Дашенька. Роман

Забрался он на яблоню у дома, чуть ни на самую верхушку. А назад слезать – никак, забоялся. Даша и звала его, и плошкой с молоком манила – нет, ни в какую. Мяучит жалобно сверху, и всё. Полезла она его доставать. А яблоня, известно, дерево ненадёжное, хрупкое. Даша тихонечко, осторожненько, чуть не ползком – ещё чуть-чуть повыше и дотянется. И тут снизу голос:

– Стой! На ту ветку не вставай!

От неожиданности ли, иль оттого, что, вздрогнув, обернулась поспешно, а только качнула Даша яблоню резко. Котёнок сорвался сверху, на плечо ей свалился, она хотела поймать его, да тоже оборвалась вниз. Но не успела испугаться, как оказалась в крепких руках. Кирилл успел подскочить от калитки и во время подхватил её.

– Цела? Не ушиблась? – спросил встревоженно.

– Ой, сними его! – кривясь от боли, Даша пыталась отцепить до смерти перепуганного котёнка, он когтями вцепился ей в плечо, защищённое лишь узкой бретелькой летней маечки.

– Постой, постой, не тяни!

Кирилл стал тихонько отцеплять острые коготки.

– Ох ты, как он расцарапал тебя! Мать-то дома?

– Нет, пошла с примеркой к кому-то, – ответила Даша, морщась от вида глубоких царапин.

– Тогда придётся мне экстренную помощь тебе оказывать, больше некому, – улыбнулся Кирилл. – Йод у вас имеется?

– Наверно… Да я сама…

– Пошли, пошли, чего там сама?

Даша коротко взглянула на него и направилась к двери.

– Уй-й-й-й! – запищала Дашутка, когда Кирилл короткими прикосновениями прижёг ранки. – Ой, как жжёт!

– Потерпи чуточку, – сочувственно сказал Кирилл и подул на пораненное плечо. – Сейчас пройдёт. Хорошо ещё, что так. Вовремя я подошёл.

– Конечно! – смаргивая выступившие слезинки, с вызовом сказала Дарья. – Если б не ты, я бы не свалилась!

– Да ты же на треснутую ветку собиралась встать! Там прямо у ствола трещина.

– Правда? А я не видела, – смущённо улыбнулась Даша.

– Ну что, проходит?

– Ага.

– Кошачьи когти опасные, заразы на них всякой много. Долго, наверно, болеть будет.

Даша вздохнула. Возникла неловкость. Вроде бы Киру больше нечего было здесь делать, а уходить не хотелось, хотелось ещё побыть рядом с этой малёхой, близко видеть её лицо, глаза. Он обвёл глазами тесную комнату.

– Как вам у нас, нравится?

– Да, хорошо здесь. А летом так совсем здорово – речка, простор.

– А люди?

– Что – люди? Добрые. Вон мебели надавали. Всё самое необходимое у нас от людей. Стол, кровать. Табуретки вот, тоже.

– А тебя не обижают?

Дарья потупила глаза, торопливо помотала головой.

– Ты извини, что я на тебя кричала тогда. Мне так стыдно потом было… Извини.

– Да ладно тебе. За что извинять-то? Только лучше сказала бы раньше.

– Ну как сказать… стыдно.

– Смешная ты, – проговорил Кир, чувствуя, как сердце заполняет что-то большое и тёплое. И нестерпимо захотелось прикоснуться к её волосам. – Ну, пойду я, – он неловко встал.

– Спасибо, Кирилл, – поднялась Даша тоже.

Он взглянул на котёнка, жадно припавшего к блюдцу с молоком, и строго сказал:

– В следующий раз залезешь не дерево – не ори! Вей гнездо и ложись спать.

Даша рассмеялась. Кирилл протянул руку и в насмешку слегка растрепал её волосы.

– Бывай, Дарёнка!

