Не щадя себя и своих врагов

Спустя еще неделю жертвой ликвидации стала знаменитая 16 Воздушная армия, отличившаяся еще в Берлинской операции 1945 года. Её питомцы известные в мире «Русские витязи» и «Стрижи», пролетевшие в заключение парада над Красной площадью, покинут аэродром Кубинки и перелетят в Липецк. Гарнизон с отличной взлетно-посадочной полосой будет продан. В Министерстве обороны не скрывают планов изменения статуса других военных аэродромов с привлечением частных компаний.

Наш полк был давно прикомандирован к распускаемой 16-й ВА. Его разделят: звено МИГов и эскадрилья «Сухих» перебазируются из Шаталово под Воронеж. Аж слезы наворачиваются! Ведь я стоял у истоков рождения полка в августе 1941 года, точнее, стоял в строю авиаторов, которым зачитали приказ о создании первого дальнеразведывательного полка в Красной Армии. И вот теперь, спустя почти 70 лет службы на благо Отечества, его безопасности, полк уходит в небытие, спуская политое кровью боевое красное гвардейское знамя.

Но память останется! Под Воронежем или в другом гарнизоне, куда пошлют нашу эскадрилью «Сухих», она привлечет людские взоры. Еще в 1944 году Юра Дерябичев на носу моей четвертой «пешки» нарисовал гвардейский значок, орден Боевого Красного Знамени и сделал надпись «Борисовский». Обычно немногословный штурман сказал мне: «То боевые символы нашего полка. Они честно заработаны при участии в операции "Багратион", освобождении Минска, Борисова и других городов».

Минуло три десятка лет. Почин Дерябичева подхватило молодое поколение полка. Оно лишь на фотографиях, да в кино видело фронтовые «пешки», а летало на сверхзвуковых реактивных самолетах «МиГ-25» и «Су-24». Молодежь изучала и гордилась славной историей полка. И эта любовь родила желание воспроизвести на «Сухих» символы 47-го гвардейского.

Но это не всё! Командование полка, посоветовавшись с фронтовиками-ветеранами, решило присвоить каждой машине «Су-24» имена Героев Советского Союза – Анатолия Попова, Ефима Мелаха, Евгения Романова и других. И еще любопытно, что на одном из «Сухих» рядом с полковыми символами блестят ряды белых звездочек. Что за шутка? Во время войны советские летчики-истребители отмечали звездочками сбитых «мессеров». Разведчикам запрещалось вступать в бой с врагом. Их задача считалась выполненной, когда они возвращались на базу с разведфильмом. Оказалось, белые звездочки на носу «Сухого» означают число опасных разведывательных полетов над Афганистаном, на Ближнем Востоке, над Грузией и в других «горячих точках» планеты.

В августе 2009 года пришла неожиданная телеграмма от полковника Лопарева. Я заподозрил неладное. Обычно по круглым датам из полка присылались загодя красочные открытки с приглашением прибыть в Шаталово для участия в торжествах. А тут вдруг телеграмма в середине августа. Командир поздравлял меня с днем авиации и годовщиной создания полка в 41-м году. Я принял эту телеграмму за весточку, что полковник не уволился в запас, что он командует полком. Планы ликвидации авиаполков, резкого сокращения военнослужащих пока отложены. Первоочередная задача сейчас – перевооружение ВВС, обучение летного состава на самолетах пятого поколения. Естественный процесс! Так что прощайте, «сушки» с именами наших героев на борту! Воздушным разведчикам предстоит учиться обнаруживать цели противника не только на земле, но и, возможно, в космическом пространстве.

