Осторожно, злая инквизиция

– Моя! – я вгрызся в сооружение из хлеба, колбасы и огурца, с наслаждением чувствуя, как проглоченный кусок рассасывается пищеводом, не успев добраться до желудка. – И давайте на ты!

– Ну, меня тогда Андреичем можешь звать, – согласился он, нарезая тонкими кружками помидоры и выкладывая их поверх брынзы, и, посмеиваясь, подвинул мне один. – Ешь-ешь, огурцы-помидоры свои, брынза домашняя!

Чай оказался крепким и сладким, брынза – в меру соленой, а помидор – мясистым и спелым.

Примерно так я и представлял себе гастрономическое счастье.

Я вдумчиво жевал, на практике убеждаясь в том, что уже отметил индикатор ядов в одном из колец. Тонкая полоска серого, словно припыленного металла, видимая только братьям по Ордену по умолчанию и в фоновом режиме проверяющая всю мою пищу, уверенно сигнализировала о высочайшей свежести продуктов и их отменном качестве.

Даже неловко сделалось: человек со мной от всей души ужином поделился, а я его – пугать. Но тут не в моем желании дело: невидимость – капризная штука, от внимания ее труднее удерживать. Поймав за хвост желание еще раз извиниться перед коллегой, убедился, что в кружке пусто, бутерброды съедены, и со вздохом резюмировал:

– Пора за работу. Где там ваши санитары?

– Отослал. Не помешают, – заверил Кирилл Андреевич. – Идем.

Судмедэксперт провел меня в прозекторскую, помог переложить тело на стол и по моей просьбе покинул помещение, заперев дверь снаружи. Когда мне понадобится выйти – я его позову. Ну, или сам дверь открою, не велика проблема.

Старый, не единожды проверенный в деле диктофон повис на шее на заговоренном шнурке. Письменный отчет наберу потом, а пока – так.

Личность третьей жертвы до сих пор не была установлена, по крайней мере, ни у одного из моих источников таких сведений не было, вот и лежала сейчас потеряшка с биркой на ноге и на столе в прозекторской, под холодным и ровным светом, и не обивали пороги безутешные родственники в желании получить тело, чтобы предать его земле.

В отчете Левашова было сказано, что ее убили ударом в грудь, предварительно оглушив. Тело обнаружили в парке, там же, скорее всего, и убили. Полицию вызвали местные собачники, к моменту приезда следственно-розыскной бригады с момента смерти прошло не менее шести часов. Позднее экспертиза установила, что смерть наступила в районе полуночи. Денег, документов и иных ценностей при погибшей обнаружено не было.

Все эти сведения я вспоминал, методично выстраивая защитный контур для первичного изучения умерших, модификация Давыдова, для незащищенных помещений и приводя в рабочее состояние служебные артефакты.

А когда закончил – отмахнулся от всей информации, полученной ранее, забыл. Сознательно запер в памяти, чтобы не мешала работать.

Встал позади головы покойной, потянулся к медальону, а затем медленно пошел вокруг стола с телом молодой женщины, внимательно разглядывая ее, формируя впечатление.

Шаги были неспешными, и, впечатываясь в камень пола, они словно отматывали назад состояние этого тела – до тех пор, пока наконец сквозь смерть и трупные изменения не начала проступать та женщина, которой она была при жизни.

Красивая – раз. Не природной красотой, а, скорее, ровной уверенностью в себе и умением себя подать.

Спокойная – два. При жизни она была мощным якорем, источником покоя для своих близких.

Разумная – три. Рациональность была важной ее составляющей, и, следуя за ней, она не испытывала дискомфорта и внутреннего сопротивления.

Поняв, что еще на два витка моих сил не хватит, да и не дадут они ничего, пожалуй, я остановился в изголовье, пережал поток силы, и через несколько ударов сердца ощущение личности пропало, оставив тело, тронутое смертью, лишенное души.

Легкая дурнота и мельтешение цветных пятен перед глазами – как плата за использование заемной силы. Переждать.

Что ж, однозначно можно сказать, что это тело пусто: не задержалась обиженная душа, не подселился никто из тварей, питающихся эманациями смерти. Уже плюс – работать дальше можно, не опасаясь сюрпризов.