…Совхоз объявил, что нужны помощники – всходы сахарной свёклы одолевали сорняки. Кто сколько может, хоть рядок-два. Не задаром, понятное дело: хочешь, деньгами рассчитаются, а можно и сахаром, который из этой свёклы производят. Работа, конечно, не из лёгких. На одном-то ряду наломаешься, пока пройдёшь: и потом обольёшься, и поясницу разломит. Они ведь не коротки – поле километра на два с гаком вытянулось. Но Даша решила немного подработать – всё в дом копейка лишняя, маме помощь. Долго ли ей по утренней прохладце рядок пробежать, пока солнце жарить не начало?

Только с утра не получилось, в первый же день чуть не сбежала с поля – мошкара доняла. Каждый взмах тяпки выгонял из травы эту вредную кусачую мелюзгу, которая немедленно облепляла ноги, руки, лицо. И не знаешь, тяпку держать или от мошкары отмахиваться. Нет уж, лучше подождать, когда солнце заставит всю эту вредность запрятаться поглубже в тень, в холодок.

Даша выводила из сарая свой старенький велосипед, привязывала к раме орудие труда и – вперёд, за село, и дальше, дальше по мягкой просёлочной дороге. Мимо выпасов, прозрачных рощиц, сквозь сенокосные луга. Хорошо! Тёплое солнышко, высокое небо, птичьи трели, стрёкот кузнечиков… Где-то далеко тарахтит трактор. А вот и поле, вот её рядки!

Иногда на соседних тоже кто-нибудь работал, иногда тёмные фигурки виднелись где-то вдали, а часто она оказывалась на поле совсем одна, и это уединение не пугало, а наоборот, нравилось.

Дарья скидывала майку, джинсы и оставалась в купальнике – в работе самый загар. Да и не так жарко, ветерок остужает. Работа не в тягость, хоть и тяжёлая и монотонная. А всё же хороша тем, что не мешает уноситься мыслями далеко-далеко. Фантазии прогоняют скучную монотонность, в фантазиях она не здесь, не на свекольном поле.

Сегодня было совсем безлюдно. Стояла тишина, солнце пекло плечи, но обгореть Даша не боялась – кожа давно покрылась ровным коричневым загаром. От начала рядка она отошла уже так далеко, что края поля стало не видно. Размеренно взмахивала тяпкой, подрубая корни сорняков. На таком солнце они скоро вяли, никли листочками.

И вдруг Даша услышала глухие звуки ударов о землю – кто-то ещё работал неподалёку. Она обернулась и растерянно выпрямилась – сзади по соседнему ряду шёл Кирилл. И был-то уже не далеко, а она так задумалась, что не слышала его. И как подъехал не услышала. Машина его виднелась у края поля, там, где начинались ряды.

Даша никогда раньше не встречала его на прополке свёклы, да он и не должен был здесь появиться, он на работе должен в это время быть! О, Господи! Да лучше бы его здесь и не было!

– Привет, Дашуня! – разогнул он спину и помахал рукой. – Отдохни чуток, вместе пойдём.

Какое там отдохни! Даша готова была бегом пробежать остаток ряда, только уйти бы от него. Конечно, никуда она не побежала. Стояла и ждала, глядя из-под руки. И ни за что не показала бы, как перетрусила от нежданного его появления. Нет, обиды от Кирилла она никакой не ждала. Но при встрече с ним у неё всегда сердечко ёкало, да те-то встречи мимолётны были, на полминуточки… Ох, и далеко ещё до края поля! Да хоть бы она майку и джинсы не снимала! А он уже в трёх шагах, тяпка в его руках как игрушечная, сама летает без всяких усилий.

– Устала? – останавливаясь, спросил Кирилл.

– Да так, немножко.

– Пить хочешь? – не дожидаясь ответа, он потянул фляжку из чехла, закреплённого на поясном ремне.

Даша отпила несколько глотков – пить давно уже хотелось. Кирилл тоже припал к горлышку губами, запрокинул голову.

– А я еду мимо, гляжу – кто это там? Ну и решил: дай помогу маленько. Как раз тяпка в кузове валялась, – весело сообщил он.

– Так ты… за меня что ли?

– Ага.

