Бэкап

Алексей Кунин

БЭКАП

1

– Интересно, кто тренировал этих бойскаутов? Накадзава-сан, вы не знаете?

– Откуда мне знать? В отличие от вас, я не имею отношения ни к полиции, ни к армии. И нисколько об этом не жалею. Я еще раз взываю к вашему благоразумию…

– К моему благоразумию? Как вы там меня называли? Грязный наемник, у которого руки по локоть в крови? Я не ошибся?

– Признаю, это было глупо и неосторожно с моей стороны, но я был в несколько…взвинченном состоянии. Прошу меня понять.

– Отлично вас понимаю, иси[1].

Я крутанулся в кресле, взглянул на японца и бельгийку, мимолетно убедившись, что наручники все так же надежно сковывают запястья заложников с подлокотниками кресел, и вернулся к камерам слежения. На центральном мониторе как раз можно было наблюдать, как десяток расплывчатых силуэтов скользит между деревьев парка к одному из боковых входов в корпус «E»: в нем размещалась силовая установка, питающая весь комплекс.

Вот ведь материал нынче негодный пошел. Думают, если упаковались в «Голиафы», последнюю разработку «Japan armored systems», включили «хамелеоны», то теперь им и сам черт не брат. Нет, двигались они правильно, двойками, расчетливо страхуя друг друга, используя особенности ландшафта, явно созданного поклонником фэн-шуй. Я усмехнулся пришедшей на ум мысли: можно ли сказать, что парни передвигаются гармонично? Но, как бы там ни было, самоуверенность в этой работе всегда опасна.

Что бы их командиру не убедиться, что комплекс «Церебрума» оснащен несколько лучшим оборудованием, чем какой-нибудь банк или торговый центр? И в это «несколько лучше» входят не только «Циклопы», воспроизводящие сейчас на экране температурные контуры фигур штурмовиков. Да, конечно, можно сделать скидку на то, что им не сказали, кто именно захватил комплекс. Подумаешь, старик миллиардер, божий одуванчик, одной ногой стоящий в могиле, внезапно сбрендивший и угрожающий жизни персонала – плевое дело для ребят из токийского SATа[2].

Дождавшись, пока первая двойка доберется до точки, изумрудно подмигивавшей на экране, я взял стилус и прошелся лазерным лучом по плывущим в воздухе символам, запуская наскоро составленный, вместо беззубого местного, пакет защитных кодонов. Первый сюрприз, стандартный «Райдзин», окативший штурмующих фонтаном нехитрой, но эффективной смеси химикатов, нейтрализовал «хамелеоны», но большого впечатления не произвел: бойцы лишь ускорили бег, пытаясь добраться до входа в здание.

Не погасили их порыв и пара установок «Роя», осыпавших стремительно приближающиеся фигуры градом светошумовых гранат: безгильзовые Heckler`ы, оснащенные системами интеллектуального наведения, сработали безупречно, уничтожая снаряды еще в воздухе. Нейропарализаторы «Горгон», клейкие арамидные сети «Ретиариев» также не стали для штурмовиков непреодолимым препятствием. Один за другим, словно на полигоне, атакующие справлялись с остальными задачками боевых программ, пробиваясь ко входу в здание. Со стороны сцена штурма наверняка выглядела весьма эффектно и драматично, приводя в экстаз новостные каналы, особенно когда в дело вступили «Смауги», разогнав ранние городские сумерки огненными струями.

Несмотря на стандартные кодоны, применявшиеся службой безопасности, «Церебрум» имел гораздо более высокий уровень защиты, чем мог себе представить сторонний наблюдатель. Потратив больше часа на изучение систем допуска, вооружений и оборудования, ответственных за охрану, я пришел к выводу, что комплекс защищен, пожалуй, на уровне «тяжеловесов» вроде Форт-Нокса, Пентагона или резиденции Ким Чен Сена, так что в случае необходимости можно было потягаться в огневой мощи с целой бригадой СБР[3]. Впрочем, корпорация с годовым оборотом в пол триллиона старых, дореформенных долларов, вполне могла позволить себе самое лучшее.

Сейчас, правда, столь сложных задач решать не требовалось, так что пускать в ход против SATа тяжелые игрушки, оставившие бы от нападавших только горстку пепла, в мои планы не входило. Но быстрое продвижение спецназа к цели тоже не годилось, так что я запустил следующий защитный пакет.

