Жизни Анны. Мистический роман

Жизни Анны

Мистический роман

Максим Яковенко

Редактор Мария Литвишкова

Корректор Мария Литвишкова

Корректор Оксана Сизова

© Максим Яковенко, 2022

ISBN 978-5-0056-3088-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Анна

Шум трибун доносился до самых нижних уровней амфитеатра. Порой гул усиливался, и по стенам проходила легкая дрожь от многотысячных криков и возгласов сверху. Шестнадцать мужчин и женщин сидели на каменном полу в сырых слабоосвещенных подвалах, ожидая своего выхода на арену. Они не были гладиаторами, что сражаются за жизнь на потеху всему Риму. Они также не были и преступниками: их руки не совершали убийств и краж. Сложив ладони на груди, шестнадцать мужчин и женщин тихо пели молитву, понятную только им самим. Стражники смотрели за ними особенно пристально и не позволяли общаться между собой, грозя копьями.

В дверях появился легионер в начищенных доспехах.

– Оставьте нас, – приказал он стражам.

Когда они неспешно вышли в коридор, легионер подошел к камере осужденных.

– Лукия! – окликнул он худенькую девушку, прервав ее тихую молитву. – Лукия, это я.

– Сервий?! Ты пришел! – Дрожь в голосе выдала оставшиеся крохи надежды.

– Лукия, я прошу тебя, отрекись от своей веры. Я не могу тебя спасти, это не в моей власти. Но ты сама можешь публично отречься. Пока еще не поздно, прошу тебя. Я сейчас вызову трибунала, и он дарует тебе помилование.

Легионер просил, умолял девушку, но тщетно. Лукия попятилась назад, оглянулась на своих единоверцев и со счастливым смирением в лице ответила ему:

– Нет, Сервий, ты просишь невозможного. Я сделала свой выбор. Ты же можешь вернуться к нам.

– И пойти с вами всеми на смерть?! Нет, Лукия. Я – легионер. Я…

– Ты обретешь жизнь вечную…

– Нет. Нет! Ничего не говори мне больше об этом. Все это ложь, вся ваша вера – ложь! – прокричал Сервий всем шестнадцати христианам, приговоренным к смерти.

– Сервий, ты ведь был одним из нас. Посмотри, здесь и Паланий, что крестил тебя.

Старик повернулся в сторону Сервия, желая что-то ему сказать. Легионер сжал зубы, и крик, похожий на стон, вырвался у него из груди.

– Я люблю тебя, Лукия. Но я не могу…

Послышались шаги стражи.

– И я тебя люблю, Сервий. За нами идут. Ступай с Богом! Живи…

– Лукия, прости меня…

С этими словами Сервий выбежал из камеры, разминувшись в коридоре со стражей.

Иссушающее полуденное солнце подогревало переполненные эмоциями трибуны Колизея.

Стражники вывели на свет шестнадцать приговоренных к казни мужчин и женщин. Под оскорбительные выкрики римлян они прошли к центру арены и продолжили воздавать понятные только им молитвы. Старец Паланий, как мог, высоко поднял деревянный крестик в дрожащей руке. Лукия старалась увидеть на трибунах Сервия, словно в надежде еще раз призвать его вернуться. Но его нигде не было видно.

Шум утих. Открылись затворы, и на арену выбежали львы. Их было по числу людей в серых одеждах, смирившихся со столь жутким исходом. Лукия первая кинулась навстречу львам. Смерть тела не так страшна, когда знаешь, что впереди – вечная жизнь.

Прошло несколько минут, и шестнадцать римлян, все до единого, приняли мученическую смерть первых христиан Вечного города.

                                       * * *

– Аа-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Нет! А-а-а-а-а!

Кричал ребенок.

– Папа! Папа!

Маленькая девочка проснулась от страшного кошмара, задыхаясь и держа руку на горле.

– Анечка, что случилось? – прибежал из другой комнаты отец, включив светильник над кроватью дочери.

– Папа, мне приснился страшный сон.

– Доча, опять кошмар?!

– Да, – на глазах девочки выступили слезы. – На меня напал лев. Большой лев, он напал и схватил, вот сюда, прямо за шею.

Отец обнял дрожащую дочь.

– Это просто сон, дорогая моя. Это просто сон.

