Девочка со спичками

«Только лучшие кадры для ваших личных, очень личных каналов», – двусмысленно закончил голос.

– Жуть! – Киру передернуло от отвращения, хотя в ролике и не было ничего необычного: реклама и реклама, чего только не наснимают сидящие на синтетике креативщики, чтобы оставаться на острие моды.

На экране высветилось недовольное:

«Sergey184: Ну ты скоро? Или в лучших традициях наших бабушек? Я выехал. Билет на тусу уже у меня».

Кира нахмурилась. Она совсем забыла, что оставила геолокацию включенной и этот Sergey184 может видеть, что Кира находится минутах в сорока от того места, где назначена «стрелка». Назвать это встречей у нее язык не поворачивался.

Сообщение растворилось, и на экране появилась долговязая фигура виртуального ведущего новостей: неопределенный возраст, подтянутые лицо и тело, нарочито белоснежная, сияющая улыбка и морковный фреш на столе рядом с шаром, где крутятся стримы из сегодняшнего выпуска.

– Добрый вечер! В эфире «Вести Online». Сегодня мы, как всегда, начнем с канала президента, который два часа назад провел плановое совещание с членами правительства на тему инноваций в сфере дополненной реальности…

Кира уставилась на экран. Правая рука нашарила одну из разноцветных ручек-диктофонов, разбросанных по ее маленькой съемной квартире, и нажала на «запись».

– Потом глава Национального банка, – продолжал нараспев диктор, – раскроет подробности об альтернативном методе укрепления крипторубля с помощью геймификации биржи. Также мы узнаем, как дела у наших теннисистов, которые ведут прямые трансляции по своим каналам из Австралии, где сейчас проходит кубок мира по кибертеннису. После этого мы переключимся на канал Большого театра, потому что прима-балерина Ольга Миронова согласилась рассказать нам о новой многомерной постановке «Щелкунчик 7D». Оставайтесь с нами, и начиная с третьей минуты мы будем зачислять по одному крипторублю на ваш ID или в систему «Умный дом».

Кира поднесла наручные часы ко рту и торопливо продиктовала ответ «стрелочнику»:

– Выбегаю через десять минут, извини!

* * *

Игорь еле дождался вечера: встречи шли одна за другой, методично пиная его в грудь, и она уже часов в шесть ощутимо заныла, требуя очередной дозы таблеток.

Он заинтересованно водил глазами по строчкам бесконечных документов, которые ему несли и несли, но не видел ровным счетом ничего, как будто на голову ему надели пакет. Последним в расписании стоял созвон с министром культуры в двадцать два тридцать. Министр что-то неуверенно бормотал по поводу очередного подпольного театра, который поставил антигосударственную пьесу; уверял, что они разбираются и «вопрос взят в разработку». Соколову было так плевать, что в какой-то момент он просто приглушил конфколл и стал слушать это зудящее бормотание фоном, как радио.

– Игорь Александрович, прошу прощения, вы меня слышите?

Соколов, прикрыв бумагу рукой от висящих в воздухе камер, задумчиво рисовал на черновике какого-то законопроекта детализированные черепа и кости, делая вид, будто что-то записывает. Длинная цепочка черепов завершалась каллиграфическим «Чтоб вы сдохли».

– Да-да, я тебя слышу. Действуй по ситуации.

– Э-э-э… Но они назвали вас тираном и лжецом прямо со сцены…

– Да, я понял. Мне надо идти. Держи в курсе.

Министр обиженно запищал короткими гудками, а Соколов, устало обхватив голову, сказал:

– Кристин, отключи входящие. Меня нет.

– Игорь Александрович, вам записка от Геворга.

– Меня нет, я же сказал!

– Он говорит, что это что-то важное.

– Меня. Нет. – Игорь быстрым шагом пошел к дверям и еле сдержался, чтобы не пнуть их ногой. Резные створки выплюнули его наружу из коробки, обитой мореным дубом, – старомодной и вычурной, в духе конца двадцатого века. Он ненавидел работать здесь, в бело-золотом кабинете: в конце дня у него всегда, без исключения, раскалывалась голова – так, как будто все вожди, которые были здесь до него, одновременно стучали в нее своими свинцовыми кулаками.

– Игорь Александрович. – Геворг вежливо, но неумолимо подплыл к нему возле выхода из кабинета.