Пять цветочных клумб, засаженных химавари – японским подсолнечником, скользнули в сторону, открывая небольшие бункера, и на волю вырвались пять сфер, размером с гимнастический мяч. Докатившись до выбранных управляющим интелом позиций, они трансформировались в «Иглозубов» – пехотных дронов, разработанных Харьковским заводом перспективных вооружений и состоявших на вооружении армий десятка стран. Ощетинившись унифицированными 20-мм «кочевниками» с электроприводом, и миниракетницами, дроны обрушили на нападавших настоящий огненный шквал, заставив тех залечь. Потерь спецназ не понес, прежде всего, благодаря мне – я выставил в настройках дронов беспокоящий огонь, не сопряженный с поражением целей – но двигаться дальше не мог, теряя темп атаки.

Впрочем, командующий штурмом размышлял недолго и через пару минут за спинами залегших бойцов замаячило полдюжины «Единорогов» – беспилотных боевых платформ, оснащенных управляемыми противотанковыми ракетами. Две из из них были сразу же подбиты – атаковать механизированные цели дронам не возбранялось – но оставшиеся начали накрывать позиции «Иглозубов», маневрируя между деревьев. Одновременно камеры наблюдения зафиксировали еще одну группу спецназа, зашедшую с тыльной стороны корпуса. Становилось горячо и я уже подумывал о применении тяжелого вооружения, но тут обнадеживающе замигал огонек на экране интела.

Все выглядевшие со стороны столь эффектно взрывы, вспышки и метавшиеся туда-сюда в кажущемся хаосе лазерные лучи были лишь ширмой. Главный удар, как всегда, был нанесен беззвучно и внешне незаметно. Пока вычислительные мощности интелвирта, расположенного в Токийском центре антитеррора и управлявшего всей начинкой «Голиафов», были заняты решением задачи по преодолению защитных систем «Церебрума» без потерь в личном составе, несколько запущенных мной программ, подобно червям, рыли норки в его позитронных мозгах. Наконец, достигнув цели и перехватив управление, цифровые лазутчики отдали приказ об аварийном отключении энергопитания костюмов.

Одновременно с этим через графеновые ленты, составлявшие основу экзоскелетов, был пропущен точно дозированный электроразряд, повлекший за собой то, что конструкторы «Голиафов» называли «последний шанс». Реагируя на пробежавшие по ней электроны, словно паук на колебания сети, кристаллическая структура чудо-материала, доработанного в лабораториях «JAS», перестроилась, потеряв гибкость, но взамен приобретя алмазную прочность. Теперь находившийся внутри «Голиафа» человек не мог пошевелить и пальцем, однако сам костюм смог бы выдержать падение с высоты десятиэтажного дома или прямое попадание противотанковой ракеты.

И вот уже вместо десятка бегущих фигур на разном расстоянии от здания расположились, в причудливых позах, статуи нападавших. Да уж, «море волнуется раз, море волнуется два…»[4]

Покончив со спецназом, шпионы занялись «Единорогами». Автономных источников питания силовые установки платформ не имели. Снабжение углеводородом XXI века – электроэнергией, обеспечивалось дистанционно, с зависшего в километре над комплексом беспилотника. Установленный на его борту лазер испускал импульсные когерентные пучки света, поглощаемые приемными устройствами платформ, превращая их в энергию. Подчиняясь командам виртуальных диверсантов, перехватившим управление интелом, беспилотник отключил лазерную установку и взял курс на базу. Через секунду все «Единороги» замерли там, где стояли.

Удовлетворенный результатом, я откинулся на спинку кресла и пробежался взглядом по мониторам камер наружного наблюдения. Между застывших метрах в пятистах от парка бронированных машин оживленно бегали и суетились полицейские: внешний периметр оцепления безуспешно пытались прорвать толпы журналистов. Неудачный штурм наверняка должен был произвести впечатление на местных шерифов, так что ждать, судя по всему, предстояло недолго.

В унисон с моими мыслями на одном из экранов вспыхнул красный ромб входящего вызова и в развернувшемся на мониторе изображении возникла голова Ясунари Есимото, с которым мы расстались меньше двух часов назад. Выглядел переговорщик подавленным, совсем не как следует самураю, скрывающему эмоции. Морщинистый лоб, несмотря на вечернюю прохладу, покрывали капли пота.

