Война с саламандрами

Иенсен только пожал плечами.

– А немец Петерс рассказывал, будто на островах Манихики он отвез капитана на берег, а потом спрятался за скалами и стал смотреть, что там старый Тох делает со своими ящиками. Так он, брат, говорит, что эти ящеры сами пооткрывали их, когда старик дал им долото. А знаешь, что было в ящиках? Оказывается, ножи, дружище. Такие длинные ножи, гарпуны и тому подобное. Я, правда, Петерсу не верю, у него очки на носу, но все-таки это странно. Ты как думаешь?

У Иенсена вздулись жилы на лбу.

– Я думаю, – буркнул он, – что твой немец сует свой нос в дела, которые его совсем не касаются. Понял? И скажу тебе, что я ему этого не советую.

– А ты ему напиши, – усмехнулся ирландец. – Самый точный адрес – пекло, наверняка дойдет. А знаешь, что меня удивляет? Старый Тох время от времени навещает своих ящериц в тех местах, где он насажал их. Ей-богу, Иенс. Вечером приказывает отвезти себя в шлюпке на берег и возвращается только к утру. Так вот, скажи-ка мне, Иенс, ради чего ему туда ездить? И скажи мне, что спрятано в посылочках, которые он отправляет в Европу? Смотри – вот такие маленькие посылочки страхует на тысячу фунтов.

– Откуда ты знаешь? – еще более хмуро спросил швед.

– Да вот знаю, – уклончиво ответил Дингль. – А как ты думаешь, откуда старый Тох возит этих ящериц? Из Девл-Бей. Из Чертова залива, Иенс. У меня там есть один знакомый, он агент, человек с образованием, так он мне говорил, брат, что это вовсе не дрессированные ящерицы. Куда там! Пусть малым детям рассказывают, что это просто животные. А нам, брат, пусть зубы не заговаривают. – Дингль многозначительно подмигнул. – Вот какие дела, Иенсен… А ты мне говоришь, что captain van Toch – all right!..

– Ну-ка, повтори еще раз! – угрожающе прохрипел огромный швед.

– Был бы старый Тох all right, не развозил бы чертей по всему свету… и не запускал бы их всюду на островах, словно блох в шубу. За то время, Иенс, что я плавал с ним, он перевез их несколько тысяч, не меньше. Старый Тох продал свою душу, браток. И я знаю, чем ему черти платят. Рубины, жемчуг и тому подобное. Можешь не сомневаться, даром он не стал бы это делать.

Иенс Иенсен побагровел.

– А тебе-то что? – рявкнул он, стукнув кулаком по столу. – Занимайся своими проклятыми делами!

Маленький Дингль испуганно подскочил.

– Ну, чего ты… – смущенно залепетал он. – Что ты так вдруг… Я ведь только рассказываю, что видел. А если хочешь, так все это мне только померещилось. Только ради тебя, Иенсен… Пожалуйста, могу сказать, что это бред. Иенсен, ты же знаешь, со мной было уже такое во Фриско. «Тяжелый случай», – говорили врачи в Sailor hospital. Ей-богу, брат, мне показалось, что я видел ящериц, или чертей, или еще что-то такое. А на самом деле ничего не было.

– Было, Пат, – мрачно сказал швед, – я их видел.

– Нет, Иенсен, – убеждал его Дингль. – Это у тебя был просто делириум. Старый Тох – all right, но… ему не следовало бы развозить чертей по свету. Знаешь что? Когда я приеду домой, закажу мессу за спасение его души. Провалиться мне на этом месте, Иенсен, если я этого не сделаю.

– По нашей религии, – меланхолически протянул Иенсен, – этого не полагается. А как ты думаешь, Пат, помогает, если отслужить за кого-нибудь мессу?

– Чудесно помогает!.. – воскликнул ирландец. – Я слышал на родине не раз, что это помогало… ну, даже в самых тяжелых случаях! Против чертей вообще и… тому подобное, понимаешь?

– Тогда я тоже закажу католическую мессу, – решил Иенс Иенсен. – За капитана ван Тоха. Но я закажу ее здесь, в Марселе. Я думаю, что вон в том большом соборе это можно сделать дешевле, по оптовой цене.

– Может быть, но… ирландская месса лучше. У нас, брат, такие монахи, что почище всяких колдунов будут. Прямо как факиры или язычники.

– Слушай, Пат, – сказал Иенсен, – я бы тебе дал двенадцать франков на мессу. Но ты ведь парень непутевый, пропьешь…

– Иенс, такого греха я на душу не возьму. Но постой, чтобы ты мне поверил, я напишу на эти двенадцать франков расписку. Хочешь?

– Это можно, – сказал швед, который во всем любил порядок.

Дингль раздобыл листок бумаги, карандаш и занял этими принадлежностями почти весь стол.

– Что же мне тут написать?

Иенс Иенсен заглянул ему через плечо.

– Сначала напиши сверху, что это расписка.

И Дингль медленно, с усилием, высовывая язык и слюнявя карандаш, вывел:

– Так правильно? – неуверенно спросил Дингль. – А у кого из нас должен остаться этот листок?

– У тебя, конечно, осел ты этакий, – не задумываясь ответил швед. – Это делается, чтобы человек не забыл, за что он получил деньги.

Эти двенадцать франков Дингль пропил в Гавре и вместо Ирландии отправился оттуда в Джибути. Короче говоря, месса отслужена не была, вследствие чего естественный ход событий не нарушался вмешательством каких-либо высших сил.