Среди снятых мною видеокамерой пленок с добрыми воспоминаниями смотрю фильм о поездке в Чувашиху, о встрече с двоюродной сестрой Нюрой, как сидел на пригорке и рассматривал вдали церквушку и ряды домов села Ельтисуново. Чаще других фильмов я вставляю в видеомагнитофон заветную кассету «Шаталово! День Победы!». Ее первые кадры – парад авиаторов. Чеканя шаг по взлетному полю, идут командир полка, знаменосцы, стройные колонны летчиков и техников. Я тогда позавидовал им – так слаженно мы, курсанты Ленинградского училища, не научились ходить, хотя с февраля 1940 года каждое воскресенье тренировались на Дворцовой площади.

Смолк марш «День Победы», звучавший во время прохождения синих кителей. Через репродуктор нас, ветеранов, призвали посмотреть в небо. Там выписывал круги крохотный «У-2». Летчик Смоленского аэроклуба показал весь свой арсенал фигур высшего пилотажа, затем спикировал и промчался «бреющим» над нашими головами. А в это время с неба на нас спускались парашютистки – члены аэроклуба.

Вечером торжественное собрание в концертном зале. В президиуме – полковое командование, ветераны-фронтовики. Наверху висит лозунг: «Слава Советской армии». Поздно вечером банкет. За столом закуски и полные стаканы с разбавленным водой спиртом. На банкет приехали из Смоленска артисты. Они пели и танцевали, пригубили фронтового зелья. Танцевали вместе с подключившимися молодыми летчиками и женами ветеранов.

Венцом нашего пребывания в Шаталово был показ «мигов» и «сухих» на самолетных стоянках. Владимир Политыкин оперировал моей видеокамерой: «Вот я в кабине "МиГа". Разглядываю незнакомые приборы. Вот поднимаюсь и прохаживаюсь по фюзеляжу. Расставляю руки в стороны, пытаюсь достать ладонями два горбатых киля. Вот задумал спрыгнуть с крыла, как я поступал на фронте со своей "пешкой". Спрыгнул и почувствовал пот на лбу. Испугался: мог поломать немолодые ноги. Но обошлось. Подошел к соплам моторов. Гигантские – в рост человека».

Заканчивается фильм прощанием с родным полком. Владимир Политыкин снимает меня, медленно идущего со стоянки. Вот моя фигура в объективе: останавливаюсь и грустно произношу: Прощай, Шаталово! Прощайте, дорогие однополчане!»

Всю войну на вооружении разведчиков были лучшие винтомоторные машины.

Начиная с 80-х годов боевая техника полка – реактивные МиГи и «Сухие». МиГ-25 в момент посадки.

В школьном джазе (снимок вверху) я играл на баяне. Но вскоре с ним пришлось расстаться. Меня призвали в армию. Я стал курсантом авиатехнического училища (фото снизу справа).

Моя родная 3-я эскадрилья. Сидят (слева направо) комэск М. Малютин, летчик Е. Мелах, штурман Е. Шацкий. Механики (крайний ряд слева направо) Ленченко, Александров, Силантьев, Бельский

Е. Мелах и его штурман Яшук (справа) стали первыми в полку Героями Советского Союза. Они летали на моем первом самолете Пе-3.

Летчик Петров дает команду: «От винтов!» Сзади – его штурман Малинкин проверяет турель пулемета. Из хвостового люка высунулся стрелок-радист Чашечников. Он так и будет стоять на семи ветрах, зорко следя за «мессерами».

Построение 2-ой эскадрильи в освобожденном Смоленске. Адъютант докладывает комэску А. Дрыгину (справа) о готовности разведчиков к боевым вылетам.

Семейная фотография.

Я —малыш с братом Толиком (в центре справа). Мама (сидит слева) и бабушка Ефросинья – внучка крепостной скотницы

в барском именье. Значит, мы с братом – выходцы из крепостных.

Мама, уже «баба Муся», с любимым внуком Андрюшей, моим сыном.

Мои родственники по жене Елене, студентке Иняза, где мы вместе учились (фото вверху), моя теща – Вера Павловна, зав. секцией ювелирного магазина «Самоцветы», тесть – Андрей Евгеньевич Страментов, видный инженер, член-корр. Академии архитектуры.