Щелкнул кнопкой записи на диктофоне:

– Пятнадцатое июня * года, город Крапивин, дознаватель первой степени Ордена инквизиции Максим Владимирович Соколов проводит посмертное изучение тела неизвестной с целью установления примененных к ней магических техник. Первичное исследование объекта показало: признаков фрагментации души не наблюдается, следов посмертного вторжения в виде нарушения посмертных контуров тела не выявлено. Перехожу ко второму этапу изучения.

Я привычно поддернул рукава, попутно активировав защитные и дезинфицирующие артефакты-запонки, и аккуратно положил пальцы на виски покойной, влажноватые и холодные – спасибо холодильникам морга, – и чистые – спасибо его же работникам.

Специфика моей работы такова, что перчатки тут неуместны: необходим контакт с кожей.

Потянулся волей к орденскому медальону, втянул в себя толику содержащейся в нем магии и мягко отпустил ее сканирующей волной. Сила прошла сквозь тело под моими руками и развеялась, подсветив все магические следы, имеющиеся на теле. Я обошел стол, внимательно вглядываясь в свечение и выискивая малейшие изменения индикации.

Диктофон, запись.

– В результате сканирования по методу Ивиной установлено…

Мягкое жемчужное сияние, охватившее жертву с ног до головы, без оттенков цвета и признаков каналов – это оттиск магической силы самой жертвы.

– Погибшая была слабой одаренной, на единицу по стандартной шкале, следов выраженных склонностей в посмертном слепке не выявлено, следов инициации не выявлено. Имеются следы магического воздействия трехсуточной давности…

Судя по характерным следам ауры – это Левашов пытался что-то магичить. Заклинания грубые, громоздкие – явно самостоятельной разработки. И, совершенно очевидно, осуществлялись уже в морге, над мертвым телом и не имели никакого отношения к удару ножом. Это обстоятельство мешало мне с блеском раскрыть дело за неполные сутки и отбыть восвояси. Увы и ах! А ведь как было бы удобно, хоть и немного неловко перед человеком, разделившим со мной свой ужин. Ладно, во имя брынзы с помидорами не буду его жечь, ограничусь допросом. Сыщик, блин!

– В районе раны, ставшей причиной смерти, имеется выраженный магический оттиск, повторяющий форму раневого канала, сила воздействия по шкале от одного до десяти на… – на смертный приговор: след артефакта, которым исследуемой пробили сердце, за это время успел выцвести едва-едва до фиолетового, а значит, исходно был однозначно черным. Создание, владение и применение такого артефакта карается смертью вне зависимости от последовавших за этим последствий. – По шкале от одного до десяти на шесть единиц. Иных следов воздействия при первом сканировании на теле покойной не обнаружено.

Что удалось выяснить: искать надо артефакт (возможно – артефактора).

Чего выяснить не получилось: что убийца пытался сделать и получилось ли у него в итоге?

Убийство (как минимум, это одно, но, скорее всего, все три) было явно ритуальным, но ритуала как такового не было. Артефактный нож выступал аккумулятором, сохранившим в себе «заряд» силы, выброс которой произошел в момент смерти.

Хреново сохранившим – по самым оптимистичным подсчетам, не более десяти процентов от выброса. Потери можно было бы существенно уменьшить – но для этого как раз требовались бы ритуалы.

Которых убийца благоразумно не проводил.

Я мрачно затер следы своей работы, свернул охранки и, убедившись, что коридор пуст, вскрыл замок и пошел под протокол выяснять у Левашова, зачем он колдовал над покойной.

– Понимаешь, Макс, – смутился Кирилл Андреевич, старательно протирая очки, – я частенько себе силой в работе помогаю… Нет, ну а что мне с ней еще делать? А так и не во вред, и делу польза! – неизвестно зачем оправдывался Левашов. – Привык с молодости.

Логично, в принципе: что еще делать молодому слабому колдуну, толком не обученному с силой обращаться, если любопытство свербит и приложить куда-то дар хочется? А потом вошло в привычку.

Я, заполняя официальный протокол допроса, вздохнул и покачал головой: ну вот что стоило сразу предупредить? В идеале – в том же донесении, которое отправлял инквизиции, об обнаруженных подозрительных трупах.

– Где вы находились ночью одиннадцатого июня примерно с двадцати трех до часу ночи?

Покончив с формальностями, я убрал документы и, спохватившись, предупредил:

– Андреич, я там от жертвы волосы взял. Если что, не паникуй, это не у вас в морге фетишисты завелись, а мне для дела.

