Лихие девяностые в Шексне

Было лишь одиннадцать часов, а рабочий день предпраздничный, то есть работа до двух.

Домой я пришел десять минут третьего. Дочь подала записку от жены. В ней она инструктировала, что если не вернется до трех, то мне необходимо податься в магазин, где она отложила мужскую куртку по цене – сорок восемь рублей. Жена была в парикмахерской. Нам предстояло идти на вечер, где собирались управленцы завода.

Прочитав записку, я забрался в ванную и вымылся.

А жена уже дома. На голове укладка. Довольнёхонька.

– Читал записку?

– Читал.

– Одевайся и пошли. Посмотрим, если куртка не понравится, не возьмем.

Куртка висела в отделе «Продано».

Жена сняла её с вешалки и стала рассматривать. Комбинированная. Большая часть светлая. Черные нарукавники в виде заплат. Размер пятидесятый. Я стал ее примерять. Супруга под руку:

– Смотри, чтоб все застегивалось до последней кнопки

Две кнопки сначала не захлестнулись, но они были тугие. Приложил усилия. На швах торчало много концов ниток.

– Чья фабрика? – Спросила жена. – Дайка – посмотрю. Тьфу. Грузия.

Прочитал вслух:

– Бакинская швейная фабрика. Азербайджан!

– Все равно. Нитки торчат, сразу видно – Кавказ. Вон у меня халат сшит в Нагорном Карабахе. Неделю поносила и весь по швам разошелся. А в пододеяльниках все нитки лопнули. Тоже там сшиты.

Я продолжал примерять куртку и думал: «Она конечно не идеальная. Но где взять лучше? И все-таки сравнительно не дорогая».

– Давай, – говорю, – возьмем.

– Надо брать, – соглашается жена. – Сейчас время такое – сегодня не возьмешь, а завтра не будет.

На том и порешили.

ВЕЧЕР

На вечер, посвященный Дню восьмого марта, мы пришли, когда в зале находилось с десяток человек. Тут была пара Кожевиных. Она – секретарша директора завода Мирау Петра Францевича. А он – электрик электроцеха. Она, как всегда, накрашена. Выглядит симпатично и если бы не тонкие ноги, то – красавица. Он одет в светло серый костюм, при галстуке. Лицо смуглое, нос с легкой горбинкой. Походка неспешная. При этом взгляд его направлен в землю, носки стоп раскидывает в стороны. Может он и получил прозвище «Дундич». На работу в электроцех всегда идет с засаленной холщевой сумкой. Она ему неизменно служит не менее шести лет, как мне рыбацкая.

Были тут и Веселовы. Она однокурсница моей жены. Фигуриста, тонколица. В черном платье с блестками. Платье красивое и она хороша. Он чуть выше среднего роста. Черные усы и волосы. Мастер на все руки. По-моему работает на тепловой. Позавчера шел на работу и еле переставлял ноги, сильно хромал. Я шел сзади, а когда обогнал спросил: «Что с ногой?»

– Да так, – отговорился.

Но в этот вечер, плясал, вернее танцевал в одном кругу со всеми. Эти мужики, как и я, пришли на вечер за счет жен.

На небольшой сцене налаживал микрофоны и музыкальный инструмент Ильин, руководитель заводского ансамбля и хора, в который каждую среду, четверг и пятницу, ходит моя супруга. Он коренастый. Смоляные волосы, слегка завитые, до плеч. На нем темно-голубая рубашка. Лицо черноватое, мужественное. Голос приятный. Весь вечер он пел и аккомпанировал себе на инструментах. С семи вечера до часа ночи. Другие музыканты за такую работу берут по тысяче рублей. Он же за зарплату —двести рублей.

И не откажешься, так как попал на «крючок» в отделе кадров. Запивает дня на два. Выговоры получает.

Пока жена переодевалась и расчесывала волосы перед зеркалом, я прошел в зал. Перекинулись с мужиками парами фраз. Видя, что они особо не расположены к разговору, да и я тоже, прошел вперед зала, стал ждать супругу. Она выбрала столик около окна. Он был четвертым или пятым в ряду от сцены.

На скатерти стояла пустая глубокая ваза. Приблизилась с букетом гвоздик жена Николая Веселова и спросила мою:

– Какую тебе?

– Все равно.

Она вынула из букета бело-красную гвоздику и украсила ею вазу.