В глазах ребенка жил безмерный ужас. Девочка успокоилась через некоторое время, уснув на руках отца, серьезно озадаченного постоянными кошмарами дочери, не поддающимися объяснению.

                                        * * *

Со временем страшные сны перестали беспокоить девочку, и к восьми годам Аня уже подзабыла про нападающих львов, битвы и сражения в неизвестных полях и лесах. Сны как мультики: дают яркие эмоции, но на короткое время. И уже через день—другой их не вспомнить.

С началом школы у Ани появились новые кошмары: опоздать на первый урок, получить плохую оценку. Для многих детей было привычным делом просыпать, симулировать болезнь, не делать домашку, но не для Ани – каждое задание воспринималось как долг, требующий тщательного выполнения.

Родители и учителя не могли не радоваться успехам Ани и ее любви к учебе. Девочка получила такое доверие, что мама никогда не проверяла ее дневник или школьные тетради. Всем было понятно – все и так сделано на «отлично».

Особую любовь у девочки вызывали книги. С десяти лет увлечение художественной прозой стало сродни спорту и хобби одновременно: Аня могла выходные провести за чтением новых книг, обсуждением прочитанного в литературных группах ВКонтакте. В старших классах с чтением пришла любовь к европейской культуре, особый отклик в душе вызывал немецкий романтизм в поэзии, философии и музыке, давшей миру такие имена, как Мендельсон, Шуман, Брамс и Вагнер.

Скромный бюджет семьи не позволял на каникулы поехать дальше родного Великого Новгорода, не говоря уже о путешествии по замкам Баварии, поэтому обстоятельства диктовали суровую реальность – пробивать дорогу придется себе самой. В десятом классе девушка решила, что будет поступать в Санкт-Петербургский государственный университет на немецкую филологию. Но Северная столица почти так же недоступна, как и Германия. Рассчитывать на зарплату родителей, трудящихся в бюджетной сфере, не приходилось, поэтому учеба стала единственной возможностью вырваться из провинции в самый европейский город России.

Получив высокие баллы по ЕГЭ, Анна Соколова подала документы в СПбГУ и, скрестив пальцы, начала думать о жизни в Петербурге.

                                       * * *

С началом первой пары «Введение в специальность» Анна успокоилась – теперь она студентка одного из самых престижных вузов в стране на курсе своей мечты.

Иностранные языки, как и филология любого направления, – это всегда осознанный выбор, в отличие от топовых специальностей, как менеджмент или юриспруденция, куда поступают с одной мыслью – сделать карьеру, неважно где и как. Будущими филологами движет интерес к культуре страны изучаемого языка. Кому близок чарующий древний Восток – постигают арабский, таинственная Индия – хинди. Английская культура раскрывается через историю языка и чтение Шекспира в оригинале, а русская душа познается в книгах великих поэтов и писателей, сформировавших если не всю нашу культуру, то, по крайней мере, достойные образы России за ее пределами.

Каждый студент-филолог понимает, что знание иностранных языков всегда пригодится в работе и в жизни. И даже если устроиться под солнцем не удастся, с английским можно заработать как минимум на колу и картошку фри.

Сокурсники Анны в большинстве своем рассчитывали попасть в крупную немецкую компанию или уехать в Германию, найти себя в развитой европейской стране. Мало кто из студентов помышлял остаться на кафедре продолжать познание языка в преподавании или издании учебных пособий. Но именно к таким относилась Анна. С первого дня учебы у нее был четкий план получить диплом бакалавра, потом поступить в магистратуру, затем – в аспирантуру, написать кандидатскую по особенностям немецкого языка и культуры. Научная степень сулила преподавательское будущее, к которому Анна, как ей самой казалось, готовилась всю жизнь.

Первый год в Питере прошел в учебных аудиториях, библиотеках и комнатах для индивидуальных занятий, где каждый вечер зубрилось по сотне немецких слов. Жизнью это сложно было назвать: ни вечеринок в общаге, ни экскурсий по городу – ни на что у Анны не было времени. Все подчинялось служению одной цели – сдать сессию на «отлично», слыть самой лучшей на курсе.

