Станция Солярис

На всех предметах лежал отпечаток небрежности. Королевский балдахин прорвался в некоторых местах, зеркало пересекала трещина, на великолепной вазе висели белые трусики, а на круглом столе стояли черные туфли.

Кто-то явно притащил всю эту роскошь с Земли. Не здесь же ее делали? Судя по этому, да и по размерам квартиры, Равнодушная была внучкой или правнучкой кого-то, стоявшего по статусу выше многих других колонистов. Хотя я мог и ошибаться.

Девушка пробралась к окну, скрылась за портьерами и чем-то зашелестела. Я прислонился к стене и ждал.

Она появилась из-за портьер, прижимая к груди кипу газет:

– На, читай! Вычитывай, если тебе делать нечего!

Она швырнула газеты в мою сторону, и они с шорохом полетели через комнату, легкими бело-черными птицами падая на стулья. Девушка сбросила с кресла фиолетовое платье, села и молча смотрела, как я собираю их.

Я тоже сел в кресло-качалку, положил газеты на колени и принялся одну за другой их изучать. Я верил в свою догадку.

Мэр был прав. Небольшие листки вмещали массу всякой дребедени. Я быстро скользил взглядом по заголовкам и строчкам – и, кажется, наконец нашел то, что искал.

Я несколько раз перечитал короткое сообщение с подписью «Печальные Братья», вдумываясь в его смысл, торопливо перелистал несколько номеров и нашел еще. И еще…

Несколько строк и подпись: «Печальные Братья».

Печальные Братья… Вот они, слуги Агадона.

Я медленно поднял глаза на девушку. Она сидела, съежившись, подобрав под себя ноги, словно ей было очень-очень неуютно, и с болью и сочувствием смотрела на меня.

– Так вот чего ты боишься, – тихо сказал я. – Так вот чего вы все боитесь…

И тогда девушка зарыдала.

3

Сквозь окно в комнату робко вползало серое утро. Я лежал на диване, слушал храп, доносящийся из другой комнаты, и размышлял.

Источник был найден, но это теперь почти ничего не значило. Слишком мало оставалось времени.

Слишком мало.

И вот ведь какая штука: существовал автоматизированный рай, в котором удовлетворялись все материальные запросы. Можно жить припеваючи? В том-то и дело, что нет. Не складывалась такая жизнь. Не получалась…

Вчера, вернувшись от Равнодушной, я застал в квартире полубезумного старика. Того, что ушел отсюда, напуганный несколькими строками в газете.

Старик сидел на диване, хихикал и торопливо жевал. Весь диван был заставлен тарелками. Он сгребал их содержимое рукой, заталкивал в рот и бросал тарелки на пол. Он тряс седой головой, в бороде его застряли хлебные крошки. Он давился, с трудом глотал, хихикал и снова тянулся к тарелкам.

Зрелище было не из приятных, но Город уже кое-чему меня научил. Я прошел в комнату, сел на диван напротив старика и негромко поздоровался.

Старик хихикнул, уставился на меня, перестал жевать и вытер костлявую ладонь об истрепанную рубашку, неряшливо заправленную в перепачканные землей брюки. В его красноватых глазках мелькнул ужас.

– Опять пришел! – пробормотал старик, стараясь закрыться ладонью. – Еще не время… Знаю, так и норовишь за ноги подвесить! – вскричал он и вдруг глаза его потухли.

Он схватил очередную тарелку и запустил в нее руку. Несколько раз хихикнул и заговорил вполне нормально.

– Проголодался, – пожаловался он, вытирая бородой губы. – Страшно там как-то. Трава да камни – больше ничего. Спрятаться негде. Там страшно, здесь страшно. Так лучше здесь помирать.

Этой темы мне касаться не хотелось. Я уже знал, чего все они ждут.