– Konbanwa[5] еще раз, Ясунари-сан, – приветствовал я японца. – Сдается, ваши коллеги были чересчур оптимистичны, обещая доставить вам сумасшедшего гайдзина[6] в кратчайшие сроки, – почти процитировал я отрывок из последнего разговора шефа токийского управления полиции с Есимото.

– Рыкоф-сан, примите мои уверения в том, что я никоим образом не причастен к этим безответственным действиям, – с видимым смущением заговорил японец. – Я убеждал генерального инспектора не торопить события, но он настоял на своем. Уверяю вас, он бы никогда не осмелился отдать приказ о штурме, если бы мы обладали более детальной информацией.

– А, то есть вы считаете, что имя Ангольский палач сказало ему несколько больше, чем мистер Рыкоф, старый выживший из ума миллиардер? – усмехнулся я. По лицу японца пробежала тень гримасы, но присутствия духа он не потерял, лишь почтительно кивнув на мои слова.

– Примите мои уверения в том, что сейчас мы в полной мере осознаем, с кем имеем дело, Рыкоф-сан, – склонил он голову. – Давайте попытаемся начать сначала. Назовите еще раз требования, которые могли бы вас удовлетворить без ущерба интересам корпорации «Церебрум», администрации Токио и находящимся внутри комплекса людям.

– Мои требования, безусловно, записаны вами еще во время нашего первого разговора, – ответил я, – но если вы так просите, я могу повторить. Итак, я требую публичных гарантий от совета директоров корпорации в безвозмездном проведении повторной операции, согласно заключенного контракта. Вместо гарантий я могу обойтись решением Верховного суда Японии, обязывающем «Церебрум» провести бесплатно операцию в удовлетворяющие меня сроки. Все детали реализации этих требований вы можете обсудить с моими адвокатами, они уже вылетели из Нью-Йорка. Если мои условия не будут выполнены в течение двадцати четырех часов, я начну уничтожать заложников, а затем и инфраструктуру комплекса. Ах, да, и еще можете сообщить вашему руководству, что уровень защиты комплекса мной лично оценивается в три девятки. Говорю вам на тот случай, если шишки из корпорации не сочли необходимым делиться с вами подобной информацией. Надеюсь, вам не надо разъяснять, каких усилий будет стоить токийским силам правопорядка захват комплекса такого уровня? И какие негативные последствия возможны для близлежащих городских кварталов?

– Я немедленно передам ваши требования в соответствующие инстанции, – закивал японец. – Также я уполномочен вас заверить, что попыток штурма со стороны полиции больше будет: только что из офиса премьер-министра получена соответствующая директива.

Я удовлетворенно ухмыльнулся. Судя по всему, ребята из «Ross, Litt Specter» уже начали отрабатывать свои астрономические гонорары.

– Однако, со своей стороны, – продолжил японец, – нам необходима уверенность в том, что вы удержитесь от каких-либо неосторожных действий, которые могли бы привести к печальным последствиям…

– В этом можете быть уверены, – прервал я его. – Я ведь уже говорил: я не террорист и не смертник, о чем вам отлично известно, хоть и имею некоторое отношение к… силовым конфликтам. Все, чего я хочу – это надлежащее исполнение контракта со стороны «Церебрума». Я бы мог сейчас выйти отсюда и заняться судебными разбирательствами, но боюсь, у меня нет лишних пяти лет на все связанные с этим крючкотворства. Так что в интересах всех сторон – разрешить текущий конфликт в сжатые сроки.

– Да, я понимаю, – вздохнул японец и позволил себе утереть салфеткой лоб. – Но, все же, возможно, вы хотя бы позволите покинуть комплекс части персонала? К примеру, женщинам и…

– Ясунари-сан, – снова перебил я его, поморщившись. – Мне известна ваша репутация переговорщика, но со мной лучше в эти игры не играть. К тому же, как мне кажется, мы уже пришли к выводу, что нынешняя ситуация отличается от тех, с которыми вы обычно сталкиваетесь. Работники лабораторий, как поведал мне лично иси Накадзава, – я бросил взгляд на сжавшегося в кресле ученого, – часто задерживаются на рабочих местах допоздна и ночуют в комнатах отдыха, так что прекрасно могут провести сутки в изоляции в лабораторных помещениях. Искренне надеюсь, что более времени и не понадобится.