Из закуски был салат, но мне он показался не свежим. Тонкими ломтиками нарезана копченая, а на двух блюдечках домашняя колбаса, изготовления заводских кулинаров. В широкой вазе обустроились шесть яблок и шесть конфет «Гулливер». Стеклянный кувшин наполнен клюквенным напитком. По среди стола – две бутылки водки и бутылка шампанского и шесть пирожных – «корзиночка».

Мы сели. Жена моя – в сиреневом платье, которое сильно электролизуется. Еще дома она выбрызгала уйму электростатика на платье и флакон на всякий случай взяла с собой. Я как обычно был в сером костюме и в светло-голубой рубашке, серых ботинках. В отличии от других вечеров, на мне отсутствовал галстук с переливающимися светло-зелеными блесками, купленный в юности в Моздоке в начале семидесятых годов, когда я там учился на экскаваторщика от ПМК-22 «Вологда мелиорация».

Постепенно зал заполнялся людьми. Пришли Баишевы. Сняли верхнюю одежду. Он в красной рубашке, при галстуке и серых брюках. Она в черном классическом платье. Оба в очках.

Надежда подошла к нашему столу и по-видимому хотела сесть с нами, но предварительно спросила:

– Людмила, у вас свободно?

– Ой, Надежда, должны подойти девчонки из нашего цеха да Якушевы. Было видно, что неудобно стало и Баишевой и жене. Они устроились за соседний столик, а вскоре к ним подсела чета Клеймятовых и еще две незнакомые мне женщины.

– Почему же наши-то не идут? – сама себя спросила моя супруга. – Ты сиди, а я пойду посмотрю.

Она ушла, но вскоре вернулась с букетом тюльпанов.

– Это Галины цветы. Она с Надеждой переодеваются.

Вскоре пришли и сели напротив нас ее девчонки. Надежда —лет тридцати – тридцати шести. Показалась мне не очень смазливой, но в шикарном наряде – в ярком с оборками платье, выглядела неплохо. Молчунья. Другая была моложе и хорошистей, с родинкой на щеке. Вскоре к нам присоединилась и чета Якушевых.

Надежда, как оказалось, не прочь была выпить и в течение вечера вместе с нами мужиками пригубляла водочку, а Галина наоборот – только шампанское. Моя тоже, сна-чала начала вместе с ней и Якушевой пить шампанское, но после первого глотка попросила налить водки, а шампанское передала Якушевой.

За первым столиком по нашему ряду воссел Мирау. Он явился с молодой женщиной, по-видимому родственницей. Жены не было. У него русо-рыжеватая борода. Волосы светлые до белизны на чубе. Лицо красное. Он, чем-то напоминал героев фильмов, где показывают дореволюционных богатых мужиков, любящих покутить, попить и поцапать – потискать женщин, что он пожалуй и делал. Правда не на вечере, у всех на виду. Но уж танцевал со многими. Мне показалось, что даже на вечере он проводил кадровую работу, располагая к себе женщин, а через них и мужчин.

Чуть позднее пришел Михаил Иванович Меньшиков – мой коллега по районной редакции. Он тоже сменил газету на завод и занимал должность заместителя начальника отдела кадров. Одет в коричневый костюм и светлую рубашку с галстуком. Лицо бледное, болезненное. Вместе с женой, которая работает в заводоуправлении. Они подошли к столу Петра Францевича. Михаил Иванович широким жестом поздоровался с Мирау. За столиком они и остались.

Начался вечер. Двое ведущих. Один маленького роста, я его не знаю, другой – Збадыко – рыжеватый, плотный – сварщик из цеха отделки плит, дружок Сергея Лукина. Ими от каждого столика к сцене была приглашена женщина. Обыгрывалось представление, похожее на телевизионную программу «А, ну ка, девушки». Ведущие задавали вопросы из области кулинарии и швейного промысла. Нужно было отгадать что обозначает то или иное слово. Слова трудные. Многие из сидящих, наверное, слышали их впервые и мало кто мог правильно ответить. Поэтому получилось так, что ведущие как бы истязали приглашенных женщин. Зрители стали возмущаться. Раскритиковали их и избранные члены жюри: председатель – Мирау, секретарь – Меньшикова.

Потом предложили игру с водой в стаканах. Требовалось, чтобы стакан побывал у каждого сидящего за столом и чтобы жидкость в нем не расплескалась.

Затем объявили конкурс на скорость и реакцию – кто быстрее завяжет на партнере галстук. На этом на время фантазии исчерпались.

А когда взялись опустошаться бутылки, стало шумно и весело. Пошли танцы. После одного из них наша компания собралась за столом. Я, в очередной раз, «обновил» маленькие рюмочки. Все были возбуждены. Обычно молчаливая Надежда Гладких вдруг высказалась:

– Ты, молодец, Люда!

