ТАРОфон-22. Сборник рассказов

Айтсуйу учила новый язык по школьному букварю, а в свободное время к ней приходили стихи. Она их не выдумывала. Они просто жили тут, в шуме рек, в отрогах синих гор, в скрипе колодезного журавля. Она старательно переводила слова и читала из тетрадки по воскресеньям отцу Павлу за чашкой кофе. Особенно он оценил сочинение про "Крест безымянных героев". Цитировал на проповеди, утирал слезы восхищения и божился, что переложит на музыку для исполнения церковным хором.

Тема 10. То яма, то канава

В восточной провинции Вэй при императоре Чжу в границах удела Цзы жили два уважаемых чиновника тринадцатого ранга. Одного достопочтенного ученого звали Пу-Лин-Лин, а другого, чей ум был блистателен, а сердце чистым, – И-Фань-Фань. Оба происходили из уважаемых семейств, прилежно учились и служили вместе на благо общества.

Весенним утром, в персиковой дымке тумана, увлажняющего рисовые поля, господин Пу-Лин-Лин торопливо покинул дом гостеприимной хозяйки, чье имя мы не станем упоминать. Он потребовал паланкин, и его приказ был тотчас же исполнен. Лягушки в полях не смолкали всю ночь. Возможно, в этом крылась причина дурного расположения духа уважаемого чиновника. Вскоре он сумел перебороть охватившее его чувство, оно исчезло подобно тому, как на побегах бамбука роса высыхает под лучами солнца. Лицо Пу-Лин-Лина разгладилось, он троекратно мысленно пожелал счастья и долгой жизни императору.

В это же самое время не менее скромный и усердный чиновник И-Фань-Фань воспользовался услугами лодочника на пристани Цушуэнь. На водах реки колыхались разноцветные лодки. Одни везли людей, другие глину, иные дерево. И-Фань-Фань достал тушь, посчитал и грузы, и пассажиров, он тщательно записал все сведения. Ежедневный отчет с гонцом доставят главному евнуху, ответственному за строительство крепости Лю-Сянь-Гуэнь, а он, собирая сведения из разных источников, перепроверяет их и раз в месяц докладывает императору, да продлятся его дни. Если будут найдены ошибки, И-Фань-Фаня ждет наказание палками, разжалование и ссылка.

Одутловатый, краснощекий Пу-Лин-Лин всё еще не достиг цели своего путешествия. Дорога была ужасно тряской, а день жарким. Пу-Лин-Лин высунулся, чтобы отчитать нерадивых носильщиков, однако, увидев, в каком состоянии дорога, устыдился. Ведь средства, шедшие на её починку, по его воле были пущены на иные нужды. Он сватался к дочери полководца Лунь-Гу и многое потратил на подарки невесте. Раздосадованный Пу-Лин-Лин глубоко задумался. Ведь растрата была столь явной, что её мог обнаружить даже простодушный крестьянин из Мин-Бао. Угрызения совести не мучили его, скорее он был обеспокоен неминуемой карой. В голову не приходило ничего умнее, кроме как устроить пожар и под покровом ночи ускакать в Шэнь-Ду, где он и был схвачен и казнен.

Историю эту вам поведал хранитель записей при дворе императора Чжу, дарует ему небо сто лет и еще сто лет правления, ваш слуга, чиновник одиннадцатого ранга И-Фань-Фань.

Тема 11. Nobody 'xpects Spanish Inquisition!

"А теперь мы будем извлекать ваши лишние сущности!" – весело сказал Великий Инквизитор, подступая ко мне с подобием гинекологических щипцов. Внутри меня начались визги, давка и паника.

Черные стринги – эмблема печали, красные стринги – эмблема любви. В этот день на Инквизитое были черные. Я заметил это, когда Удо вылезал из бронированного Мерседеса, в разрез красного кожаного плаща, и, скрепя сердце, приготовился к худшему.

