Ничего личного

Андрей невесело усмехнулся. Они со Стариком были знакомы уже пятнадцать лет, и все эти годы тот поступал с Андрем как с куском глины, неспешно, но неотвратимо вылепливая из него то, что считал нужным. Он и относился к Андрею как к куску глины – сырому и не очень качественному материалу. Кто же станет интересоваться у глины, чем она хочет стать?..

* * *

…Отца своего Андрюха никогда не видел. Сначала, когда мать почти не пила, она говорила, что отец – летчик-испытатель, погибший при исполнении боевого задания, и шестилетний Андрюха верил ей безоговорочно. Когда ему исполнилось десять, мама уже пила и в редкие моменты просветления называла отца подлюкой, негодяем и желала ему скорейшей смерти, из чего Андрюха сделал вывод, что отец его все-таки жив, а не погиб «при исполнении». Мысль, что у него есть папка, гвоздем засела в мозгу. А к двенадцати годам, когда мама окончательно спилась, желание отыскать отца стало для Андрюхи навязчивой идеей. Ночами, лежа на грязном, дурно пахнущем тюфяке и уставившись воспаленными от бессонницы и сигаретного дыма глазами в потолок, он, горький двоечник, закоренелый хулиган и бич божий, предавался мечтам светлым и радужным, не имеющим абсолютно ничего общего с серой, пахнущей перегаром и блевотиной действительностью.

В этих мечтах отец по-прежнему оставался героем летчиком-испытателем, а не негодяем и подонком. В этих мечтах отец не подозревал об Андрюхином существовании, а когда открывалась правда, прилетал за ним прямо на боевом самолете и забирал с собой в другую, счастливую жизнь. Потом, уже вдвоем с отцом, они уговаривали маму бросить пить. И мама бросала, потому что очень их любила и ради них готова была на что угодно. А потом они жили все вместе, долго и счастливо…

Наверное, директор школы, в которой учился Андрюха, очень удивился бы, узнай вдруг об этих мечтах. И инспектор по делам несовершеннолетних, и главарь местной шпаны Лазарь, и Леночка Колесникова, первая красавица класса, тоже удивились бы. У такого конченого человека, как Андрюха Лиховцев, хулигана, грубияна, прогульщика и потенциального уголовника, просто не могло быть подобных светлых мыслей. Впрочем, о своих мечтах Андрюха никому никогда не рассказывал и предавался им лишь глубокой ночью, когда и директор школы, и инспектор по делам несовершеннолетних, и Лазарь, и Леночка Колесникова, и мама с очередным сожителем крепко спали.

Если не принимать во внимание эту маленькую слабость, Андрюха считал себя человеком солидным и удачливым. В иерархии дворовой шпаны он удерживал почетное четвертое место, что было очень нелегко, учитывая его возраст. Лазарю стукнуло уже семнадцать, а всем его «замам» – по пятнадцать-шестнадцать, и только Андрюха в свои неполных четырнадцать удостоился невиданной чести. Он дрался с отчаянным остервенением, неплохо владел самодельными нунчаками и в бесконечных уличных стычках оказывался незаменимым бойцом. Однажды в особо ожесточенной схватке с пацанами из соседнего района, когда силы оказались неравны и почти все его «братья по оружию» с позором бежали, Андрюхе довелось сражаться плечом к плечу с самим Лазарем.

В той незабываемой стычке оба сильно пострадали. Андрюхе куском арматуры вспороли плечо – рана потом долго болела и даже гноилась, – а Лазарю сломали нос. Тогда им тоже пришлось отступить, но это было достойное отступление, а не трусливое бегство. Именно с того момента Лазарь стал выделять отчаянного салагу. С того момента началось стремительное восхождение Андрюхи по дворовой иерархической лестнице.