– Завтра, все завтра! – Соколов твердо прошагал мимо Геворга. Этот личный помощник курировал семейные вопросы президента. И, поскольку Игорь ни с кем из родственников не поддерживал связь, новостями подобного рода он тоже не интересовался.

– Это по поводу вашей… матери. – Геворг закашлялся, словно ему что-то попало в горло.

Игорь замер посреди коридора и быстро протянул открытую ладонь, не оборачиваясь.

– Ладно, давай, потом почитаю.

Геворг торопливо вложил в руку президента маленькую записку – такие обычно использовались для конфиденциальных новостей – и почти побежал прочь.

Бумажку Игорь даже не раскрыл: запихал ее поглубже в карман и быстро пошел к лифту. Охрана молча двинулась за ним, держась на почтительном расстоянии, чтобы не нервировать и без того напряженного босса.

«Технокарнавал, 00:00–09:00», – всплыла на часах напоминалка от Кристин.

Игорь посмотрел на экран и, задержав палец в воздухе на несколько секунд, нажал одно из двух слов: «иду».

* * *

Кортеж плыл сквозь темную, нахмурившуюся апрельскими тучами Москву – мокрую, взъерошенную, с вереницами вечерних огней. На них слюдяной пленкой все еще подергивалось холодное дыхание зимы.

Игорь часто в последнее время вырубался прямо в машине, на заднем сиденье – и какая-то часть его сознания, которая никогда не спала, подсовывала ему картинки: водитель, контролирующий автопилот, пользуется беспомощностью президента, разворачивается и стреляет в него в упор из пистолета с глушителем.

После таких сновидений Соколов резко просыпался и, тяжело дыша, смотрел прямо перед собой широко раскрытыми глазами – в экран, где крутили какие-то английские артхаусные фильмы. Он любил смотреть их в дороге без звука и часто даже работал под них.

Когда черные машины, мигая синими маячками, наконец бесшумно въехали на подземную парковку президентского небоскреба, он добрел до лифта вместе с несколькими телохранителями. Они теснились, как медведи на задних лапах, стоя рядом с ним, щуплым и узкоплечим, в своих огромных квадратных пиджаках и свитерах с горлом. Охранники сосредоточенно сопели: эти ребята не любили замкнутых пространств.

Соколов поднялся на сто тридцатый этаж и, еле передвигая ноги в жестких и безумно дорогих туфлях, поплелся в ванную. Коптеры, тихо жужжавшие сзади, покорно остались ждать его в большой комнате.

В ванной Игорь снова незаметно проглотил таблетку, и его отпустило: плечи расправились, боль в груди стала тусклой, глухой и вполне терпимой.

– Кристин, дай мне наряд для вечеринки. Что-нибудь неброское, я лайкал это в подборках пару дней назад.

– Да, я подобрала несколько вариантов, – прохладным тягучим голосом ответила Кристин. Таблетка как будто делала весь мир чуть лучше, чем он есть, многограннее, глубже.

В конце ванной выдвинулась секция, и Игорь пошел туда.

Там висели черные балахоны и худи, черные джинсы, спортивная и походная одежда, бронежилеты и даже спецформа на случай военных действий; стояли ровными рядами лаконичные темные кроссовки – лимитированные линейки Nike и New Balance, созданные известными дизайнерами; лежали накладные бороды и усы,

шляпы, темные очки – все, чтобы стать максимально не похожим на себя.

Внутри у Соколова все дрожало от предвкушения: это была лучшая часть его жизни, где у него появлялась хотя бы иллюзия свободы.

– Спасибо, Кристин, ты умница.

– Всегда пожалуйста, – прошелестела рободевушка.

Игорь вошел в плотные ряды вешалок и аккуратно залез в карман черной толстовки с красной надписью «flash» на груди. Отвернувшись ко внутренней стенке шкафа, он сделал вид, что выбирает темные очки в бесконечных блестящих секциях, и быстро насыпал дорожку белого порошка себе на ладонь. Потом согнулся и втянул его носом через скрученную в трубочку записку от Геворга.

Чистая энергия кокаина мгновенно разбудила его, сделала слегка неуравновешенным и синтетически счастливым – ровно настолько, чтобы он смог еще несколько часов стоять на ногах и поддерживать разговор. Ему важно было находиться в гуще событий, потому что он искал проект – не просто поделку талантливых программистов, а то, что изменит ландшафт его политики, да и планеты, навсегда.

