Полная версия
Партработник
О том, что такая перестановка планируется, я не знал. Да и не должен был знать, поскольку вопросы эти решались где-то там, наверху, куда мне доступа пока не было. Поэтому когда в конце ноября 1973 года вечером у меня дома раздался звонок заведующего отделом организационно-партийной работы обкома Виктора Борисовича Василенко, я несколько насторожился, хотя Виктор Борисович просто вызывал меня к себе на следующий день. В принципе это могло означать что угодно, хотя особых грехов я за собой не чувствовал.
Первого нашего секретаря Серафима Федоровича Потапова на месте не было, он был в Волгограде, но ждать его приезда я уже просто не мог. Сел в машину, и поехали мы с шофером ему навстречу, вглядываясь в номера встречных машин и гадая, не поехал ли он дальней дорогой через Камышин.
Неподалеку от Михайловки увидели знакомую машину. Вышли, покурили, сначала о том-о сем поговорили, как будто соблюдая какой-то ритуал. Потом я наконец спросил: «Серафим Федорович, меня в обком вызывают, не знаете, зачем?» Он сначала помолчал, потом со значением сказал: «Знаю. Будут тебя рекомендовать на первого секретаря райкома». Я сразу же поинтересовался, какого района, но ответа не получил. Не потому, конечно, что Потапов этого не знал, все он знал, с ним же этот вопрос согласовывали. И не потому, что плохо ко мне относился или не хотел отпускать. Он бы мне на этот вопрос все равно не ответил, какие бы мы закадычные друзья ни были, потому что не позволяла этого партийная дисциплина.
Действительно, ведь строгое отделение одного партийного уровня от другого было бы невозможно без создания особой атмосферы секретности и многозначительности. Нижестоящим не полагалось знать то, что знали вышестоящие. Само собой разумелось, что вышестоящие знают больше, поэтому и власти у них больше. Разумеется, в любом сообществе чем больше информированность, тем больше возможностей у человека. И не обязательно все это засекречивать. Но когда создается атмосфера секретности, люди ведь думают бог знает что, они всегда думают больше, чем есть на самом деле, и, следовательно, относятся к тем, кто обладает секретной информацией, с большим почтением или даже страхом.
Наверное, поэтому у нас был принят порядок, согласно которому все постановления бюро областных, районных, городских комитетов партии даже по самым обыденным вопросам, например, по коммунальному хозяйству, по пенсионному обеспечению и так далее шли под грифом «секретно». Это обосновывалось тем, что нельзя раскрывать стиль и методы работы партийных комитетов, поскольку они являются органами политического руководства. Я думаю, мы просто пытались этой засекреченностью скрыть тот простой факт, что никакого политического руководства не было, была хозяйственно-управленческая деятельность. А политическое руководство было только в лозунгах и программных документах. Было бы оно на самом деле, партия не оказалась бы бессильной в нынешний период демократизации.
Но это я к тому, что отказ добрейшего Серафима Федоровича ответить на мой вопрос ничуть меня не удивил и не обидел, хотя я еще некоторое время пытался вытянуть из него некоторую информацию. Но все, что мне удалось услышать, это: «Район хороший, ты парень здравый, справишься, поэтому – соглашайся». На том и расстались.
В обкоме КПСС меня принял Василенко. Он тоже сообщил, что меня будут рекомендовать первым секретарем райкома, но какого, не сказал. Тут уж я не выдержал, поскольку знал – когда поведут «наверх», отказываться будет уже поздно, надо хоть знать, на что идешь. Поэтому просто начал умолять сказать, что со мной будет.
Василенко сначала терпеливо объяснял, что ему категорически запретили говорить об этом. Потом стал рассказывать, что район непростой, есть свои сложности, и если кто узнает, что меня туда рекомендуют, то вдруг заранее подготовятся и не изберут. И все-таки сам Василенко прекрасно понимал всю нелепость ситуации, да и человек он был хороший, объективный и честный по натуре; меня хорошо знал, поэтому не выдержал в конце и все рассказал с обязательным условием, что я его не выдам.