Выглядел он лет на восемьдесят, и вполне мог помнить побольше мэра. Меня немного смущало его беспричинное хихиканье, но я все-таки решил попытаться. Он, кажется, наконец-то наелся, громко икнул и сгорбился, продолжая трясти головой. Потом вскочил, заставив меня усомниться в его возрасте, вытащил из-за дивана полупустую бутылку и сделал несколько торопливых глотков. Вновь сел и уронил руки на колени.

– Откуда вы все здесь взялись? Откуда взялся Город? – спросил я без особой, правда, надежды на вразумительный ответ.

– Откуда, откуда, – забормотал старик и погрозил мне костлявым пальцем. – Знаю, за ноги хочешь подвесить, да не выйдет! Не пришел срок! Ходит, высматривает, вынюхивает… Не выйдет!

– Не выйдет, не выйдет, – успокоил я его.

– Откуда, откуда, – снова забормотал старик. – А очень просто – откуда. С Земли-матушки, откуда же еще нам взяться? Загадили Землю-матушку, испоганили, задыхаться начали – вот и набрали подопытных кроликов. Не подходи! – Старик опять попытался заслониться ладонью и, с ужасом глядя на меня, отодвинулся на край дивана. – Рано еще за ноги!

Он сидел, забившись в угол дивана, тряс головой, плакал и хихикал, бормотал что-то себе под нос, настороженно косился в мою сторону и шарил вокруг костлявыми пальцами. Наконец нашел под собой смятую пачку сигарет, вытащил одну, щелкнул извлеченной из кармана брюк зажигалкой и жадно закурил, выдыхая клубы дыма. Я подумал, что придется опять открывать все окна. Или искать другое жилье.

Значит, все-таки опыт по космической колонизации. Вдали от обреченной Земли-матушки. Подопытные кролики… А Земля-то все-таки выжила. Но колония осталась, тайная, забытая колония, продукт давнего опыта, попытка претворить в жизнь давно уже списанную в архив теорию… Да, наши базы тоже находились вне Земли, но мы не жили там, мы там работали и знали, что обязательно вернемся назад. Потому что человечество должно жить на Земле, а не среди звезд… Только на Земле.

Потом старик уснул, неловко сложив руки, и его морщинистое лицо даже во сне было испуганным и утомленным. Я подсунул ему под голову подушку, открыл окно, погасил свет и ушел в другую комнату.

Город, Город, рай среди чужой равнины… В нем жили люди, которым не надо было думать о крове и пище, у которых были все блага земные. В нем жили люди, освобожденные от каждодневных забот – и кому-то такая жизнь надоела.

Да, кому-то очень наскучила беззаботная жизнь. И этот «кто-то» или эти «кто-то» решили навсегда с ней покончить.

Печальные Братья.

Однажды в газетах появилось несколько строк с подписью: «Печальные Братья». Печальные Братья бесстрастно, без громких фраз и напыщенности уведомляли Город о своем намерении переселить всех желающих, равно как и нежелающих, в подлинные райские кущи. Печальные Братья ничего не сообщали о методах, которыми они собирались осуществить свой замысел. Они отнюдь не угрожали, потому что ничего не требовали для себя.

Они просто ставили в известность.

А чтобы никто не забыл об их короткой информации, Печальные Братья педантично, через каждые три дня, напоминали Городу о ждущей его участи. Содержание объявления не менялось. Менялось только время, отделявшее горожан от конца света. Когда до назначенного неведомыми радетелями за судьбы Города срока осталось десять суток, Печальные Братья начали помещать свое напоминание в каждом номере газеты. Это серое утро должно было стать предпоследним в длинной веренице дней.

Потому что они так решили.

Если объявление было шуткой, то шуткой безвкусной и жестокой. Печальными Братьями вполне могли оказаться те развлекавшиеся от безделья арлекины, что пытались подшутить и надо мной. То-то посмеются они в день предполагаемого конца света, то-то потешатся! Но если Печальные Братья обещали всерьез облагодетельствовать Город… Не спрашивая никого, не проводя референдума, не интересуясь, совпадает ли их желание с желаниями других, они выступили в роли верховных судей, призванных вынести приговор Городу.