Мы уже привыкли к облику Красной Королевы, нас не удивишь, что он носит туфли на шпильках, чулки-сетку на подвязках, завивает и красит ресницы. Это и не важно. Куда важнее, что сессии с Великим Инквизитором действительно обладали целительным эффектом, очищающим и укрепляющим дух. А тело, что – тело?.. "Плоть слаба", – шептал Удо, вонзая острые крюки под лопатки и в бедра еретика. Хладнокровно препарировать грешников. Вот он открывает свой тяжёлый чёрный чемоданчик с инструментами…

Тема 12. Лёд (фрагмент повести)

Из тумана подъехал, дребезжа, старый красный трамвайчик номер восемь. Все сели на деревянные лавки, друг напротив друга: Шур и Виталик, Ксандр и Юленька.

– И куда он нас повезет?

– О, у него, насколько мне помнится, длинный маршрут. Ай, не важно. Отдохнем, пообщаемся. Поверь мне, Шур, у этих двоих была красивая, быстрая, безболезненная смерть. Я умирал трижды. Один раз от старости и болезней, один раз от компрессионного перелома позвоночника и один раз от осложненного пневмонией СПИДа.

Виталий не справился с собой, повернул голову и уставился на Ксандра Заможского, с видом невинным и независимым полирующего ногти.

– Нет, но…

– Не волнуйтесь, Виталий Андреевич, ВИЧ – такая штука, это не кишечная инфекция, через рукопожатия не передается. Не грипп – можно целоваться. Лет десять тому назад. Как скоротечно время. Вы знаете, – Ксандр перегнулся через сиденье и дотронулся ледяной, вдруг страшно костлявой, как рука Смерти, рукою до плеча Виталия Андреевича, – я брату вашему многим обязан. Он не отходил от моей постели. Он буквально носил меня на руках. Он вдохнул в меня жизнь. У вашего брата золотое сердце. Он не покинул меня, как все прочие, хотя я, в общем-то, и не подарок. Прошу вас, не отвергайте его вторично, он уже наказан достаточно, через столько горя прошел, но не ожесточился.

Юля вставил и своё словечко:

– Бывают сердца из льда, из камня, из глины бывают сердца. Бывают титановые и стальные, с шестерёнками внутри. А бывают – пенопластовые, причем – надкушенные и выплюнутые.

– Отцепитесь от меня, пожалуйста, – тихо попросил Виталий, так как Ксандр всё еще сидел в полоборота, впившись в его плечо немилосердной клещней.

– Пардон. Вы знаете, когда Шур освободился, он панковал лет сто. Выглядел как последнее отребье. Слава Древним, за него взялся Василий Георгич, мир его праху, привел в человеческий вид…

– Всё! Хватит! Довольно! Вы только всё портите! – заорал на них Шур.

– Я только рассказываю, как ты бедствовал без его, братней, помощи. Ведь откуда тебе было взять мудрости? Спросить совета? У кого искать защиты?..

– Не лезьте, бога ради, куда не следует. Я по-хорошему прошу.

– Я этого не вынесу, – Виталик провел рукой по редким взмокшим волосам, потер лоб. Ксандр тут же радостно протянул ему свой надушенный кружевной платочек. – Ты попал в криминальную сводку, ты смешон, опозорился, – ладно. Умер. Воскрес! Явился бессмертным вампиром ко мне, старику, за помощью. Ладно. Но не могу я в ваших кругах вращаться. Отпусти с миром, а? Я уже сделал для тебя всё, что мог.

– Ах, все сюда! посмотрите, какой восхитительный рассвет над нашим прекрасным городом! – Ксафа восторженно застыл, высунувшись из вагона. Все невольно обернулись на зов и молчали несколько минут, залюбовавшись восходом солнца, под стук колес и звонки кондуктора. Виталик не разделил восторгов:

– Как я устал. С вами вспомнишь лихие студенческие годы. Но такой ночной образ жизни не по мне.

Шуряйка сверкнул глазами, буркнул:

– И куда ты поедешь? Назад в Новокузнецк? Что тебя там держит? Кто тебя там ждет? Да, я – порядочная свинья. Я слишком долго собирался, возился, откладывал нашу встречу. Мне тяжело. И сейчас тяжело. Но я сделал это. Что они вот пришли – спасибо, конечно, но я их не звал. Я к тебе приехал.

