Кузница в Лесу
На Элофа нахлынули воспоминания о богатых и величественных чертогах в глубине горных пещер, о зеркально-темных речных водах под каменными арками, о мужественных и мудрых лицах дьюргаров, отмеченных печатью возраста и великого мастерства, – о народе, устремившемся в неведомое, бежавшем от своей судьбы и поверившем в мощь своих рук, чтобы отковать ее заново…
Он был готов вскочить, чтобы излить свое презрение в лицо Бриону и сопроводить слова ударом кулака. Но Иле, к его удивлению, сохраняла спокойствие, хотя ее густые брови были угрюмо сдвинуты к переносице.
– Сиди тихо! – прошипела она, и Элоф внезапно вспомнил, как велика разница в их возрасте, несмотря на внешний вид. – Здесь мы лишь ничтожества, не более чем доводы в чужом споре. Отвечать нужно не нам, а Керморвану.
– Тогда пусть отвечает поскорее!
Брион указал на Керморвана.
– Как вы думаете, что бы о нем сейчас сказали его предки, которыми он похваляется? Боюсь, то же самое, что и я. Если бы за время, прошедшее после его возвращения, он доказал свою правоту, то услышал бы от меня самые искренние извинения, и сегодня я бы первым последовал за ним. Но что он принес нам с тех пор? Помощь и мудрость, в которых мы нуждаемся? Едва ли. Вместо этого он позволил стаям стервятников селиться на наших уже опустошенных полях под предлогом давно забытого родства. А сколько их еще придет сюда, когда северные рубежи окажутся в его руках? Опустеют ли Северные Земли, чтобы мы могли прокормить всех нищих и бродяг? Уже сейчас эти полудикие северяне, которых он так страстно защищает, грабят и творят бесчинства среди вас, убегая на юг от своих родичей-людоедов. Смотрите, как они выхватывают хлеб изо рта ваших голодных детей, как отнимают то малое, что у вас еще осталось, даже крышу над головой! Странная забота о городе, который он якобы поклялся защищать! Либо он безумен, либо поступает умышленно. Каким же может быть его замысел?
Брион махнул рукой в сторону Керморвана, не посмотрев на него.
– Я даже благодарен ему за его высокомерие. Его гордыня столь безмерна, что в мнимый час своего торжества он избавил меня от труда убеждать вас. Он сам облек плотью свой темный замысел! Посмотрите, во что он одет!
Элоф не мог понять смысл последних слов, но эта стрела вонзилась глубже, чем любая из предыдущих. Мгновение ошеломленной тишины сменилось ревом, словно гигантская волна разбилась о прибрежный утес. Элоф слышал крики сторонников Бриона и Керморвана, но их как будто питало одно и то же чувство: безудержный гнев, сотрясающий толпу и своды чертога, синдиков и зрителей, словно разряд молнии, перескакивающий от одного облака к другому. Повсюду вспыхивали потасовки, распространявшиеся вширь, подобно кругам на воде. Ярость овладела умами; ярость, сама причина которой, казалось, была забыта под ее безумным натиском. Зрелище действительно было похоже на волну, подгоняемую сзади криками и целенаправленной толчеей. Огромная толпа качнулась вперед и хлынула вверх по лестнице, а потом устремилась через распахнутые двери в зал Синдиката. Элоф вздрогнул, услышав глухое рычание самого жестокого и чудовищного зверя – слившейся воедино массы беснующихся людей. Синдики в гневе и тревоге вскочили со своих мест, но их крики потонули в общем реве. Прежде невозмутимые соседи Элофа на галерее тоже вскочили и принялись кричать, сначала в зал, а потом друг на друга. Множество ног протопало по внутренней лестнице, и первая группа возмутителей порядка ворвалась на галерею.
– Они сошли с ума! – крикнула Иле, уворачиваясь от кулаков, замелькавших у нее над головой. – Окончательно спятили, все эти…
Затем клубок переплетенных тел, изрыгающий проклятия, прокатился между ними, и их разнесло в стороны. Повсюду вокруг Элофа зрители разбегались в панике, спотыкаясь на ступенях и налетая друг на друга; один из них едва не перевалился через низкую каменную балюстраду.
– Иле! – крикнул он и услышал в ответ ее слабый голос: «Элоф, берегись! Сзади!»