– Кхм, кхм, – откашлялся японец, видимо, перебирая в голове варианты, способные сподвигнуть меня на освобождение персонала. Не найдя таковых, он снова посмотрел в экран.

– Что ж, Рыкоф-сан, я вас понял и также, как и вы, надеюсь, что ваш конфликт с корпорацией будет улажен в кратчайшие сроки. Если вам вдруг что-либо понадобится, может в любой момент связываться со мной. Oyasumi nasai[7].

– Oyasumi, – отозвался я, ткнул стилусом в точку возле уха японца и изображение свернулось в точку, прервав связь.

2

Итак, задача-минимум выполнена: по меньшей мере в течение суток можно быть относительно уверенным в том, что столичные вояки меня не побеспокоят. Бдительность, конечно, ослаблять не будем – я запустил «Аргус», пакет кодонов, обеспечивающих неусыпный надзор за внешним периметром парка – но теперь хотя бы можно вплотную заняться насущными проблемами. Покончив с настройкой защитных систем я встал из кресла и обернулся к своим невольным пленникам.

– Ну вот, Накадзава-сан. – Я прошелся по комнате и остановился возле стола. – Видите, все не так страшно, как вам казалось. Надеюсь, ваше руководство проявит благоразумие и доставленные мной временные неудобства скоро закончатся. Вам что-нибудь нужно? Может, хотите пить?

– Спасибо. – Страх в глазах ученого если и не исчез, то значительно уменьшился. – Не отказался бы от стакана сока. Позволю себе повториться: я совсем не уверен, что совет директоров пойдет вам навстречу. Сто миллиардов – не та сумма, с которой легко расстаются.

– Десять миллиардов, – поправил я его, освобождая одну руку, чтобы он мог взять со стола поставленный мной стакан. – Впрочем, я вас понимаю, от старых привычек трудно отказываться: уж пять лет прошло, а нет-нет и скажешь сто долларов вместо десять амеро или Линкольн вместо Вилья.

– Десять или сто, – пожал тот плечом, – главное, что это – очень много. Годовой бюджет корпораций уровня «General Tesla» или «Orange». Хотя, кому я это говорю: вы-то в этой сфере куда как больше меня разбираетесь.

– Разбираюсь, – кивнул я. – И допускаю, что ваш совет не захочет идти навстречу. Поэтому и включил в список требований возможность разрешения нашего спора Верховным судом. Конечно, при обычной процедуре до него дело бы дошло дай бог лет через пять, но уверен, что сложившиеся чрезвычайные обстоятельства и мои адвокаты сумеют обосновать необходимость срочного рассмотрения спора. Ну, а если уж ситуация зайдет в тупик, то… – я в свою очередь пожал плечами, – будем оптимистами и надеяться, что до этого не дойдет.

– А вы, Амели, – обратился я к девушке. – Тоже хотите пить?

– Не отказалась бы. – Она смотрела на меня все с тем же поражающим спокойствием, что и при нашей внезапной встрече сегодняшним утром. – Только перед этим хотела бы избавиться от несколько иной…проблемы.

– Ах, да, понимаю, – кивнул я и наклонился, чтобы снять с нее наручники, когда на меня накатило. Виски заломило, под веки словно сыпанули песка, в бок будто воткнули спицу, желудок сжался мячом для гольфа. Меня бросило в пот и сразу же холодный озноб пробежал по спине.

– …у вас приступ, – издалека, как сквозь вату, донесся голос ученого. Будто я сам не знаю. Медленно, словно шагая по зыбучему песку, я двинулся к столу, на котором лежало несколько разноцветных упаковок и стоял стакан с водой. Воистину, дьявол кроется в мелочах. Я должен был принять свой обычный набор еще десять минут назад, но порция эндорфинов после удачной нейтрализации штурма затуманила мозг. Наконец, я дошагал до стола, мучительно вспоминая, успел я отстегнуть наручники девушки или нет. Но мысль повернуть голову, чтобы разрешить внутренний спор, представлялась более болезненной. Трясущимися руками, ломая хрупкий пластик оберток, я выдавил на стол десяток капсул, собрал их в ладонь и, с трудом закинув эти фармацевтические пули в рот, запил водой.