«Поедешь, – говорит, – на родину свою, в Урюпинск. Там Сычев Николай Захарович девять лет секретарем работал, но обстановка сложная. Совсем незнакомого они вряд ли примут, поэтому решили тебя рекомендовать. Мы тебе здесь пришьем лычку повыше, чтоб не второй секретарь Даниловского райкома, а по меньшей мере заместитель заведующего отделом обкома партии к ним приехал. Но тебе об этом пока никто не скажет, и ты не проговорись».
Я, честно скажу, и обрадовался, и испугался. С одной стороны – родные места, всех и все я там знаю, люблю с детства. Но, с другой стороны, и меня там все знают, и хорошее про меня знают, и плохое, как примут – неизвестно. Но все это еще было впереди, а до этого предстояла длительная процедура «введения в должность». Здесь тоже был свой порядок, который неукоснительно соблюдался.
Сначала следовал визит к секретарю обкома, который курировал отдел оргпартработы и занимался кадрами. В то время им был Литвинов, о котором я уже рассказывал. Это был тот уровень, на котором информация уже сообщалась полностью или почти полностью. Возражений не предполагалось. На более низких уровнях их еще можно было высказывать, но, если ты доходил до кабинета секретаря обкома, считалось, что вопрос уже полностью согласован и решен. Да и не было у меня особых возражений, просто я попросил разрешения посоветоваться с семьей. Это тоже было небольшим отклонением в регламенте, поэтому вызвало удивление Литвинова: «У тебя что, в семье непорядок?» Я объяснил, что именно потому, что в семье порядок, я и должен с ними посоветоваться.
Надо сказать, что семейные дела сотрудников партаппарата интересовали высшее начальство только в тех случаях, если случались какие-то неприятности, жалобы и тому подобное. Поэтому Литвинов сразу потерял интерес к этому вопросу и объявил, что с завтрашнего дня я буду заместителем заведующего отделом организационно-партийной работы обкома, но это ненадолго, а вот когда выпишут мне командировку, тогда и узнаю, куда и зачем я еду. Мне необходимо было делать вид, что до этого времени я тоже ничего не знаю.
Следующим этапом в процедуре назначения был визит к первому секретарю обкома. Им тогда был Леонид Сергеевич Куличенко, но он находился в отъезде, и принял нас второй секретарь обкома Сергей Евгеньевич Крылов. Тут уже вообще никаких разговоров не предусматривалось, меня просто спросили, согласен ли я, я ответил, что согласен, и можно было уходить. Правда, снова не удержался – спросил, почему так все быстро решается, что мне даже не дают возможности посоветоваться с семьей. Крылов удивился и ответил той фразой, которую я часто слышал на протяжении своей жизни, которая ничего не объясняла, но ставила точку на всяких рассуждениях и дискуссиях. Он сказал: «Партийная дисциплина есть партийная дисциплина».
Неделю или дней десять, не помню, прожил я в гостинице «Волгоград», добросовестно ходил «на работу» в обком, хотя прекрасно знал, что ни в какие дела мне здесь особо вникать не следует, так как все это вот-вот кончится. Жене, конечно, позвонил, но строго-настрого приказал никому ничего не говорить. Она все поняла, одежду мне кое-какую передала, чтоб хоть на первое время было во что одеться (уехал-то я налегке). В общем, как в заключение.
<…>
Проводить конференцию поехал сам Литвинов. Это был его участок работы, тем более, если предполагалась смена секретаря, присутствие высшего обкомовского начальства было обязательным. Приехали заранее, и он послал меня походить по городу, осмотреться, повидаться со старыми знакомыми, но зачем приехал, говорить запретил. Было это не очень приятно, но по родным местам я соскучился, старым товарищам обрадовался, так что два дня пролетели незаметно.
В день конференции утром собралось заседание бюро городского комитета партии. Представили меня как зам. зав. отделом обкома и рекомендовали избрать на новую должность. А кто меня там знал из присутствующих? Никто, кроме одного человека – Петра Максимовича Серкова. Он меня еще в 1961 году в партию рекомендовал, а тогда работал председателем Урюпинского райисполкома. Это хорошо, что хоть один знал, а то ведь бывали случаи, когда привозили совсем незнакомого человека, а члены бюро его послушно рекомендовали, не представляя, что он есть такое.