Технокарнавал считался главной тусовкой года для инвесторов и тех, кто хотел выгодно продать IT-бизнес; для богемных молодых ученых, нейробиологов, генетиков и робототехников, ищущих русские и зарубежные гранты; для жирных владельцев технофраншиз, для вольных разработчиков и хакеров-наемников международного класса.

Игорь стянул с себя брюки. Они упали на пол и обвили его голые ноги, как шкура серой змеи. Он улыбнулся и не глядя вышел из этой «кожи», оставив ее лежать на полу. Рядом с брюками опустились белая рубашка и отброшенный наспех галстук.

Через несколько минут Соколов встал перед матовыми дверями, с ног до головы упакованный в черное. Ему хотелось орать от радости, потому что следующие несколько часов он собирался провести инкогнито в лучшем, пожалуй, месте Москвы – одной элитной заброшке, на бывшем алмазном заводе, разукрашенном в пух и прах. Он будет бродить среди самых умных и богатых людей планеты, слушать музыку и сплетни и ни за что не отвечать.

Выбрав в качестве маскировки золотистые линзы, накладные брови и черную медицинскую маску на пол-лица, президент накинул капюшон, оглядел себя с ног до головы и довольно улыбнулся. Узнать его в таком виде было просто невозможно.

* * *

Гигантские зеленые лучи пронзали каждого, кто входил через замаскированный под ангар вход в подземный комплекс заброшенного завода. Соколов запретил охране, которая по такому случаю тоже оделась в стилистике вечеринки, приближаться к нему ближе, чем на пятнадцать метров, чтобы не распугать потенциальных гениев, чьи проекты он мечтал заполучить. Дроны с камерами в толпе были бесполезны, и Игорь не без удовольствия оставил их парить у входа.

Вскоре Соколов, смешавшись с толпой, расслабленно наслаждался ее пульсацией, быстрыми короткими разговорами, рваными движениями, вибрацией пола и густыми басами колоссальных панорамных динамиков: они опоясывали танцпол и создавали акустику наподобие церковной.

Два часа он почти без перерывов слушал заготовленные elevator speech – не слишком хорошо отрепетированные, но вполне себе внятные, учитывая состояние тусующихся здесь. Однако все предложения были совсем не тем, что искал Игорь. Его энергия стремительно уходила, он терял интерес к происходящему и маялся от непонимания, что делать дальше. Встретив нескольких смутно знакомых «шишек» в масках, он перебросился с ними парой слов. Узнать кого-нибудь конкретно Соколов не смог и просто отделался общими фразами, чтобы не выдавать себя и не заставлять людей продолжать ненужный разговор. Он чувствовал, что кокаин начинает его отпускать, и прямо на каком-то низком подоконнике соорудил и втянул еще одну дорожку. Стало легче, и президент пошел дальше, в другие залы и помещения, вновь покачиваясь на волнах искусственной эйфории.

В какой-то момент он пересекся глазами с худой девушкой в сером платье до колен и черной балаклаве. Она танцевала, неуклюже дергаясь: тяжелые мартинсы почти не отрывались от пола, но вместе с тем в ее движениях сквозила какая-то загадочная грация – или это был кокаин в крови Соколова. Судя по одежде, она принадлежала к когорте молодых и бедных – но, возможно, талантливых.

Игорь резко дернул рукой: мол, давай отойдем. Она ухмыльнулась и продолжила танцевать.

Но Соколов уже впился в нее глазами и сканировал, чтобы точно не забыть и не перепутать. Едва ли не главным критерием при выборе проектов он считал внутренний стержень их основателей. Она не ринулась к нему в надежде на инвестиции, а значит, деньги у нее есть.

Что же тогда? Она тоже инвестор? Но почему так бедно одета? Маскировка?

Пока в голове Игоря кипели вопросы, толпа постепенно подводила их все ближе и ближе друг к другу.

– Hey! – произнес он довольно фамильярно. Игорь пытался казаться естественным и совсем не обдолбанным. – It seems to me, or did we meet last year at the XRforum in St. Petersburg? I am an investor from five hundred startups.[1]

– I doubt we’ve met before,[2] – тихо ответила она и развернулась лицом к гигантскому стробоскопу.

Игорь не отставал – прищурившись, он пробирался к ней сквозь толпу, пока наконец не оказался рядом.

– Have I offended you in some way? [3] – на другом языке его голос звучал вкрадчиво и обеспокоенно.

Девушка продолжала молча танцевать – и вдруг бросила по-русски:

– В каком-то смысле да. Не люблю тиранов и лжецов.