Боль потихоньку отступала, сознание прояснялось и первым делом я оглянулся. Переживания были напрасными: запястья девушки все также надежно фиксировали наручники. Она смотрела на меня взглядом, в котором плескался коктейль из любопытства, ожидания, капельки сочувствия. Нет, определенно ее стоит напугать, чтобы увидеть страх в этих красивых темных, словно спелая черешня, глазах. Но сначала закончим дело.

Уже почти без боли я взял со стола пневмошприц, поднес к шее, нажал на донышко. Негромкий пшик и резкий холодный укол подтвердили успешное завершение операции по очередному спасению моего бренного тела. Шумно дыша, отходя от приступа, я опустился в кресло и посмотрел на своих пленников. Только сейчас ощутил, что рубашка вся мокрая от пота.

– Вы нас напугали, мистер Рыкоф, – спокойным голосом, без тени страха, сказала Амели. – Обычно мы рекомендуем нашим пациентам включать в интелфонах функцию напоминания о необходимости приема лекарств.

– Последние три года эту функцию выполняет мой секретарь, – утирая лоб, сообщил я. – В девяносто три года, знаете ли, трудно доверять бездушной машинке.

Мы сидели каждый в своем кресле, смотрели друг на друга и с трудом верилось, что только сутки назад передо мной лежал новый мир, плод шестилетних усилий, который надо было лишь сорвать и вкусить его сладость. А сейчас мне, как в плохом боевике, сцепив зубы приходится бороться против тех, кто решил вырвать его прямо изо рта.

Как же я позволил этому случиться?…

3

– Итак, как прошла неделя?

– Честно говоря, не очень. Снова те же сны.

– Луанда?

– Луанда. Сан-Кристобаль. Хайберский перевал. Везде, где убивал я и где могли убить меня. Особенно часто почему-то снится одна девушка, анголка. Ее убили свои же, мятежники: считали, что она работает на гонконгцев. По-моему, у нее не осталось ни одной целой кости. И они вырезали ей глаза.

– Принимали лекарства, которые я прописала?

Я посмотрел на Оливию, размышляя, говорить ли правду. Затем решил, что если обманывать личного психотерапевта, то какой тогда вообще в нём толк.

– Нет, – наконец покачал я головой. – Я чувствую себя после них как зомби: передвигаюсь, словно с ватой в ушах, в голове туман. Это плохо сказывается на работе.

– Хорошо, я выпишу новый рецепт, – кивнула Оливия. – А какое чувство преобладает в ваших снах? Страх, тревога, может быть, апатия или беспричинное отчаяние?

– Скорее, тревога, – сказал я. – Мне все время кажется, что я куда-то опоздал и из-за этого могут пострадать люди. Близкие мне люди. Кажется, что я чего-то не успел. Что-то важное для меня. А когда почти уже понимаю, что именно, то просыпаюсь.

Задумчиво покивав, Оливия спросила.

– Вы подумали над вопросом, который я задала на прошлой неделе?

– Верю ли я в бога? Нет. В смысле, подумал и мой ответ – нет.

– Ваш ответ звучит весьма уверенно. Почему же вы не озвучили его в прошлый раз?

– Ну, вы же сказали, чтобы я подумал и ответил на следующем сеансе, – слабо улыбнулся я.

– Хорошо, – Оливия сделала пометку в блокноте. – То есть, вы отрицаете возможность посмертного существования? Вы это каким-то образом обосновываете для себя или просто верите?

– Знаете, – начал я, – отец мне в детстве рассказывал, что в Советском союзе – это страна, в которой я родился и провел детство – в удостоверении личности была так называемая «пятая графа», в которой указывалась национальность. В армии США, как потом оказалось, тоже существовала своя пятая графа, только она выбивалась на армейских жетонах и отмечалось в ней вероисповедание солдата. Никогда не мог понять, зачем рядом с личными данными и группой крови надо указывать, к какой религии ты относишься. Разве что это полезно мусульманам: вы знаете, что Аллах велит хоронить их в день смерти до захода солнца? В армии я не раз задавался вопросом: если бы я назвался поклонником Одина, меня бы сожгли в погребальной ладье в случае смерти?

– И на вашем жетоне, наверное, значилось «атеист»? – предположила Оливия.

– Да.

– Это, конечно, интересно, но вы так и не ответили на мой вопрос.

– Я обосновываю это очень просто, – улыбнулся я. – В своей жизни я видел больше убитых, чем крупиц кофе в этой банке, – кивнул я на стоявшую в шкафу за спиной Оливии банку молотого «Kimbo Premium». – И никто из них мне с того света даже весточки не прислал. Хоть бы завалящий призрак – так нет же.