Серков сказал, что хорошо меня знает и мою кандидатуру поддерживает. Остальные молча согласились. А не согласиться они просто не могли. Система всегда жестко карала несогласных. И если кто-то где-то осмеливался возразить, не согласиться с рекомендациями руководства, его вежливо выслушивали, но потом обязательно держали под пристальным вниманием, и при малейшей оплошности следовало наказание. Молчаливое согласие большинства – это фундамент партийного монолита.
Я как представитель обкома сидел на конференции в президиуме, слушал отчетный доклад Сычева, прения и думал, что народ в зале пока ни о чем не догадывается. Но в перерыве подошел ко мне старый знакомый, бывший председатель колхоза, а в то время директор Урюпинского хлебокомбината Василий Иванович Солодков и напрямик спросил: «Сашка, тебя, что ль, на первого выбирать будем?» Я все еще выполнял наказ Литвинова и не признался. «Да брось ты, – сказал Солодков, – мы уж тут все поняли».
В перерыве Литвинов собрал так называемый совет представителей делегаций для обсуждения списка кандидатур в члены горкома. Списки уже были согласованы, но порядок соблюдался. Все присутствующие порядок этот знали, поэтому совет шел довольно мирно. Одна только смелая женщина нашлась, директор Салтынской средней школы Мария Яковлевна Кушкина. Видимо, не понравился я ей чем-то, или стало жаль Сычева, но она напрямик спросила: «Вы что, дитя решили нам рекомендовать?» Было это немного обидно, поскольку «дитя», то есть я, от роду имело 33 года <…>, хотя, может быть, с высоты своего возраста Мария Яковлевна и смотрела на меня как на малолетнего. Возражение ее серьезным не посчитали, да и сама она его быстро сняла. Все закончилось так, как и намечалось, меня единогласно рекомендовали.
Во время голосования не досчитались одного бюллетеня. Сейчас смешно об этом говорить, но тогда это было серьезная накладка. Долго выясняли, в чем дело, Литвинов нервничал, но все кончилось благополучно, избрали почти единогласно.
Надо сказать, что этот отработанный механизм расстановки кадров и их смены практически не менялся все то время, что я работал в партийных структурах, а работал на протяжении трех «исторических периодов» – хрущевской оттепели, брежневского застоя и горбачевской перестройки. Существовали некоторые отличия только в зависимости от должности, в которой тебя утверждали. Я еще раз на себе испытал действие этого механизма, когда проходил утверждение на должность секретаря областного комитета партии. Это было уже в 1985 году, перестройка только начиналась, были большие ожидания и какое-то оживление в партии. Меня должно было бы насторожить, что все на глазах меняется, а сложившиеся годами отношения субординации и дисциплины остаются прежними. Не насторожило. Хотя именно в этот момент я близко столкнулся с людьми, которые непосредственно определяли партийную и государственную политику, некоторые определяют и сейчас».9
Волгоградская область ничем не отличалась от остальной страны, поскольку в ней происходило абсолютно тоже самое, что практически во всех других краях, областях и республиках СССР. Леонид Сергеевич Куличенко занял пост первого секретаря обкома в 1965 году после ухода в Москву прежнего первого секретаря – Алексея Михайловича Школьникова, активно поддержавшего смещение Н.С. Хрущева. Куличенко просидел в своем кресле до 1984 года когда его, ушедшего на пенсию, сменил Владимир Ильич Калашников, которого «пролоббировал» его друг и коллега по Ставропольскому крайкому партии тогдашний секретарь ЦК по сельскому хозяйству М.С. Горбачев. Я думаю, если бы Горбачев не посодействовал Калашникову, то Куличенко вполне мог бы и дальше быть «первым» еще пару-тройку лет. Такая же картина была практически везде по Советскому Союзу.
Первый секретарь Волгоградского обкома КПСС (1965-1984 гг)
Л.С. Куличенко.