И было это жестоко и печально. И совсем уж плохо было то, что до падения карающего меча оставалось всего лишь два дня.

Всего два дня.

Город перестал быть абсурдом, перестал быть тяжелым бредом, где все совершается без всякой логики, по причудливой прихоти случая. Город перестал быть загадкой.

Но осталось всего лишь два дня. Всего два…

В другой комнате закашлял на диване старик. Я встал и тихо направился на кухню, по пути заглянув к нему. Двери в комнаты я не закрывал, а окна распахнул, чтобы избавиться от дыма. Старик лежал на спине, на тарелках, разбросав руки. Седая борода с застрявшими хлебными крошками была задрана к потолку. Даже во сне он тихонько хихикал.

Продуктопровод, звякнув, выбросил из темной пасти поднос. Я машинально поел, почти не замечая вкуса еды. Голова моя была занята одним: как помешать Печальным Братьям? Неизвестно, шутка это или нет. Значит, нужно предполагать худшее. Как спасти всех этих ни в чем не повинных людей? Плохих ли, хороших – неважно. Спасти людей. Возможно, о каких-нибудь инопланетянах я не стал бы так беспокоиться…

…И опять я бродил и бродил по Городу. Серое небо знакомо и обреченно висело над крышами. Стоял на тротуаре пожилой мужчина с перевязанной головой, валялась у подъезда одинокая красная маска.

Как помешать Печальным Братьям?

– Эй, подожди!

Сзади послышался торопливый стук каблуков по асфальту. Я оглянулся. Меня догоняла невысокая полноватая девушка в красном клетчатом платье. Маленькие пушистые шарики на шнурочках прыгали на ее высокой груди в такт шагам. Девушка была черноволоса, ее на удивление большие черные глаза радостно смотрели на меня. Раньше я ее явно не встречал. Впрочем, она, скрытая маской, могла видеть меня в Саду трех покойников. А может, и не видела. С церемониями-то здесь просто.

Девушка остановилась, слегка запыхавшись, и подняла на меня свои удивительные огромные глаза. Она была очень милой, от нее так и веяло домашним уютом.

– Когда я была маленькой, мама заставляла меня учиться музыке, – доверчиво сообщила девушка, трогая меня за рукав. – А я не хотела. Не хотела – и все! – Девушка смешно сморщила нос и улыбнулась. – И все-таки научилась. Пойдем, послушаешь.

Девушка обхватила мою руку, прижалась ко мне, глядела снизу вверх и смеялась. И волосы у нее были очень красивыми, иссиня-черными, блестящими даже без солнца. Их так и хотелось погладить.

– Спасибо. В другой раз, – сказал я, чувствуя, как болезненно сжимается сердце.

– Ты спешишь? Жаль. – Девушка огорченно вздохнула. – Никто не хочет. Ругаются. Не будешь ругаться? – Она опять доверчиво прижалась ко мне.

– Не буду.

– Ну, ладно. – Девушка потянулась ко мне, поцеловала в щеку. – Заходи ко мне.

Она махнула рукой, пересекла улицу и быстро пошла назад, что-то напевая.

Эта встреча на некоторое время выбила меня из колеи, и только пройдя квартала три, я вновь смог вернуться к мыслям о Печальных Братьях.

План Печальных Братьев был прост. Единственным источником продовольствия для Города служил подземный комплекс. Если Печальные Братья сумели каким-то образом туда проникнуть – а я не видел достаточно веских контраргументов, – то они вполне могли отравить все продукты питания именно в день, провозглашенный ими концом света. Или накануне. И отравить надежно, надолго.

Они могли пойти и другим путем. Например, переориентировать систему ПВО и уничтожить Город ракетным ударом. Конечно, можно укрыться на равнине, набрав с собой продовольствия, – но надолго ли его хватит?

