Хозяйка северных морей

 Гюнтер, стоя на ходовом мостике, пялился в бинокль и не верил своим глазам.

 Русский капитан, выжимая из моторов всё, что можно из них выжать, выровняв корпус и подняв нос, мчался прямо на скалу, круто уходя вправо, прикрывшись островком.

 Командир разведчиков перебрался, к Малышеву. Степана вытащили из моторного отсека и заботливо уложили на корме под наблюдением молодого парня с физиономией столичного интеллигента.

  —Пусть ветерком продует, – распорядился боцман, –  присмотри за ним.

 Фадеич вернулся в моторный отсек, прихватив с собой одного из разведчиков.

 —Гранаты есть? – Малышев обращался к командиру диверсантов, не отрываясь от манипуляторов управления.

 —Есть?!

 —Сколько?

– Четыре, а что?

 —По моей команде бросай на скалы.

 Вообще то следовало спросить : «Зачем?», но времени на расспросы просто не оставалось. Четыре кольца полетели за борт, а «лимонки», удерживаемые скобой, остались в руках офицера.

 Эсминец, отвернув вправо, огибал островок, а безумный катер русского капитана, на несколько мгновений пропал из вида, ревя моторами. До столкновения со скалой оставались секунды, и уйти от тарана каменной громады  он просто не смог бы.

 Раздался взрыв. Столб огня и дыма, взвился вертикально вверх, звук двигателя пропал. Наступила тишина.

  Войдя в пролив между островком и чёрными скалами, Гюнтер оказался в том месте, где он последний раз видел русского.

 Катер исчез, как будто его и не бывало.

 —Внимательно осмотрите всё вокруг, – команда была отдана разве, что для порядка, потому что сигнальщики и так смотрели «в оба", внимательно обшаривая цейсовской оптикой каждый подозрительный бугорок в прибрежных скалах, включая неизвестный островок. – Акустик?

 —Господин капитан шумов нет, – доложили оба «слухача».

 —Странно, куда же он мог деться? – вопрос к вахтенному офицеру остался без ответа. – Самый малый вперёд!

 Эсминец осторожно приблизился к берегу. Островок просматривался насквозь, прибрежные скалы стояли сплошной стеной, не было даже намёка на какой-либо пролом.

 —Акустик, когда исчез шум винтов русского катера?

 —В момент взрыва, господин капитан.

 —Радист! Связь!

 Через три четверти часа оба эсминца береговой охраны внимательно осматривали место исчезновения этого сумасшедшего капитана.

 —Ну и куда он мог подеваться? На острове его нет, кругом скалы?!

 —Я думаю, что русский сейчас дожидается приёма в очереди у Создателя, – пошутил голос Гюнтера в репродукторе громкой связи, – мой акустик ничего не слышит. А твой?

 —Странно всё это, но пожалуй, ты прав. Хорошо, следуем на базу. Пристраивайся ко мне в кильватер, дистанция три кабельтовых.

 Описав циркуляцию, оба эсминца, следуя друг за другом, обогнув островок, скрылись за горизонтом.

  Окончательно рассвело, солнце улыбнулось новому дню, а дождь совсем прекратился.

***

 После окончания Краснодарского Политеха  я получил распределение на Компрессорный завод, в ремонтно-монтажный цех, мастером, а потом и до начальника дослужился.

 Правда, на этом отрезке жизненного пути пришлось помотаться по стране, от Сургута до Калининграда.

 И вот однажды в Одессе произошла встреча, которая и зародила идею написания этой книги, которая сейчас лежит перед вами.

 Был у нас в бригаде  «дед» – Шибко Виктор Григорьевич. Монтировали мы с ним станки, портовые краны, и целые заводы тоже монтировали. Пришлось мне помотаться по Великой, Могучей и Необъятной.

 О том, что «дед» был фронтовиком, знали многие. А вот разговорить его, было делом трудным, почти что безнадёжным.

 В те времена автомобиль был ещё роскошью – мало было «железных коней» у простых работяг, а потому после смены или «по поводу», могли мы себе позволить выпить пивка или, «что покрепче».

 Это особым грехом не считалось – всё равно «руля» ни у кого не было, а хмель до завтра  выветрится. Сам грешен , пару раз приходил домой «на бровях».

 Витя, как нередко называли Шибко тоже мог хряпнуть поллитровку на троих и поговорить и душу раскрыть , но вот о войне ни разу никто даже и не слышал от него ни слова.