Соколов похолодел: ему вспомнился сегодняшний разговор с министром. Нет, это какое-то дурацкое совпадение. Она не могла узнать его.

Девушка заметила, как он медленно отступил на пару шагов, и рассмеялась:

– Ну, просто ты никакой не инвестор из «500 startups» – такими унюханными сюда ходят только русские. И еще у тебя акцент. И да, я ненавижу приказы – как ты сделал рукой в центре зала. Я поняла, у тебя есть деньги, но что ты можешь предложить, кроме них?

Игорь задохнулся от гнева:

– Да ты охуела!

– Ага. Так что ты здесь ищешь? Для твоих денег тут полно карманов, вперед, налетай!

Она повернулась к нему спиной и потеряла всякий интерес.

«Нам стоит сделать девушку сговорчивей?» – завибрировали часы на запястье, но президент только отмахнулся. Обогнув по большой окружности место, где танцевала девчонка, он снова приблизился к ней.

– О’кей, извини, что я так резко.

Глаза в вырезе балаклавы слегка расширились.

– Давай отойдем. У меня есть не только деньги. Есть… знакомые в АПэ и Минобороны. Есть связи в зарубежных фондах. Есть друзья в Amazon, Google, NASA, Tesla – что из этого тебе интересно? Я готов рассказать обо всем. Удели мне немного времени. Ты очень странная. Но мне кажется, мы поладим.

Девушка пристально изучала его, искрящегося в ледяном невыносимом свете стробоскопа. Он замер среди хаоса танцпола в рассинхроне с тем броуновским движением, что окружало его.

– Пожалуйста, – тихо попросил он, и на секунду ей послышалось отчаяние в его голосе.

Она пожала плечами:

– Ладно.

Игорь обрадовался и жестом пригласил ее к бару.

* * *

– Так ты расскажешь, что у тебя за проект? – Соколов опустил на стойку два бокала дорогущего шампанского.

– Сны, – просто ответила она.

– Что? Я ничего не слышу. Сны?

– Да, сны! – перекрикивая гудящее пространство, ответила балаклава. – Нейроинтерфейс по управлению снами и расшифровке образов. Точнее, это даже больше, чем нейроинтерфейс.

– И что он дает? – с сомнением спросил Игорь, приподняв маску и выпив залпом почти весь бокал. Его страшно разочаровал ответ девушки.

«Что интересного в снах? Рекламу, что ли, транслировать?»

Балаклава звучно рассмеялась. Игорь заметил, что она даже не притронулась к шампанскому.

– Ну, если тебя что-то не устраивает, можем свернуть переговоры.

– Нет-нет, мне очень интересно, – с усилием проговорил он, пытаясь сфокусироваться: алкоголь в смеси таблеток и кокаина явно был лишним.

– Тогда обещай не перебивать. – Она выдохнула и посмотрела на него в упор, положив руки на стойку. – Итак, представим, что появилась нейронка достаточно мощная, чтобы внедриться в мозг человека. Что может пойти не так?

Игорь задумался:

– Не хватит данных? Мозг отвергнет ее?

– Правильно. Наше сознание – это не просто компьютер, а очень умный компьютер. С крутейшей системой защиты от внедрений. Его сложно обмануть, когда он во всеоружии и бодрствует. Но во сне… во сне все меняется. Защита ослабевает, и все эти стены – пф-ф! – просто испаряются. – Балаклава резко щелкнула пальцами в воздухе, и по коже Соколова вдруг побежали мурашки, хотя ничего страшного, кажется, не происходило. Вечеринка продолжала стучать им в уши отборным техно, вокруг дергались сотни тел – но что-то в воздухе безвозвратно изменилось. С тревогой он вглядывался в прозрачные глаза собеседницы и видел, что в них, на самом дне, вдруг зажглась одержимость ученого, который ради эксперимента готов пойти на все.

– Но что может эта сверхмощная нейронка, когда она уже… внутри? – Ему почему-то сложно далось последнее слово, как будто он сам открывал сейчас свои границы перед странной девушкой.

– У меня для тебя плохие новости, – ухмыльнулась балаклава. – Практически всё. Пациент даже не заметит, что что-то происходит: он просто увидит яркий странный сон. К примеру, чтобы узнать, о чем ты думал вчера днем, во сне мне понадобится около… – Она оценивающе посмотрела на него. – Около минуты реального времени.