Он был бесстрашным, расчетливым и неглупым. Он отчетливо видел свои дальнейшие перспективы. Уличная банда – это всего лишь трамплин. Андрюха не собирался уподобляться Лазарю и становиться хулиганом-переростком. Он знал, что есть и другие пути. Он внимательно присматривался к накачанным, коротко стриженным ребятам в черных кожаных куртках, разъезжающим на иномарках. Сначала он станет одним из них, потом – одним из тех, кто ими руководит. А потом…

Так далеко Андрюха не загадывал. Идти к цели нужно поэтапно, если повезет, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. А пока… пока Андрюха довольствовался четвертым местом в дворовой банде.

Банда промышляла мелким воровством, а Лазарь, помимо всего прочего, приторговывал травкой. У Андрюхи всегда водились карманные деньги, немалые для тринадцатилетнего пацана. Средства, в отличие от своих товарищей, он тратил с умом – собирал, откладывал, а потом покупал что-нибудь на самом деле нужное. Например, одежду.

Нормальной одежды у него, считай, и не было. Выцветшая куртка, из которой он вырос год назад, – на осень и зиму. Старые, латаные-перелатаные брюки, несколько футболок и растянутый вязаный свитер – на весну и лето. Но хуже всего дела обстояли с обувью. Андрюхины ноги росли катастрофически быстро, и почти новые ботинки, которые мама купила ему полгода назад в один из своих редких светлых периодов, теперь немилосердно жали. Поэтому, когда у него появились деньги, Андрюха первым делом купил себе кеды. На что-то более основательное собранной суммы не хватило. Собственно говоря, кеды и определили его будущий стиль. Андрюха решил, что к спортивной обуви нужна соответствующая одежда, и вторым его приобретением стал спортивный костюм. Костюм был дешевый, в жару в нем оказалось душно, в мороз – холодно. Но зато он был новым и очень красивым.

А потом Андрюха прикупил джинсы, несколько футболок и начал копить деньги на кожаную куртку. До осуществления мечты оставалось совсем чуть-чуть, когда его планы спутала Леночка Колесникова, девочка из другого, неведомого Андрюхе мира, мира, где есть папа и мама, где в холодильнике полно еды, а простыни чистые и хрустящие, где тебя все любят и ты всем нужен. За этим волшебным миром Андрюха наблюдал со стороны с презрительной усмешкой и затаенной, упрятанной далеко-далеко завистью. Он убеждал себя, что ему наплевать на всю эту обывательскую ерунду, что он ничуть не хуже чистеньких, прилизанных мальчиков и девочек из другого мира, что его жизнь гораздо интереснее и романтичнее их скучного существования, но в глубине души понимал, что их скучное существование правильнее и естественнее, чем его помоечная романтика. И от этого Андрюха становился еще злее и все дальше – хотя куда уж дальше! – отдалялся от своих благополучных сверстников.

Леночка Колесникова была его тайной любовью. С некоторых пор мечты о ней даже потеснили мечты об отце, но Андрюха трезво оценивал ситуацию и понимал, что у него нет ни единого шанса. Леночкина семья была не просто благополучной, а суперблагополучной. Мама – заведующая ГОРОНО. Отец – директор химкомбината. Поэтому Леночка общалась только с самыми-самыми: самыми умными, самыми красивыми, самыми перспективными. У нее был свой круг друзей, и Андрюхе Лиховцеву путь туда казался заказан. До недавнего времени…

Андрюха хорошо запомнил тот осенний день, когда Леночка отделилась от группы глупо хихикающих подружек и неспешным шагом направилась в его сторону. Он едва удержался от желания оглянуться, посмотреть, не стоит ли за спиной кто-нибудь более удачливый, более достойный Леночкиного внимания.

– Лиховцев, – она улыбнулась ему впервые в жизни. Да что там, она и обратилась к нему впервые!

– Тебе чего? – Получилось грубо. Наверное, от неожиданности.

– Холодно. – Леночка поежилась. – И темно. Проводишь меня до дома?