Эх, поговорить бы с этими Печальными Братьями… Поговорить… Стоп! Кажется, есть зацепка.

Я поднял голову и обнаружил, что дошел почти до последних домов Города. Теперь нужно отыскать телефон.

Телефон я нашел в ближайшем почти безлюдном баре. Снял трубку – в трубке было тихо – и сказал:

– Мэрия, мэр Города.

Почти сразу послышались далекие гудки, и в ухо ударил неожиданно громкий голос мэра.

– Ну? – невнятно сказал мэр, и я отчетливо представил, как он сидит за огромным пустым столом в безлюдном здании, зажав в губах очередную сигарету, и перед ним лежит газета, неумолимо вещающая о скором окончании срока его полномочий.

– Это я, – сказал я в трубку. – Разведчик с космической базы.

Мэр недовольно сопел, и я торопливо продолжил, боясь, что он бросит трубку, как бросал свою зажигалку и окурки:

– У кого ключ от типографии? У вас?

– Она не закрыта, приятель. От кого ее закрывать? А ты что, вдруг захотел посмотреть на процесс?

– Пожалуйста, никуда не уходите. Я сейчас приду и кое-что вам скажу. Насчет Печальных Братьев.

Сопение оборвалось.

– Хорошо, – неуверенно сказал мэр после долгого молчания. – Жду.

Я положил трубку и направился к выходу из бара. Но уйти не успел. На улице послышались громкие голоса, и в бар ввалилась шумная компания: девушки и парни, несколько мужчин и женщин постарше, пара лысых стариков, все с бутылками в руках, все одетые довольно разношерстно – начиная мешковатыми балахонами и кончая изысканными вечерними туалетами, – все навеселе и все готовые продолжить свое нехитрое занятие. Я хотел пробраться сквозь это шумное нетрезвое сборище, но меня окружили, заставив отступить от дверей, и кто-то уже держал меня за руки, кто-то обнимал за шею, кто-то совал в лицо бутылку и кричал: «Выпьем за освобождение! За скорую гибель!» – а еще кто-то поучающе говорил непослушным языком: «И н-наступит пол… полное р-равенство… Все б-будут одинаковые…»

Я попытался освободиться, но ничего не получилось. Под напором превосходящих сил я вынужден был сесть, и дряблое женское лицо, обильно разрисованное самой разной косметикой, подмигнуло мне пьяными глазами.

– Выпей, ненаглядный! – Бутылка дернулась и застыла у моих губ. – Выпей, а мы еще нальем.

Компания сгрудилась вокруг столика. Девушки и парни положили руки друг другу на плечи, не избавляясь, впрочем, от бутылок, злые, насмешливые, печальные, кривляющиеся, перекошенные лица окружили меня – и внезапно наступила тишина.

Бутылка подрагивала у моих губ. Я медлил – и хрипловатый голос у меня за спиной с пьяным ужасом произнес:

– Глядите! Он не хочет выпить за скорую гибель. Не хочет выпить с нами!

Размалеванная девица с торчащими во все стороны пучками желто-зеленых волос обвела всех полубезумными глазами, пошатнулась и заявила:

– Он из этих… Печальных Братьев!

– Из Братьев! – ахнуло кольцо перекошенных лиц, ахнуло и придвинулось ко мне.

Я вспомнил несчастного Хому Брута и понял, что сейчас меня растерзают без помощи Вия. Их было слишком много, и под влиянием страха и алкоголя они абсолютно потеряли способность здраво мыслить. Ну не калечить же их, расчищая путь к двери! Да и не дадут они мне уйти. Где гарантия, что не забросают бутылками? Кто-нибудь да и угодит по голове, и не раз, и никакая увертливость не поможет. А потом меня просто добьют. Ногами. А оружие мое валялось где-то на равнине, вместе с обломками капсулы…

Я медленно взял бутылку и приложил к губам. Жидкий огонь потек по горлу – я задохнулся и чуть не закашлялся.