Он повернулся и увидел группу высоких мужчин, решительно прокладывавших себе дорогу в его направлении, – пятерых меднолицых северян с жесткими и беспощадными лицами. Они увидели его в то же мгновение и прибавили ходу. Элоф заметил блеск стали под их одеждой, и его рука метнулась к рукояти меча, оставленного в доме Керморвана. Он выругался, схватил тяжелую скамью, на которой сидел, и с усилием оторвал ее от пола как раз в тот момент, когда рука с ножом метнулась к нему. Лезвие застряло в дереве; тогда Элоф перевернул скамью и обрушил ее на голову нападавшего. Другой всем весом налег на скамью и вырвал ее из рук кузнеца, а остальные бросились вперед. Элоф в отчаянии огляделся по сторонам, увидел у своих ног раскрывшуюся суму с инструментами и схватил большой молот, которым недавно отковал свой меч на вершине башни. Несмотря на короткую рукоять, в остроконечной головке молота заключалась страшная сила, ибо в нее был залит жидкий металл необычайного веса. Лишь дьюргары знали, как очищать этот металл от примесей и надежно удерживать его.
Элоф проворно выпрямился и взмахнул молотом против ближайшего клинка. С резким металлическим хрустом длинный нож переломился в руке владельца. Бок Элофа пронзило ледяной болью; он почувствовал, что лезвие застряло в его куртке, отступил назад и ударил снова. Раздался жуткий глухой хлопок, молот погрузился глубоко в плоть, и человек в корчах рухнул на пол. За ним маячил следующий, в поднятой руке которого был уже не нож, а короткий меч. Кто-то схватил Элофа за руку сзади и взял его горло в удушающий захват согнутым локтем другой руки. Потом он неожиданно освободился, как будто кто-то отбросил нападавшего в сторону. Не имея места для замаха, он всадил молот прямо в живот мечнику; тот согнулся пополам, а рука Элофа, державшая молот, поднялась и опустилась один раз.
Услышав хриплый крик, он обернулся и увидел Иле у балюстрады, полузадушенную, но продолжавшую бороться с оставшимися двумя убийцами. Значит, это она освободила его! Из зала внизу доносились вопли и звон мечей, но Элоф не обратил на это внимания и бросился на выручку через толпу. Убийцы увидели его; один из них оттащил Иле от балюстрады, превратив ее в подобие живого щита между ними и Элофом, а затем оба бросились вверх по галерейной лестнице к двери. Не раздумывая, Элоф раскрутил молот и бросил его вслед, словно кусок черепицы. Молот пролетел на расстоянии ладони от темных локонов Иле, и один из бегущих завопил от ужаса, когда увидел, как голова другого превратилась в месиво из мозгов и крови. Иле высвободила руку и в тот момент, когда Элоф наконец протолкался к ней, схватила своего противника за горло и повалила на пол. Тот сразу же вскочил, гибкий как змея, и выхватил из рукава раскладной нож. Лезвие ножа промелькнуло у ее горла, но она успела отклониться в сторону, развернулась и вложила всю свою дьюргарскую силу в мощный толчок. Убийца кубарем покатился по ступеням, ударился о балюстраду, выбросил руки в отчаянной попытке ухватиться за гладкие перила, но не удержался и с воплем полетел вниз.
Тяжело дыша, Элоф огляделся по сторонам. Сколько всего было нападавших? Тут кузнец увидел, как человек, чью руку он раздробил молотом, рванулся к двери, отогнав старого Ферхаса выставленным ножом. Он почти добежал до выхода, когда снаружи донесся лязг оружия; он отшатнулся, но в дверном проеме уже возник высокий силуэт воина, облаченного в мантию. С жуткой внезапностью лезвие меча высунулось наружу между лопатками человека. Затем на галерею повалили стражники: они принялись усмирять мечущихся людей и сгонять их к лестнице.
Элоф посмотрел на мертвого убийцу и на человека в красной мантии, вытиравшего лезвие меча о кожаный камзол своей жертвы. Словно почувствовав, что на него смотрят, тот поднял голову и насмешливо вскинул бровь.
– Снова буйствуешь, сир кузнец? Здесь, в Синдикате, никому не позволено швыряться черепицей. Пусть судьба этого негодяя будет для тебя предупреждением. Но кажется, ты тоже пострадал; надеюсь, этот урок пойдет тебе на пользу!
Элоф опустил глаза. Лишь теперь он увидел пятно крови на боку, вспомнил о леденящем прикосновении ножа и снова почувствовал боль.