– Понятно, – наморщила она переносицу. – Но вы ведь участвовали в боях. Неужели вас никогда не посещало чувство, что вас способно спасти только обращение к какому-то высшему всесильному существу?

– Нет, – покачал я задумчиво головой. – Даже в Афганистане или Ираке, сидя в укрытии под перекрестным огнем – а знали бы вы, как противно завывают минометные снаряды – я чаще думал о том, что сегодня приготовила на ужин отцу мама, или какого размера прелести у раздатчицы из солдатской столовой. Когда после Луанды мне удалили селезенку и часть желудка, я думал не о каком-то абстрактном боге, а о мастерстве профессора Соболева, вырастившего новые из моих же клеток. Честно говоря, больше всего меня тогда интересовало не прощение грехов, а технология изготовления искусственных органов. А впоследствии я волновался из-за того, что, как оказалось, современная медицина не может обеспечить их стопроцентное приживление. Являюсь ли я рабом божьим – это еще вопрос, а вот рабом фармакологии, с тех пор – однозначно.

Оливия, поразмышляв, кивнула и задала новый вопрос.

– Скажите, я знаю, что в 2036-м вы, к сожалению, потеряли жену и двоих детей. Почему вы не женились повторно?

– Сложный вопрос, – пожал я плечами. – Скорее всего, не хотел, даже теоретически, еще раз пройти через то, что довелось испытать в тот год. Вероника и близнецы…они были моей жизнью. Наверно тогда от каких-нибудь крайностей меня спасла только работа. А когда я немного отошел, то решил, что лучшим выходом будет никогда и никого не пускать так глубоко в сердце. Так что с тех пор и до 2054-го я довольствовался ни к чему не обязывающими кратковременными связями.

Блеснуло ли во взгляде Оливии, когда она услышала год, когда я потерял интерес к противоположному полу – все-таки почтенные семьдесят четыре – уважение или мне только показалось? Впрочем, какое это имеет сейчас значение?

– А дети вне брака? – спросила она.

– Исключено, – я решительно рубанул рукой в воздухе.

– Тогда вы не могли не задумываться о том, для кого создали такую громадную компанию, я бы даже сказала – империю, – предположила Оливия.

– Задумывался, – нехотя ответил я и, не дожидаясь нового вопроса, продолжил. – Вообще-то, если между нами, я размышляю над вариантом создания собственного клона с последующим усыновлением и передачей компании по наследству.

– Вот как, – подняла та брови и даже ее раскосые глаза, казалось, сделались больше. – Но ведь клонирование человека, если я правильно помню…

– Запрещено десятком конвенций, – закончил я за нее. – Но вы ведь сами упомянули про империю. Я вам даже больше скажу, – вошел я во вкус, – я подумываю о включении в завещание пункта, обязывающего передавать все права на «Military and tactical Resources Inc» каждые пятьдесят лет новому клону. Тогда можно будет сказать, что я воистину обрел бессмертие и мои точные генетические копии будут продолжать благородное дело по уничтожению себе подобных. Я посчитал, что половины моего состояния должно хватить, чтобы доказать его действительность в любом суде. Как вам? – торжествующе посмотрел я на нее.

Та неопределенно пожала плечами, черкая в блокноте.

– Так что вы скажете? – спросил я. – В чем мои проблемы? Как мне избавиться от этих снов?

– В общем-то, Питер, – сказала Оливия после недолгого молчания, – ваша проблема, учитывая возраст, довольно банальна. – Она сделала паузу. – У вас – средней тяжести танатофобия. С этим вполне можно работать и я…

– Танатофобия – боязнь смерти? – уточнил я свои знания древнегреческого.

– Да.

– Помилуйте, – усмехнулся я. – Каждый знает, что рано или поздно умрет. И я – не исключение. Но чего тут бояться?

– Именно так вы и думаете в обычном состоянии, – удовлетворенно кивнула Оливия. – Когда бодрствуете. А во время сна ваш подспудный страх освобождается: отсюда и та самая неясная тревога, боязнь куда-то не успеть и страх за близких вам людей. Вы только не волнуйтесь. В вашем возрасте – это вполне распространенное явление. Восемьдесят семь лет – даже в наше время не шутка.