– Что?

– Вы молодцы! И ты и муж твой, что вместе выбираетесь на вечера. Вот я одна. Звала мужа, а он не пошел.

– А мы всегда вместе ходим, – говорит супруга. – А чего по одному-то?

– Какое счастье быть вместе, – продолжает разгоряченная Надежда. – Некоторые говорят, что лучше по одиночке, и осуждают тех, кто вместе. А это они завидуют.

Отвлек от ее от грустных мыслей новый танец – быстрый, который сменился медленным.

В самый разгар вечера в зал вошла пара. Он слесарь РМЦ. Бывший хоккеист, подававший большие надежды в заводской и районной командах. Самый техничный игрок. Да сгубило его спиртное. Мужики про него говорят, что Епимахов чутьем угадывает, где выпивают. Только бутылку откроют и он ту как тут. Садится на «хвост». Пьет на халяву. А если в компании при нем сбрасываются на бутылку, у него на общий «котел» никогда нет денег. В такие минуты он достает монету в пятьдесят копеек, подбрасывает ее, ловит: «А у меня только полтинник».

За это мужики дали ему прозвище – «Полтинник». Ему года тридцать два. В светло-коричневом джемпере, серых брюках. Выглядит неплохо. Еще достаточно трезвый. Его спутница – бывшая жена Юрки Краповина. Тот раньше работал слесарем на формовке в цехе ДСП и был лучшим раздельщиком лент. Чем очень гордился. Этим гордилась и его жена. Иногда она пугала главного механика цеха: «Вот мой Юра не будет разделывать ленты, что тогда?» И можно было понять, что случится нечто страшное, встанет цех. Но с приходом Ноженко Юра как-то «залетел» по глупому. Пришлось ему увольняться. Сейчас он как будто бы трудится монтажником на КХП и прирабатывает у «хозяев» видеосалона. То ли продает билеты, то ли занят еще чем-то. Но частенько его видят там. С супругой они поссорились и подали заявление на развод. Разошлись или нет – не известно. По крайней мере на вечере, посвященном юбилею завода ДВП, они были вместе. И вот она сегодня в новом виде, с новым другом. У всех любопытство.

Музыка повела медленный танец. Возле Крапивиной тот час очутился Мирау. Она пылко обхватила его шею руками. Он ее первым жестом обнял, притянул к себе, но на этом и закончились пылкости. Только к нашему удивлению пылкие страсти разгорелись с ней у Михаила. Мне было странным видеть как они, танцуя, целовались на глазах у всех, в том числе и на глазах его жены. А левая рука Михаила медленно все опускалась и опускалась по талии к бедру и вновь поднималась, скользя по ягодице. После чего эта пылкая женщина увлекла Михаила на первый этаж и на глазах куривших мужчин утащила в раздевалку. Чем закончилась это всё —не известно.

Хоккеист, увидев, что брошен, покинул зал. Ну что ж, природа создала эту женщину для любви точно также, как она создала Моцарта для музыки, а Пеле для ударов по воротам. И сколько стоит мир, мужики все равно будут гореть на вине и бабах!

За столиком я сидел рядом с Сашей Якушевым. Он механик СУ-466. Моя супруга подала мне бутылку шампанского, чтобы я ее открыл. Увы, я обычно откупориваю так, что пробка обязательно летит в потолок, а вино льется куда попало. Поэтому вручаю её соседу – Саше. Который отлично справился с порученным делом и стал «ответственным» за шампанское, наливал его в бокалы своей жене и Галине. А я распределял водку.

Стараюсь не перепить, так как был научен горьким опытом. Ибо не опохмеляюсь и долго отхожу. Приступы рвоты – изнуряющие.

Саша порывается блеснуть остроумием. Он произнес тост в честь женского дня, и пожелал, чтобы восьмое марта был мужским днем, а остальные в году – женскими.

Меня Якушев спросил:

– Почему не работаешь в газете? Ведь ты вроде литературный кончал?

– Нет, – говорю. Не литературный, а факультет журналистики. Заочно. А почему не работаю? Знаешь, на это в двух словах трудно ответить. Я уже на заводе третий год. Привык. А заканчивал университет уже, работая здесь. Там в это время и места-то не было.

– Ну ладно. Не в редакции, так хотя бы в Доме культуры?

– А я не подхожу для него. Сам я из простой семьи. В шесть лет лишился отца. Меня больше тянет к физическому труду и приспособлен я к тому.

