Предания о самураях

Переправившись через реку, разбойники приблизились к постоялому двору покойного Сикароку. На этот раз все обстояло совсем по-другому. Окрестности ярко освещались, но снова нельзя было заметить ни малейшего признака жизни. Зная, что случилось с его братом, Дзиро взирал на все это с дурными предчувствиями. «Ханван не станет использовать ту же самую уловку дважды. Что он мог задумать теперь? Неужели они испугались, покинули постоялый двор и бежали в сторону Огури? Мы их очень скоро догоним». Один из разбойников предложил: «С почтением и уважением предлагаю провести вылазку». Дзиро удивился: «Что это вон там?» – «Вон там, на вершине горы, виднеется небольшой костер. Без сомнения, кому-то подается сигнал». – «Сомневаться не приходится: все это вызывает большую тревогу. Разделитесь на две группы у подножия той вон горы и обойдите ее с обеих сторон. При таком построении противник не сможет зайти к нам со спины». По приказу Дзиро разбойники все так и сделали, но никого обнаружить не смогли. Тут неожиданно у подножия горы появилась фигура буси верхом на коне. Сукэсигэ прокричал: «Так вот, Дзиро, как ты отреагировал на мое распоряжение! Удостоенный прощения, ты пытаешься снова силой навязать мне свою компанию, но тебе вместо милосердия уготовано суровое наказание. Немедленно сдавайся и готовь прошение о помиловании, предоставленном твоему брату Хатиро». На такое мягкое предложение Дзиро промычал в ответ следующее: «Ага! Ты встретил моего брата вероломством и медоточивыми речами, а не оружием в честной схватке лицом к лицу. Теперь настало время показать, что братья Казама не хуже любого самурая, произведенного на свет в городе Камакуре». Алебарда в его руках завертелась, как крылья ветряной мельницы, и разбойник бросился на Сукэсигэ. Парируя удар, Сукэсигэ одним движением меча перерубил древко алебарды. Под седлом у Дзиро находился прекрасно обученный боевой конь. В стойлах Сикароку Сукэсигэ удалось обнаружить одного простого жеребчика, но такими были его навыки, что животное и человек выступали единым существом. На ум самоуверенному Дзиро начали приходить недобрые предчувствия. Бросив бесполезное древко алебарды, вожак разбойников вытащил свой меч. Он наносил мощные удары сверху и снизу, справа и слева. Сукэсигэ давал противнику порезвиться, отражая его удары со смехом и подначками. Неожиданно лошадь Дзиро оступилась. Сёдзи приблизился с толстым стволом березы длиной футов двенадцать (без малого 4 метра), вырванным из земли. Пользуясь им как палкой для ходьбы, он одним ударом уложил на землю лошадь вместе с седоком. В мгновение ока главаря разбойников связали, как пойманного на охоте кабана.