Все свое время Анна проводила на Васильевском острове, с которого однажды выбралась на противоположный берег Большой Невы посмотреть Исаакиевский собор. И это едва не закончилось падением при подъеме на купол собора по железной неустойчивой лестнице. Недосыпание и скудное студенческое питание обернулось обморочным состоянием, и, если бы не китайские туристы, подхватившие Анну за руки, неизвестно, чем бы закончился осмотр достопримечательности. Покорить купол тогда не удалось.

Занятия проходили на Университетской набережной Васильевского острова в красивом старинном дворце середины восемнадцатого века, выкрашенном в насыщенный зеленый цвет. Само здание университета с богатой историей и духом в каждом камне настраивало учиться, не отвлекаясь на мимолетные радости юности.

Старина и многовековые сооружения окружали Анну с раннего детства: в Великом Новгороде храмам и соборам по семьсот—восемьсот лет, чью историю она знала от своей матери, культуролога по профессии. Но атмосфера здания филологического факультета околдовывала мрачностью коридоров; потрескавшимися двухметровыми дверьми из деревянных реек, покрытых многослойным темным лаком; облупленной штукатуркой, за которой виднелась оригинальная стена восемнадцатого века; скрипящим паркетом со времен перестройки. Дух времени ощущался по всему зданию и действовал на тонкую душевную организацию девушки подобно благоухающему ладану на прихожан в церкви.

Во дворе «зеленки», как прозвали студенты здание факультета, располагался ухоженный сад квадратной формы с вечнозелеными елями и кипарисами и такими же зелеными лавочками, расставленными в большом количестве вдоль дорожек. Попасть в сад могли только студенты СПбГУ, простых горожан пускали редко, в специально отведенное время для экскурсий. В те немногие дни, когда выдалась хорошая погода, в саду кипела студенческая жизнь: играла гитара, звучали песни на разных языках, читались стихи и выдержки из прозы мировой классики.

Когда поточные лекции проходили с видом на Неву, Анна рассматривала купол Исаакиевского собора на противоположном берегу и мечтала посмотреть на «зеленку» с его вышины, взглянуть на город как на ладони, почувствовать в полной мере его величественный дух. Быть может, со второй попытки получится забраться на него, думала она. Но питерская погода более коварна, чем шаткое здоровье студентки. Редкие проблески свободного времени в выходные дни омрачались тяжелыми темными тучами, косым дождем или мокрым снегом. Выходить на улицу из общежития совсем не хотелось.

Жить в любимом городе, куда так стремилась, и не пройтись по историческим улицам, каналам, музеям и галереям. Да, город коварно не открывался перед ней, подобно священной горе, что не пускает неготового путника. Или, наоборот, город оберегал от внешних соблазнов и ненужных мыслей, мешающих обучению.

Корпус общежития располагался на 5-ой линии уже родного Васильевского острова, или «васьки», как его называли питерцы, чуть более двух километров от «зеленки», двадцать минут быстрым шагом. Анне повезло с соседкой по комнате. Маша Никитина была так же не из столицы, а из далекого Кемерово, всегда хотела вырваться в Москву, в МГУ, но по баллам прошла в СПбГУ, чему не сильно огорчилась. Девушки учились в одной группе и сразу стали подругами, помогая друг другу не только в учебе, но и в быту – делили один холодильник на двоих, вмести тратили родительские переводы на карту и скромные стипендии.

– Ань, пойдем к парням на второй этаж, там Кирилл играть на гитаре будет. Хватит сидеть за учебниками, – сказала Маша, дергая подругу за руку.

– Ты иди, я подойду позже. Доделаю модуль по грамматике… Как думаешь, завтра дождь прекратится?

Анна надеялась услышать от подруги обнадеживающий прогноз погоды, прогуляться по Питеру так хотелось.

– Ничего не выйдет. Говорят, солнце будет только в мае, еще два месяца ждать.

– Хоть бы плесенью не покрыться.

– А вот если не пойдешь, то покроешься! У парней есть, между прочим, красное винишко. Пошли, домашка подождет.

Маша победила, и подруги пошли к ребятам этажом ниже петь песни группы «Ленинград» и пить вино из кружек, на случай если комендант общежития заглянет с проверкой. Но комендант сам потягивал яблочный сидр, отстукивая ногой в ритм песни:

А в Питере – пить! В Питере – пить! В Питере тире пить.