– Ой… ну зачем ты… не надо.

– Да брось, я сидеть устал, так хоть размяться чуток, – он принялся за работу, и тяжёлая, глинистая земля под его ударами показалась рыхлым, рассыпчатым чернозёмом.

Было одно удовольствие смотреть, как играючи он работает. Даша с усилием оторвала взгляд и взмахнула тяпкой.

– Эй, ну-ка постой! Ты чего босиком-то?

– А что?

– Да нельзя босиком. Долго ли по ноге чиркнуть? А тут земля, грязь попадёт. Ох, Даш, ты как малый ребенок! Где обувки твои? На краю оставила?

Даша виновато кивнула, и вправду чувствуя себя провинившимся ребёнком.

– Я принесу.

– Ну что ты, я сама сбегаю!

– Жди здесь. Не вздумай тяпкой махать.

– Вот, теперь порядок, – вернувшись с Дашиными тапочками, он снова взялся за работу. – Как там котёнок поживает? На яблоню больше не лазит?

– Нет, не лазит, – улыбнулась Даша. – Боится, что гнездо вить заставят.

– А меня вчера Бимка наш насмешил, собака наша. Днём понадобилось мне домой заехать, а на двери замок. Ну, ключ мы на гвоздике укромном оставляем, я туда, а гвоздь пустой. Бимка рядом крутится. Я чертыхнулся, что ключ не оставили, и говорю: «Где ключ-то, Бим?» – и повернулся уже с ограды идти. Воротца закрываю, глянул, а он стоит и в зубах ключ держит.

– Правда? – засмеялась Даша.

– Ага! Бабуля, видать, неловко его повесила, он и свалился в траву.

– Ну, молодчага ваш Бимка! Умница!

– Такой умный пёс, что иной раз только диву даёшься, даром что дворняга. Да что пёс – собакам положено быть умными. А вот кот был у нас, Боцман…

– Как?

– Боцман.

Даша снова рассмеялась:

– Смешное имя!

– Да? А я привык, не замечал. Охотник он был классный. За мышами к соседям ходил, потому что у нас и дух мышиный перевёлся. Даже не знаю, сколько ему лет было, но старый. Я сколько его помню, он всегда был здоровенный такой котяра. И вдруг исчез раз. День нету, другой, третий. Мама с бабулей запереживали – не помер ли где. Пришёл аж через неделю. Грязный, шерсть клочьями, и – не поверишь – принёс в зубах маленького котёнка. Затащил в дом, облизал и ушёл. Насовсем ушёл, больше мы его не видели. А котёнка, выходит, себе на замену принёс. Так он у нас и остался, вырос теперь уже.

Слово за слово – разговор завязался. Оказалось, с Кириллом легко разговаривать и просто, и ничего страшного в присутствии его нет. Только, видать, времени свободного у него не так много было, раз глянул на часы, другой. А Даше уже и жаль вроде бы, что уйдёт скоро.

– Даша, ты в кино пойдёшь сегодня?

– Да собирались с девчонками.

– А со мной пойдёшь?

– Ой, Кирюша, я не могу!.. – вырвалось у неё испуганно.

Он остановился, в медленной и широкой улыбке приоткрылись ровные зубы.

– Как славно ты меня назвала.

– Я… нечаянно…

– Почему не можешь, Даш?

Она неопределённо повела плечиком, не поднимая глаз.

– Опять сплетен боишься? Ну, сплетни тогда больше плетутся, когда хочешь от людей чего-нибудь скрыть. А если не прячешься, так и не интересно языки чесать.

– Я и не прячу ничего. Что мне скрывать?

– А мне есть что. Только не хочу я украдкой. Пусть видят, пусть смотрят. Да и так уж всем видно, что ты мне нравишься. Чего мне седьмой дорогой тебя обходить? Я вон вчера видел, как ты воду с колонки несла. Думал, переломишься. А мне бы эти два ведра – тьфу. Я четыре ношу – два на коромысло и два в руки. Даш… ты, может, боишься меня? Ну, я же не виноват, что медведем таким уродился.