 Парторг завода к «деду» имел особое расположение, потому как сам был фронтовик, а когда на проходной вывесили стенд «Они защищали Родину» все, кто знал Виктора Григорьевича,  честно говоря попросту офигели.

 Наш Григорьевич  имел:  два «Ордена Славы»,  «Красную звезду», «Отечественную войну третьей степени» и медалей с десяток. Между прочем две «За отвагу» и одна «За боевые заслуги». Вот такой иконостас, и всю войну в разведке.

 В середине восьмидесятых направило нас, наше предприятие, в  Одессу. Помогали мы устанавливать портовое оборудование .

 Закончив наладку двадцатитонного  крана, бригада  уехала домой, ещё в полдень, а мы с «дедом» должны были отправиться восвояси «утреней лошадью».  Ну в смысле на поезде.

 Вечер был свободен и мы, взяв такси, направились к «Дюку». Я просто мечтал стать на крышку знаменитого люка и увидеть ну «это самое» у Дюка.

 Молод был – двадцать третий год всего. А тут такой случай представился. По лестнице князя Таврического, Григория свет Александровича, я уже пару раз пробежался. Теперь решительным шагом, шествовал к господину Решилье.

  Одесса город, конечно, большой, но вот говорят у «люка» сходятся все дороги и встречаются там те, с кем встретиться ну никак не ожидаешь.

 —Витя! Ты? – удивлённый возглас за спиной не произвёл на меня никакого впечатления, потому что я во все глаза смотрел на «это самое», ну в смысле свиток знаменитого градоправителя «жемчужины у моря».

А вот «дед» изменился, рывком повернулся и уже через минуту два немолодых человека устремились друг к другу. Они удивлённо смотрели друг на друга, и было понятно, что встретиться эти двое, ну ни как ни рассчитывали.

 —Степан?! Откуда? Живой чертяка! Сколько лет, – выдавил из себя Григорьевич и мужчины снова обнялись. Оба плакали.

 Народ и не особенно-то и удивлялся. Здесь такое видели каждый день, а то и по несколько раз.

 В тот вечером мы, поломав все планы, завалились в кабачок  «Два Карла». Как  выяснилось позже, название сей ресторации происходит от типичного одесского юмора –  заведение располагалось на пересечении улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта.

 Степана здесь знали и наверняка уважали.  Сразу при нашем появлении, без лишних вопросов нас усадили на самое лучшее место – у окна и ещё и шторочкой завесили, чтоб ни одна чужая морда не посмела даже и близко подойти к «дедушкам», пока они, выпив, закусив, и снова опорожнив стакан, вспоминали свою молодость.

Я сидел рядом, слушал и потихоньку ощущал, как глаза мои вылезали из орбит от всего услышанного.

 К концу вечера старички уже основательно нагрузились, а вот я, напротив, был «ни в одном глазу».  Самое обидное было в том, что отлично понимал, что о том, что  только что услышал,  ни смогу поведать ни одной живой душе – просто никто не поверит. Да и рассказать, обо всём, что я узнал, честно говоря, духу не хватит.

***

 Грохот взрыва гранат и тишина остановившегося мотора сменился хрустом веток, шумом листвы и треском каркаса боевой рубки. Всё, что не сняли на базе, было сметено жёсткой метлой из веток, палок и листьев.

 Катер на полном ходу влетел в довольно узкий пролом в скалах, заросший вековым лесом. Малышев и командир разведчиков успели нырнуть в углубление корпуса и зелёная метла, пройдясь по палубе, смела всё, что можно было смести.

 Ручки управления, приборы , компас были вырваны смяты и выплюнуты за борт.

 Катер летел  напролом сквозь зелёный коридор, не разбирая дороги,  теряя скорость и людей, находящихся на палубе.

 Наконец, всё это закончилось,  и он  закачался на водной  поверхности, окружённый тишиной и спокойствием.

 Бухточка, в которой оказался небольшой  отряд моряков и разведчиков, была метров сто в диаметре и имела овальную вытянутую форму. Отвесные скалы каменным забором окружали водоём, и он больше напоминал колодец, который кто-то вырыл среди гранитных громад.

 Говоря о том, что все, кто был на палубе были сметены, это я, конечно, преувеличил, потому что Степан успел уцепиться за скобу торпедного ложемента, оставшуюся после демонтажа.

 Зеленная метла, частично сорвав с него одежду, исцарапав тело, тем не менее, за борт его не скинула. А вот молоденький разведчик бултыхался в воде.