В 1956 году «Комсомольская правда», где работал в иностранном отделе, послала меня военным корреспондентом в Египет. Там шла война из-за Суэцкого канала. Во время перемирия отправился посмотреть знаменитые пирамиды.

Моя первая длительная загранкомандировка в Англию собкором «Комсомолки». Вместе с молодой супругой в Гайд-парке.

Братья Анатолий (слева) и Владимир Силантьевы в деревне Чувашиха возле родного дома, построенного отцом и дедом Матвеем.

Командир полка – Трофим Тюрин принимает гвардейское знамя (слева) от представителя Генштаба ВВС.

Присяга гвардейцев. Это полевой аэродром Валдае. Туда прилетели Тюрин и Лернер

Гвардейцы – начальник разведки полка М. Морозов слева и штурман полка А. Никулин уточняют маршруты полетов в тыл фашистов.

И.Голубничий и штурман Ю. Дерябичев (слева) у моего второго самолета.

Остатки моего третьего самолета, сбитого над Витебском.

Герои Советского Союза Валентин Сугрин (справа) и Евгений Романов. Они летали на моем четвертом самолете (Шаталово на празднике Дня Победы).

«Где же вы теперь, друзья однополчане?» В гостях у Лиды Дидоры,

эскадрильского «метеобога» (слева), рядом – Лиля Дерябичева. Пирог – хлеб-соль – весом в один пуд принимает Виктор Петров, ему помогает Валя Петрова

Встретились дорогие друзья – токарь-поэт А. Сакеллари (слева)

и певец-тенор, любимец авиаторов Константин Григорьев. В центре – Зайнаб, супруга Кости, которая ждала его всю войну.

День Победы. В гостях у Юры Дерябичева в Калининграде (ныне Тверь). Собрались однополчане из разных городов. Хозяин дома (слева) вместе с автором книги и Анатолием Поповым, Героем Советского Союза. Он летал на моих двух первых «пешках».

У могилы экипажа Климанов-Политыкин. Иван Ильич Абрамов (слева), сын Политыкина – Владимир, племянница Климанова – Эмилия.

Победа! Спасибо тебе, боевой самолет, за добрую службу!

Заместитель командира полка А.Романов слушает рассказ летчика-ночника В.Кокорева, вернувшегося из партизанского отряда.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ВСТРЕЧИ – МИЛЫЕ, СТРОГИЕ, УДИВИТЕЛЬНЫЕ

Клавдия Шульженко

Я верю в любовь с первого взгляда. А возможна любовь с первой услышанной задушевной песенки незнакомки? Сомневаетесь? А вот такое случилось со мной. Юношей. Шел предвоенный 1940 год. Я был допризывником. На афишной тумбе прочитал: «Центральный клуб железнодорожников. Сегодня концерт ленинградского джаз-оркестра. Солистка К. Шульженко. Адрес клуба. Время концерта». До его начала оставалось полчаса. Неужели это та Клава, что очаровала меня волшебным голосом по радио? Ах, была не была.

Бегу с Калужской площади до Крымского моста. Там на метро до Казанского вокзала. Кассирша уже закрывает окошко. «Тетенька! Один билетик», – умоляю. «Где ж вы были? Осталось два билета на задний ряд». Сую в окошко рубль с чем-то. Захожу в огромный зал. Ба, прямоугольный! Вытянутый так, что с заднего ряда едва видны фигуры джазистов. Дирижер дал команду и сам сел за рояль. Хорошо, что концерт начался увертюрой. Мое сердцебиение прекратилось.

И вот она на сцене. Издалека – худая девушка. Вся в белом. И лицо бледное. Продолговатое. И прическа ничего особенного. Словом, не красавица. А первой же песней схватила за душу. Какая-то новая интонация, трогательный голос, перепады с высоких до низких нот, прерываемые в меру речитативом. Не как у всех! Зал затаил дыхание, когда она заканчивала петь теперь уже знаменитый романс «Запаска». Я был поражен мгновением. Она проговорила: «Я давным-давно не та!», роняя порванные у зрителей на глазах листочки писанной когда-то записки-признания в ее семнадцать лет.