Они одновременно обернулись на треск мотоциклетного мотора.

Самого мотоцикла видно не было – полевая дорога, укатанная колёсами тракторов да грузовиков, ушла вниз, лежала пониже поля. Да ещё мешала стена густого и высокого бурьяна вдоль неё. Над верхушками трав мелькал только красный шлем мотоциклиста.

– Вот принёс чёрт! – хмыкнул Кирилл.

– Кто это? – не поняла Даша.

– Начальство твоё.

Звук мотора прервался и появился хозяин. Чуть постоял, вглядываясь в их сторону, и зашагал между рядками

– Бог в помощь, – сказал он Даше и повернулся к Кириллу: – А ты тут зачем?

– А то не видишь. Твою свёклу, Семёныч, спасаю.

– Свёкла не моя, совхозная. А ты где быть должен сейчас?

– У меня обеденный перерыв.

– В одиннадцать утра?

– Значит, это второй завтрак.

Даша прыснула, едва сдерживая смех.

– Едрить твою раскудрить! Ну-ка шагом марш отсюда! Его в мастерских с запчастями ждут, а он на природе прохлаждается!

– Хочешь, тяпку подарю, Семёныч? Прохладнёшься на природе пару часиков. А запчасти, хорошо, если к вечеру понадобятся. Костик Шалый – тот ещё слесарь.

– А это не твоего ума дело. Тебе наряд дали – выполняй.

– Мы тут не на плацу, бригадир. И не будь ты таким «исполнительным», девчонкам не надо было бы горбатиться на твоей свёкле, – кивнул Кирилл в сторону Даши, на лице которой только загар скрывал румянец неловкости.

– И чем это я виноват, по-твоему? – возмутился Семёныч.

– Позаботился бы вовремя, чтоб семена протравили, столько бы травы сейчас не пёрло. А если бы ещё культиватором прошлись, пока она не вымахала так, тебе и совсем не пришлось бы по дворам ходить да баб уговаривать на прополку.

– Ну ты и крапива, Кирюха!

– Ладно уж, пошли, Семёныч. Всё равно ведь не отстанешь, – он обернулся к Даше, виновато пожал плечами и зашагал к машине.

Бригадир догнал его и пошёл по соседней меже.

– А к девчонке этой… ты того, не приставай, в общем.

– О-па! С чего ты взял, что я пристаю?!

– Я не слепой, не видел что ли, как ты ей по ушам ездил? Бабёнок тебе мало? Ты это брось, я не шуткую. За неё заступиться некому, так ты имей в виду, если что, я самолично по шее тебе надаю, не погляжу, что здоровый такой. Да и ей я ещё скажу, что ты у нас за фрукт. А то тоже ведь, уши-то развесила. Скажу, чтоб гнала тебя подальше от себя.

– Теперь меня, Семёныч, послушай. Сунешься к Дарье с разговорами да советами – гляди тогда, береги свою задницу. Я это тебе тоже, на всём серьёзе говорю. А до того, что ты видел: свёклу я полол, и больше ты ничего не видел и не мог видеть.

– Ишь, фрукт какой! – сердито насупился бригадир. – Никакого в тебе уважения. Тебе слово, ты десять в ответ…

Кирилл на это ничего не ответил, только глянул недовольно. А Семёнычу, видно, тоже, не с руки было продолжать разговор, потому что он как-то неправильно пошёл – хотелось взять-таки верх над пацаном, а он и точно, чисто крапива, где ни тронешь, там и жжёт.

…Уже опустились лёгкие сумерки, когда Даша вместе с подружками подошла к кинотеатру. У входа, неподалёку от двери, стоял Кирилл и курил. Сердце, как всегда, ёкнуло при виде его, она испугалась: вот сейчас подойдёт при всех и скажет: «Я билеты уже купил».