– До дна! До дна! – требовал нестройный хор голосов.

Сзади навалились на плечи и часто-часто дышали, а вокруг кривлялись лица, мелькали руки, таращились безумные глаза.

– Пей! Пей! – вопили голоса из преисподней, и я пил, задыхаясь, морщась от жжения в горле, собрав всю волю, – и наконец бросил опустевшую бутылку на пол.

Бутылка покатилась под ноги стоящих вокруг стола, кто-то поднял ее и с силой швырнул в стену. Хорошо, что все-таки не мне в голову. Раздался звон разбитого стекла – и кольцо начало распадаться. Люди садились в кресла и на пол, и пили, пили, пили… Кто-то плакал, а кто-то хохотал, кто-то запел, а кто-то завизжал и полез ко всем целоваться…

Я наконец немного отдышался и хотел встать, но женщина в короткой распахнутой куртке забралась ко мне на колени и крепко вцепилась в шею. Я опять увидел искаженное, разукрашенное косметикой лицо и густо обведенные чем-то фиолетовым пьяные полубезумные глаза. Под распахнутой курткой жалко висели желтые дряблые груди, испещренные какими-то абстрактными узорами.

– Хор-роший… Хор-роший… – забормотала женщина, прижимаясь ко мне. – Где же ты, хор-роший, раньше был?

Я сидел, согнувшись, потому что сзади на мне висел еще кто-то.

– Хор-роший… Хор-роший… – бормотала женщина, покачивая головой. Глаза ее то и дело непроизвольно закрывались. – Мы им… еще покажем…

Я осторожно попытался избавиться от нее, стараясь оторвать ее руки от своей шеи, и это мне удалось. Женщина сползла с моих коленей и с хохотом упала на одного из парней, сидящих на полу у столика. Я попробовал стряхнуть со спины второго – и это мне тоже удалось. За спиной рухнули на пол. Я обернулся и обнаружил худощавого парня в синей майке. Парень навзничь лежал с закрытыми глазами и часто дышал, пуская слюни.

Бутылки поднимались и опускались, как части какого-то дикого механизма, столики были уставлены бокалами, вокруг бормотали, визжали, смеялись и просто молча сидели, уставившись в пол, полубезумные люди, а у входа катался между столиками, сорвав с себя чуть ли не всю одежду, какой-то тип с багровым лицом. Качался и плыл хоровод искаженных лиц, суетящихся рук, разинутых ртов, выпученных глаз, растрепанных волос…

– А чтобы распознать, замани его к себе и свяжи, – бормотал парень у моих ног. – Стащи с него штаны и врежь прямо в пах, и посильней. Вот тогда эти знаки и появятся…

– Нет! Нет! Не хочу-у! – визжала, забившись в угол, пьяная девчонка, пытаясь натянуть на голову подол платья. – Прочь! Все прочь!

Лысый субъект, спотыкаясь о лежащих людей, добрался до столика, полез на него, опрокинув недопитые бокалы. Но его с хохотом стащили, и он упал и заплакал, вытирая разбитые губы.

– О! О-о!.. – стонала женщина с фиолетовыми глазами. Она полулежала, раскинув ноги, привалившись к хмурому парню, и с неумолимостью маятника подносила одной рукой к губам бутылку, а другой лихорадочно что-то делала у себя под юбкой. – О-о! Не могу! Сгорю! Ох и жжет!..

– Нет, послушайте! – закричал толстяк с лиловой физиономией, становясь коленями на кресло. – Послушайте, вы, непосвященные!

Его не слушали, но он опять завопил, стараясь перекрыть сумятицу голосов, хохот, стоны, визги и крики:

– Я жил в чудесном мире, слушайте, вы!.. Однажды я услышал глас божий с небес и пошел на поиски Всемогущего Отца. Люди из страны Ка-Бир дали мне корабль, и я долго скитался по водной глади, держа путь в священную страну Дар.