Для работы над этой книгой, в январе 2019 года я встречался в Москве с Владимиром Анатольевичем Катуниным, папиным другом и коллегой. Он мне тогда сказал: «Миша, твой отец должен был бы стать первым секретарем Волгоградского обкома не в 1990 году, а в 1980. Ну максимум в 1982». Катунин был зональным инструктором ЦК в начале 1980-х и он мне рассказал то, что видел своими глазами. Как старики – первые секретари обкомов – сидели практически везде по стране в своих креслах без движения. Он на многочисленных примерах рассказывал мне про почти полное отсутствие поколенческой ротации на уровне первых секретарей обкомов, крайкомов и республик с середины 1960-х годов и до самой перестройки.
Я помню, как папа приезжал с очередного пленума обкома и они с мамой, запершись на кухне, о чем-то тихо беседовали. Иногда до меня доходили отдельные слова и, хоть я и не понимал деталей, но чувствовал, что папа был раздражен происходившим на пленумах. Эти раздражение и злость накапливались. Я видел, как папа все это держал в себе и на мои наивные вопросы о том, переводят ли его куда-нибудь в другое место, он улыбался и делал свой знаменитый отрывистый взмах правой рукой – что означало бесполезность происходящего. Я понимал из обрывков его разговоров с мамой и некоторыми близкими коллегами, что их всех, мягко говоря, озадачивала, ситуация в областном комитете партии во главе со стареющим первым секретарем.
Позже оказалось, что я все правильно понимал. Папа и в своих мемуарах, и в долгих беседах со мной после 1991 года откровенно делился некоторыми подробностями того, как он, молодой первый секретарь Урюпинского горкома, спорил с «мамонтами» из обкома партии. Причем, не только тогда, но уже и в статусе первого секретаря Волгоградского городского комитета КПСС, и первого секретаря Волгоградского обкома – в последних двух случаях это уже была критика не только обкома, но и ЦК. У папы всегда было свое видение того, как и чем должна руководить партия. И это его представление далеко не всегда совпадало с той практикой, которая была принята в партийных комитетах всех уровней.
Мне как-то один друг, с которым мы знакомы со школы, сказал, что «это просто твой отец такой был современный, широко мыслящий партработник, в то время как в большинстве там были совсем другие типажи». Не совсем соглашусь с этим. Думаю, есть большой поколенческий компонент. Молодые секретари, возраста моего отца, были подавляющим меньшинством в райкомах, горкомах и обкомах поэтому многие из них просто сидели тихо, стараясь не раздражать стариков. Мой папа хоть и был осторожным, но понимал идиотизм происходившего поэтому периодически позволял себе такие выступления на пленумах обкома в 1970-е годы, которые мало кто из его коллег отважился повторять. Он в своих воспоминаниях прямо пишет о «старении» системы и это не только метафора: «Меня все время не оставляет мысль, что период «старения», саморазрушения в партии начался задолго до этого. Когда – не знаю. Знаю только, что продолжить внешнее существование любой разлагающейся системы может только консервация. И вот такой самоконсервацией для партии был период застоя, он был продолжением псевдожизни. Вот против такой псевдожизни я и собирался тогда выступить».10
В воспоминаниях папа рассказывает о двух таких выступлениях на пленумах обкома – в 1975 и 1984 годах. Для молодых читателей надо пояснить, что такое пленум в системе КПСС. Пленумы районного комитета партии (райкома), городского комитета (горкома), областного комитета (обкома) и центрального комитета (ЦК) были, по сути, самым главным институтом управления страной на всех уровнях. Пленум состоял из членов соответственно райкома, горкома, обкома и ЦК, которых до уровня ЦК избирала соответствующая партийная конференция, а центральный комитет избирался съездом КПСС. Пленум избирал первого секретаря соответствующего партийного комитета и бюро. Пленум ЦК избирал генерального секретаря и политбюро, то есть руководство страны. Пленум на своем уровне мог решить практически любой вопрос. Например, снять с должности первого секретаря. Самое известное «снятие» на пленуме в ходе простого голосования – отстранение Н.С. Хрущева от должности первого секретаря ЦК КПСС в октябре 1964 года. То есть пленум – это очень серьезно. В теории на пленуме член соответствующего комитета имел право критиковать любого члена того же комитета и поднимать любые вопросы, от проблем в хозяйстве до воспитания и идеологии. В реальности мало кто кого-то критиковал поскольку не хотели неприятностей на свою голову.