– Ну тебя! В голове один творог, а не мозги…

– Погодите, Виталий Андреевич, недельку побудьте в городе святых Петра и Павла. Куда вам торопиться? <В могилу всегда успеете.> Да, и похороны третьего дня, то есть, ой, уже сегодня? Надеюсь, все пойдут? О, надо совершить набег на оранжерею и утопить Евгения Борисовича в цветах! Его гроб должен быть устлан цветами, как альков, как будуар примадонны Ла Скала!

– Тебе только дай покомандовать. Борис Федорович, наверно, уже обо всем распорядился за нас. Без нас. Стоически вынес горе – потерять единственного сына.

– Ты сказал, они давно не в ладах. Не разговаривают. Как вот вы с братом. У отца даже не было шанса передать сыну последнее "прости".

Шурик скривился, отчеканил:

– У меня тоже. Не было шанса. Он умер, не приходя в сознание. Когда рядом с ним никого не было. Никого.

– Прости. Но мы тем более должны все вместе пойти на его похороны. Пускай, это жест, да, но нам важно, чтобы в тяжелую минуту ты чувствовал нашу поддержку.

– Спасибо, парни, но не надо грузить Ляна-старшего еще и вашим присутствием. Вы правильно говорите, минута тяжелая, но, господи, как это будет выглядеть?.. Чем больше вас припрется, тем всё более отталкивающими и жалкими станут дорогие останки. Ему-то уже всё равно. А каково его семье? Матери? Нет, ты послушай себя, ты просто издеваешься надо мной! Тебе, вилять, смешно?! Мои чувства – эгоизм?! Мне больше всех надо?! Он по-прежнему жив для меня. Я слышу его голос. Я не дотрагивался до его вещей. И не допущу, чтобы кто-то искажал его образ. Пара боксерских перчаток и… – Шур не смог продолжить, в горле у него что-то заклокотало, зрачки сузились, он оскалил зубы, лицо превратилось в маску. Он больше не плакал. – Думаешь, я представлюсь им – и все кругом радостно зааплодируют?

– Нет, я думаю, часы на твоей руке стоят целое состояние. Продай их – и ты отплатишь мне долг.

– Ты что? Это же… Память. Это всё, что осталось мне от моего друга. Которого я любил.

– Ты ставишь твоих мертвых …ов дороже родного брата?

– Ты невыносим! Идрить вашу в макароны!!

Шов трамвай восьмерка, сиречь – бесконечность. Шур попытался спрыгнуть – Ксандр загородил собою выход:

– Ничего не знаю, мы все едем до конечной.

Шур пнул его ногой, трубно высморкался в пятерню и размазал сопли по его шелковой жилетке. Сел на место.

– Как некрасиво. Вы оба ведете себя…

– Да пошел ты!

– Превосходно! "Он первый на меня напал! – Вы его провоцировали! – Нет, получи и от меня в рыло!" Браво! Что вы с ним сделали, Виталий? Я в жизни его не видел таким. Вы его, наконец, выковыряли из ракушки!

Деревянный пол трамвая проседал и поскрипывал под нелегким весом Ксандра, когда он уже не скакал кузнечиком, как на Троицком мосту, а, подволакивая ногу, медленно брел к скамейке, с неизменной улыбкой. Шур, как разобиженный школьник, показал ему средний палец.

Ксандр: докатились! я пекусь о его благе, а он мне факи показывает!

Шур: умолкни, двуличная сучка!

Ксафа: Мы знаем, что тебе нужно. Мне очень жаль, у нас нет лекарства.

Шур: Конечно, Леди Совершенство ничем мне помочь не может.

Юля: Тебе поможет полк гусар.

Шур: Заткнитесь уже!

Виталик: Черт, если мы всерьез собрались на церковное отпевание… У меня тот еще вид. Как у геолога.

Ксафа: В час дня.