Андрюха перестал дышать. Даже в самых смелых фантазиях он не заходил так далеко.

– Лиховцев! – Леночка дернула его за рукав куртки. – Лиховцев, ау!

– Чего аукаешь? Мы что, в лесу? – буркнул он и тут же испугался, что теперь-то она точно обидится и уйдет. Но она не обиделась. Даже наоборот, звонко рассмеялась.

– Он, оказывается, и шутить умеет, – сказала, обращаясь то ли к Андрюхе, то ли к своим дурам-подружкам. – Так проводишь или мне кого другого попросить?

И Андрюха понял, что вот сейчас, прямо в эту секунду, жизнь его изменилась раз и навсегда…

…У Леночки Колесниковой было все, о чем только может мечтать тринадцатилетняя девушка. Родители, души не чающие в своем единственном чаде, друзья, во всем с ней солидарные, поклонники, жадно ловящие каждое ее слово, фирменные шмотки, деньги на карманные расходы, сравнимые с зарплатой их классухи, возможность каждое лето выезжать на отдых, и не куда-нибудь, а за границу. Но, несмотря на все это, Леночка чувствовала себя несчастной. Леночку одолевала тоска. У сладкой жизни имелась и обратная сторона, она называлась пресыщением. Леночке вдруг стало скучно и неинтересно жить, захотелось чего-нибудь нового, запретного, чего-нибудь, что всколыхнуло бы ее спокойный, подернутый ряской мир. И, как обычно, Леночкино желание исполнилось почти сразу.

«Что-нибудь новенькое» не заставило себя долго ждать. Оно с независимым видом стояло в десяти метрах от Леночки и вертело в посиневших от холода пальцах пачку дешевых сигарет. Вернее не оно, а он – Андрей Лиховцев, парень из другого, нескучного мира, хулиган, задира и двоечник. Леночка видела его в школе почти каждый день, но никогда не обращала на него внимания. А теперь вот обратила и удивилась.

Высокий, широкоплечий, он выглядел гораздо старше своего возраста. Старше и опытнее. Он смотрел на мир ярко-синими, презрительно сощуренными глазами. У него были длинные девчоночьи ресницы, черные брови и вьющиеся волосы, такие же черные, как брови. И подбородок у него был очень даже ничего, волевой такой подбородок. В общем, если одеть его в приличную одежду, а не в эти убогие тряпки, если аккуратно подстричь и убрать хмурую гримасу, он стал бы настоящим красавчиком. И даже странно, что ни одна из ее подружек до сих пор не заметила, какой он на самом деле – Андрей Лиховцев.

Леночка улыбнулась. Вот оно – ее приключение, нечесаное и дикое. Она возьмет на себя роль дрессировщицы, превратит дворового кота в ласкового котенка. На мгновение Леночка усомнилась, что эта задача ей по силам, но решительно отбросила сомнения и направилась к Лиховцеву. Одного-единственного взгляда хватило, чтобы понять – Лиховцев пойдет за ней куда угодно и сделает для нее что угодно. Любая женщина в состоянии почувствовать такие вещи, а Леночка была стопроцентной женщиной.

Ее приключение стремительно набирало обороты. Дворовый кот превратился в ласкового котенка даже раньше, чем она предполагала. Злой, непредсказуемый и даже опасный, с ней он становился совершенно ручным и, что немаловажно, не ограничивался словами и пустым обожанием. Он ухаживал красиво, как настоящий мужчина. Он дарил Леночке милые безделушки: шоколадки, плюшевые игрушки и даже цветы. Живые цветы в преддверии зимы – жест, который может позволить себе не всякий взрослый мужчина. Леночка принимала подарки как должное, не озадачиваясь вопросом, где мальчишка из неблагополучной семьи берет деньги. Как всякая уважающая себя красавица, она была уверена, что заслуживает только самого лучшего, а технические детали казались ей неинтересными. По-настоящему Леночку волновало только одно: о приключении не должны узнать родители.