Казама Хатиро, услышав шум вооруженной схватки, в спешке объехал гору и выскочил из-за угла как раз в тот момент, чтобы стать свидетелем конфуза своего брата и триумфа победоносного Сёдзи. Последний радостно взревел: «Опять ты приволокся на пирушку без приглашения! Негодяй! На этот раз тебе уж точно не избежать расплаты в силу благожелательности нашего господина!» Казама Хатиро кипел гневом при виде своего брата, поверженного и обмотанного веревками. С громким криком он бросился ему на помощь. А Сёдзи отступил в сторону. Снова здоровяк взялся за дело. С переломанными коленями несчастная его лошадь упала вниз головой на землю. Казама Хатиро приземлился в некотором удалении, сокрушенный и беспомощный под тяжестью тела энергичного Сёдзи. Когда буси его связывал, Хатиро охватила большая ярость. «Трус! Зачем тебе пленники? Отрежь наши головы и отнеси их своему господину. Прояви хоть малейшую жалость». – «С ворами обращаются именно так», – послышался короткий ответ Сёдзи на мольбы разбойника. Тем временем пораженные и перепуганные разбойники попроще наблюдали, как обращаются с их вожаками. «Велика сила братьев, но этот человек выглядит воплощением демона. Наши главари оказались в плену. Они не приходятся нам родителями. Наша задача состоит в том, чтобы спасаться самим, а не спасать их. Пора спасаться». Они отступили, но тут же пали под ударами рото из Огури, возглавляемыми Сёхэем, или сдались в плен. Всего сдалось тридцать пять разбойников. Остальных перебили, а кое-кто скрылся на территории других областей. Сёдзи поднял своих пленников на ноги и, взяв их за шкирку, привел пред светлые очи Сукэсигэ, занявшего место судьи. Сёдзи встал за их спинами со сжатыми кулаками, готовый вышибить им мозги с первого же удара. Но Сукэсигэ снова приказал освободить их от пут. Он обратился к распростершемуся перед ним Дзиро: «С твоим братом мне разговаривать не о чем. Он младший из вас, подчиняется тебе и, вне всяких сомнений, поведал тебе все. Что хочешь сказать мне? Ты принимаешь выставленные мною условия, то есть исправиться и отказаться от своей подлой деятельности, неподобающей такому человеку, как ты?» Положив голову на вытянутые руки, Дзиро заговорил: «Велико, практически невероятно, великодушие и милосердие нашего господина. Сначала послушайте рассказ о нашей жизни. Мы, братья, родились в деревне Маруяма провинции Мусаси. Когда мы были еще детьми, на нашу деревню напал знаменитый разбойник Цукуба Дзиро. Земледельцев ограбили, и их имущество растащили. Наш отец госи-самурай оказал сопротивление разбойникам. Его с женой подвергли жестокому убийству. Когда нас подвели к Дзиро, разбойники попросили его сохранить нам жизнь. Оставив нам жизнь, этот грабитель забрал нас в крепость на гору Цукуба. Там нас определили к нему на службу в качестве мальчиков-прислужников. Прошли годы. Нам уже было не 11 и 10 лет, а 15 и 14. Наступило время отомстить за родителей. Когда Цукуба Дзиро уснул после одной из попоек, мы убили его и отрубили ему голову. При попытке побега нас поймали разбойники до того, как мы покинули окрестности горы. Нас привели обратно на гору, чтобы судить, и предложили на выбор или умереть, или занять место убитого главаря банды. Мы уже привыкли к своей разбойничьей жизни. Ее опасность подходила характеру обоих братьев. Предложение приняли, и в результате братья Казама встали во главе банды разбойников Цукуба.[22] С тех пор горная крепость служила нам родным домом. В настоящее время нам 20 и 18 лет от роду. Приносим свои извинения за причинение беспокойства вашей светлости. Просим благосклонно отнестись к нашим словам. Дайте нам надежду на вступление на вашу службу даже в качестве самых последних людей или просим указания вспороть живот в наказание за вызванное у вас недовольство».

Сукэсигэ радостно рассмеялся. «Ну, на службу я вас возьму. Живыми вы принесете больше пользы своему господину. Пусть подадут чашку сакэ для закрепления обряда подчинения слуг своему господину. Никаких суровых испытаний применять не будем». Потом Казама Дзиро обратился к своим разбойникам: «Вы сами видели, что здесь происходило. В соответствии с распоряжением нашего уважаемого господина, если таковое не противоречит его службе, ронин, не считающий себя разбойником по сути и не испортивший свою репутацию, получит право присоединиться к порядочным подданным». Дзиро с Хатиро сами отобрали таких людей и представили их Сукэсигэ. Остальных отпустили с подарками, но предупредили их, чтобы они не попадались за своим прежним занятием. После этого Сукэсигэ переправился через реку и спустился с горы. Крепость подожгли, а все удобства, которыми могли воспользоваться разбойники в будущем, уничтожили. Итак, все отправились во дворец Огури. На территории провинции наступил абсолютный мир и покой, земледельцы перестали запирать ворота, а мальчишки с воспитателями спокойно бродили по горным склонам. Так вот братья Катаока, Икэно Сёдзи, а также братья Казама Дзиро и Хатиро Масакуни стали служить кэраи в Огури, пользуясь полным доверием и признанием своего господина Сукэсигэ.

Глава 6

Восстание Уэсуги Дзэнсю

Пребывание Сукэсигэ в Хитати было недолгим. В конце девятого месяца 23 года Оэй (октября 1416 года) поступило распоряжение его отца отправлять новобранцев Огури маршем в Камакуру для оказания помощи Уэсуги Дзэнсю, известному также как Инукакэ Нюдо по месту его проживания и его выбритой макушке священника. Познакомиться с ходом этих событий полезно, чтобы понять связку нашего рассказа, и к тому же конкретные подробности современными ему историками толкуются в искаженном виде. В любом случае обстановка тогда складывалась достаточно грозная, чтобы отмобилизовать для участия в ее нормализации Сукэсигэ с его Десятью храбрецами. Итак, молодой сёгун отправился вместе с ними верхом во главе 1700 самураев, представляющих род Огури.