Тема 13. Враг внутри (Дьявол)

Твой злeйший враг – это твоя нервная cиcтема. {Джордж Оруэлл, "1984"}

Во-первых, на мне были мои любимые красные носки, приносящие удачу. Во-вторых, я вымыл руки мылом "Телохранитель". В-третьих, я жую мятную жвачку без сахара "Орбита". Определённо, мне должно повезти сегодня. Сжал кулаки с силой, так, что костяшки побелели. Улыбнулся сам себе. Втянул побольше воздуха. Сладкие розы и подгнившие абрикосы из палатки за углом. Стрижи чиркали тревожно сумеречный грязно-сизый горизонт, взорвавшийся прочерками-ранами малинового заката. Высотки, линии электропередач, пустыри за гаражами.

Провел рукой по волосам, прогоняя непрошенные воспоминания. Словно липкая паутина неясных снов, мягкое, пьяное головокружение, они возвращаются снова и снова, раздражают меня. Кажется, приступы случаются всё чаще. Надо постараться вести самонаблюдения и записывать сразу же, как обнаружу расхождение в датах и событиях. А, впрочем, что мне это даст?

Кожей ощущаю, всем нутром приход ночи. Благодатный миг. Радуйся, мать мрака. Облизнул обветренные сухие губы. Подумал еще, почему меня всегда так тянет в Восточную Европу? Настанет ли час, когда буду готов остановиться, утихнуть, упасть, смириться и уже не возвращаться? Даже тень подобной мысли вызывает прилив бешенства. Нет, нет, я непобедим! Я никогда не сдамся!

С прошлого раза я стал осторожнее. Ни к чему оставлять столько следов ищейкам. Пусть их жалкие потуги прижать меня к стенке забавляют меня, но не сейчас, нет, отвлекаться еще и на них. Я предусмотрительно надел резиновые перчатки. Ножик, правда, был тот самый, широкий, с черной рукоятью. Чую, он уже здесь, рядом. Черт, я так тороплив. Успокойся, он ни о чем не знает. Хрустнула ветка. Справа кусты, битое стекло, полиэтилен и шприцы. В прошлый раз всё пошло насмарку. Сегодня ночью так быть не должно.

Тема 14. Её белый покров

Сложно начинать жизнь с чистого листа, когда тебе за сорок, ты востребованный инженер, но ты женщина в чужой далекой стране. Душная влажная ночь полна звуков. Тявкают собаки, стрекочут насекомые. По потолку ходят гекконы. У лампочки мельтешит мошкара и тропические мотыльки. Гекконы это знают – они пришли на охоту. Вика встала с гамака, облилась водой из кувшина. Купленный на рынке лед давно растаял. Съела горсть пресного риса. Выкурила сигарету. Сверилась еще раз с графиком: да, сегодня у неё выходной, и она поедет навестить дочь. До рейсового автобуса было еще пять часов, время привести себя в порядок.

География Викиных переездов могла бы вдохновить какого-нибудь Жюля Верна, но Вика давно не находила кайфа в экзотике. Никарагуа, Камбоджа, Кашмир, Афганистан… Если бы не её железный характер, если бы не желание дать дочери лучшее образование, хрена с два она бы согласилась на этот контракт. Хорошие деньги платили там, где или шла война, или стихийное бедствие наломало дров. Про Вику уже итак среди старых друзей гулял анекдот, что где она, там руины, где разруха, там и она. Она и сама не прочь пошутить. Только вот чувство юмора у неё особенное, мало кому доступное. Что поделать, абстрактное мышление.

Своих детей у Вики не было. Она заботилась о сиротах, щедро жертвовала на благотворительность по большим праздникам. Вот и Лиза Эйде звала её мамой, хотя и знала, что не родная, что не похожи друг на друга ни капли. Сменила пятую школу. Учила русский по учебникам, изданным в Австралии. Мечтала о выходном, когда мама приедет, они купят по мороженому и отправятся гулять к морю. Местные никогда не ходят на пляж. Суеверно боятся океана.