– Хорошо, Макс, – вздохнул Левашов.

Ему явно до сих пор было стыдно из-за идиотского, практически школьного косяка.

– Давай я помогу девушку обратно переложить и побегу уже.

– Давай, – с прежней ноткой меланхолии согласился доктор. – А то еще нам камеры починят – объясняй потом, чего ты здесь делаешь, такой красивый…

Тут несколько смутился уже я. Потому что правильно говорить не «починят», а «заменят».

Третью жертву обнаружили в парке, недалеко от дорожки. В материалах дела было четко указано место и даже приложены фотографии, так что пусть и с трудом, но я его нашел.

Светлый летний вечер еще не успел переродиться в ночь, так что время у меня еще было, и, сжав в кулаке прядку волос девушки, я потянулся к служебному медальону.

Сила медленно, очень медленно сплеталась в поисковое заклинание: пять дней – большой срок. Но сплеталась. Нить соткалась из закатного света, и гула машин за деревьями, и запаха вечерней росы, соткалась – и вытянулась, уводя за собой. И я пошел. Неспешным прогулочным шагом человека, которому некуда торопиться.

Заклинание вывело меня из парка, перевело через дорогу, нырнуло во дворы и просочилось в подъезд.

Я на глазок прикинул: третий этаж, дверь справа – но за путеводной нитью не пошел, обратился к лавочным сиделицам:

– Добрый вечер, дамы! А вы не подскажете, где Наташа живет? – заклинание разворачивалось кольцами, оплетая женщин, вызывая безотчетные доверие и симпатию ко мне. И заодно обещало, что о моем появлении и вопросе они забудут через десять минут после того, как я уйду.

– Наташа? – растерялись дамы.

– Ну да. Красивая, в этом подъезде живет, – я старательно описывал третью жертву такой, какой ее увидел во время работы с памятью тела.

– И-и-и! – понимающе протянула самая бойкая из бабушек. – Не Наташка она, а Лилька! – а ее соседки дружно закивали.

– Лилька, из десятой квартиры, только ее что-то давно не видно, сынок!

– С неделю уже!

– А тебе чего от нее надо-то? – добродушно уточнила первая из бабушек.

Я смутился:

– Ну… красивая. Встретились случайно, я ей сумки помог донести… Сказала – Наташа.

И бабушки, поохав на тему «Вот, Лилька, вот вертихвостка!», поведали мне, что живет она здесь недолго, квартиру снимает, сама она из деревни, но иногда ездит туда навещать мать, деревня называется Григорьевка, и больше они ничего не знают, разве что…

Одна из старушек замялась в тот момент, когда уже решил, что придется ехать в Григорьевку и проводить поиск по родству: кто-то должен опознать тело. Поэтому я чуть усилил нажим, и пожилая соседка Лилии решилась. Рассказала мне, что у нее есть номер телефона Лилькиной матери.

По добытому номеру я позвоню утром. Представлюсь коллегой, скажу, что Лилия пять дней не появлялась на работе… Выясню, почему ее не объявили в розыск, и, если что, осторожно наведу на мысли, где искать. Но не сейчас. В девять вечера в неведомой деревне Григорьевке все равно предпринять вряд ли что-то удастся. Ни к чему ее родным лишняя бессонная ночь.

Глава 3

Ксения

Окей, гугл, как прогнуться перед инквизитором таким образом, чтобы он сразу понял, что они мне теперь всем Орденом по гроб жизни обязаны?

Денис Колесников со школы относился ко мне с легким суеверным пиететом – и не сказать, чтобы это чувство у него возникло само собой. Ввиду очевидной полезности я это отношение всячески культивировала и взращивала – и уже не раз собирала урожай с этой деляночки.

Вот, к примеру, кого другого после просьбы показать все неопознанные женские трупы по нашему городу за год, включая те, кого потом опознали, майор Колесников бы послал – в лучшем случае, а в худшем пригласил бы к себе в кабинет объяснять, чем вызваны такие странные желания.

Мне же – пожалуйста, Ксения Егоровна, в течение дня сделаю.

Сделал.

Лично привез распечатки в конце рабочего дня к моему магазину и, пока я, сидя в его машине, просматривала фотографии, постарался-таки расспросить, осторожно уточняя, кого я разыскиваю.