 —Не утопнет? – поинтересовался Малышев, сбрасывая с себя листья, сучья и бренные остатки рубки.

 —Ни черта с ним не станется, выплывет. Меня, кстати, Андреем кличут.

– Сергей, – Малышев протянул руку, – а его? – кивок в сторону разведчика, оказавшегося за бортом.

 —Витя.  Хороший парень, только, кажись, пару годков себе приписал, да это не страшно.

 Виктор действительно грёб и не скулил к небольшой отмели, покрытой мелкой галькой.

 —Фадеич, у нас есть багор?

– А как же без него. – боцман уже доставал добротный шест, сделанный по уставу, покрашенный и наточенный на совесть.

 —Правь к отмели, куда гребёт вон тот юноша,  по пути подберём, если, конечно, не утопнет.

 Бренные остатки, красоты и гордости отряда торпедных катеров Северного флота, ведомые опытной рукой боцмана направились к вышеупомянутому пяточку суши.

 Подбирать по пути никого не пришлось, по той причине, что  разведчик прибыл туда даже раньше и сейчас его зубы активно выбивали чечётку от холода.

 Швартовка произошла удачно. Нос катера выволокли на берег, а брошенный якорь, надёжно закрепил корму,  на небольшом пятачке суши, окружённой гранитными скалами.

 Мышеловка захлопнулась, мышка сидела и ждала кошку, а хвостатая зверюга в это время искала саму мышеловку, вернее, она даже не догадывалась о её существовании.

 Капитан на корабле  – первый человек после бога, а потому Малышев просто взял командование на себя, взвалив на свою совесть весь груз ответственности.

 —Андрей, бери бойцов и двигайте вон к тому валуну. Там замаскируйтесь и ведите наблюдение. Смены не будет, так что ты уж выкручивайся сам. Возьми немного еды и воды, в случае чего дашь знак. Выполняйте.

 Разведчики, прихватив один из своих сидоров, направились к указанному НП.

– Фадеич и ты Стёпа, начинаем ремонт. К утру нужно закончить.

 —Всё понятно командир, а вдруг немцы найдут вход к нам, – боцман внимательно смотрел на лейтенанта, Степан тоже.

 Если бы Малышев стал их уверять, что вход в бухточку найти невозможно и они в полной безопасности, вот тогда ему не поверили бы точно. Но лейтенант просто усмехнулся и будничным голосом, как о самом обычном, заявил:

 —Не найдут, там хитрая иллюзия имеется, рядом пройдёшь, а вход не увидишь, так что будьте покойны и не шумите, а всё остальное и без нас здешние духи сделают. Место тут заговорённое. Чужих не пустит.

 —А мы, что свои?

 —Я – свой, и этого пока что достаточно.  Ну, хватит молоть воду в ступе, за работу. Фадеич возьми ключи и инструменты. Пора.

 Весь день и ночь, троица пахала  без перекура и перерыва на "пожрать", вернее, работали двое, Степан только советовал, потому что когда руки в бинтах и боль отдаётся во всём теле, много не послесаришь.

 В четыре утра, упёршись, баграми о каменистое дно, начали выход из «мышеловки» и уже через полчаса катер вышел из теснины скал на чистую воду.

 Светила полная луна, Удача, кажется, снова улизнула по своим делам, но дольше оставаться здесь было нельзя, вода и провизия закончились. Фарватер был пуст, Океан лежал перед ними. Компас восстановить не получилось, но Сергей и без него в полный штиль смог бы найти дорогу.

 —Фадеич, заводи моторы.

 Оба двигателя, чихнув пару раз для приличия, запели свою песнь, быстро прогреваясь.

 Берег отпрыгнул и стал медленно удаляться.

 —Степан смотри! – молодой разведчик, которого разместили на корме, схватив одной рукой фуфайку моториста, другой указывал на чёрную скалу, от которой только, что отвалило из судёнышко.

 Двигатель продолжал работать, но катер стоял на месте как вкопанный. Все, кто был на палубе и в рубке, неотрывно смотрели на скалу. Боцман ничего не понимая  выглянул из трюмного отсека и тоже глядел и не верил своим глазам.

 В свете полной луны на  верхушке скалы был чётко виден барельеф, вырезанный искусной рукой неизвестного камнетёса.