К толстяку начали поворачивать головы.

– Уже видны были берега желанной земли, – толстяк перестал орать и заговорил нараспев, все тише и тише, – но страшное чудовище, держащее мир, заволновалось, забило хвостом по водам океана, и свирепая буря вдребезги разнесла корабль. И все же глас божий не зря вещал над моим жилищем. Океан выбросил меня на берег целым и невредимым. Долго брел я, удаляясь от океана, и наконец настал день, когда в глубине равнины выросла гора Эрадат.

У толстяка оказалось несколько слушателей, остальные потеряли к нему интерес. Более того, в другом конце бара на стол забралась растрепанная женщина в зеленом переливчатом платье и начала что-то говорить, то и дело показывая руками на пол.

– Забыв о зное и усталости, я бросился вперед, – окрепшим голосом продолжал лиловый толстяк. – И когда кровь Отца пролилась над миром, я достиг предела своих желаний. Я взошел на вершину священной горы Эрадат, опустился на белый камень и достал нож. Кровь брызнула мне в лицо, залила глаза – и вот я с вами…

Последние слова толстяк произнес совсем тихо, понурился и сполз с кресла. Кто-то сразу протянул ему бокал, толстяк залпом опрокинул его, повеселел и крикнул:

– И вот я с вами!

Вокруг нестройно захлопали, а кто-то засвистел. Растрепанная женщина продолжала говорить, но ее голос тонул в хаосе разнообразных звуков.

Я попытался подняться, но понял, что не сумею. Ноги не слушались, тело размякло и стало каким-то тяжелым, стены качались, лица расплывались, превращаясь в бледные бесформенные пятна. Вот чего-чего, а крепко выпивать нас не учили. И, видно, зря…

Я тряхнул головой, с трудом стараясь удержаться в границах осознания реальности. Кто-то сунул мне в лицо бокал, приговаривая:

– Пей, пей – будет легче, будет лучше…

Пить мне очень хотелось, и я с жадностью сделал длинный глоток, – но это оказалась все та же обжигающая жидкость. Над головой засмеялись, и кто-то высоким звенящим голосом затянул нараспев:

– Идут в кромешной мгле… Глаза пустые сонны… Идут в унылой мгле – глаза черны, бездонны… – Голос невыносимым звоном врывался в голову, и голова разбухла и так и норовила опуститься пониже, а то и вовсе отделиться от расслабленного тела. – Уходят в пустоту, не плачут, не смеются… Шагают в пустоту… Зови – не отзовутся… – Голос витал над криками, смехом и бормотанием, и я никак не мог отыскать глазами его обладателя. – За ними монотонно другие прочь, прочь… В колодец тот бездонный, в ночь… В ночь… Уныло, равнодушно шаги звучат… Бредут, бредут послушно… Спят… Спят… И черный свет струится… Свет… Свет… Вернутся ли когда-то? Нет… Нет…

Звонкий голос перешел в крик, и в нем зазвучали слезы:

– Куда идете, люди? Там нет тепла!..

И нестройный хор проревел:

– Одна лишь мгла повсюду… Мгла! Мгла…

«Когда же закричат петухи?» – с трудом подумал я, борясь с головокружением.

Все-таки нужно было вставать, и я сосредоточил все силы на этом занятии.

Не помню, сколько раз я безуспешно пытался подняться, и в конце концов мне это удалось. Вокруг кривлялись бледные и багровые рожи, словно соскочившие с майки поклонника Агадона, прыгали по столам, подмигивали из-под кресел, мертвыми глазами смотрели с пола. Я пробирался к выходу, придерживаясь за столики и кресла, и до меня то и дело с разных сторон доносилось бормотание:

– …жили долго и беззаботно… И умерли в один день…

– …а он уже холодный…

– …бросились бежать и провалились… Яма, а в яме огонь бледный…

Бр-р? Когда же закричат петухи?