– Все равно тебя не понимаю. Ведь ты учился?

– Ну и что? Жизнь – самая лучшая учеба. Я – работаю. Не тунеядничаю. Семью кормлю. Вот ты с двухсот – двухсот-пятидесяти рублевой зарплаты ушел бы на зарплату в сто-двадцать – сто-пятьдесят рублей?

– Нет!

– Тут и мой ответ.

– А кем ты работаешь?

– Слесарем.

– А морально тебя не убивает, что ты закончил университет и тянешь лямку простым работягой?

– Нисколько. Мне нравится труд рабочего. Ну, а по правде, иногда накатит морально, да отступать некуда.

Наш разговор прервала музыка медленного танца. Супруга толкнула меня в бок и шепнула на ухо:

– Пригласи Надежду, а то она что-то загрустила.

Я выполнил просьбу. Что не сделаешь ради женщин в их праздник.

Мы потанцевали. Поговорили о том о сем.

– Хорошая у тебя, Толя, жена, – говорит Надежда. – А как она тебя любит…

С вечера расходились поздно. В час ночи. Шли всей компанией. Ночь была темная, тихая. В некоторых окнах домов горел свет. Якушевы и Надежда провожали Галину до Барбача. А мы направились домой.

А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК…

Десятого марта была моя очередь дежурить. Хотя и выходной день.

За дежурство и вызовы на работу ночью мы получали отгулы. Прикинул – у меня девять от-

гулов. Взялся их реализовывать на двенадцатое и тринадцатое марта. Осталось еще семь. А сам размышляю:

– Вот и повышай производительность труда. Разве было бы у меня столько отгулов, если бы все крутилось исправно, как рассказывал телемастер про Японию. Если задуматься, то выходит, что на государственном предприятии выгоднее работать не в полную силу. Не даром мужики бают, де, сделаешь все, а потом в тебе не будут нуждаться, сократят.

Но как же стране поднять экономику? Вопрос – вопросов. А с другой стороны – это хорошо, что человек остается свободным, а не рабом. Но в целом для государства, наверное лучше если будут крутиться механизмы…

Собрался ехать в деревню. Нужно успеть на нифантовский автобус. Он отойдет через пять минут, а у меня еще не собрана сумка. Положил туда курицу в целлофановом пакете, приготовленную женой с вечера, да сухари. Больше брать нечего. Для тяжести взял еще ленту, бывшую в употреблении на «карманах» линии. Она пригодится при кровле крыши двора дома, как закрепляющий материал. Куртку одел коричневую, старую, но по погоде сойдет. На голову натянул шапку из нутрии. Мех на ней местами облез, а оставшийся торчит во все стороны. Но на улице по – весеннему ярко свети солнце, и если надеть новую черную кроличью, она будет выгорать. На ноги натянул сапоги на фланелевой подкладке. Они литые, модные. И воды не боятся и теплые. А это важно. В деревне иногда приходится по часу дожидаться общественный транспорт. Да и по грязной дороге лучше идти в сапогах.

Один из поселковых автобусов шел в Нифантово, а другой – до центра. Оба заходили на автовокзал. Я влез в первый, он отправлялся на пять минут раньше. Пробил талон и протиснулся к окну. Люди продолжали прибывать. Ага, показалось знакомое лицо. Татьяна Юрченко. Она в зимнем пальто из песца, в такой же шапке. Вслед за ней – Галина Ивановна Смирнова секретарь – машинистка редакции. Я хотел поздороваться, но потом раздумал, они слишком были заняты своим разговором. Как я ушел из редакции, почему-то сложились у меня холодные отношения с бывшими коллегами, хотя проработал там несколько лет. Был в разное время корреспондентом, заведующим сельхоз и промышленным отделом и штатным фотографом и даже девять месяцев – директором типографии. Но ушел и как отрезали. Первое время Николай Андреевич Беляев и Владимир Николаевич Протопопов при встрече и не здоровались. Пройдут мимо и головой на приветствие не кивнут. Как будто и не трудились в одном здании, но в разных кабинетах. А новая напористая сотрудница Екатерина Марова как-то при встрече мне сказала: «А был ли мальчик.».. Старался не обижаться.

При входе в автовокзал я встретил бывшего бригадира Пестовской бригады совхоза «Чернеевский» Михаила Чекмарева. Он на пенсии, но подрабатывает на железнодорожной товарной станции. Дежурит сутки через трои. Я поздоровался и спросил:

– Билеты-то дают?