Инукакэ Нюдо с его дурным нравом в конечном счете довел ситуацию до крайнего обострения. В начале 23 года Оэй (1416) во время утонченной аудиенции, не лишенной острых углов и устроенной его сёгуном, главный министр получил отповедь по нескольким направлениям. Отстранение от должности показалось ему тем горше по той причине, что на пост сицудзи выбрали Уэсуги Норимото из дома Яманоути.[23] При его одаренном сыне Норизанэ правительство функционировало в высокомерной манере Уэсуги с полным попустительством расточительству и капризному нраву сёгуна Мотиудзи. При этом обращалось слишком мало внимания на деяния Дзэнсю. Последний удалился в свое поместье, располагавшееся в красивой долине Инукакэ рядом с дворцом Окура (Кубоясики), и там не только просто сосал лапу. Нюдо Дзэнсю теперь находился с официальным визитом у сёгуна Мицутаки во дворце Мидо.

Мицутака приходился братом Мицуканэ и поэтому дядей Мотиудзи. Более того, у него был приемный сын Мотинака – совсем еще юный, приходившийся младшим братом Мотиудзи. Тем не менее его в полной мере коснулись перипетии и завихрения политики в тогдашней Японии. Представленный сёгуну в его присутствии Дзэнсю простерся перед ним и со слезами на глазах сказал: «Когда из мелких недоразумений раздувают большие обиды и ищут оскорбления, где их никто не подразумевает, дела приобретают самый неблагополучный поворот. Нюдо считал большим оскорблением то, что его заставляли осуждать своего господина. Послушного ребенка никто не считает подхалимом, а преданного вассала – льстецом. Сюзерена никто не осудил, наоборот, он приехал к нюдо излить на него свою злость. Прошло совсем немного времени с тех пор, как Норимото подверг сомнению престиж дома нашего владыки, но до сих пор он правит землями в качестве сицудзи, а его сын Норизанэ ждет наследования вразрез со всеми прецедентами. Дверь тюремной камеры остается открытой, а он придерживается правил летящего дракона. Но мир стремительно меняется. События нарастают. Прошу покорнейшее обратить ваше внимание на план, с помощью которого появляется надежда разобраться в этом деле и спасти дом с его предназначением от рук распутного и пьющего князя». Обливаясь слезами, сдерживая горький гнев, сопровождая свои действия тщательно подготовленной речью и грустной улыбкой, он подал свое прошение князю Мицутакэ.

Князя не составило труда убедить в том, что его дому угрожает опасность и что под надзором Дзэнсю спасти этот дом сможет как раз его же сын. Чем дольше Инукакэ Нюдо улыбался и мягче становился его голос, тем больше он приходил в бешенство, которое считал естественным состоянием души при своем тщеславии. Он тянул время для размышлений, однако Нюдо продемонстрировал преимущество стремительно поднятого мятежа. «Кроме того, – намекал он, – все необходимое уже под рукой, ведь сёгун ничего не подозревает. Один стремительный удар, и этот человек окажется полностью в руках вашей чести. Когда известия дойдут до сёгуна, он смирится со свершившимся фактом и противиться не будет. Таким образом, дом, основанный великим предком князем Такаудзи, будет сиять во всей его славе. Кроме того, наш канто может выставить войско, вдвое превосходящее вооруженные отряды Киото». И в этом он был прав. В основу своих честолюбивых планов канрё Канто положил единство интересов Канто. Верхушка Киото отвлеклась на стремительное назначение и свержение императоров; букэ (Дом сёгунов) и кугэ (придворные вельможи) никак не могли прийти к единому мнению по этим вопросам. В этой связи постоянно замышлялись и осуществлялись мятежи.

Нюдо со знанием дела сообщил князю о наличии средств для практических действий. От Канто к Камакуре двигалось войско самураев, и его отряды уже были совсем рядом. Представители родов Тиба, Нитта, Сибукава, Такэда, Огасавара, Камо Сога, Дои, Насу, Уцуномия, Никайдо, Сасаки, Кидо возглавляли армию численностью 113 тысяч человек, к которой примкнул отряд Огури. Среди немногих заслуживающих полного доверия отрядов можно назвать рать клана Юки, однако, отрезанные неожиданным маневром, они не могли идти пешим строем или послать в Камакуру гонцов с известиями. В конечном счете в начале десятого месяца (конце октября) это многочисленное войско спокойно овладело всеми входами в город. Воины разбили лагеря при полном вооружении. Даже лошади, казалось бы, соблюдали маскировку и тишину, тихо пожевывая овес и не решаясь им хрустеть. Мицутака и Мотинака из дворца Син-Мидо взяли на себя заботу о великом госте. Удзинори покинул ясики Инукакэ, чтобы взять командование на себя.