Клавдия не пела уже перепетой тогда всеми певицами «Синий платочек». Исполнила три незнакомые мексиканские мелодии. Сначала в ритме танго «Голубку» (кубинцы утверждают, что это их песня, но стала и нашей любимой). Затем я услышал в ритме быстрого вальса «Челиту». Задорную про «девушку с характером», которая «прекрасна и властна, что ей возражать опасно». Буря аплодисментов! В заключение прозвучала еще одна в ритме сумасшедшего самбо «Кукарача». Я был заворожен. Стоял долго у выхода, не замечая расталкивающих меня уходящих зрителей.

А дальше? Дальше война. Курсантов авиаучилища выпустили досрочно и отправили на Западный фронт. Наш аэродром располагался в Подмосковье, в Монино. Миновали проходную в гарнизон и… ахнули от восторга. Шикарная казарма, в пятиэтажном доме со всеми удобствами, прекрасная столовая с накрытыми белыми скатертями столами. Еда! Пальчики об лижешь! Футбольное поле, настоящее, как на «Динамо» в Москве. И еще сюрприз. Огромный Дворец культуры Красной Армии. При входе объявление: «Сегодня у нас в гостях замечательная Клавдия Шульженко со своим джаз-оркестром». Сели поближе к сцене. Заметили бархатный занавес. Как в Большом театре. М-да, страна ничего не жалела для «сталинских соколов». Клава вышла, как всегда, в белом платье. Какая встреча! Правда, мексиканской «Челиты» она не спела и даже «Голубку». Все военные песни.

Наступил разгром немцев под Москвой. Наши две эскадрильи воздушных разведчиков передислоцировались в освобожденные города. Одна – в Калинин, на аэродром Мигалово. Моя «эскадра» – севернее, в район Валдая, на аэродром с именем деревни Выползово. Минуем гарнизонную проходную и видим разбомбленные кирпичные жилые дома, административный корпус, столовую. Все схожее с монинскими строениями, только скромнее. Нам придется жить в заброшенных деревянных домишках и первым делом колоть дрова и топить печки. Мерзли всю ночь. А утром за кустарником увидели такой же, как в Монино, высоченный Дом культуры. В него также угодила немецкая фугаска. Стену отремонтировали. На расчищенной площадке я по вечерам играл ребятам на танцах. Однажды приехала фронтовая агитбригада артистов. О, чудо! В ее составе была любимица Клава Шульженко. Она появилась в гимнастерке. Спела «Синий платочек», но с новыми словами. Их сочинил солдат Волховского фронта М. Максимов. Их знают ныне все советские люди: «За них, родных, любимых, желанных таких, строчит пулеметчик за "Синий платочек", что был на плечах дорогих». Зал взорвался овацией. Заставил ее повторить исполнение.

Мы были первыми, кто услышал обновленный «Синий платочек». Помню, в Выползово я вскочил на сцену, припал на колено и поцеловал руку певице. Разговорились. Она рассказывала, как выступала в осажденном Ленинграде, как не раз переезжала «дорогой жизни» по льду озера. Я спросил ее, не забыла ли она «Челиту» и «Кукарачу». Она улыбнулась. Всему свое время.

И верно. Я через многие годы стал корреспондентом «Известий» в Мехико. Я не встречал там девушку по имени Челита, хотя озорных девчат там хватало. Зато мелодия быстрого вальса композитора Фернандеса стала там чуть ли не вторым гимном. Она звучала по радио, на свадьбах, на проводах. Всюду! Только называется она «Cielito Lindo». В буквальном переводе «Небо прекрасное». В устах мексиканских мужей, женихов звучит более ласково и поэтично «прекрасное облачко», «моя звездочка». Припев начинается так же, как мы знаем: «А-я-я-яй!» Но дальше – ни слова про Челиту:

Ay, ay, ay, ay canta y no llores

Por que cantando se alegran

Cielito lindo los corazones.