 Сам барельеф был не меньше полутора метров в окружности:

 На капитанском мостике неизвестного парусника были  вырезаны объёмные фигуры двух человек :

 Один, который на переднем плане был молод, не более двадцати лет, на голове  широкая шляпа с плюмажем.  Перевязь от шпаги пересекала его грудь, в левой руке он держал подзорную трубу, а правой ухватился за парапет  мостика.  Глаза Капитана были устремлены в сторону бушующего Океана.

 А вот второй ! Второй была женщина. Она стояла рядом, чуть сзади, касаясь правой рукой плеча мужчины. Высокая статная, молодая, невероятно красивая с золотыми локонами, которые спадали на крутые, налитые здоровьем и силой  плечи.  Её взгляд был устремлён в ту же сторону.

 Барельеф вдруг закачался и, отделившись от скалы, поплыл по воздуху в лунном свете. Это было так необычно и неправильно, что поверить в увиденное было решительно невозможно.

 Каменное лицо Капитана повернулось в сторону  невольных свидетелей, и Ужас сковал сердца всех, кто был на верхней палубе.

 Неожиданно набежавшая тучка скрыла желтоглазую и, барельеф исчез. Мотор взревел, выходя на форсаж, неведомая рука отпустила судёнышко, и торпедный катер совершив прыжок,  умчался в сторону Океана.

 Четверть часа все, кто был на борту молчали, было понятно, что никому ничего не почудилось. Все, всё, видели, вот только поверить, а тем паче рассказать об увиденном ими, было решительно невозможно. Стать посмешищем и трепачом – малоприятная перспектива.

 —А ничего и не было Стёпа, – моргая   и укрываясь от морских брызг и встречного напора ветра, пролепетал разведчик.

 Степан кашлянул. Усмехнулся:

 —Было Витя, всё было. Вот только нужно об этом забыть поскорее и не вспоминать, от греха подальше .

 Встреча с чертовщиной ничего хорошего не сулила, уж это он знал отлично, не первый год на флоте.

 И , как оказалось, в дальнейшем, был абсолютно прав.

 Утром катер  швартовался на причале в Гранитном, где их уже ждали.

***

 —Что было дальше?

 —А ничего хорошего, самолётом в Ленинград и в особый отдел. Через пару дней выяснилось, что тот  портфель с документами, что отбили у немцев – липа. А мы сами были фрицами завербованы.  Никакой бухточки, где мы с вами прятались, нет и быть не может, а отсиживались мы у немцев на эсминце, где нам  портфель и вручили. Между прочим, мне твоё собственноручное признание показывали.

 —Так, я же писать не мог! У меня руки обварены были, ты же сам видел!

 —Видел Стёпа, всё видел. Я такое видел, что и вспоминать не хочется.

 —Понятно! А потом?

 —А что потом?! Расстрел заменили штрафбатом и на передовую, в разведку.  Москва, Ржев. Из нашей роты трое осталось, остальные все полегли. Ранения, контузии, госпиталя, но до «логова»  я всё-таки дошёл, там и войну закончил. А ты, как?

 —Да то же самое. Только у меня гангрена началась, я ничего не помню.  Оклемался в госпитале. Думал без рук останусь. Повезло – выкарабкался, так в Ленинграде и блокаду встретил.

 На завод направили – мотористом, сам знаешь специалистов по двигунам, днём с огнём не сыщешь. Но что-то в личном деле написали такого, что от меня, как от чумного  люди шарахались.

  Как город освободили, хищение на заводе случилось, в соседнем цеху. Ну, меня и забрали. Дали десятку и в Магадан, там с братвой и сошёлся.

 Воровал, сидел, опять воровал, был в авторитете. Сейчас вот завязал.  Женился.  Работаю.  На судоремонтном заводе мотористом.

 Выпили они по полной, не чокаясь и не закусывая. Пили, между прочим, чистый спирт. Степан сам предложил, а «дед» согласился.

 —А ты знаешь Витя, я ведь ещё тогда, в море, когда ты меня на фуфайку хватал, знал, что этим всё и закончится. Место там нехорошее. Лейтенант наш, ещё как катер чинили, говорил, что если бы не эсминец, он  ни в жизнь туда, ни ногой.

 —А что с ним стало?

– Думаю, что шлёпнули, как и твоего командира. А ты знаешь я того капитана, ну который на скале, потом видел,  не живого конечно. Закрою глаза и вижу, как он голову ко мне поворачивает и смотрит прямо в глаза.