– Царапина, не более того. И хотя я рад, что ты хотя бы однажды решил усмирить беспорядки вместо того, чтобы разжигать их, Брион, твоя помощь запоздала. Как и раньше, нам пришлось взять большую часть работы на себя.
Краска бросилась в лицо Бриону, но он лишь пожал плечами.
– Достойное зрелище, – проворчал он и ткнул носком сапога безжизненную смуглую руку. – Северяне убивают северян! Твой приятель положил еще двоих там, внизу. Возможно, он учится уму-разуму. Эй, стража, уберите эту падаль!
– Северяне? – пробормотал Элоф и последовал за стражниками, волочившими трупы вниз по лестнице. – Сомневаюсь… Я вырос среди них, помнишь? Да, у них смуглая кожа, но посмотри на их лица, на ритуальные шрамы! Они скорее напоминают…
– Да, клянусь кишками Амикака! – взревел Катэл, ворвавшийся в дверь вместе с Керморваном, наступавшим ему на пятки. – Эквешцы, как и те, что внизу! Откуда они взялись, во имя преисподней?
– Возможно, они из отряда эквешских фуражиров, – задумчиво произнес Керморван. – Отбились от своих во время отступления, а потом тайно проникли в город под видом беженцев, чтобы отомстить. Им представился такой случай во время беспорядков, учиненных крикливыми приверженцами лорда Бриона. Но есть другая, более зловещая возможность. Они могли быть шпионами и наемными убийцами, специально посланными сюда из эквешских поселений на севере. В таком случае…
– Так или иначе, мы больше не можем позволить себе якшаться с северянами, – перебил Брион. – Кажется, ты наконец становишься умнее!
– Ты неправильно понял меня, Брион. Это доказывает мою правоту, а не твою.
– В чем же она заключается, твоя правота?
– Ты услышишь это, когда мы возобновим заседание, и чем скорее ты призовешь своих цепных псов к порядку, тем раньше это произойдет. Предлагаю тебе заняться этим.
В густой бороде Бриона мелькнула безрадостная улыбка.
– Я еще не все сказал. Но, наверное, будет лучше, чтобы твой приговор прозвучал из твоих собственных уст.
– Ты делаешь успехи, – проворчала Иле, обращаясь к Элофу, когда они устало возвращались обратно на галерею. – Брион уже говорит с тобой, а не упоминает о тебе в твоем присутствии. Чудеса никогда не прекратятся! Кстати, о чудесах: просто удивительно, как ты разобрался с тем, кто набросился на тебя сзади. Я рвалась тебе на выручку, но меня уже почти задушили.
– Но ведь ты помогла мне! – озадаченно произнес Элоф, собирая с пола свои разбросанные инструменты. – Его оттащили…
Она упрямо покачала головой.
– Только не я. Второй, напал на меня лишь после того, как ты стряхнул его.
– Кто же тогда?
Иле пожала плечами и села подальше от окровавленного конца скамьи.
– Возможно, он поскользнулся.
– Я не могу этого объяснить. Но они определенно были убийцами и знали, на кого им нужно нападать. Интересно, что Керморван скажет об этом?
Синдики и все остальные притихли, когда Керморван выступил вперед, собираясь говорить. Какое-то мгновение он смотрел на них, потом повернулся к Бриону, и его взгляд стал очень холодным. Слова Керморвана зазвенели в тишине, эхом отдаваясь от мраморных стен.
– Синдики и жители Кербрайна! Сегодня вы слышали, как милорд Брион Брайхирн выдвинул против меня тяжкие обвинения. Я давно знаю этого человека, поэтому слушал его подлинные слова, а не темные намеки. Большей частью он просто высекал искры искусно составленными вопросами и позволял вам самим раздувать пожар. Ему прекрасно известно, что туманные и бессодержательные рассуждения труднее опровергнуть, чем полновесную истину. Но правда – это лучшее, что я могу вам предложить, и предупреждаю заранее, что это будет не та правда, которую вы хотите услышать. Однако вы ничего не достигнете, если начнете буйствовать или постараетесь перекричать меня. Правда остается правдой, и даже если вы заставите меня замолчать навеки, это ничуть не изменит планов тех сил, чью работу я вижу в Кербрайне, – разве что ускорит их осуществление.
Он с презрением посмотрел на Бриона.