Уже три месяца ей удавалось хранить свою маленькую тайну. На людях они с Лиховцевым вели себя как заправские конспираторы. Никаких контактов, брезгливое равнодушие с ее стороны, молчаливое презрение – с его. Все как и раньше. Даже ближний Леночкин круг ни о чем не догадывался. Подумаешь, однажды принцессе пришла в голову блажь, захотелось, чтобы ее проводил до дома нищий! Блажь прошла, нищему дали от ворот поворот. Вот и все.

О том, что принцесса и нищий тайком встречаются, знала лишь Верка, лучшая Леночкина подруга. Знала, но держала язык за зубами, потому что дорожила Леночкиным особым расположением. Впрочем, как и все остальные…

…Андрюха пересчитал имеющуюся наличность. Результаты не радовали. С мечтой о кожаной куртке он расстался еще пару месяцев назад, когда только начал встречаться с Ленкой. Любовь требовала жертв, и он, не раздумывая, шел на жертвы. Вот только деньги закончились. Нужно было срочно что-то предпринять. Проще всего казалось пойти по проторенному пути, но ради Ленки Андрюха твердо решил покончить с темным прошлым. Однако, ступив на праведный путь, столкнулся с неожиданной проблемой. Оказалось, он еще слишком молод, чтобы работать. Никто не желал связываться с четырнадцатилетним юнцом.

Помощь пришла от Шурика, последнего в длинном списке мамкиных ухажеров. Шурик Андрюхе даже нравился. Он не орал на Андрея, не предлагал ему накатить за компанию и даже иногда снисходил до бесед. Во время одной из таких бесед Андрюха и рассказал о своей проблеме.

– Значит, работу хочешь найти, салажонок? – Шурик одним махом опрокинул в себя стопку водки.

– Хочу. – Андрей кивнул. – Но не берут.

– Молодой ты еще, не знаешь, где искать. – Шурик подцепил вилкой маринованный огурчик.

– Работать он надумал. В дневнике одни двойки, а он работать! – Мамка вдруг очнулась от пьяной дремы, посмотрела мутным взглядом.

– А ну, женщина, цыц! – прикрикнул на нее Шурик. – Малец твой настоящим мужиком растет, не о выпивке, как мы с тобой, думает, а о хлебе насущном. – Он плеснул себе еще водки, задумчиво поскреб подбородок.

– Мне налей, – попросила мамка.

– Тебе хватит, – отрезал Шурик и отодвинул бутылку.

– У, ирод! Любимой женщине беленькой пожалел!

Андрюха в бессилии сжал кулаки. Он любил свою маму, несмотря ни на что, но иногда ему хотелось, чтобы у него вообще не было матери. Такие страшные мысли пугали, заставляли чувствовать себя последним подонком, но он ничего не мог с собой поделать.

– Я не беленькой пожалел, я тебя, дура, пожалел, – ласково сказал Шурик. – Давай-ка тебя спать уложу. – Он выбрался из-за стола, подхватил вяло сопротивляющуюся маму за подмышки и потащил в спальню.

Андрюха обвел взглядом крошечную замызганную кухню. Голое, несколько лет не мытое окно, облупившиеся стены, вытертый до дыр линолеум, подслеповатая лампа под потолком. Из мебели – покрытая коркой грязи плита, ржавая мойка, полка для посуды, колченогий стол и три табурета. По столу, заставленному грязными тарелками, рюмками и пустыми консервными банками, деловито прохаживался таракан. Андрея замутило. Внезапно нахлынувшее отвращение к себе, к миру, в котором ему приходится существовать, было так велико, что он чуть не расплакался. Никогда! Никогда он не станет жить в таких скотских условиях! У него появится много денег, новая квартира с огромной-преогромной кухней. У него будет все, чего он пожелает!