Итак, первый «взбрык» 34-летнего папы – первого секретаря Урюпинского горкома – произошел 10 марта 1975 года на пленуме Волгоградского обкома КПСС, где он довольно резко для того времени покритиковал работу председателя облпотребсоюза М.В. Баранова. Вот что папа пишет в своих мемуарах:
«Председателем облпотребсоюза работал тогда Михаил Васильевич Баранов. У него были достаточно близкие отношения с областной партийной верхушкой, и работой с другим контингентом он себя особо не утруждал, что, конечно, сказывалось на положении дел с потребкооперацией в районах. Тем более что вообще отношение областных структур к районным оставляло желать лучшего. Мы постоянно ощущали давление со стороны обкома партии, причем к работникам райкомов в области предъявлялись порой явно необоснованные требования. Я этому с самого начала пытался противиться, но в наиболее резкой форме это проявилось, когда как-то на пленуме обкома рассматривался вопрос о кадрах. Я посчитал, что раз речь идет о кадрах, то и говорить надо о конкретных людях. И выступил с резкой критикой стиля и методов работы товарища Баранова, от которых мы так страдали в районах. Сказал, что ему свойственно перекладывать свои функции на секретаря обкома товарища Литвинова, который с его подачи шлет нам распоряжения и указания. Но, может быть, пришла пора спросить с самого Михаила Васильевича? Сегодня подобное выступление представляется даже мягким, а тогда это было явное «нарушение регламента», что и не замедлило сказаться. Конечно, никто меня не поддержал, <…> а облпотребсоюз немедленно урезал фонды моего района».11
Как видите – папу сразу наказали, сократив поставки товаров в возглавляемый им Урюпинский район. Понимал ли он последствия? Уверен – понимал. Так почему же выступил с критикой влиятельного областного вельможи, с «крышей» в виде секретаря обкома по кадрам? Потому что дело принципа. Папу искренне возмущал стиль работы обкома, и он, будучи человеком честным, счел необходимым сказать об этом на пленуме.
Папа неоднократно перед смертью мне говорил: «Сын, обязательно посмотри в областном партархиве стенограммы тех пленумов, где я критиковал кадры и работу обкома, – это важно, как доказательство того, что я реально все это говорил еще тогда на пленумах задолго до перестройки». В бывшем партархиве (сейчас это «Центр документации новейшей истории Волгоградской области») необходимые стенограммы нашлись, как папа и говорил.
Это был пленум обкома КПСС, на котором обсуждался «обмен партийных документов и задачи областной партийной организации». Папа в конце своего выступления начал не только критиковать Баранова, но и высказывать рекомендации по работе бюро обкома:
«Облпотребсоюз, его председатель т. Баранов также пытается большую часть ответственности за работу районных потребительских обществ переложить на местные партийные органы. Урюпинские межрайбаза и райпо из года в год не выполняют план товарооборота. Казалось бы, такое положение должно встревожить правление облпотребсоюза. Видимо, в такой ситуации нужно было направить в район серьезную бригаду, детально разобраться с причинами невыполнения плана, дать горкому партии и райисполкому конкретные предложения. Но вместо этого – инспекционные поездки по магазинам, заканчивающиеся составлением актов о том, в каких магазинах на день проверки не было тех или иных товаров достаточного ассортимента. Затем на основе этих актов составляются справки, которые т. Баранов несет т. Литвинову (секретарь обкома по кадрам. – М.А.). После этого т. Литвинов покритикует нас, почему в том или другом магазине нет тех или иных товаров.
При вызове районных работников торговли в облпотребсоюз вместо деловой критики, помощи им устраивают разносы. Нередко звучат угрозы о снятии с работы. Мы считаем, что это совсем не тот стиль работы, который нужен в настоящее время. Как указано в постановлении ЦК КПСС «О состоянии критики и самокритики в Тамбовской областной партийной организации», ценность критики определяется не резкостью выражения, а правдивостью, доказательностью, общественной значимостью поднятых вопросов.