Глава 2. Франк

Почему-то на втором курсе многие студенты начинают активно пропускать пары и не делать домашние задания. Когда за плечами две сессии, учеба становится механическим процессом: можно делать только самое главное, а точнее, где больше с тебя спрос.

Маша нашла время на подработку в студенческом кафе, парни со второго этажа устроились курьерами по доставке еды. Однако Анна не спешила работать. Родители, пусть и скромно, но оказывали денежную помощь: на все самое нужное хватало, а о большем пока мечтать было рано.

Когда у Маши появился очередной краткосрочный парень – студент из Штутгарда, приехавший в Питер учиться по академическому обмену, – Анна продолжала оставаться одна. С каждым днем это обстоятельство вызывало прогрессирующее отчаяние, а вместе с ним новые комплексы по поводу внешнего вида, особенно по поводу тела. Если судить объективно, то ей не о чем было беспокоиться: высокая стройная шатенка с выразительными светло-карими глазами, большим открытым лбом и густыми бровями. Анна имела все шансы стать девушкой самого крутого парня универа, но неуверенность в себе отражалась на восприятии своего внешнего облика. Поэтому густые брови казались ей неухоженными, худое тело – уродливым и немного полноватым, темный цвет волос и глаз – непривлекательными. А когда твоя соседка и лучшая подруга – голубоглазая блондинка, шансов найти парня вообще нет.

Только Кирилл, студент-индолог со второго этажа общаги, главный запевала и душа любой компании, несмотря на все предрассудки Анны о своей внешности, оказывал ей знаки внимания. И это не могло остаться незамеченным.

– Ты в курсе, что нравишься Кириллу? – завела разговор Маша.

– Разве? Думаю, тебе показалось, – Анна и правда не замечала.

– Он постоянно смотрит на тебя, налюбоваться не может.

– Глупости, Маша.

– Да ты посмотри, как часто он к нам заглядывает? Зовет на вечеринки. Сейчас, думаешь, зачем приходил?

– Маша, он просто пригласил нас послушать его новую песню.

– Да тебя он видеть хочет! Не понимаешь, что ли?

– Вообще-то, он нас двоих пригласил. Он наверняка тебя хочет видеть, а меня за компанию просто позвал.

– Слушай, может, тебе сразу в монахини постричься? Ну что ты у меня такая бесчувственная?

– А на что ты у меня такая… – парировала Анна.

– И какая это я?

Маша встала в позу, руки в боки. Анна поняла, что зря поддалась на провокацию.

– Давай, говори, какая я, ну, – нажимала Маша.

– Свободная… Ты такая легкая в общении и вообще без комплексов. Я так не могу.

– А ты учись. Если я говорю, что ты нравишься парню, то значит – нравишься. Так что быстро встала и пошла за ним.

– Ма-аша-а, я так не могу.

Анна расписалась в своем бессилии.

– Надо, Ань, надо. Нам скоро уже двадцать, не успеем оглянуться, как будет четвертак, и, опачки, мы никому с тобой не нужны.

– Ну это же бред?! Люди и после тридцати под венец идут.

– Не бред, Аня, а жизнь! Играть свадьбу после тридцати могут только мужики, им и после сорока можно, шестидесяти. А нам нужно до двадцати пяти, не позже. У нас, женщин, такая карма. А нам с тобой нужно выйти за немцев, или за французов на крайняк, чтобы свалить в Европу. Лучше студентками.

– Да, планы Наполеона – ничто по сравнению с твоими!

– А ты не смейся, подумай об этом, подруга моя.

– Я вообще замуж не хочу, – сказала Анна и вернулась к открытому учебнику немецкого, не обращая внимания на соседку, собирающуюся на очередное романтическое свидание.

                                       * * *

В конце сентября, когда Петербург погружается в привычное для его жителей состояние черно-серой меланхолии, где ночь сменяет вечер, а вечер – ночь, власти города, театры, галереи и прочие заведения высокой и не очень культуры проводят выставки, спектакли, фестивали, концерты и иные развлекательные мероприятия с одной целью – поддержать чувство радости горожан. Кто как не петербуржцы знает, что отсутствие солнца приводит к нехватке витамина D, синтезирующего гормон радости серотонин. Поэтому, помимо пищевых добавок, каждый житель и приезжий потребляет искусство в большом количестве и порой без разбора, главное – получить новые впечатления. Может быть, именно дефицит витамина D побуждал писателей, поэтов и художников создавать главный товар, имеющий непомерный спрос у страдающих авитаминозом, – эмоции, на время спасающие от депрессии и уныния. Несомненно, вся российская культура обязана витамину D, точнее, его нехватке в наших организмах.