– Ишь, совсем оборзел рыжий! – Вернувшийся в кухню Шурик с видом энтомолога-любителя посмотрел на таракана. – Сейчас я тебя, родной… – Он прицелился и хлопнул здоровенной ручищей по столу. Задребезжала посуда. Андрюху передернуло, а Шурик вытер ладонь о штаны и добродушно усмехнулся.

– Не люблю, когда борзеют. Ночью пусть ползают, где захотят, а при свете дня я тут хозяин. Правильно?

Андрюха молча кивнул.

– Теперь давай поговорим о работе. – Шурик потянулся за бутылкой. – Я тебе помогу…

Слово свое Шурик сдержал. И на следующий день, вернее, следующей ночью, у Андрюхи появилась работа, не очень легальная и очень тяжелая, зато приносящая реальные деньги.

Шурик работал бригадиром грузчиков на городском рынке. Мужики в его бригаде были неплохие, но неравнодушные к выпивке. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не ушел в запой.

– Значицца так, ты, Андрюха, парень крепкий, должен справиться, – инструктировал Шурик. – Будешь на подхвате, если кто не придет. Расплачиваться с тобой станет тот, чью задницу ты прикроешь. Не переживай, обмана и несправедливости я не потерплю. Расчет наличными, никаких бумаг. Кто спросит, сколько тебе лет, говори, стукнуло шестнадцать. Выглядишь ты старше своего возраста, не придерутся.

И Андрей взялся за работу. Под насмешливыми взглядами грузчиков лихо вскидывал на спину двадцатикилограммовые мешки с сахаром, таскал ящики с консервами и тощими куриными тушками. Старался.

Шурик подошел к нему во время первого перекура и одобрительно похлопал по плечу.

– А ты, салажонок, молодец! Не из хлипкого десятка.

Андрюха благодарно кивнул и глубоко, по-взрослому, затянулся сигаретой.

– Только ты смотри, жилы-то не рви, – посоветовал Шурик. – Это сначала легко кажется, а потом спину разогнуть не сможешь.

Андрюха снова кивнул и сплюнул себе под ноги.

– Так ты меня понял? – переспросил Шурик. – Не рвись. Там, где одному тяжко, зови меня. Подсоблю.

– Спасибо, дядя Шура. Я все понял.

На самом деле ничего он не понял. Вернее, понял, но слишком поздно. Всю смену Андрюха старался не отстать от остальных, и ему это почти удавалось. В шесть утра Шурик отозвал его в сторонку и сунул в руки измятые, замусоленные купюры и бумажный сверток.

– Держи, салажонок, свой заработок! А это, – он кивнул на сверток, – цыпленок. Отдашь матери, пусть суп сварит.

– Спасибо, дядя Шура! – Андрюха прижал к груди пакет с цыпленком.

– Не за что, заработал. Ну, давай пять! – рукопожатие Шурика было крепким и болезненным. Андрюха невольно поморщился.

– А ну-ка дай глянуть! – Шурик перехватил его запястье и нахмурился, увидев покрытую кровавыми мозолями ладонь. – Я ж тебя предупреждал, дурья твоя башка! А ты что?

Андрюха пожал плечами. Мозоли – это ведь такая ерунда!

– Значицца, так, завтра на работу не выходишь.

– Но, дядя Шура!

– Никаких «но»! Я сказал, завтра не выходишь! – рявкнул Шурик. – Марш домой, салажонок!

До дома Андрюха добрался к семи утра и без сил рухнул на свой матрас. Масштабы бедствия он оценил лишь, когда во втором часу дня разлепил глаза. Все тело ныло. Андрюха потянулся – в позвоночнике что-то хрустнуло, и он охнул от острой боли, по-стариковски кряхтя и чертыхаясь, сполз с матраса. Боль из позвоночника тут же перетекла в ноги. Вот тогда-то он и понял, что имел в виду Шурик, когда настоятельно советовал не рвать жилы.