Вика помолилась и покрыла голову белым платком. Осталось подвести глаза и покрасить губы. Скоро-скоро в устье реки будут выситься небоскребы. Скоро-скоро перекинут стальные ноги мосты с одного берега на другой. Уже всем ходом строится шоссе через горы и джунгли. Скоро домой?

Тема 15. Я есть Альфа

(Дай козе баян – и она обязательно выстрелит!)

Сон Шура Молохова в пересказе Ксандру Второму:

Всё вокруг заливала кровь. Я не понимал, откуда она взялась. Моя кожа, моё лицо, мои ладони – всё в крови. Одуряющий запах. Мои глаза словно ослепли. Ни тьма, ни свет. Размытые пятна – вот всё, что я смутно различал вокруг. Понял, что вокруг меня свалены друг на друга трупы. Да, множество тел людей. Ещё теплых. Эта кровь – она от них. Не меньше двух десятков. Они лежали в самых немыслимых позах, мягкие, как тесто. Я хотел пить. Жажда подступила к сухому нёбу. Я впился в ближайшее ко мне тело. Странно, она была ещё жива. Я почувствовал, как слабо стучит её сердце. Это взбудоражило все мои желания. Да. Я пил и ещё. У других. Они тоже были ещё живы. Они манили меня своим теплом. Я вгрызался в их запястья и шеи. Я вовсе не разбирал уже ни количества выпитого, ничего – меня гнала совсем обезумевшая жажда. И вдруг меня хватает сзади за волосы чья-то рука. Я узнаю его по крепким пальцам, по холоду его дыхания. Когда он заговорил – я знал, что это Он. Да. Он взял меня за волосы на затылке и запрокинул мою голову назад. Отвел назад, так что моё горло открылось. Мне стало трудно дышать. Я думал, он выпьет меня. Нет. Он близко-близко поднёс своё лицо к моему, но так, что я его не видел, и сказал: "Тебе не стоит напиваться". Без гнева, обыденно, с едва заметным, ты знаешь, состраданием? Да. И я всем нутром почуял, как много мертвых людей лежит вокруг меня. Я их всех разом увидел. Не глазами. Туловищем. Мне стало страшно. Он не отпускал мою голову. Заныла шея, затекли мышцы. Я проснулся. Один. Нет. Не жалею, что один. И не вспоминаю. Ни с ужасом, ни с благоговением. Он был. Он есть. Меня – никогда не было.

Это всё сон, майя, всего-навсего сон, мои котятки.

Тема 16. Звезда. Псевдосвяочная история

(Поскольку никто не покаялся)

Димочка Красуля в гостях у Нафика

Расскажу-ка я о панк-группе «Братья-Утюги». Они же «Утюги-БротХерз». Команда из семи человек, главным образом, гиперборейцы. Группа «Утюги» каждый раз планировала уложиться с выступлением в подвале клуба Гипербореи примерно в сутки. Ну, в двое суток. Через неделю после начала концерт все-таки закончился. Праздновали хорошо. Самогон был разлит в чугунные батареи-гармошки. Пить его можно было через четыре краника. Публика тепло воспринимала каждую композицию группы «Утюги» – жгла, одним словом. Зажигалки, спички. Один фанат даже самовоспламенился. Ему – хоть бы хны, веселился дальше, а вот соседи забеспокоились. Его быстро потушили. Благо, пива тоже было вдосталь. «Утюги» пели известные хиты: «…и вдруг погасли две звезды, но лишь сейчас понятно мне, что это были я и лай-лай!», «и молодая не узнааает, какой у парня был…», «Песец» и «Полный Песец». После окончания концерта, оконные стекла были не только заплеваны, но и, пардон, заблеваны. Уборщики откопали под одной из пустых батарей так и не выползшего фаната, в полусне бормочущего «Утюги – кул!»

***

– Так где папа? – спросил опять Нафанаил, распаковав громадные сумки с инструментами и аппаратурой.

– Он в отъезде. Скоро вернется уже. Ну, и какой репертуар?