На поле он правду сказал – Даша его боялась и злилась на себя за этот страх. Ведь будь сейчас на месте Кира любой из одноклассников, а хоть и парень постарше, и в голову не пришло бы бояться, уж нашла бы что сказать, а то бы ещё и высмеяла. Но Кирилл… в его присутствии она становилась маленькой, неловкой, не шибко умной. Нужные слова не шли на ум, кровь приливала к лицу, и от этого всего становилось так стыдно, хоть провались на месте… Ну что ему надо от неё?

– Привет, Кира! – защебетали девчонки, проходя мимо него.

Он приветливо махнул рукой. Даша чуть улыбнулась, и увидела в близких глазах отражение свой улыбки.

За полтора с лишним часа, пока длился фильм, вечерние сумерки превратились в ночь, и село затихло. Потом сонно зашелестел тёплый дождик.

Оживлённая толпа вывалилась из дверей и разрушила тишину многоголосым говором и смехом. Кое-где запрыгали электрические лучи фонариков, распластались по земле. Закраснели огоньки папиросок. Но дождик, хоть и тихий, не располагал медлить – толпа рассыпалась и таяла.

Они уже отошли от кинотеатра, когда из темноты навстречу девичьей стайке шагнул Кирилл.

– Даша, а я тебя жду.

Переглянувшись, девчонки как-то очень быстро исчезли, и, застигнутая врасплох, волей-неволей Даша осталась перед Кириллом одна.

– Пошли? – позвал он.

Несколько минут они шли молча, потом он спросил неловко:

– Сердишься, что подошёл?

Даша глянула на него сбоку и насмешливо сказала:

– Не очень.

Кирилл повеселел, широко улыбнулся.

Дождь вдруг припустил ни с того ни с сего.

– Ой! Вот мы сейчас промокнем! – ойкнула Даша.

– Бежим! – Кирилл схватил её за руку и потянул за собой в сторону от дороги.

– Где это мы? – Даша не могла разобрать, куда привёл её Кирилл.

– В столярной мастерской, – Кирилл кивнул в сторону дома, чья крыша темнела за дворовыми пристройками. – Тут Михалыч живёт, а он с деревяшками повозиться любит, ну и сделал себе для удовольствия этот закуток за сараями. Верстак вон поставил, навес сделал от дождя и снега.

– А он не заругается?

– Да за что нас ругать? Что от дождя спрятались?

Глаза привыкали к темноте, и Даша разглядела верстак, что лепился к стене сарая. Пахло дождём, свежими стружками и опилками.

Она провела ладонями по плечам, стряхивая дождевые капли.

– Даша. Иди сюда, – позвал Кирилл. – Садись.

Широкие ладони его неожиданно обхватили её талию, и Кирилл легко, как ребёнка, поднял её, усадил на верстак. Даша почувствовала под рукой не шершавую доску, а тёплую фланель.

– Это ты где взял?

– Да у Михалыча тут на гвоздике всегда какая-нибудь одёжка про запас висит. Это, наверно, рубаха старая.

Даша невольно подумала, как легко Кирилл ориентируется в этом укромном местечке – темно ведь, не видать ничего, а он как у себя дома… Кир будто почувствовал:

– Он нам недавно рамы парниковые чинил. Ну и я помогал ему. Пару дней тут с ним вместе строгали, пилили. Поэтому мне его мастерская хорошо знакома. А то… подумаешь, чего не надо.

Даше стало неловко, она смущённо отвела глаза. Кирилл усмехнулся:

– Представляю, какой я… красавчик в твоих мыслях. В деревне наставников вдоволь.

Даша пожала плечами:

– Знаешь… я не люблю наставников, которые про чужую жизнь всё понимают и учат, как правильно жить надо. Пусть каждый в своей жизни разбирается. Да и что я тебе – указ? Ты вон какой… и жизнь у тебя своя… взрослая.

– Взрослая? Хм-м… – Кирилл вдруг рассмеялся.

– Ты чего?

– Ты так сказала сейчас. Ладно, хоть дяденькой не называешь. И спасибо, что выкать перестала.