– У меня есть подробные ответы на пустые обвинения, выдвинутые этим человеком, но пока что я удовлетворюсь несколькими примерами. Для начала возьмем корсаров. Я присоединился к ним лишь потому, что они были готовы сражаться с эквешцами, когда все остальные, живущие на юге, высмеивали саму мысль о том, что эквешцы могут представлять угрозу. Они верили небылицам, распространяемым в то время лордом Брионом, будто я хочу захватить военную власть. Эти корсары сейчас находятся в городе. Они заслужили прощение, и у нас есть достаточно свидетельств, что они доблестно сражались с эквешцами.
Брион отвесил в его сторону насмешливый полупоклон.
– Склоняю голову перед твоим авторитетом. Да, они сражались – за добычу, уже награбленную у нашего народа.
Элоф прикусил губу; увы, это была правда, хотя и превратно истолкованная. Но Керморван остался непреклонен.
– Разве я говорил, что это не так? Однако я думал, что это гораздо лучше, чем ничего, ибо даже незначительное сопротивление может удержать рейдеров от вторжения в Южные Земли на достаточно долгое время, чтобы горожане осознали угрозу. И я по крайней мере мог потратить добытое богатство на строительство флота… Слабая надежда и несбыточная, как я убедился впоследствии. Но когда я услышал о таинственном мече, поражающем на расстоянии, это дело показалось мне более важным. Теперь вернемся к вопросу о моем возвращении. Подумайте, мог ли я открыто вернуться в город, осаждаемый врагами и частично захваченный ими? Мог ли я подняться на стену иначе, как скрытно и в темноте, когда даже не было известно, кто удерживает ее? Было бы глупо и пагубно поступить так, как говорил Брион, и он прекрасно знает об этом, однако пользуется своими намеками, чтобы подкрепить самое тяжкое обвинение, которое он осмеливается выдвинуть против меня.
Лицо Керморвана омрачилось, а его голос был суровым и пронизывающим, как северный ветер.
– Он благоразумно избегал открытых обвинений. Но если подытожить все, сказанное им, выходит, что я так или иначе хотел воспользоваться осадой для захвата власти в этом городе. Чтобы провозгласить себя вашим правителем, чтобы стать деспотом над вами… вашим королем.
Элоф едва не рассмеялся, но мертвая тишина удержала его от этого; люди затаили дыхание, боясь пошевелиться. Было ясно, что они относятся к происходящему совершенно серьезно. Взглянув на Керморвана, Элоф увидел, что его друг тоже очень серьезен. Сама звонкая тишина казалась рожком, чей ясный звук взывал к ним из глубин времени.
Керморван поднял голову. На его губах играла жестокая улыбка, а в голосе звучала суровая гордость.
– Но почему вы должны верить этому? Я признаю себя потомком королей, но это царство никогда не принадлежало им.
Элоф изумленно заморгал, не обращая внимания на шум, поднявшийся вокруг него.
– Еще до встречи с Андваром я знал, что он принадлежит к высокому роду, – пробормотал он. – Но король? Чей король?
– Разве ты не знаешь? – прошептал ему на ухо Ферхас, чье волнение заставило старика забыть о вежливой отстраненности. – Разве слава былых времен не сияет в самом его имени? Неужели вы на севере забыли об утраченных царствах и о великом древнем городе, величайшем из когда-либо основанных на этой земле?
– Д-да… Он называл его Странденбург, или Город-у-Вод. Но какое отношение это имеет к его имени? Тогда он называл себя просто Керморваном.
– Ах, значит, он говорил на вашем северном наречии? Тогда он еще не был вполне уверен в тебе… прошу прощения, сир! – поспешно добавил Ферхас, сопроводив свои слова почти незаметным суеверным жестом. – Но вы же хорошо знаете сотранский язык, сир; разве теперь вам непонятно? Каэр, или кер, означает «город, окруженный стеной», вроде этого. Мор – это «большое озеро» или «море», а мор оуэн – «побережье». Поэтому Каэр-мор-оуэн…
– Керморван?
– Так назывался город, сир, и таково же фамильное имя королевской династии… вернее, того, что от нее осталось. Само по себе оно не так уж необычно: есть наследники младших ветвей рода, которые носят его. Но Керин – одно из истинных королевских имен, которое давали лишь первенцу царствующего дома. Сложите эти два имени, и вы сразу же поймете, кто он такой. Ведь вы познакомились с ним, когда он жил среди корсаров, сир, и многие из них были сотранцами? Он не рисковал называть себя подлинным именем в таком обществе. На самом деле он не доверял им, сир, а не вам!