– Дают, дают. Иди бери.

Очередь порядочная, можно сказать большая. Спросил: «Кто крайний?» Оказалась молодая девушка в белой шапочке, из-под которой торчали кудряшки. Встал за ней. Очередь продвинулась быстро и кассирша выдала билет с тридцать четвертым местом. Подошел к Чекмареву, который в это время на скамейке разговаривал с Раисой Ивановной Ульяновой, заведующей чернеевским клубом. Росточка она не больше метра двадцати. И потому жители деревни ласково называют ее «Рая маленькая».

– Здравствуйте, Раиса Ивановна! Не как в гости или из гостей?

– В гости, в гости! Вон сколько котомок, – отодвигая в сторону две сумки, – говорит она. – В Череповец поехала, к дочери.

Сел на освободившееся место, а они продолжили разговор, прерванный моим приходом.

– В Чебсаре-то опять шуму много было, – это Раиса Ивановна. И глаза ее округлились. – Не слыхали?

– А что такое?

– Да говорят, в клубе поножовщина была. Одного мужика насмерть, а другой – в больнице. Что-то не поделили местные с шабашниками – молдованами, а те с ножами оказались…

КАПИТАЛКА

В поселке снега нет. С утра легкий морозец. На работу пошел в пальто, сапогах и шляпе. Смешно. С сегодняшнего дня начинается капиталка на первой линии. Порядок выполняемых работ будет обсужден в красном уголке цеха. С утра надо быть там. Но пока переодевались пропикало восемь часов. В мастерскую вошел механик гидравликов Володя Рямзин.

– Вы идете на собрание?

– Сейчас идем, – говорит Сергей Лукин.

– Так вы уже опаздываете.

– И вы иногда опаздываете, – смеется Курочкин. – Да мы не предъявляем вам претензий…

Он еще переодевается. Рямзин промолчал. Ничего не ответил, зная, что с Курочкиным тягаться в словесной перепалке трудно – себе дороже.

Поднялись на второй этаж в красный уголок. Там половина стульев была занята. С приходом нашей бригады свободных мест стало еще меньше. Лицом к ремонтникам за столом сидят главный механик Зубов и экономист цеха Маргарита Васильевна Кузнецова. Она с интересом смотрит на присутствующих. Или своим видом показывает интерес.

– Так, еще у нас сушильщиков нет, – говорит главный механик. – Где бригада Киренкова?

– Перспективные задерживаются, – острит электросварщик Сергей Павлов. Он бывший «химик». Отбывал в Шексне полученный срок за какие-то небольшие провинности и осел здесь. Женился. Тогда многие «химики» обзаводились семьями и трудились на благо страны.

Когда все были в сборе, главный механик распределил работу между отделениями. И пожелал всем успешно провести капитальный ремонт.

ОБМАНЩИК

Проснулся в шесть часов. Рано. Наверное потому, что стрелки часов перевели на час назад. Изменилось время. Лежал до половины седьмого. Нежился. Сегодня первый рабочий день после отпуска. Одел новую спецовку – муха не сидела. Отдохнул хорошо, поэтому на завод шел с желанием. На улице осень, но еще сравнительно тепло.

Курочкин опередил меня. Поздоровались. Я спросил:

– Ночью вызывали?

– Вызывали. Но не пошел. Что толку-то. Вчера поставили головку. Она постояла два часа.

И снова подшипник полетел.

Бригадир стал заполнять табель. Сегодня его надо сдать. Спрашивает:

– У тебя как отпуск? Двадцать третьего закончился?

– Да, – говорю, – И на неделю брал отгулы. У тебя подписывал.

– Правильно. Я вспомнил. А у Лукина как? – Задает он снова вопрос, явно мне.

– Не знаю. У него сегодня отпуск закончился, да, наверное, брал отгулы.

И тут заходит Лукин.

– Вот, – указываю, – лёгок на помине.

– Вспомни заразу – появится сразу, – вскидывая глаза на Сергея, шутит бригадир и добавляет. – Обманщик, а говорил, детей не с кем оставить.

– Да, думаю, надо выйти. Чего уж тут…

Слесарная мастерская наполняется народом. Юра Петруничев, Андрюха, Петр Одочук, переведенный от гидравликов к нам в запрессовое отделение.

День как день. Сменили две головки на шлифмашине и работали на камере охлаждения плиты. Я, осматривая оборудование второй линии, увидел и удивился, что на кантователе работает гидростанция, собранная мною из разных запчастей в часы затишья. Та про которую говорили, что не будет «пахать». Но пока я был в отпуске, основная гидростанция кантователя вышла из строя и подсоединили ее. То есть моя сборка меня не подвела.