Даша чуть улыбнулась, но подумала, что в самом деле ощущает между собой и Кириллом огромную разницу. Как между ребёнком и взрослым. Ну, а как иначе? Вон какой он… У неё всех забот – за партой сидеть, да уроки добросовестно сделать. А он работает, в доме главный, так как же не взрослый? С машиной вон как ловко управляется, и мысли у него, суждения обо всём собственные, без оглядки на авторитеты.

– Кирилл, а почему ты сегодня так с Виктором Семёновичем разговаривал?

– Как? – удивился Кир.

– Ну-у… он бригадир. Ему положено за порядком смотреть. А ты ведь, и правда, не должен был на свекольном поле быть. Разве он не имел права замечание тебе сделать?

– Порядок ихний весь на том поле виден, про это я и сказал Семёнычу. А во-вторых, для тебя он Виктор Семёнович, а для меня… Они соседи наши, через три дома живём. А Семёныч выпить не промах, ну, как все. Только куражливый он, как подопьёт. Жена у него маленькая, худенькая, он хоть и сам ровно обмылок, а всё ж бабе управиться с пьяным мужиком не под силу. Ну, вот, один раз я и встретил их в такой беде: она ругает, домой его тянет, а он выкобенивается посреди дороги. Жалко мне её стало, я Семёныча через плечо перекинул да унёс домой. Так с тех пор чуть что – она за мной бежит. То из гостей его увести, то из сугроба вытащить, где он подремать собрался, то ещё чего… Я его не то, чтоб осуждаю или что, – ну дурь такая у мужика, так-то он безобидный. А всё же и уважения особого к нему не питаю. А уж то, что он хозяина рачительного изображать взялся перед тобой – так я ему не нанимался по стойке смирно вставать.

– Ну вот, а смеёшься, что я говорю – у тебя взрослая жизнь. Ты с любым на равных, а я, как маленькая, снизу вверх смотрю.

Кирилл улыбнулся:

– Детство быстро кончается. Повзрослеешь ещё, куда торопиться?

Глава 3. Алла Елецкая

Конечно, событие это, вроде бы тихое, касающееся только двоих, не могло пройти незамеченным и живо стало достоянием всего села. Уж очень Кирюха особенным был, всегда на виду.

Им на селе гордились – в каком ещё есть такой! Особенно, в те дни, когда случались какие праздники общие – ну, там, День молодёжи, к примеру, – и съезжался народ со всех окрестных сёл. Тогда на большущей поляне у окраины раскидывали торговые палатки, для детей качели-карусели устраивали, народ, глядя конные скачки верхами или гонки в лёгких упряжках, азартно болел за своих. Развлекался народ тоже и другими соревнованиями, вот только в силовых состязаниях результат был всем известен заранее. А всё же, поглядеть на них народу густо собиралось – шли на Кирилла посмотреть. Потому как красивый он был человек, редкостно красивый, а уж когда тяжестями неподъёмными баловался, и играли его мускулы – мужики-то любовались, а для женского сердца это зрелище было вовсе погибельно.

Потому новость, что Кир себе новую подружку завёл, взволновала многих.

Девчонки, одноклассницы Дашины, с кем прошлой ночью она из Дома Культуры вышла, и кто случайно оказался свидетелем такого события, прям именинницами себя чувствовали – а как же, на весь день попали в центр внимания. Вроде и рассказывать-то больно не об чём было, а разговоров-то, разговоров! Жужжали, что пчёлы в улье.

Всяк по-своему судил, со всех сторон обмусолили. А всё ж больше на том сходились, что не пара они. Кто говорил, мол, что Даша девчонка хорошая, ничего не скажешь, и умница, и скромница. Да только такая ли Кирюхе нужна? Нет, не гожа она для Кирки. На что ему малолетка нецелованная? Он вниманием женским избалован, по всем статьям мужик, ох, не надо бы ему с девчонкой-школяркой связываться, как бы чего не вышло. Об чём он, интересно, думает, когда на селе почитай любая молодка рада ему глазки зазывно построить, а он на Дашку глаз положил.