Иле медленно кивнула, как будто ее давнее подозрение наконец подтвердилось. Но Элоф смотрел на своего друга так, словно никогда раньше не видел его. Короли для него были не столько людьми, сколько милосердными или грозными персонажами детских сказок, бесконечно далекими фигурами, воплощавшими мудрость и величие или коварство и тиранию. Худощавый молодой воин в компании грубых корсаров, с которым он впервые встретился на морском пляже, едва ли соответствовал этому представлению. Однако в тот момент, когда Элоф посмотрел на него, величие бесчисленных веков, казалось, снова осенило высокую фигуру Керморвана, как было при дворе дьюргаров, где даже суровая властность Андвара дрогнула под натиском его непреклонной воли.
Керморван спокойно и уверенно вышел в центр зала, и свет, льющийся из окон, заиграл в его густых каштановых волосах, словно он уже был коронован.
– Возможно, вы не верите моим словам. Или же скорее вы опасаетесь, что враждебность лорда Бриона и его приспешников вынудит меня сражаться за господство над Кербрайном – хочу я того или нет – и ввергнуть государство в гражданскую войну. Такое действительно могло бы случиться… – Он поднял руку, успокаивая протестующий ропот, и повторил громче прежнего: – Могло бы случиться, если бы Брион не оставил мне иного выхода и если бы я считал подобную власть достойной борьбы за нее. Но это не так! К худу или к добру, но я никогда не буду стремиться к власти над вами. Почему? Потому что, хотя я всем сердцем люблю эту землю, где родился и вырос, я уверен, что дни ее величия миновали и конец уже близок. С таким же успехом я мог бы захватить песчаный холм, размываемый волнами! Говорю вам, этот город обречен! Кербрайн падет, и очень скоро!
Потрясение и неверие слушателей было настолько осязаемым, что Элоф почти ожидал услышать раскаты издевательского смеха. Но из толпы снаружи донеслись крики страха и гнева, стершие улыбки с лиц синдиков.
Брион вскочил со своего места и обратился к горожанам:
– Не слушайте этого человека! Разве вам не ясно, чего он добивается? Он хочет напугать вас темнотой, словно малых детей, чтобы вы приползли к нему на коленях и молили о спасении.
Гневные выкрики становились все громче по мере того, как слова Керморвана и Бриона передавались от одного человека к другому, без сомнения, с домыслами и преувеличениями, и доходили до тех, кто стоял слишком далеко и не мог их слышать. Толпа снова издала грозное рычание проснувшегося зверя, но Керморван быстрым шагом подошел к двери, и его повелительный голос зазвенел над площадью:
– Тихо! Успокойтесь и слушайте!
Шум сразу же стих, как будто его слова обладали магической силой. Керморван снова повернулся к синдикам и заговорил с настойчивостью бойца, чувствующего, что сопротивление его противника ослабевает.
– Эквешцы – вот наша погибель! Они видели, как наши стены рухнули, как наша воля дрогнула перед их натиском. Они попробовали крови и узнали вкус большой добычи, но хуже всего – они познали горечь поражения и бегства! Это, как ничто другое, объединит их теперь, когда колдовского меча больше нет. Они вернутся, и скоро: еще до того, как старшие среди бежавших отсюда будут слишком стары, чтобы сражаться и восстановить честь своего клана. Они вернутся до того, как успеют зажить наши раны. В лучшем случае через десять лет, в худшем – уже на следующий год! Как тогда мы выдержим следующую осаду? За десять лет, если они у нас будут, мы сможем построить стены, дома и корабли, но кто вернет нам погибших сыновей?
Теперь усталость в его голосе сильнее трогала слушателей, чем любой прием ораторского искусства.
– Мы оказались неподготовленными. Кто в этом виноват… сейчас не время разбираться. Но вместе с воинами к скорбному списку павших прибавилось немало женщин и детей. Более четверти горожан погибли, а крестьяне, которые первыми приняли удар на себя, пострадали еще больше. Подумайте об этом, уважаемые синдики! Пока мы будем стариться и умирать, кто придет нам на смену?