В моем сухом переводе звучит: «Пой, а не плачь! Поскольку пение веселит сердца». А откуда же взялась Челита? Не знаю, но догадываюсь, что поэт Н. Лабковский первую букву в названии песни «Сьелито» прочитал (или ему подсказали) как «Ч». Далее все сходится. Воздадим ему хвалу за выдуманный образ задорной, строптивой Челиты. Он поступил как отличный поэт-текстовик.

Если кто-то из туристов захочет послушать «Сьелито», надо ехать в центр Мехико, на площадь Гарибальди. Там днем и ночью дежурят несколько оркестров «марьячис» в национальных костюмах. Такой удивительной ярмарки оркестров нигде нет в мире. Вы выбираете оркестр, сговариваетесь о цене одной песни или целой вечеринки в вашем доме. Не понравилось пение, идете к другим марьячис. Однажды я стал подпевать незнакомому оркестру. Все ту же «Челиту». Музыканты прислушались и спросили, на каком языке я пою. Я ответил, что я русский. Нашего брата в Мексике уважают. Они попросили меня спеть все куплеты, а сами подтянут лишь припев. Так они решили завлечь посетителей. Я спел, что помнил:

Ну, кто в нашем крае Челиту не знает:

Она так умна и прекрасна

И вспыльчива так и властна,

Что ей возражать опасно.

И утром и ночью поет и хохочет,

Веселье горит в ней, как пламя,

И шутит она над нами,

И с нею мы шутим сами.

Припев:

А-я-я-яй! Что за девчонка!

На всё тотчас же сыщет ответ,

Всегда смеется звонко.

А-я-я-яй! Зря не ищи ты,

В деревне нашей, право же, нет

Другой такой Челиты.

Жемчужные горы сулят ей сеньоры,

Но денег Челите не надо,

Она весела и рада

Без денег и без наряда.

По нраву Челите лишь солнце в зените,

А всех кавалеров шикарней

Считает простого парня,

Что служит у нас в пекарне.

Припев.

Для нашей Челиты все двери открыты,

Хоть лет ей неполных семнадцать,

Но взрослые все, признаться,

Ее, как огня, боятся.

И любим ее мы и сердим ее мы,

И справиться с нею нет мочи.

Над нами она хохочет

И делает все, что хочет.

Михаил Суслов

Многим, очень многим могут гордиться советские люди. Иностранцы по возвращении из СССР удивленно рассказывали, что в метро, автобусах видели пассажиров, склонившихся над книгами. И подтверждали факт, что вчера еще полуграмотная крестьянская Россия стала самой читающей страной в мире. К слову, в главе о моем друге токаре-поэте Саккелари рассказывается, как комсомольцы учили рабочих «ликбезу». Книжки у нас издавались миллионными тиражами. До рассвета в Москве, на Неглинной, занимали очередь у магазина, принимавшего заявки на подписные издания.

Все мои книжки о заграничной жизни имели броские названия и тиражи от 40 до 100 тысяч экземпляров. Не сравнить с нынешними мизерными тиражами произведений большинства авторов. Хотя прошло более полувека, испытываю досаду от неточного заголовка моей книги про Англию «Фог рассеивается». О чем идет речь? Во многих городах-гигантах мира миллионы людей знают про «смог» – загрязнение воздуха, несущее отраву, сажу фабрик, газы автомобильных выхлопов. Слово «смог» запустили в ход англичане от сочетания слов «смоук» («дым») и «фог» («туман»).