Соколов поперхнулся шампанским. Внутри все задрожало, и он мгновенно потерял опору.

«Этого не может быть».

– Эй, ты меня слушаешь? – Девушка пристально вгляделась в его лицо, которое побелело от волнения под маской.

– Да, – надтреснутым голосом ответил Игорь.

«Только не упусти ее, только не упусти!»

– Хорошо. Теперь усложним задачу. Допустим, нам нужно узнать, что у тебя в планах, скажем… через неделю. Если эти планы есть, мне нужны будут небольшой, но достоверный сценарий и хороший триггер. Когда подсознание почувствует себя в комфортной обстановке, оно раскроется. Это займет… около пятнадцати земных минут.

– Блядь, – тихо выдавил он, – скажи, что ты шутишь.

– Ничуть, – прохладно ответила балаклава, – Но если ты мне не веришь…

– Прости, я не это хотел сказать. Я слушаю. Что еще умеет эта нейронка?

Соколов не заметил, как провел в компании девушки-балаклавы целый час. Он осушал бокал за бокалом, а она весьма доходчиво объясняла, что ее разработка позволяет не только управлять снами, но и погружаться глубже в подсознание человека, искать там воспоминания и взаимосвязи, закладывать идеи или даже менять мировоззрение. В стельку пьяный Игорь слушал ее как завороженный и с каждой минутой понимал, что нашел то, что искал. Нетвердыми руками он попытался открыть меню своих часов:

– Погоди, давай я запишу твой контакт, это очень важно…

Девушка еще раз рассмеялась и вдруг спросила:

– Что у тебя случилось?

Игорь непонимающе поднял на нее мутные глаза. Кокаин выветрился, и осталась только боль внутри груди, которая нарастала мощными рывками.

– Ничего, – сдавленно отозвался он.

– У тебя взгляд такой несчастный, – тихо сказала она без тени насмешки.

Соколов не знал, что на это ответить, – просто стоял и смотрел на нее, и весь мир плыл, покачиваясь, и разбивался на куски вместе с лучами проклятого стробоскопа, который даже отсюда продолжал его слепить.

Ему вдруг показалось, что балаклава каким-то непостижимым образом все-таки узнала его, – и пол стремительно начал уходить из-под ног. Он часто задышал и схватился за стойку, чтобы не упасть, – и вдруг почувствовал на второй руке ее пальцы.

– Эй, эй, держись!.. Тебя отвести в уборную?

Он только кивнул – его накрыло сильнейшей волной паники и опьянения, которая стремительно заволакивала мозг и путала мысли.

Они вдвоем медленно дошли до туалетов, и девушка осталась снаружи, пока Соколов приводил себя в порядок.

Выйдя минут через пятнадцать, он чуть лучше стоял на ногах.

– Прости. Я давно так не напивался… Не стоило этого делать. Но мне нужно было что-то, чтобы не сойти с ума. Не хочу тебе врать. Твой проект – это именно то, что я так долго искал.

– Правда? – с удивлением спросила балаклава.

– Правда. – Он протянул ей руку. – Спасибо, что рассказала. И за помощь.

Девушка несмело протянула свою ладонь, их пальцы соединились, а потом они уже оба не помнили, как оказались в кабинке туалета. Они жадно кусали губы друг друга, лишь немного приподняв маски, балаклава тихо смеялась, а Игорь был весь натянут как струна: он не понимал, как вообще могло случиться, что ему в голову взбрело заняться сексом в туалете на вечеринке.

«Узнала или нет? А если узнала, то что? Что она мне сделает, это же просто девчонка…»

Он дрожал от странной животной опасности, которая исходила от девушки, и растворялся в мягком тепле ее рук, искавших ширинку. Соколов почти перестал дышать, боясь упасть в это целиком, довериться, стать беззащитным – и, возможно, узнанным, – но она уже обхватила ртом его член, и все стало неважным.

Очнулся он только тогда, когда напряжение в паху стало почти нестерпимым, – и застонал от волны наслаждения, прокатившейся от ног по всему телу. Соколов сладко вздрагивал, цепляясь пальцами за вязаную маску девушки и ее мягкие волосы под тканью. Балаклава стояла на коленях и держала его член во рту, с закрытыми глазами ощущая, как он кончает. Потом быстро проглотила сперму, вытерла рот, встала и обняла его. Он тяжело дышал.