Санкт-Петербургский государственный университет по-своему участвовал в марафоне по производству новых впечатлений у студентов. В этот раз администрация вуза решила привлечь европейских ученых с курсом занимательных лекций по истории предмета.

По запросу университета немецкая служба академических обменов DAAD направила научного работника для чтения лекций по истории языка и богатству диалектов Германии. Ключевая задача программы DAAD – популяризация культуры, а не преподавание языка, поэтому лекции молодого немецкого ученого сразу понравились студентам.

– Ань, пошли сегодня в пять на лекцию по истокам немецкого, говорят, вчерашняя собрала аншлаг.

– Да, я слышала. Думаешь, стоит?

– Конечно, всем, кто доходит до конца курса лекций, обещают поставить плюсик на экзамене. Но самое главное не это.

– А что?

– Лекции читает молодой симпатичный немец, тебе должен понравиться.

– Я так и знала, что все к этому сведется.

В этот раз Маше удалось вытащить Анну из комнаты, буквально оторвать от зубрежки учебника.

На пути к «зеленке» Маша вспомнила про ритуал, что давно намеревалась совершить с подругой.

– Пойдем загадаем желание у бегемотихи Тонечки, чтобы найти женихов.

– Ты правда веришь в эту сказку?

– Веришь – не веришь, главное, чтобы работало. Все загадали у нас в группе, одни мы остались.

И девушки вышли во внутренний сад, где сразу по правую сторону красовалась маленькая бронзовая скульптура бегемотихи.

– Легенда гласит, что в восемнадцатом веке двое влюбленных прыгнули в Неву, то ли из-за большой любви, то ли из-за невозможности быть вместе, – Маша, тараторя, читала Анне с телефона. – По какому-то чуду в реке проплывала бегемотиха, за которую пара схватилась и спаслась. Никто не знает, откуда взялась эта легенда, как и имя Тоня. У скульптуры есть надпись… Ань, посмотри, что там.

На небольшой металлической табличке читался текст: «Девушка, мечтающая найти жениха, должна подержаться за правое ухо бегемотихи, а молодой человек, если он хочет найти невесту, – за левое».

Маша припала к крошечному натертому бронзовому ушку. Прошла минута, вторая, но она продолжала нашептывать желание.

– Ну как?

– Бомбическое чувство!

– Пойдем уже, опоздаем на лекцию.

– Так, теперь твоя очередь. Держись за правое ухо и думай о женихе, представь его, – со знанием дела Маша все объяснила подруге.

Анна дотронулась до правого уха бегемотихи Тонечки, демонстративно закатив глаза, едва сдерживая смех.

– Ну все, тебе достаточно, – сказала Маша, и обе поспешили в актовый зал в превосходном настроении.

Говорят, что немцы пунктуальны и не терпят, когда опаздывают другие. Франк Шольц задержался на начало собственной лекции на десять минут. Извинившись перед студентами, он запустил презентацию на экран и начал сразу с краткого экскурса в историю немецких племен первых веков нашей эры, их письменности, языковых особенностей, различия и сходства. Удивляло, как Шольц вел лекцию на беглом русском языке: пусть и неидеально им владея, делая изредка ошибки в ударениях и спряжении глаголов, он весьма легко объяснял тонкости древних немецких фразеологизмов. Познавательная информация и харизма симпатичного молодого ученого покорили собравшуюся публику. Все понимали – Франк Шольц станет звездой филологического факультета.

Сложно определить, что вызывало у Анны наибольший интерес: занимательный материал лекции или внешность молодого ученого. Худощавое телосложение, рост под два метра, но это ладно, а вот недоглаженная и плохо заправленная в джинсы белая рубашка никак не сходилась со сложившимся образом всегда опрятных немцев.