В Камакуре узнали о происходящем, когда огромное войско пришло в движение. Великий страх и ужас наступил, когда Дои, Цутия и Тиба покинули Гокуракудзи и вошли в кварталы Сака-но Сита в Хасэ. На противоположной стороне Хитати и Симоса отряды находились в Канадзаве, и им принадлежал контроль над Асахинакиридоси. Там ждали появления западных рекрутов. Отряды Такэды и Нитты двигались на Яманоути. Ни о чем не подозревавший Мотиудзи валялся в пьяном забытьи. Потом в венчальную камеру в спешке прибыл Кидо Сёгэн Мотисуэ. Он громко постучал снаружи. Поднятый с постели визитерами князь Мотиудзи не мог поверить в привезенные ими известия. Все знали, что Инукакэ Нюдо сказался больным. Его сын Тюму-но Тайсукэ считался таким же необщительным человеком, как и его отец, и таким же отшельником. Мотисуэ плакал от испуга и боли. Увы! Его господин вел себя очень глупо. Враги находились уже рядом, и всю территорию Канто заняли отряды под командованием Дзэнсю. Из-за беспечности его владыки судьба его дома выглядела погибельной. Всю долину Камакура покрывали отряды противника. Надо было бежать до того, как начнется штурм дворца, так как в теснине кварталов ни о какой обороне речи идти не могло.

Когда Мотиудзи в конечном счете удалось внушить необходимость прислушаться к голосу разума, тот в спешке схватил одежду, чтобы переодеться и предстать другим человеком. Мотисуэ ждал его с тридцатью всадниками. У Дзюни-сё они пересекли небольшую речку, протекавшую перед дворцом, и поспешили вверх по горной тропе в сторону Мёходзи и Нагоэдоси.[24] Добравшись до деревни Коцубо, они раздобыли рыбацкую лодку и на веслах поторопились к берегу возле Юигахамы. Одна из возможностей соединиться с отрядом Сицудзи у его поместья Сасукэ состояла в том, чтобы просочиться по тылам противника, где можно было незаметно проскочить, так как пестрая армия сосредоточилась на узких путях Юигасато. Этот план оправдал себя и принес успех предприятию. Норимото ничего не подозревал, как и сам Мотиудзи. Норизанэ развлекался на пиру с возлияниями сакэ. Скачка продолжалась до встречи с Уэсуги Сури-но Таю. «Инукакэ Нюдо при поддержке всего Канто ведет наступление на Кубоясики. Если не найдется средств противостоять ему, тогда все пропало». В конечном счете дело было семейное. Когда Норизанэ застегивал свои доспехи, на ум пришли поэтические строки Тода Когэна:

Непоколебимо стоит дракон посередине нашего мира;Неподвижно выражение его морды, хотя большие горы дрожат.

Теперь приходили известия о том, что враг вышел на морское побережье. Клубы дыма и пламя поднимались от горящих торговых лавок и жилых домов. А что же происходило в самом госё (во дворце)? Норизанэ завязал иваоби (поясок на доспехах) и приказал подвести свою лошадь. Его первый долг заключался в спасении своего господина, пусть даже ценой собственной жизни. Сколько хватало глаз, со всех сторон приближались флаги отрядов врага. К счастью, он думали больше о грабеже, чем о схватке. Он было приготовился отправиться в путь, но его господин невредимым со своей свитой уже въезжал в ограду ясики Сасукэ. Выдвигавшийся к дворцу Окура враг подошел к Вакамияодзи, но при этом оставил свободным для прохода свой тыл. Через этот тыл они благополучно и проскользнули.