 —Я тоже видел.  Помнить буду до конца своих дней. Вот только никому не говорил. Особист, когда я ему про бухту, где мы прятались рассказал, нагло так рассмеялся и говорит: «Ты сволочь продажная,  брехни про Аладинову пещеру другим заливай, я таких сказочником сотню раз видел и слышал столько же. Все вы твари продажные, горазды заливать».

 Вечер пролетел незаметно и если дедушки всё же упились и с почётом были препровождены в апартаменты. Кстати, в этом же заведении, только на верхнем этаже. Я был, трезв «как стёклышко». А утром мы уехали в Краснодар.

***

 Время неумолимо бежит, я  на пенсии, «деда» давно уже нет, Степана-моториста думаю тоже.

 А вот та история которую  услышал, схватила меня мёртвой хваткой. Я тоже иногда вижу того капитана и его каменный взгляд не даёт мне покоя.

 Ещё работая, решил написать книгу и написал: «Тень в тени трона» называется. Сам не ожидал, что она так понравится читателям. Напечатали. Просили написать продолжение.

 Появились поклонники, даже свою страничка «ВКонтакте» завёл. Сын Алексей помог, растолковал, что и как, подкинул идею.

Я решил попробовать, – написал о барельефе и попросил прислать мне, любые сведения о капитане том или о  бухточке, где катер прятался от немцев.

 Полгода ни строчки, ни ответа. Никто  даже ничего не слышал. И вот 5 марта 2019 года мне на почту пришло письмо.

 Я его  открыл и увидел фотографию барельефа при полной луне и фото той самой бухточки.

 Теперь у меня в руках была ниточка, да что там ниточка – целый канат, я  точно знал, что всё это не выдумка фронтовиков, понимал, где и как искать, а времени у пенсионера много и отпрашиваться ни у кого, кроме собственной жены, не нужно.

 Опущу подробности. Перед вами книга, которую я хотел написать ещё тридцать пять лет назад.

 Скажу без лишней скромности, книга удалась. Думаю, что Булгаков Михаил Афанасьевич,  вместе с Алексеем Николаевичем, который Толстой, наверняка нервно курят в сторонке, завидуя коллеге по перу. Всё может быть.

 Как сказал один англичанин: «Господа, прошу вас, не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет». Ну, в смысле:

  « Не стреляйте в бесталанных.  Намного приятней пальнуть в талантливых представителей рода человеческого».

 В Пушкина , например, стреляли двенадцать раз, в Лермонтова и того больше.

 Но, шутки в сторону господа читатели!!!

Представьте, что у вас в руках пистолет и пуля уже в стволе.  Представили? Хорошо! А теперь – стреляйте господа, стреляйте!!

Глава 1

Капитан

 Вот спрашивается: « Как, по-вашему, должен уходить в плавание корабль, загруженный  дорогим и ценным товаром, да к тому же если его экипаж точно знает, что их  ждут и готовы взять на абордаж, ограбить и пустить на корм рыбам?».

– Торжественно, с толпой провожающих.  Слёзы, сопли, вой покинутых любовниц, шпионы, тайно отправляющие почтовых птиц? –  наверное, подумали вы.

 Фигушки! Такие корабли уходят тихо в предрассветном тумане, когда город ещё спит и  в порту слышны только отбиваемые склянки на стоящих рядом судах.

 Выходя из Амстердама, шнява «Алмаз» Григория Строганова рисковала не только деньгами первого богатея России.

  Команда из семидесяти помор и ещё трёх десятков прибывших французов, испанцев и прочего иноземного люда рисковала своей шкурой – жизнью своей рисковала. Да и денежки, в сундуке, стоящем в каюте капитана оптимизма никому не добавляли.

 Шведы даже и не скрывали того, что будут топить всех русских, которые только попробуют сунуть свой нос в Европу.

 И топили гады.  Из трёх кораблей,  вышедших из Архангельска, только один «Алмаз» сумел прорвать блокаду, устроенную цивилизованными европейскими разбойниками. Остальные были взяты на абордаж и что сталось с экипажами, только одному богу известно. Был слух, что всех, кто выжил после абордажа, попросту погрузили в лодку, и пустили на волю ветра и волн, даже не дав вёсел – это так цивилизовано, по-европейски.

 После прорыва в Амстердам. «Алмаз», сгрузив товар, обратно так и не вышел.

 Команда шнявы, промаявшись полгода в Амстердаме, уже собрались пуститься в бега домой, бросив судно.

 Поморы крепостными никогда не были и, плевать они хотели на Строгановские угрозы. Сходить в гости к морскому царю охотников было мало – дома в Архангельске ждали  матери, а кого и жёны с кучей ребятни.