Синдики с беспокойством зашевелились на своих местах, но никто, даже Брион, не произнес ни слова. Какое-то мгновение угрюмый воин в красной мантии выглядел озадаченным, а затем резко выпрямился, словно угадал намерения Керморвана, и напустил на себя такой же встревоженный вид, как, остальные.
Керморван кивнул.
– Теперь вы понимаете? Наша рана сочится кровью и не заживает; нас становится все меньше. Будучи Стражем Северной Границы, в предстоящие годы я должен быть доволен, если наберу хотя бы половину от того количества людей, которым располагал мой предшественник. А ведь его воины полегли все до одного, и он погиб вместе с ними! – Керморван обвел зал гневным взглядом. – Клянусь вратами Керайса! Стоит ли удивляться, что я привечаю беженцев из Норденея? Я поступал бы так даже не из милосердия и не из-за того, что нас связывают родственные узы. Но эти узы действительно существуют. Смотрите!
Он указал на галерею. Элоф оглянулся, стараясь понять, кого имеет в виду Керморван, и внезапно осознал, что это он сам.
– Элоф, мой северный друг, которому принадлежит истинная заслуга в окончании этой осады!
Кузнец почувствовал, что краснеет, и неловко улыбнулся.
– Но он также напоминает, если вы нуждаетесь в напоминании, что северяне – наши родичи, как было со времен основания великого Керайса. Что с того, если теперь они обычно имеют смуглую кожу? Разве цвет кожи может свидетельствовать против человека, который носит ее? Они по крайней мере проявляли гостеприимство и давали приют беженцам, когда сами нуждались во многом. Будем ли мы менее милосердны?
В ответном ропоте толпы было мало энтузиазма, но гнев тоже поутих. Керморван кивнул.
– Северяне будут сражаться плечом к плечу с нами, если нам хватит ума принять их!
В зале воцарилась тишина, но Элоф уловил перемену в общем настроении. Он чувствовал, что соседи посматривают на него нерешительно, почти со стыдом. Но Керморван не радовался своему успеху; в его голосе звучала еще большая печаль, чем раньше.
– Подумайте об этом, друзья мои! Будьте такими же честными и справедливыми, как те люди, которых я знал раньше. Однако боюсь, что даже этого может оказаться недостаточно.
– Чего же тогда будет достаточно? – взорвался Брион. – Поставить над нами короля, чего так благоразумно избегали наши предки? Никогда!
К нему присоединились другие сердитые голоса, значительная часть которых принадлежала синдикам. Даже Катэл и Орхенс, другой представитель купеческого сословия, с беспокойством косились на Керморвана, словно на покупателя, который слишком долго торгуется. Но Керморван как будто не замечал их; его взор был устремлен в многоцветные окна и дальше, куда-то в бесконечность, от которой он был отделен годами и долгими лигами пути…
– Я имею в виду, Брион, что нам понадобится больше людей, а для этого нам нужно иметь более широкие взгляды. Мы должны объединить северян и сотранцев, рундафья и пенруфья, сваратов и араутаров – народы, которые никогда не должны были разделяться с самого начала. Но на этом нельзя останавливаться. Мы должны объединить всех наших рассеянных по миру сородичей! Всех!
Синдики растерянно переглядывались друг с другом.
– О ком ты говоришь? – требовательно спросил Катэл. – Здесь есть только мы! Те, кто бежал из Восточных Земель: сначала сотранцы, а потом северяне! Кто может быть еще?
– Не твоя вина, что ты забыл, – с печальной улыбкой сказал Керморван. – Немногие в Кербрайне помнят, ибо их предки бежали на запад задолго до победы Льда. Но другие терпели дольше – до тех пор, пока ледники не подступили к самым вратам древнего города. Тогда король послал на запад еще много людей, в том числе королеву и наследника престола, от которых я веду свой род. Потом, как и теперь, наступила междоусобица, и многие бежали на север, заселив Норденей. Но в летописях сказано, что король послал других своих подданных на восток, в маленькие портовые города на побережье, похожие на наши. Они находились не так далеко от Льда, но были до некоторой степени защищены горами. Возможно, потомкам этих людей тоже удалось выжить.
Чертог огласился взволнованным перешептыванием; кое-где звучал недоверчивый смех.
– Возможно, – со снисходительной улыбкой произнес старший лорд-маршал. – Но какое им дело до нас? Мы не можем послать им весть о себе, не говоря уже о том, чтобы призвать их на помощь.
