короткевич («Дима») занял должность заведующего организационным отделом. Отделом пропаганды руководил Вячеслав Никифоров («Ватик»). Алексей Котиков («Глеб») возглавил военный отдел, функции которого совпадали с функциями разгромленного Военного Совета (организация новых партизанских отрядов, пополнение действующих отрядов людьми, оружием, медикаментами, обеспечение их агитационной литературой69). О редакторе «Звязды» Владимире Омельянюке («Володя») мы упоминали выше. Ну а пост секретаря подпольного горкома оставался за Иваном Ковалевым («Невский»).70

Все члены подпольного горкома жили в городе на нелегальном положении по подложным документам. Ивану Ковалеву, проживавшему ранее под именем Стрельского Ивана Гавриловича, после мартовских событий оформили паспорт на фамилию Невского, Котиков жил по паспорту Жарова, Никифоров – Тимофеева.

Руководители низовых подпольных организаций (райкомов и некоторых ячеек на промышленных предприятиях) знали их только по кличкам – «Невский», «Глеб», «Ватик», «Володя», «Дима».

***

Спустя два дня после совещания (7 мая) в городе были проведены казни подпольщиков. Они ходили опознавать повешенных. Котиков искал Казинца. С этой целью он посетил Червенский рынок, но там его не нашли: «Славка висел на сквере около белорусского театра».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Воронкова И. Минск 22 – 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 14, 16 – 17

Воронкова И. Минск 22 – 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 21

Воронкова И. Минск 22 – 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 19 – 20

Калинин П. З. Партизанская республика / П. З. Калинин – М.: Воениздат, 1964. (336 с.) с.

Воронкова И. Минск 22 – 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 23

БШПД. Материалы по городу Минску. Отчеты и докладные записки о деятельности Минского и Дзержинского подпольных комитетов. Записи бесед с партизанами о действиях оккупантов в Минске Январь 43 – август 1943 г. Беседа с членом минского подпольного комитета Котиковым. 4.12.42 г., г. Москва. НАРБ, Ф. 1450, оп. 2, Д 1299, Л. 147

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 – 1944 гг. и справкам КГБ при СМ БССР о Минском подпольном комитете 1941 – 1944 гг. Т.1. 1942 г. – 1959 г. Собственноручные показания гр. Кузнецова Федора Спиридоновича от 23 ноября 1956 г., гор. Минск. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 272 – 273

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. Стенограмма заседаний комиссии ЦК КПБ по Минскому партийному подполью. Первый экземпляр. Стенограмма выступления Котикова А. Л. 28 мая 1958 г. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 75, Л. 123

ЦК КП (б) Б Оргинструкторский отдел. Отчеты, докладные и записи бесед с участниками Минского подполья. Беседа с работником Минского подпольного комитета т. Сайчиком Василием Ивановичем. 11 декабря 1942 г. гор. Москва. НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 659, Л. 71

ЦК КП (б) Б Оргинструкторский отдел. Отчеты, докладные и записи бесед с участниками Минского подполья. Записка в ЦК КП (б) Белоруссии партизанки Рубинчик Ханы Израилевны. Партизанский отряд «Белорусь» (командир Покровский). Ф. 4п, оп. 33а, Д 659, Л. 29

БШПД. Материалы по городу Минску. Отчеты и докладные записки о деятельности Минского и Дзержинского подпольных комитетов. Записи бесед с партизанами о действиях оккупантов в Минске. Январь 43 – август 1943 г. Беседа с членом минского подпольного комитета Котиковым. 4.12.42 г., Москва. НАРБ, Ф. 1450, оп. 2, Д 1299, Л. 147

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3