Мамка была на работе, в квартире царила тишина. Андрюха выполз на кухню, бухнул на плиту закопченный чайник и с вялым любопытством посмотрел на кастрюльку, стоящую посреди стола. В кастрюльке обнаружился наваристый куриный бульон – мамка нашла принесенный им трофей и даже сварганила супчик. В животе громко заурчало. Андрюха налил себе бульона, выловил тощую куриную ногу, отломал кусок черствой булки. Через пару минут тарелка опустела, а в животе снова заурчало. Молодой растущий организм требовал добавки, и Андрюха пошел на поводу у своей ненасытной утробы. Вскоре кастрюлька опустела наполовину. Он с наслаждением обглодал крылышко, доел остатки булки. После такого роскошного обеда боль слегка отступила, на ее место пришла сытая расслабленность. Андрюха сгрузил посуду в мойку и побрел в спальню. В школу он сегодня решил не ходить и мысленно поблагодарил Шурика за дарованный выходной.

Больше Андрюха не лихачил, работал старательно, но осмотрительно. Пару недель мышцы продолжали болеть, а потом перестали, наверное, тело привыкло. Гораздо тяжелее физических нагрузок Андрей переносил хроническое недосыпание. Ночная работа, потом несколько часов сна, потом школа – будь она неладна! – потом короткое свидание с Ленкой и снова работа.

Андрюха терпел и даже был счастлив. Теперь у него появились реальные деньги, которых хватало не только на маленькие подарки Ленке, но даже на собственные Андрюхины нужды. И мамка перестала ворчать. Она молча забирала принесенные продукты, готовила из них нехитрые обеды и, будучи в хорошем расположении духа, даже иногда хвалила сына за хозяйственность. Андрюха чувствовал себя настоящим мужиком – добытчиком и защитником. Наконец-то судьба ему улыбнулась! Сбылись почти все его мечты. У него есть настоящая мужская работа, заработанные собственным трудом деньги, Ленка…

При мысли о Ленке в животе у Андрюхи делалось горячо и радостно. Самая красивая девочка в школе – да что там, в городе! – не считает зазорным встречаться с ним! Тот факт, что встречаются они тайком, Андрей старательно игнорировал. Ленка любит его. Она ему так и сказала: «Люблю тебя, Лиховцев!» Это было как раз вчера, когда они прятались от февральского мороза в подъезде, ели пирожки с повидлом и целовались.

Андрюха впервые поцеловал Ленку совсем недавно, всего каких-то четыре дня назад. Робкий целомудренный поцелуй Леночка приняла благосклонно, и он решился – или пан, или пропал! – и поцеловал ее по-настоящему, по-мужски. Целоваться его научили дворовые девчонки, ушлые и безбашенные. Они научили его не только целоваться, но и многому другому. Но это «другое», совсем уж взрослое, никаким боком не касалось его Ленки. Дворовые девчонки – это одно, а Ленка – совсем другое.

Они шли, обнявшись, по безлюдной, плохо освещенной аллее. Они специально выбрали этот путь, потому что шансы встретить здесь знакомых были ничтожно малы. Они могли расслабиться и не бояться, что их застукают. Они могли наслаждаться тихим зимним вечером, и легким морозцем, и пляшущими в тусклом свете фонарей снежинками, и многозначительным молчанием.

Аллея заканчивалась. Еще метров пятьдесят – и она упрется в хорошо освещенную улицу. Тогда им придется расстаться. Точнее, не совсем расстаться, но идти порознь, делая вид, что они незнакомы. Ленка – впереди, Андрюха – сзади, на таком расстоянии, чтобы не потерять ее из виду и в то же время не вызвать ненужных подозрений.

– …Оба-на! Кто к нам идет?! – Три черные фигуры выросли точно из-под земли. – Привет, Лихой! – Одна из фигур шагнула вперед, под оранжевый свет одинокого фонаря.

Леночка вздрогнула, вцепилась в Андрюхину руку, а сам он скрипнул зубами от досады.