ПЕТРО

Петр Одочук сварщик, но не высокой квалификации. А у гидравликов все под давлением и сваренные швы должны быть надежными. Но нам он насвистел, что надоело ему ругаться с механиками Рямзиным и Зубовым потому как он им режет правду – матку.

Он молдаванин, приехал в Шексну из западной Украины. Ему тридцать четыре года. Среднего роста. Слегка полноватый. Волосы редкие, черные. Борода еще черней и гуще. Ладони широкие, с короткими пухлыми пальцами. Он любит рассказывать про себя. О том как в юности занимался боксом, каратэ, борьбой. Много играл в футбол. И сейчас по утрам делает физзарядку.

И мол, может ладонью разрубить кирпич. А мужики перемигнулись и подзадоривают его. И он бьет по кирпичу, расшибая руку. Кирпич, естественно, не разваливается. Он трясет больной рукой, а мужики хитро улыбаются за его спиной над его простой душой.

Однажды, сидя за столом, сложив ладони в замок и растопырив локти, Петро поведал нам историю. Правда, оговорился, что ее рассказал ему один мужик и если тот врет, то и он —Петро, врет.

– Дело было так, – начал он. – Один дед семидесяти пяти лет приехал из Можайска на базар с тремя бидонами меда и стал его продавать. В первый же день к нему подошел рослый бугай, кулаки по пуду. Лицо широкое, глазки маленькие и смотрят, как колют. И в тоне приказа сказал: «Дед! Плесни-ка в ведро медку!» А тот: «Бери банку и плати». Тут у них возникла словесная перепалка. Бугай свое, а дед свое. Тогда парень сказал: «Ладно дед. Ты меня еще вспомнишь». А на третий день, когда в последнем бидоне осталось совсем немного меда, вновь нарисовался этот бугай и сказал: «Если послезавтра ты не положишь на камень, что у тебя во дворе, шестьдесят тысяч, мы уничтожим тебя и твою родню». Угроза подействовала. Дед собрал все свои и сбережения односельчан. И в назначенный срок его старуха с осторожностью прошла к камню и положила деньги. Еще не успела она вернуться домой как на машине подкатила орава вооруженных людей. И в это-то время в окошко чердака высунулось дуло пулемета «Максим» и раздалась очередь, затем другая. Это дед поливал свинцом из припрятанного с войны пулемета. Вся группа вооруженных бандитов была уничтожена. За ней больше месяца гонялась милиция. Старик расправился с бандюганами за десять минут. Вот так, – вставая из-за стола, закончил свой рассказ Петро.

– Очередной анекдот, – в один голос мы ему…

РАЗМЫШЛЕНИЯ

Мокрый снег перешел в дождь, а к вечеру пошел ливень. Если он пройдет всю ночь, то снег полностью растает. А может это будет к лучшему. Так как выпал перед ноябрьскими

праздниками на не стылую землю. Особенно это заметно в деревне. Проедет трактор или машина и за ними остается глубокая, грязная колея.

А морозец нужен крепкий, потому как прошедшие две зимы были теплыми, что и сказалось на мелкой вредной живности. Раньше в нашей местности и слыхом не слыхали про колорадского жука. А в прошлом и нынешнем году его было полно. Земля не промерзала и в ней свободно выживали личинки этого вредителя.

Да и по другой причине нужен земле мороз. Осенние дожди ее прибьют, прихлопают и если ее не прихватит ядреным морозцем, то весной пашня бывает тяжелой.

Ездил с дочкой в Череповец во врачебный кабинет «Косметика». Там ей платно уже в который раз «прижигали» на пятке бородавки. Прошлись по рынку и по продовольственным магазинам. Мясо свинина по десять рублей. Стакан семечек – тридцать пять копеек. Они мелкие и обугленные. Продавали морской окунь холодного копчения, так за ним выстроилась страшенная очередь.

Вечером по телевидению в вологодских новостях сообщили, что с первого декабря в Череповце вводятся талоны на спички, соль, крупы и т. д. на период – до конца перестройки. Ну, прямо как в предвоенные или послевоенные годы. Что это такое? Как могло так случиться, что все разом разладилось? Или наоборот – налаживается? Может такой период нужен для того, чтобы заставить людей работать? Не будет ничего в магазинах – возрастет покупательский спрос и он потянет за собой необходимость выпускать больше товаров?