Я ломаться не стала, «честно» созналась:

– Ко мне сегодня детектив приходил. Частный, чтоб его, сыщик. Фотографии показывал, спрашивал, не знаю ли я кого из этих женщин…

Мне-то что?

Мне инквизиция велела связи напрячь? Велела.

Я напрягла? Напрягла. Содействие оказала? Оказала.

Кто законопослушная ведьма? Я законопослушная ведьма!

А если у инквизиции от моего содействия вдруг какие сложности сложатся – так инструктировать тщательнее нужно было, вместо того чтобы запугивать слабую женщину.

Но речь не о том.

От пулеметной очереди вопросов «А ты их знаешь? А почему приходил к тебе? А что тебя может с ними связывать? А как он выглядел? На чем приехал, описать можешь? Номера запомнила? Почему именно эти трое? Что между ними общего?» – так вот, от этих вопросов я отбилась, удерживая выражение легкого недоумения и выдавая честные (по возможности) ответы.

И даже с более-менее небрежным видом, свернув листы формата А4 в трубку и похлопывая ими по ладони, попросила разрешения оставить себе распечатки – майор поморщился, но разрешил, мол, все равно их для меня и делал, а информация эта не так чтоб секретная.

Я поблагодарила, отказалась от предложения подвезти, куда нужно, выбралась из машины, поправила юбку-карандаш (буквально чуя, куда прикипел майорский взгляд) и уцокала каблуками в направлении своего авто.

Покер-фейс с меня сполз, как только его не перед кем стало держать.

Возвращаться в «Ведьмину шкатулку» пока не хотелось: нужно было привести мысли в порядок.

Итак, как мне дать понять инквизитору, что я в деле, но сверху?

Ладно, как с ним хотя бы связаться?

Потому что одна особо самостоятельная ведьма, вышвыривая прочь не-брата Максима, не озаботилась тем, чтобы обзавестись его контактами, на случай если придется приглашать его обратно. Чем она при этом думала – уточнять не будем, во имя сохранения ведьминского самолюбия.

Истерично взвизгнув шинами, перед магазином остановилась смутно знакомая машина – хамская манера вождения намекала, что знакомство одностороннее, иначе подъезжали бы куда вежливее. Почти сразу надрывно завопил клаксон и завибрировал телефон у меня на соседнем сидении.

Леночка.

– Ксения Егоровна, – мой продавец явно нервничал, и у меня зародились нехорошие подозрения. – Где вы? Мне запирать магазин?

У Леночки закончился рабочий день часа два назад, она хотела уйти домой, но не знала, где шляется хозяйка и не собирается ли она задержаться на рабочем месте и еще потрудиться? За мной водилось.

Собственно, именно так я и собиралась поступить, но только после того, как увижу, подтвердятся ли мои подозрения.

– Запирай, – разрешила я. – У меня сейчас дела, потом сама открою.

Хам снова нажал на гудок, не предполагая, куда именно я подумываю ему запихнуть его вопилку.

В магазине мигнул и погас верхний свет, оставив лишь загадочную подсветку оконных витрин, через несколько секунд стукнула дверь, субтильная фигура повозилась с замками и поспешила к машине, за малым не срываясь на бег.

Оставляя за собой шлейф из вины, подавленности и тревоги.

Так. Та-а-ак.

Хлопнула дверца машины, отсекая пассажиров от улицы, но я успела ухватить мужской голос, обвиняющий и недовольный, и женский, оправдывающийся.

Твою мать.

Ну что за вечер такой?!

Номер инквизитора найти удалось легко. Всего-то пара часов грызни по телефону с представителями Ордена, и нужными контактами в меня буквально плюнули – не сомневаюсь, предварительно предупредив своего сотрудника о повышенном к нему интересе, но я, если честно, чхать на это хотела. Поважнее дела есть.

Набрала добытый с боем номер, дождалась спокойного и уверенного «Алло» низким голосом…

Свет включать я не стала, наоборот, в приступе черной меланхолии вырубила витрины, набулькала коньяка в кофе в пропорции один к одному в честь малой победы над Орденом и предавалась ненависти к человечеству.

Не-брат Максим явился красиво: окутанный щитами, втек в помещение магазина, похожий на тень, и сила заклинаний, сконцентрированных на мужских пальцах, отозвалась ломотой в зубах.