Оно ведь даже по размерам взять – на селе не сыщешь более неподходящих друг другу парня и девку. Кирилл – что дубок молодой, в силу входящий: плотный, литой, высокий. А Дарёнка что против него? Былинка хрупкая, всем ветрам покорная. Его лапищами, да такую обнимать?

Алка, поблескивая красивыми своими, в пушистых ресницах, с коровьей поволокой глазами, говорила, морща носик:

– Ой, не смешите меня! Это у Кирки так, баловство. Спортивный интерес. Спорим, через неделю Дашка будет локти кусать, да уж поздно. Да где это видано, чтоб всякая приезжая лучших парней себе сманивала. Кто ей даст? Нет, вы только поглядите, какие нынче тихони пошли! Что она себе, интересно, вообразила? Ну, умора!

А всё же раздражения своего спрятать не могла, видно было, что шибко не по вкусу пришлась ей такая новость.

Аллочка была дурой. Ну как есть, живая иллюстрация к народной мудрости про то, что, мол, красота и ум – вещи несовместимые. Нет, правило не без исключения, кто спорит, но только прокурорская дочка и рядом с тем исключением не стояла.

Сколько себя помнит, она слышала слова восхищения. Знакомые и незнакомые люди при взгляде на неё не могли удержаться, чтобы не воскликнуть: «Какой очаровательный ребёнок! Ангел!» В ней всё было прелестно: большие глаза в обрамлении густющих ресниц, пухлые губки, ямочки на тугих щёчках, золотые пушистые кудряшки.

А когда прелестная малышка пошла в школу, выяснилось, что к учёбе у неё ни способности, ни желания, ни даже мало-мальского прилежания нет. К тому же, она искренне не понимала, отчего соседка по парте льёт слёзы над тетрадкой. Аллочка в любых обстоятельствах оставалась безмятежно спокойной. Никакой двойке не под силу было вывести её из душевного равновесия, а уж тем более, почувствовать хоть малейшую вину за плохую оценку. Фи-и-и, глупости ещё какие! Разницы-то: двойка, пятёрка. Хорошо уже то, что она вообще сидит на этих дурацких уроках, пишет эти дурацкие диктанты.

Когда от неё пытались добиться устного ответа, она несла такую чушь! Учителя с закрытыми глазами ставили тройки, а в учительской пересказывали её ответы, как очередной анекдот.

– Елецкая мне сегодня такие вещи поведала, – говорила историчка. – Про сражение под Москвой она сообщила, что немцев там окружили и погнали в Германию.

– Ну и радуйтесь, что не в Китай, – философски изрекал военрук.

В девятом классе Аллочка едва не сорвала школьный спектакль, которым открывался вечер в честь Дня Победы. Режиссёром был учитель литературы. Он был молод, пришёл в школу после института, и, разумеется, не собирался долго здесь задерживаться. Да он и не задержался, но тот год всё же отработал. От скуки придумывал всякие затеи, сам увлекался, загорался энтузиазмом. Аллочка строила ему глазки, кокетничала, охмуряла – не для чего-нибудь, а больше так, для практики. Из соображений охмурения, она даже выучила небольшой стих и должна была читать его перед началом спектакля. По идее режиссёра, на последних словах стихотворения должен был опуститься задник с нарисованной декорацией, переключая внимание с чтицы на сценическое действие. Всё так и получилось, но Аллочке очень не понравилось, что в момент, когда она имела полное право сорвать овации и уже собиралась насладиться славой, зрители начали смотреть куда-то мимо неё.

За кулисами она подошла к учителю и категорично высказала ему своё недовольство:

– Анатолий Павлович, вот вы спустили, а я ещё не кончила!

До педагога не враз дошла двусмысленность фразы, но старшеклассники, стоявшие тут же в ожидании своего выхода, были детьми современными. Кто-то зажал рот руками, кто-то сорвался с места, и уже в коридоре вслед за топотом ног грохнул хохот. Учитель побагровел – то ли от неловкости, то ли от усилия удержаться от смеха. Впрочем, ему уж и не до смеха было, поскольку актёры его были полностью деморализованы и сбиты с настроя.