Дверь не хотела поддаваться, но я все-таки справился с ней и выбрался на улицу. Куда идти? К старику? Нет, надо искать другое место для ночлега…

Я брел, и в голове моей неотвязно звучали грустные слова:

«Куда идете, люди? Там нет тепла… Одна лишь мгла повсюду… Мгла… Мгла…»

Я шел бесконечно долго, осторожно отталкиваясь от стен, спотыкаясь о неровности тротуара. Кстати, зачем им здесь тротуары? Никакого транспорта я в Городе не встречал. Мысль мелькнула и ушла, и я наконец свернул за угол. Чуть не упав, вошел в первый же попавшийся подъезд, потолкал двери, но все они были заперты. Почти засыпая, преодолел лестницу и, постаравшись сосредоточиться, ввалился в чью-то квартиру. Стены и потолок качались и расплывались перед глазами. Я пошатнулся и вцепился в дверную ручку – единственную более или менее надежную опору в зыбком мире чужой прихожей.

– Что надо? – спросили откуда-то издалека.

В противоположном конце прихожей стояла, скрестив руки на груди, невысокая светловолосая девушка в темной рубашке с широким распахнутым воротом и потертых на коленях джинсах. Лицо ее я видел не очень четко, словно она была по другую сторону залитого дождем окна.

Я набрал побольше воздуха и с трудом проговорил:

– Извините… Если я сейчас не лягу спать… то упаду…

Девушка подошла ближе и насмешливо осмотрела меня с головы до ног.

– Оплакиваешь конец света? – спросила она с презрением. – Поминки по жизни устраиваешь?

– Нет, – мотнул я головой и чуть не упал. – Не устраиваю… Это вы устраиваете… Хотя что с вас взять? Подопытные кролики… Жертвы давнего эксперимента…

Девушка прищурила зеленые глава и как-то по-новому посмотрела на меня. Более внимательно. Изучающе. Я с трудом держался на ногах.

– Кто жертвы эксперимента? Мы?

Ее голос звучал словно из-за стены.

– Куда идете, люди? Там нет тепла… – прошептал я, и перед глазами вновь замаячили кривляющиеся лица. – Мгла…

– Ладно, пошли.

Уже в тяжелом полусне я почувствовал, как девушка взяла меня за руку и потянула за собой. Потом сообразил, что она укладывает меня на диван… Снимает мои легкие ботинки. Ощутил под щекой мягкое прикосновение подушки и моментально погрузился в черный сон… Я падал в черный колодец, и чей-то пронзительный голос торжествующе кричал, нестерпимой болью отдаваясь в голове: «Мгла! Мгла!» – и кто-то хохотал в черной глубине…

4

Свой очередной день в Городе я начал в чужой квартире. Лежал, вспоминая вчерашнее, и с силой тер виски. Голова тупо ныла, во рту пересохло. Делать ничего не хотелось, но я пересилил себя, сел и прислушался. Откуда-то доносились тихие голоса.

Нужно было торопиться в мэрию и попытаться использовать свой, вероятнее всего, единственный шанс в поисках Печальных Братьев.

Обувшись, я неслышно пересек комнату по толстому ковру, открыл дверь и вышел в прихожую. В комнате напротив двери вообще не было. Я, не очень уверенно ступая, направился туда. Разговор там прервался.

– Проснулся? – насмешливо произнесла светловолосая девушка с зелеными глазами, и я с некоторым трудом вспомнил, что, кажется, именно она встретила меня вчера в прихожей.

Девушка сидела за круглым столом и помешивала ложечкой в чашке с коричневым напитком. Она была не одна. Два хмурых парня склонились над чашками по обе стороны от нее, а третий сидел ко мне спиной. Спина была широкая, плотно обтянутая белым свитером. Свитера были и на двух других парнях, у одного зеленый, у другого синий. И вообще эти двое очень смахивали друг на друга слегка вьющимися каштановыми волосами, резко очерченными упрямыми ртами, крепкими подбородками.