– Мы готовимся писать альбом «Клей и рыжие муравьи». Как раз работаю над аранжировками. Слова еще сыроваты. Но, потерпи, – сейчас тебе представим улётную вещь! Итаааак, новая песня “Утюгов-бродхерз”! Пааааехали!

Пришло время рассказать о Нафанаиле Хой-муслиме Аль-Хаззрэде. Часто Дима нет-нет, да и помянет: «Нафик! Мальчик мой!» Нафик в курсе, что его усыновили. Папаша воспитал чадо в свободной манере. Он ничего не запрещал ребенку, кроме восточных единоборств и китайского языка. Честно признаюсь, есть версия, что Нафанаил – один из детей семейства Глюков, спасавшихся некогда на бревне близ Приозерска (об этом есть отдельная легенда). Потому что он кучерявый такой, востроглазый и любознательный. Так как и аффтар, и Майор по жизни сильно заняты, нашего сыночка мы вынуждены были отдать в детский сад, а потом – в языковую школу-интернат. Со временем, предоставленный сам себе, малыш-самородок Нафик увлекается культурой Востока, учит арабский и едет в Палестину, где принимает ислам, ибо это лучшая религия для мужчины – воспитывает дисциплину и гигиену.

***

– Как сын?

– Который?

– Нафик.

– Ужасно. Заперся в студии и ревет как больной мамонт. Решил доказать собутыльникам. Пардон, коллегам-музыкантам, что их песни (будто и так не понятно) конкретная лажа. Вчера играет четыре ноты на ритм-гитаре, молотит по барабанам и поет таким-твою-мать-гроулом “Носки!!” И так три часа. Я попросил, чтоб он играл потише или сменил пластинку – так он, поганец, назло мне, не заботясь о сне и отдыхе, всё в том же духе стал петь нечто вовсе запредельное. Нет, не последний хит Братьев-Утюгов "Отсосите, я – звезда". Он вопил ээ скримил? “Хочу в Тюмень, в Тюмень!” Это было нечеловечески жестоко.

***

С кем еще можно трепаться полночи о звукоснимателях и новинках тяжелой музыки?

Открыл один глаз – его толкал в бок раздосадованный и гневный Нафик. Дима пробудился, щурясь из-под ладони на яркую лампу.

– Я подхватил чужой сон. Твои сны – они должны сниться только тебе, Иблис их забодай. Страшно подумать, его могли увидеть дети!

– Извини. Хотя мне редко снятся оперные сны. Но ты прав: ария Амелии была просто ужасна. Обычно мне снится война, и под утро меня расстреливают.

Дима взял гитару и забренчал: "В небо поздно смотреть – там горят облака…"

– Тише ты, Настю разбудишь.

Нафикова жена Катя возникла в дверях:

– Фу, блин, три часа ночи, тебя, блин, долго ждать еще? Накурили, блин. Нажрались, блин. Чтоб щас же всё убрали. А вам, дедушко Мустис Нергалович, раскладушка под тентом постелена. Ясно? Чтоб через пять минут!

– Видал? Это моя КатЮ. Вот что с женщиной делают замужество и рождение ребенка. Теперь ей даже Аллах не авторитет.

Сын выставил его вон. Седьмого января встречать, лежа в пустыне под звездами, в Вифлееме. Когда-то он был бы потрясен, считал бы это знаком, вызовом. Теперь всё перегорело. Было лишь немножко обидно.

***

Народ приходил и уходил. Кого только ни перебывало в группе «Братья-Утюги». Патлатые любители косух, кто в ковбойских шляпах, а кто – в дредах и кедах. Шшшшшантрапа. Состав утрясли. Последнее время их стало девять. Клавишник без имени, наверное, уже пятнадцатый. Каждый раз предыдущего теряли после афтапати. Он напьется и уснет – они сорвутся и уедут. Орава дикая, косматая, но симпатичная. От слова "орать".