– Ты как? – Она смотрела на тусклые серебристые блестки на стене туалета, не поднимая подбородка с его плеча.

– Плохо. И хорошо… Все одновременно… – Соколов нервно рассмеялся. – Как тебя зовут?

– Допустим, Кира. Или Марина. Или Оля. Какая разница?

– Можешь не отвечать. Номер оставишь?

– Ага. А тебе правда мой проект понравился, или ты просто потрахаться хотел?

– Мне ты понравилась. В тебе есть что-то такое… Я не знаю даже, как сказать. А проект – логичное продолжение этого. Понимаешь?

Девушка рассмеялась:

– Кажется, понимаю. Ой, у тебя тут бумажка выпала. Я на ней и запишу.

Балаклава подняла с пола клочок бумаги, нашарила в кармане платья ручку-диктофон и перевернула листок, собираясь нацарапать номер.

«Ваша мать при смерти в Пироговской больнице».

Он медленно проследил за ее взглядом и замер.

– Ох… Игорь. Мне очень жаль.

Кровь гулко застучала в висках. Он четко помнил, что не называл ей своего имени.

Соколов молча застегнул джинсы и натянул маску обратно на подбородок, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Мой проект называется «Капсула», – сказала балаклава еле слышно. – Держись.

Игорь кивнул и быстро вышел.

Когда за ним захлопнулись внешние двери туалета, девушка резко, как будто только этого и ждала, упала на колени над унитазом, сунула пальцы в рот, и ее вырвало.

– Блядь. Блядь! – тяжело дыша, повторяла балаклава. Она остервенело сплюнула остатки рвоты в грязную воду, вытерла руки о платье, натянула маску на лицо и вышла из кабинки.

Балерина

Игорь опоздал. Когда посреди ночи в роскошной, с французским шиком обставленной спальне Геворга Даланяна раздался звонок, мать президента уже лежала на столе больничного морга без признаков жизни.

Смерть ее, хоть и была предсказуемым окончанием длинной болезни, случилась очень быстро. Арина Соколова будто прыгнула в нее, легко и свободно, и очутилась сразу на другой стороне, без формальностей. Ее внешность почти не пострадала от перехода и просто стала чуть более неподвижной и отстраненной, чем всегда. Звезда Мариинки – черноглазая, строгая, белокожая и точеная, как мраморная статуя, она даже после смерти несла на себе отпечаток того, что окружающие обычно называли одаренностью и безусловным, выдающимся талантом.

Молодой врач, закрытый защитным костюмом так плотно, что были видны только глаза, занес скальпель над телом, и тот блеснул прямо над оголенной грудиной – там, где должно было быть сердце.

В этот момент его наручные часы оглушительно запищали в твердой, пропитанной формалином тишине. Он от неожиданности выронил скальпель: нож упал прямо под ноги, чуть не проткнув ступню.

– Слушаю! – Врач поспешно поднял запястье чуть выше и услышал то, что заставило его глаза расшириться. Часы отдали несколько коротких приказов, и молодой доктор, выдавив: «Я понял, извините…», поспешно вышел из бокса.

Балерина осталась лежать на столе в полном одиночестве, холодная и нагая, но по-прежнему величавая и спокойная, и если бы кто-то сейчас увидел ее не в блестящих сталью и хромом больничных декорациях, а на кровати, например, в номере гостиницы, то подумал бы, что она просто спит. На ее поблекшей руке сияло кольцо с крупным бриллиантом цвета шампанского. Камень впитал слепящий свет морга и посверкивал праздничным, живым блеском. Он напоминал о запахе пудры, тяжелых красных кулисах, сиянии сотен пайеток, уложенных идеально поверх твердого белоснежного корсета с китовым усом. Костюмеры затягивали этот корсет на Арине почти каждый вечер – много лет подряд. В нем она сжималась до состояния, когда готова была прыгнуть и пролететь даже сквозь игольное ушко, – и вставала на пуанты, легко и удивленно вытягивая руки вверх, как только что проснувшаяся в незнакомом месте молодая птица.

Именно такой ее и застал в закулисном коридоре Мариинки тогда еще подполковник Александр Соколов, двухметровый и широкий, тщательным образом выбритый, пахнущий дорогими духами – и без сомнений прущий, как крейсер, к своей цели. Балерина сидела на пуфике у стены и еле сдерживала слезы – выбегая со сцены, она подвернула ногу. Соколов подошел и уронил ей на колени тяжелый букет кремовых роз.