И куда быстрее, чем ожидалось: я и кофе допить не успела.

– Ксения Егоровна! – мое имя прозвучало у него бранно и с оттенком облегчения.

– Добрый вечер! – отсалютовала я ему кружкой.

А те времена, когда я пила кофе из «правильных» чашек размером с наперсток, давно прошли, и ароматы натурального кофе и доброго алкоголя, перебивающие даже привычный запах благовоний, вокруг себя распространяла кружка чуть меньше полулитра.

В свете уличных фонарей, падающем сквозь витрину, дознаватель проявлялся ме-е-едленно. Тень стекала с него, открывая взору тускло светящийся орденский медальон на ах-какой-груди, фонящие силой кольца и безупречный (у меня, по крайней мере, ни единого упрека не нашлось!) костюм.

– Ксения Егоровна! – повторил он.

В этот раз облегчения в голосе было меньше, а раздражения больше.

Ну, извините!

Когда я закончила лаяться с вашей (и нашей!) дивной инквизицией, я была зла и уже не уверена, что хочу с ней сотрудничать.

Дело к ночи, день был мерзкий, я устала… а тут еще он со своим бархатным «Алло!».

Ну и кто меня после этого осудит за то, что я просто рявкнула «Срочно приезжай в магазин!» и бросила трубку?

– Я ожидал, что вас здесь захватили в заложники, как минимум, – многоуважаемый Максим, похоже, был готов осудить.

Пф. Пекли мы таких в печке, едали таких с хлебушком!

На мое «Пф!», он ничего не ответил, молча изучая темноту торгового зала.

Он что, видит, что ли? Я аккуратно убрала ноги со стола и села пристойнее. Пиджак так и остался валяться на стойке, а туфли – где-то на полу, надеюсь, хоть их не видно.

И вообще, я здесь хозяйка, как хочу, так и сижу!

– Ксения Егоровна.

В этот раз получилось устало, и я дернула плечом:

– На стойке, верхний лист.

Он пробежался взглядом по листку быстро.

– Вы считаете, что она может быть четвертой погибшей.

Я кивнула, хоть вопроса его интонации и не содержали.

– Она была одаренной?

Новый вопрос логически вытекал из предыдущего. Я кивнула.

– Инициированной?

Снова кивок.

– Вы были знакомы?

– Я бы не назвала это знакомством. Но да, мы друг друга знали. Картовская Наталья, жила здесь недалеко, на Торцевого, у нее было что-то вроде магического салона на дому, «Снимаю сглаз, вешаю на уши».

– Ксения Егоровна, – серьезное, сосредоточенное лицо не-брата Максима мне категорически не нравилось.

То есть само-то лицо мне нравилось, а магазинный сумрак и коньяк сразу накидывали ему плюс десять к привлекательности, но вот то, что он собирался с этим выражением лица мне сказать, мне заранее не нравилось.

– Ксения Егоровна, почему вы считаете, что смерть вашей знакомой может иметь отношение к серии?

Ну вот, я так и знала! В то время как бедная женщина старается, пашет на ниве следствия, не жалея себя, инквизиции лишь бы только обесценить ее усилия, приплетя смехотворное обвинение в личной пристрастности!

Но драмы и надрыва этому заявлению недоставало, так что и озвучивать я его не стала. Другое что-нибудь придумаю.

Но смотрел дознаватель мрачно: чем-то ему этот труп определенно не нравился.

Вы посмотрите: ты тут стараешься, в зубах на блюдечке ему тащишь, а ему цвет каемочки не тот!

– Многоуважаемый Максим, куда интереснее, почему вы считаете иначе? – вкрадчиво поинтересовалась я. – Одаренная молодая женщина подходящего возраста, убита ножом. Все сходится.

Я сделала глоток своей ядреной кофейно-коньячной смеси, с интересом наблюдая за инквизиторским лицом.

На самом деле настоять на своем мне было вовсе не принципиально: ну не больная же я на голову, мне самой спокойнее будет спать, если окажется, что Наташка пала жертвой банального гоп-стопа. Хотя тоже, если вдуматься, не фунт изюму.

Но в данной ситуации меня интересовала аргументация не-брата Максима.

Из чисто исследовательского любопытства, признаюсь честно.