Размахивая время от времени длинными руками в разные стороны, Шольц обращался к слушателям с риторическими вопросами, чтобы никто даже и не подумал задремать. По ходу лекции он перескакивал на немецкий, древнесаксонский и готские языки, а затем переводил сам себя так непринужденно, словно опытный жонглер. Все это больше походило на лингвистическое шоу, нежели на лекцию по истории немецкого, какие обычно читают студентам в нагрузку по образовательной традиции филологического факультета.

Когда в конце начались вопросы, Шольц сделался по-немецки серьезным и сдержанным. Шоу закончилось, и начались конкретные ответы без приемов красноречия. Тогда студенты узнали еще и настоящего ученого в улыбчивом немецком госте, ставшем доктором филологических наук в двадцать восемь лет.

Анна не задала свой вопрос публично. После лекции, когда все уже разошлись, включая Машу, она осталась в аудитории, чтобы спросить Шольца лично, наедине.

– Извините, доктор Шольц, вы так интересно рассказывали о готском происхождении столь важного для русских слова «хлеб», что я хотела бы побольше узнать о готском и его влиянии на славянские языки. Порекомендуете, что почитать?

– О, спасибо, спасибо! Я позже посвящу этому отдельную лекцию. Приходите на мой курс по готскому языку, – сдержанно улыбаясь, ответил доктор Шольц, – я там вам все расскажу и дам список литературы.

– Обязательно. Спасибо большое!.. Auf Wiedersehen1, – неуверенно ответила Анна и собралась уходить.

– Подождите!

Анна вздрогнула. Голос Шольца прошелся током по виску, вызвав резкую боль. Повернувшись, она увидела перед собой немца с буклетом в руке.

– Послезавтра, в пятницу, приходите на открытие дней немецкой культуры в Санкт-Петербурге, вам должно понравиться.

Вручив Анне буклет с приглашением, доктор Шольц улыбнулся и поспешил собирать вещи в рюкзак. Получив столь неожиданное приглашение, Анна быстро спрятала буклет в сумку, опасаясь, что в любой момент может зайти Маша и напридумать себе историю.

Выйдя на улицу, Анна захотела прогуляться до общежития одной. За все время учебы в Питере без видимой на то причины на нее нахлынула сильная тоска по дому, родителям. Вот уже вторая осень проходит не в родных краях: не пройдешься вдоль высоких стен Новгородского кремля, не посидишь на берегу тихой реки Волхов, не пойдешь с отцом на лодке рыбачить на Ильмень-озеро.

Более часа прогулявшись по похожим друг на друга линиям Васильевского острова, погрузившись в детские воспоминания, Анна сделала звонок матери и успокоила свою душу. Наступили сумерки, похолодало, и девушка поспешила в родную комнату на 5-ой линии.

Глава 3. Чтец

Дни немецкой культуры проходили в новом творческом лофт-пространстве «Красный треугольник» на Обводном канале. В главном зале, где когда-то был большой цех по изготовлению обуви, камерный оркестр исполнял арии Баха, в коридорах висели фотографии немецких городов, а в книжной лавке шли презентации современных писателей.

Прогуливаясь по залам в надежде найти что-то стоящее ее внимания или встретить знакомых из универа, Анна оказалась на просмотре оскароносного фильма «Чтец» с Кейт Уинслет в главной роли. Одноименную книгу Бернхарда Шлинка она прочитала в шестнадцать лет, а фильм не произвел впечатления. Осмотрев импровизированный кинозал, Анна узнала доктора Франка Шольца на первом ряду и решила остаться ради дискуссии.

Дискуссия на тему вины немцев в преступлениях национал-социализма началась сразу, как пошли финальные титры. После войны прошло так много времени, но вопросы звучали актуально, по крайней мере, для немецкого народа: «как это случилось?», «знали ли простые люди о преступлениях?», «почему молчали?». Модерировал дискуссию доктор Шольц.

– Это виновато массовое безумие из-за пропаганды, когда обещали власть над всем миром и победу одного народа и одной культуры над другими. Никто не мог верить и предполагать о газовых камерах, концентрационных лагерях. Люди в Германии не знали об ужасах войны и страданиях людей на востоке, – Франк Шольц эмоционально, с ошибками в русской речи пытался объяснить в некогда блокадном Ленинграде, что обычные жители немецкой глубинки не знали о преступлениях нацистов и поэтому невиновны.