Отряд Норизанэ насчитывал без малого 7 тысяч человек. Мотиудзи лично подобрал для своего дела пять сотен свободных и болтающихся без дела последователей. Тут же разработали диспозицию. Перед входом в долину натыкали кольев и натянули веревки. Оборону со стороны моря доверили Норизанэ и Изумо-но Ками с 2 тысячами воинов. Сатакэ Ума-но Сукэ с 800 воинами охранял лабиринт узких дорог на стороне Сасамэ – Хасэ. В Юки Содаи с тысячью человек следил за стороной Якусидо к востоку. Уэсуги Биттю-но Ками Тонака с отрядом из 800 человек охранял подход к Мирёдо. Опасный участок Кокусёдзи поручили оборонять Миуру с без малого 2400 воинами на фронте Кисёзака.[25] Дандзё-но Сёхицу с 800 солдатами вышел вперед к Огигаяцу для ведения оборонительного боя. В тылу оставалось совсем немного отрядов, задачей которых была охрана крутых гор, застав на подходах к приспособленным для обороны объектам и самих этих объектов. В ожидании наступления боевой порядок выглядел в виде крыльев журавля (какуёки). Третий день десятого месяца (23 октября) счастливым не назовешь. На четвертый день (24 октября) у Рокухонмацу (Шести Елок) послышались боевые крики. Осажденные войска подверглись такому сильному натиску, что отряд пришлось отвести от Огигаяцу. При поддержке своего многочисленного войска Инукакэ Нюдо развязывал войну и лил кровь. Он решительно сорвался с цепи, пытаясь воспользоваться возможностью свести счеты со своим прежним господином. Он мог постоянно вводить в дело свежие отряды, тогда как многие измотанные непрерывной осадой защитники сложили свои головы. Однако своими собственными силами Уэсуги Биттю-но Ками отразил превосходящие отряды двух Никайдо, Овари-но Ками и Ямасиро-но Ками.

Битву можно было считать проигранной. При такой степени изнеможения защитников выстоять представлялось невозможным, на планирование не оставалось никакого времени, было просто не продохнуть, ни о каком достойном сопротивлении речи уже не шло. Оставалось надеяться только на изменение настроений у наступающих отрядов, привлеченных к открытой битве против своего господина, а также откровенных намерений, скрывавшихся за честолюбивыми планами Нюдо. Никаких признаков благоприятных перемен не наблюдалось. Мотиудзи искренне ненавидели за его расточительность, жадность, пустопорожнюю трату ресурсов провинций на собственное существование в ленивой роскоши. Пока сёгун говорил, народ Канто единодушно поддерживал Удзинори. Норимото вскочил на коня и помчался вдоль линий соприкосновения отрядов, чтобы выяснить складывающееся положение дел. Его доклад никого утешить не мог. Мотиудзи сразу же захотел вспороть себе живот. «Раз уж все потеряно, незамедлительно проведите необходимую подготовку. Промедление недопустимо». Однако Норимото попытался его переубедить: «В нашем распоряжении находится еще тысяча человек, способных держать оружие, и их должно хватить для прикрытия отхода. Все еще может наладиться. Сёгун Киото никогда не простит мятежа против дома. В этом деле, безусловно, замешан князь Ёсицугу, и тем самым он нанес оскорбление самому сёгуну. Было бы глупо действовать так непродуманно, когда простой солдат проявляет чудеса храбрости, достойные настоящего полководца». Тут его сын Норизанэ доложил отцу о том, что враг допустил ошибку, когда начал массированное наступление на Кубоясики. Холмы с тыла и морская дорога в Гокуракудзи никто не прикрывал. Оставив Норизанэ вести арьергардные бои близ усадьбы Сасукэ, Норимото повел князя вверх по извивающейся долине. У алтаря Инари все сложили ладони в молитве; потом поднялись на гору, всей компанией спустились по протяженной долине слева от Даибуцу и преодолели гору напротив Гокуракудзи. Эта дорога сохранилась до сих пор, и выглядит она сегодня ничуть не лучше, чем выглядела в старину. Когда солнце уже садилось, они покинули монастырь с открытым при нем лепрозорием и отправились по приморской дороге на Катасэ. Жен и детей они бросили в горящем городе, и сердца их переполняла грусть, когда они отступали, оглядываясь на пройденный путь и спотыкаясь во мраке. Нитта преодолел горы и поспешил через старый проход на Косигоэ, которым воспользовался его славный родственник Ёсисада. Дои и Цутия со своими отрядами поторопились назад через Гокуракудзи-киридоси. С сотней человек Имагава Сури-но Сукэ и оба Иссики – Ума-но Ками и Хёбу-но Тайсукэ – встали поперек узкой дороги, перекидываясь ругательствами и обмениваясь стрелами с противником. Единственным трусом в их семье оказался Акихидэ. Под покровом ночи и при сильной позиции Касигоэ тысяча воинов приравнивалась к сотне. Противник остановился.