– У меня три причины, по которым мне ваша версия не нравится, – криво усмехнулся собеседник. – Первая: различный характер ран. Женщине, которую вы опознали как Картовскую Наталью, было нанесено три ножевых ранения, тогда как три другие жертвы были убиты четко одним ударом. Вторая: Наталья Картовская была инициирована как ведьма, в то время как остальные погибшие – нет.

– Это, кстати, может прекрасно объяснять, почему убийце не удалось справиться с ней с одного удара! – тут же вынырнула я из своей кружки. – Хоть и слабенькая, а все же ведьма. Какая-никакая. Могла почуять, начать сопротивляться…

– И третья причина, – проигнорировал мое сверхценное мнение инквизитор. – Сроки. Первая жертва, о которой нам известно, датируется сентябрем. Вторая – концом января, третья – началом июня. Разрыв между убийствами – четыре-пять месяцев. Если вставить в эту схему вашу Картовскую, которую убили в ноябре…

Оу… Тогда получается промежуток в пару месяцев, и значит, где-то может быть еще одна жертва?

Не-не-не, нет. Мне эта идея не нравится.

– Многоуважаемый Максим, я согласна отозвать свое предложение, – проявила я редкую для меня договороспособность.

Где-то в глубине души понимая, что отзывай не отзывай, а проверять этот вариант инквизитору все равно придется.

– Кстати, Ксения Егоровна!

И если внутри меня жили чахлые зачатки угрызений совести, то от этого вкрадчивого тона они тут же издохли.

– Ксения Егоровна, а откуда у вас эти ориентировки?

Мне захотелось немедленно снова закинуть ноги на стол.

– У старого друга попросила, – вдарила я по его вкрадчивому тону своим гнусным. – Кстати, многоуважаемый Максим, имейте в виду, вас теперь один майор считает частным детективом и заранее недолюбливает!

– Спасибо за помощь, Ксения Егоровна.

И я бы живо встопырила иголки, но вот черт: кажется, инквизитор был зверски серьезен.

Ксюша, ты допилась.

Ксюша, это был некачественный коньяк!

Я даже села ровнее и недоверчиво уточнила:

– Подождите-подождите-подождите! А эпизод с моральной поркой бабы-дуры, сразу не проникшейся важностью задачи, мы что, пропускаем?

То есть скандала не будет, да? Примерно так, наверное, чувствует себя ребенок, который нацелился на баталию с корабликами в ручье, а какая-то сволочь пришла и затопила их все грязными сапогами.

– Ксения Егоровна, уверяю вас, порка – это не моя тема.

Мамадарагая, он улыбался! Клянусь, я видела: у него углы губ подрагивали!

– Если уж вы меня доведете, я вас просто в окно выброшу, – с легкой мечтательностью в голосе объявил этот хам и подлец.

– Первый этаж, – я указала на окно, намекая, сколь нелепы и жалки его угрозы.

– Так потому и не, – с улыбкой обаятельной сволочи выдал инквизитор, а ведь казался приличным человеком!

И как ни в чем не бывало поинтересовался:

– Вас отвезти домой?

– Подите вон! – я с королевским достоинством указала хаму на дверь.

Не терплю конкурентов.

И кстати!

– Раз уж вы признали, что мое содействие было вам полезно, то в качестве ответного жеста, будьте любезны, выясните подноготную гражданского мужа моей сотрудницы Елены Тёминой. Вы ее видели.

Инквизитор, уже нацелившийся на выход, от столь феерической наглости аж остановился и снова развернулся к лесу передом, а я поспешила развить успешный наскок, самым стервозным своим тоном завершив:

– Нет, вы, конечно, можете ничего не делать! Но тогда не удивляйтесь, если вдруг он на своем ведре с болтами на скорости впилится в отбойник. Возможно, я там буду ни при чем. Но вам-то все равно придется это расследовать!

– Ксения Егоровна, – многоуважаемый вагоноуважатый всем своим видом давал мне понять, как я не права, но мне многие давали понять, что я не права, а потом давали то, что я хочу.

Чей-то там брат Максим понял, что увещеваниями меня не проймешь, и сменил тон:

– Что он вам такого сделал, что вы на него так взъелись?

– Просто конкуренции не люблю, – улыбнулась я наиобаятельнейше. – Если это мой продавец – значит, мой, и нечего пристраиваться к его мозгам со своей чайной ложечкой!

Инквизитор сунул руки в карманы. Пару раз качнулся с пятки на носок.