О чем же он думал?! Какой черт понес его на чужую территорию, да еще с девушкой! Двоих, по-прежнему остававшихся в темноте, он не разглядел толком, зато говорившего узнал мгновенно. Да и кто из дворовой шпаны не знал Дему, главаря самой большой и самой опасной уличной банды?!

Дему знали все! Знали и боялись. Он был настоящим отморозком, одинаково жестоким как с чужими, так и со своими. Ходили слухи, что он искалечил одного парня просто за то, что тот оказался недостаточно расторопен, когда Деме вздумалось прикурить, опоздал с зажигалкой. В эти слухи Андрюха верил. Дема мог избить человека даже за гораздо меньшую провинность. Для этого у него имелся идеальный баланс между крепкими, тренированными в подвальной «качалке» мышцами и микроскопическим мозгом. Баланс этот был подкреплен звериной злостью и солидной коллекцией колюще-режущих предметов, с которой Дема никогда не расставался.

– Давно хотел с тобой встретиться, Лихой! – Дема недобро улыбнулся. Его дружки гнусно захихикали.

Андрюхино сердце испуганно екнуло, волосы на загривке встали дыбом. Дурное предчувствие стремительно перерастало в уверенность. Влип… Силы неравны. Их трое, он один. Нет, не один, а с Ленкой, но это еще хуже. Без Ленки он не стал бы рисковать и ввязываться в драку, а просто сделал бы ноги. Андрюха был смелым, но не безрассудным. Но с ним Ленка, и с ней далеко не убежишь. Это во-первых. С Ленкой он должен вести себя как настоящий мужик. Это во-вторых.

– Ну че, Лихой, побазарим? – Дема сделал шаг, в его правой руке что-то блеснуло.

Ленка взвизгнула и спряталась за Андрюхину спину.

– Спокойно, – сказал он, сам до конца не понимая, кому адресовано это «спокойно»: поигрывающем «пером» Деме, насмерть перепуганной Ленке или себе самому.

Нунчаки и нож остались дома. Кто же ходит на свидание с нунчаками! В его распоряжении было только одно оружие – массивный перстень в виде стального черепа, предмет особой гордости Андрея. С большой натяжкой перстень мог сойти за кастет. Конечно, до настоящего кастета с его свинцовой тяжестью перстню было далеко, но за неимением лучшего…

– Давай побазарим! – Андрюха шагнул навстречу Деме. – Только ее, – кивнул он в сторону Ленки, – отпустите. Ей о наших делах знать необязательно. Она вообще посторонний человек.

– А раз посторонний человек, – осклабился Дема, – так и не сильно расстроится, когда мы будем из тебя отбивную делать.

За спиной Демы заржали его дружки. За спиной Андрюхи сдавленно пискнула Ленка.

– Лен, слышишь? – прошептал он, не оборачиваясь. – Ты беги… прямо сейчас. Слышишь?..

Глупая Ленка даже не думала бежать. Она мертвой хваткой вцепилась в Андрюхину куртку, повисла, сковывая движения. А Дема с дружками приближались. Еще пару секунд – и будет поздно…

– Беги! – заорал Андрюха и оттолкнул от себя Ленку. – Беги, дура!

Она наконец очнулась, тоненько закричала и только потом, потеряв несколько бесценных мгновений, бросилась бежать.

Конечно, она не успела. Две черные тени, огибая заметавшегося Андрюху, помчались следом. Ленка бежала, как молодой козленок, высоко вскидывая острые коленки, по щиколотки утопая в зыбком февральском снегу. «Успеет – не успеет» – стучало в висках.

Она не успела… Одна из теней прыгнула вперед, и Ленка под тяжестью навалившегося на нее тела рухнула на землю. Тени радостно заржали. Их хохот почти заглушил крик боли и отчаяния. Кричали оба: и Ленка, уткнувшаяся лицом в снег, и бегущий к ней Андрюха.