 Бросать шняву  – небольшое, но добротно сработанное судно, имеющее три мачты с прямыми парусами и бушприт, под которым располагалась здоровая грудастая деревянная бабища, сработанная мастером Прошкой Елагиным на верфи в Беломоре, было откровенно жаль. Но идти на убой,  на заведомую погибель тоже никому не хотелось.

 Вот и разбегались потихоньку: кто домой по суше, через половину Европы, а кто и на голландские или английские корабли нанимался.

 Как долго это продолжалось бы, было решительно непонятно. Наверное, вскоре вся команда «Алмаза» тишком рассосалась бы, оставив судно на пирсе, но жизнь распорядилась по-другому .

 Всё началось с того, что утром на борт поднялся приказчик Дениска Мосолов, человек неглупый из поморов, служивший Строгановым уже почитай второй десяток лет, в сопровождении невысокого молодого человека в недорогом, но добротном иноземном кафтане . По тому, как легко незнакомец поднялся на борт шнявы, чувствовалась хватка опытного моряка.

 На вид ему было лет двадцать, может, меньше. Но ловкость и стремительность, с которой он двигался,  властность во взгляде и манерах выдавали в нём человека привыкшего отдавать приказы и не терпевшего возражения.

  Команде «Алмаза», собравшейся на верхней палубе, приказчик, особо не чинясь, по-быстрому представил прибывшего с ним молодца:

– Парни! Скоро вам домой в Архангельск идти. Вот – Мосолов указал взглядом  на юношу, стоящего за его спиной, – хочу представить вам вашего нового капитана. Человек он молодой, но морское дело знает хорошо. С ним и домой пойдёте.

– А мне куда теперича, податься? – поинтересовался мужчина крепкого телосложения, с лысым, как коленка черепом и чёрным от загара лицом.

 Широкий, отливающий синевой шрам от сабельного удара, уродовал его загорелую рожу, придавая классические черты злодея из ближайшей подворотни.

 После того как бывший капитан смылся со шнявы, прихватив с собой десяток не самых плохих моряков, Хромов будучи квартирмейстером и первым помощником капитана заступил на его место.

 Рост мужчины был выше среднего и в плечах он напоминал тот самый знаменитый славянский шкаф. И нет ничего удивительного, что при встрече с таким типом в тёмном месте у любого смертного,  невольно возникало желание отдать всё, что есть, включая исподнюю рубашку и молиться о спасении души «раба божьего».

– А тебе Осип Тимофеевич, быть у меня помощником, на время перехода, а там видно будет, – распорядился новый капитан.

 Прибывший юноша был ростом чуток ниже Хромова, уступал в ширине плеч, но весёлые черти так явственно плясали в его тёмных глазах, что возразить бывший квартирмейстер  не решился.

 Испугался?! Нет. Просто привык подчиняться, да и наглая уверенность юнца подкупала.

 Вероятно, у Мосолова были другие планы, относительно Осипа, но встретив взгляд капитана, присланного самим Хозяином, спорить он не стал.

  Не прошло и четверти часа, как Мосолов укатил с пристани.

  Управление «Алмазом», перешло в руки Александра Вельбоу – француза, с нерусской мордой, свободно говорящего по-нашему и крывшего российским матом вперемежку с голландским «портовым жаргоном» так, что уши в трубочку заворачивались, но всё по делу и без обид.

 Капитана невзлюбили сразу. И было за что – ну кому спрашивается охота пупок рвать, когда можно просто полежать в тенёчке или сходить в город поглазеть на «немцев»  или завалиться в кабак – денежки Строганов платил, хоть и не особо и много.

 Шипели в бороду, что та гадюка, которой прищемили хвост, матерились тишком, но выполняли все распоряжения. Особо языкастых выпороли прямо на палубе, заковали в железо и спустили в трюм, качать  воду, гонять крыс и конопатить щели.

 Помпы извлекли на свет божий и началась каторга. Откачиваемая  вода, воняла так мерзко, что серые хвостатые твари с рядом  стоящей «иностранной»  посудины с воем, зажимая носы, разбегались по щелям. А голландский капитан, возмутившийся несусветной вонью, был послан, кстати, на чистейшем нижнесаксонском матерном  сленге, так далеко и в точно указанное место, что ,вытаращив глаза, сел толстой задницей на палубу своего флета и долго хлопал губами, что та рыба окунь.