Он и ныне закрывает английские острова и в непогоду никуда не рассеивается. Однако психологический «фог» бытует в головах людей. Вспоминаю: политический туман, плотный и вредный, стоял, когда я приехал в Лондон работать собкором от «Комсомолки». То было в разгар «холодной войны». Но вскоре убедился, что всякий туман не вечен. Пропаганда вражды и неприязни к советской стране в английской прессе стала спадать. Еще бы! Россия первой запустила спутник, поразивший весь мир сигналом «бип-бип». Делегации из Москвы одна за другой стали навещать туманный Альбион. Лондонскую публику удивил кукольный театр С. Образцова. В лучших просторных залах как Альберт Холл гастролировали ансамбль Игоря Моисеева, позже выступали танцевальные коллективы из Украины и Грузии. Приезжал с гастролями МХАТ.

Но были визиты и очень ответственных государственных деятелей. Расскажу подробнее о парламентской делегации, которую возглавлял многолетний член Политбюро ЦК КПСС Михаил Суслов. Тогдашний наш посол Яков Малик пригласил меня на встречу с Сусловым, предназначавшуюся лишь для дипломатов. Я внимательно слушал Суслова и убедился, что он «наш» владимирский-нижегородский, «окает». Хотя уже давным-давно живет в Москве. Голос высокий, неторопливый разговор. Ничего нового он не сообщил. Сначала я подумал, что зря пришел на встречу, но понял одно. Уже тогда спецслужбы располагали техникой прослушивания даже через толстые стены.

Суслов заинтересовался английским опытом создания вокруг столицы городов-сателлитов с дешевым панельным жильем. Мы – журналисты – вслед за ним. Не успели. Он уже выходил из одного нового дома, пригнув голову к двери. Долговязый. И потолки оказались низкими, тесными комнаты и кухня. Теперь я думаю, что Суслов, ссылаясь на свою поездку в английский город-сателлит, мог поддержать идею строительства в Москве, да и по всей стране панельных пятиэтажек, прозванных «хрущобами».

Заключительным аккордом поездки М. Суслова в Лондон явилось посещение Хайгетского кладбища. Там похоронены Карл Маркс и его супруга. Там высится прекрасный монумент великому философу, основателю коммунистического учения. Все советские делегации обязательно отдавали дань первому идеологу коммунизма на земле, возлагая К. Марксу цветы.

Вспоминаю, как в «Известиях» ввели новшество – парламентских корреспондентов. Вместе с Юрой Голошубовым мы готовили репортаж о заседании иностранной комиссии Верховного Совета СССР о предстоящей ратификации международного договора о запрещении бактериологического оружия. Громыко, Суслов, представители рабочих, интеллигенции выступали в поддержку ратификации. Речей набралось на два номера «Известий». «Как быть?» – обратились мы к Толкунову, тогдашнему нашему главному редактору. «Пошли к Суслову», – сказал он. Михаил Андреевич, усталый, часто вытирал пот со лба. Приказал: «Уместите все на полполосы в газете». Мы занялись сокращением речи самого Суслова, председателя иностранной комиссии, затем Громыко. Остальных даже не упомянули.

Последний раз я видел М. Суслова на расстоянии 15—30 метров, когда спешил на своей «Волге» по Кутузовскому проспекту. У гостиницы «Украина», где тогда всегда было мало автомашин, я развил приличную скорость. И вдруг уперся в «пробку». Скорость – 40 км в час. По разделительной полосе двигался правительственный «ЗИЛ», сбоку его прикрывала милицейская машина. Я действительно спешил и решил аккуратно обогнать «членовоз». Если остановит гаишник, отобьюсь. Скорость не превышал. Взглянув в открытое окно черного лимузина, я увидел сгорбившегося на переднем сиденье Михаила Суслова. Знающие «известинцы» позже мне рассказали, что Суслов не выдерживал быстрой езды на роскошном лимузине «ЗИЛ», ибо у него подвеска заднего моста на пружинах, мягкая, укачивающая пассажира.