Мы ни в коей мере не снимаем с себя ответственности за состояние работы торговли, равно как и за массу других вопросов, которые мы обязаны решать, чтобы оправдать доверие избравших нас коммунистов и областного комитета партии. Но в то же время мы имеем полное право потребовать от руководителей областных организаций более конкретно руководить подведомственными предприятиями и учреждениями, оказывать им постоянную помощь и поддержку. Видимо, и бюро областного комитета партии должно предъявлять ко всем органам такие же повышенные требования, которые сейчас предъявляются к городским и районным комитетам. Именно на это нацеливает нас постановление Центрального Комитета партии «Об итогах обмена партийных документов».12
Когда я увидел эту папину ссылку на постановление ЦК по Тамбовскому обкому, меня это искренне развеселило: «Узнаю папу», – подумал про себя. Он их, как бы мы сейчас сказали, троллил. Умело, красиво, с цитатами из постановлений Центрального Комитета – он же не был самоубийцей. Но даже такая критика была чем-то из ряда вон выходящим и старшее поколение партработников реагировало на это крайне нервно. Потом папу вызвал тот же секретарь обкома И.А. Литвинов и, правда в мягкой форме, провел беседу.
А вот стенограмма другого папиного выступления (с репликами первого секретаря обкома Л.С. Куличенко) на пленуме Волгоградского областного комитета КПСС по утверждению отчетного доклада обкома на областной партийной конференции в январе 1984 года. Для подкрепления своей критики папа ссылается на статью в «Правде» о положительном опыте работы Грузинской партийной организации – тогда первым секретарем там был Э.А. Шеварднадзе.
«Тов.Анипкин А.М. – первый секретарь Урюпинского горкома КПСС, член обкома партии.
Товарищи, если говорить об общей оценке доклада, то второй вариант доклада более содержателен. По докладу. Все знают какую большую работу провела Волгоградская областная партийная организация по межхозяйственной специализации и концентрации сельского хозяйства, особенно животноводства, где созданы межхозяйственные объединения и сейчас они дают эффект. Поэтому в разделе сельского хозяйства, где идет речь о получении мяса, нужно сказать, что в основу этой практики необходимо положить укрепление и расширение базы межхозяйственного откорма, потому что это тот путь, который нам дает мясо, и об этом свидетельствуют примеры в районах. В последние годы много сделано по шефскому строительству, однако в разделе строительства, где ставятся задачи – ничего не сказано на будущее. Можно в конце записать, что нужно продолжать шефское строительство, иначе строить перестанут. Критикуется Урюпинская зона (папа тогда был первым секретарем Урюпинского ГК КПСС – М.А.) за невыполнение плана заготовок зерна. Критика правильная. К сожалению, есть у нас еще недостатки: низкая культура земледелия, засоренные сорняками поля и т.д. Но, анализируя статистические бюллетени, видны ошибки по доведению планов до районов. Вычисляется общий балл земли, который, видимо, ставится в основу плана. Но он не совсем верный и объективный, потому что наша земля работает лишь тогда, когда идет дождь. А если его нет? Поэтому, может быть, надо учитывать многолетнюю урожайность на будущее. В Киквидзенском районе урожай 22 центнера и в Урюпинском – 20 центнеров был только два года (1976 и 1978 гг.). И все. В тоже время отдельные районы собрали по 10-11 центнеров и им аплодируют, что они молодцы.
По строительству. В докладе критика правильная, нужно лучше строить. Но, видимо, наряду с одними строителями надо поставить и других руководителей. Например, критикуется г. Александрин, что он не берет объекты в глубинных районах, так почему же рядом не поставить имя т. Мамонтова. Тов. Александрин – подрядчик и строительную политику диктовать должен не он, а областное управление сельского хозяйства. Я хорошо знаю, как они планируют строительство. Тов. Александрин согласен все строить и все берет, но когда доходит до конкретного разговора, то оказывается, что у т. Родина нет лимитов, поэтому у нас совхоз "Искра" из года в год из строительства выпадает.