Дима – ударник "Утюгов"! Не знаю, после какой бутылки Нафик, мальчик мой, уговорил его, но фак-ты. На стареньком кассетнике со щелчком отключилась запись. В пепельнице дымился пятый окурок, а они всё сидели. В комнате было душно даже с открытым окном. Нафик внимательно слушал отца, чьи сухие слова вымученно падали в темную духоту помещения, глухо шлепались на пол. Выпили половину бутылки, не разбавляя. Попустило.

– Чё, всё так хреново?

– Приезжай к нам зимою на «Виллу Ваниллу». Детям полезен морской воздух. Дом всё равно пустует, а летом – сдаем. А?

– Вообще я часто вывожу семью на море. В Эмираты. Не то что твоя черная лужа. Но, может, и заглянем к тебе в гости на недельку. Если пообещаешь, что там не будет твоих …котов.

Взял ключ из рук бати.

***

Нафик Глюк трудился. Пока в перерывах между репетициями и тусовками ребята пили пиво, он успевал за десять минут на каких-то огрызках бумаги нацарапать пару-тройку стихов и ноты будущей мелодии. На распевках-сборах они всегда настраивали гитары и ниже, и ниже, и ниже.

– Такими темпами мы к февралю альбом уже выпустим! И он будет мультиплатиновым. Немного панк, немного блэк. Вот, я набросал тексты. Тут и на пару би-сайдов хватит. Подумываю запустить дум-проджект чисто на двоих, с отцом.

Настенька играла пустыми гильзами и колечками от гранат. Ползунки её были сшиты из маскировочной пятнистой ткани. Люлькой служил ящик от ручного гранатомета, вероятного, советского или американского производства. Нищета.

– Выгонишь – поеду электричкой до Содома.

– Чё те там делать? Всех твоих там божий огонь давно спалил. Лучше автобусом до Иерихона. Мы там как-то в одном клубе…

И опять до утра.

На шее повязан красный платок на манер пионерского галстука. Нафик улыбнулся:

– Странно, почему не синий заветный платочек?

– Потому что труба зовет, ей вторит сердце.

– Иииии, начали! Уан, уан, уан, ту, фри!

Ворвались четверо в шлемах и бронежилетах, с автоматами, начали крушить всё подряд, перебрасываясь отрывисто командами.

– Вы кто?

– Мы – миротворцы. Ой, мы вагончиком ошиблись. А у вас, случайно, оружие, наркотики?..

– Спасибо, не жалуемся, – Нафик привычно выпроводил героев. – И так каждый день. Не одни, так другие. Вот они, издержки жизни на границе.

Тема 23 (бонусная). Не трожь Пушистика!

Майор верхом на эмалированном тазу причалил в шторм к каменистому острову. На берегу его встретила Ленор с фонарем в руке. Привычка – в бурю выходить на побережье. Море имеет свойство выкидывать разные забавные штуки: снасти, сундуки, бочки, обломки мачт и… всяких недоробинзонов.

– Привет! Я так рада, что ты выбрался из плена! – кроха в черном платье поставила фонарь на сырой песок, бросилась навстречу, обвилась вокруг шеи, повисла, заглядывая безумно синими глазами, кажется, прямо в душу (если вы верите, что душа у Майора есть).

– Девочка, ты-то откуда знаешь?? – Майор изумился и попятился назад, озираясь. «Снова – здорОво! Не успел освободиться – об этом уже все осведомлены! Черт, куда же это я попал?..»

– Нет, не убегай тут же прочь! – Ленор отцепилась и укоризненно погрозила пальчиком. – Останься! Обещаю даже вопросов никаких не задавать! – принялась умолять.

– Да? Такому прелестному ребенку – разве не поверишь? – задумчиво всматриваясь в окрестности и пытаясь определить координаты проклятого острова, ответил Майор.

– Пойдем в дом, – потянула его за руку к накренившейся хибарке наверху утеса.

Дом прямо как напоказ выглядел запустелым и унылым, мрачной развалиной. А так – особнячок. С колоннадой, фронтоном, балконами. Только стекла выбиты, стены растрескались, краска осыпалась. И внутри – никого. На арке распахнутых ворот виднелись слова: «Даун Манор». На валуне слева от входа белой краской кто-то написал «Хижина».