Таким образом, их господин смог добраться до города Фудзисава с почтовой станцией. Здесь Норимото его покинул и поскакал к Этиго на помощь. Лишившись этой движущей силы, Мотиудзи с приключениями двинулся на Одавару, прислушиваясь к звукам погони, которую никто так и не предпринял. Население в Одаваре проявляло равнодушие, даже враждебность, скорее готово было напасть, чем предоставить помощь. Князь снова заговорил о харакири. На этот раз ему на помощь пришел Бэтто из храма Хаконэ Гонгэн,[26] и с собой он привел пятьдесят человек. Он обратил внимание владыки на то, что враг не осмелится ввязаться в войну на горных тропах. Сами же эти люди ориентировались на этой дороге ночью точно так же легко, как днем. В конечном счете сёгуна Мотиудзи доставили в монастырь Нагоя в провинции Идзу. Путники отдыхали три дня, а потом над Кохагэ осмелились поднять белый флаг (штандарт Минамото). Мотиудзи совсем пропал из вида; сообщений о нем не поступало вообще. Зато Кано из провинции Идзу выступали преданными сторонниками Удзинори.[27] С поступлением известий о том, что теперь Мотиудзи находится в Кокусёдзи, для нападения на него собрался крупный отряд. К нему присоединился Норизанэ, однако с собой он привел всего лишь две сотни человек. Под командованием сёгэна Кидо Мотисуэ они выдвинулись на фронте перед противником, в пять раз превосходившим их по численности. Снова складывалась отчаянная расстановка сил. Внутри самого монастыря его обитатели в присутствии своего князя не скрывали недовольства им; он такого отношения заслужил, так как алтарь и семь залов в скором времени занялись пламенем. Опасаясь пленения, Мотиудзи с Норизанэ скрылись на поросшей лесом горе, находящейся с тыльной стороны монастыря. Развязка приближалась, и даже Норизанэ уже склонялся к тому, чтобы обсудить обряд сэппуку. И опять перед глазами показалась сутана. В схватку ввязался Хаконэ Бэтто со своими боевыми монахами, горящими стремлением к победе. В спешке набранные рекруты врага, многих из которых взяли из деревень, особой стойкости не проявили и во время боя просто разбежались. Бэтто сказал: «Осмелюсь засвидетельствовать роль сюзерена в укреплении духа тех, кто предлагает ему поддержку. Жребий дома удалось сохранить в прежнем виде. Снизойдите до того, чтобы принять сопровождение, предоставленное до самого Бо-но Омори. Так как это находится в провинции Суруга, вашей светлости гарантирована мощная поддержка отца и сына Имагава, Нюдо Рёсюна и Казуса-но Сукэ Норитада». Обещания Бэтто сбылись. В скором времени в Бо-но Омори появился Имагава. Численность отрядов нарастала до достойных сёгуна размеров.

Ханван Фудзисава

С этого момента дела Инукакэ Нюдо пошли из рук вон плохо. Причины его успеха лежали на поверхности, но они же послужили источником его краха. Сёгун Ёсимоти оказался слабым, беспутным и болезненно подозрительным человеком, это проявлялось в том, что в боях он стремился ловчить, а также отличался не оправданной ничем жестокостью. Он с самого начала подумал, что его брат Ёсицудзи замешан в восстании Удзинори, и подтверждения его подозрений не заставили себя ждать. Все закончилось тем, что князя поймали, обрезали ему волосы (постригли в священники) и заперли его в Сёкокудзи города Киото. Жители Канто пребывали в большом замешательстве. Преданность вассала своему господину подверглась серьезному испытанию. Притом что он мог догадываться о настроениях и намерениях Мотиудзи, ему виделась возможность выжидательной политики по отношению к себе, зато заговор Удзинори с Ёсицугу служил прямой угрозой его собственному благополучию. В совете незамедлительно составили распоряжение. Суть этого важного документа сводилась к следующему:

«В прошлом месяце отец и сын Син-Мидо Мицутака с бывшим Сицудзи Удзинори Нюдо затеяли государственный мятеж. К ним присоединилось все население Канто. В чем же состоит причина жалобы? Дерево с мощной кроной бросает свою тень на все, но самое важное находится как раз под ним. Такого рода событие у предыдущих поколений считалось делом неслыханным. Теперь следует дать лаконичное распоряжение Сёсё (генералам). Смысл декрета заключается в том, чтобы флаг Востока принудить к повиновению, а его жезл (фу-эцу) ввести в дело. Возможно, никто из мужчин восьми провинций Канто никакой вражды не испытывает. Всем близким родственникам следует безотлагательно уведомить своего господина о жалобах. Мы находимся буквально в состоянии войны. Населению провинций следует подчиниться сёгуну. В народе возник разлад.