6. Яхта в лагуне

Мистер Эйб Леб, прищурившись, глядел на заходящее солнце. Ему хотелось как-то высказать, до чего это красиво, но крошка Ли – она же мисс Лили Валлей, по документам Лилиан Новак, а для друзей – златокудрая Ли, Белая Лилия, длинноногая Лилиан, и как там ее еще называли в ее семнадцать лет, – спала на горячем песке, закутавшись в мохнатый купальный халат и свернувшись в клубок, как прикорнувшая собачонка. Поэтому Эйб ничего не сказал о красоте природы и только вздыхал, шевеля пальцами босых ног, чтобы вытряхнуть песчинки. Недалеко от берега стоит на якоре яхта «Глория Пикфорд»; эту яхту Эйб получил от папаши Леба за то, что сдал университетские экзамены. Молодчина папаша Леб, Джесс Леб, магнат кинопромышленности и так далее. «Эйб, пригласи нескольких приятелей или приятельниц и поезди по белу свету», – сказал старик. Папаша Джесс – молодец первый сорт! И вот теперь там, на перламутровой поверхности моря, застыла «Глория Пикфорд», а здесь, на горячем песке, спит крошка Ли. У Эйба захватило дух от счастья. Спит, как маленький ребенок, бедняжка. Мистер Эйб ощутил непреодолимое, страстное желание спасти Ли от какой-нибудь опасности. «Собственно говоря, следовало бы действительно жениться на ней», – подумал молодой мистер Леб, и сердце его сжалось от сладостного и мучительного чувства, в котором твердая решимость смешивалась с малодушием. Мамаша Леб, наверное, не согласится на это, а папаша Леб только руками разведет: «Ты с ума сошел, Эйб». Родители просто не могут этого понять, вот и все. И мистер Эйб, нежно вздохнув, прикрыл полой купального халата беленькую лодыжку Ли. «Как глупо, – смущенно подумал он, – что у меня такие волосатые ноги!»

Господи, до чего здесь красиво, до чего красиво! Жаль, что Ли этого не видит. Мистер Эйб залюбовался красивой линией ее бедра и, по какой-то смутной ассоциации, начал думать об искусстве. Ли ведь тоже артистка. Киноартистка. Правда, она еще не играла, но твердо решила сделаться величайшей кинозвездой всех времен, а если Ли что-нибудь задумает, то обязательно добьется своего. Вот этого как раз и не понимает мамаша Леб. Артистка – это… одним словом, артистка и не может быть такой, как другие девушки. К тому же другие девушки ничуть не лучше, решил Эйб. Например, эта Джэди, там, на яхте, такая богатая девица… а я знаю, что Фред ходит к ней в каюту. Каждую ночь, изволите ли видеть! Тогда как я и Ли… Просто Ли не такая. Я желаю всего лучшего Фреду-бейсболисту, великодушно размышлял Эйб, он мой товарищ по университету. Но каждую ночь… Нет, богатая девушка не должна была бы так поступать. То есть девушка из такой семьи, как Джэди. И ведь Джэди – даже не артистка. (О чем только эти девушки иногда шушукаются! – вспомнил вдруг Эйб. И как у них при этом горят глаза, и как они хихикают. Мы с Фредом о таких вещах никогда не говорим.) (Ли не надо пить коктейль в таком количестве; она потом сама не знает, что говорит.) (Например, сегодня днем – это было уж слишком…) (Я имею в виду, как они с Джэди заспорили, у кого из них ноги красивее. Само собой разумеется, что у Ли. Я-то знаю.) (А Фреду нечего было затевать этот дурацкий конкурс красивых ног. Это можно устраивать где-нибудь на Палм-Бич, но не в своей интимной компании. А девушкам не следовало так высоко задирать юбки. Это уже, собственно, были не только ноги… По крайней мере, Ли не следовало этого делать. Тем более перед Фредом. И такая богатая девушка, как Джэди, зря это делала.) (А я, пожалуй, напрасно позвал капитана и предложил ему быть судьей. Это было глупо. Как побагровел капитан, и усы у него ощетинились. «Простите, сэр», – и хлопнул дверью. Неприятно. Ужасно неприятно. Капитану не следовало быть до такой степени грубым. В конце концов, ведь это моя яхта, не так ли?) (Правда, у капитана нет с собой девушки; так легко ли ему, бедняге, смотреть на такие вещи? То есть поскольку ему приходится оставаться на холостом положении?) (А почему Ли плакала, когда Фред сказал, что у Джэди ноги красивее? Потом она говорила, что Фред такой невоспитанный; отравил ей всю поездку… Бедненькая Ли!..) (Теперь девушки дуются друг на друга. А когда я хотел поговорить с Фредом, Джэди подозвала его к себе, как собачонку. Все-таки Фред – мой лучший приятель. Конечно, если он возлюбленный Джэди, он должен говорить, что у нее ноги красивее. Но зачем было утверждать это так категорически? Это было нетактично по отношению к бедняжке Ли. Ли права, что Фред самоуверенный чурбан. Ужасный чурбан.) (Собственно, я представлял себе это путешествие иначе. На черта мне сдался Фред!)

Мистер Эйб обнаружил, что он уже не любуется перламутровым морем, но с весьма мрачным видом просеивает между пальцами песок с ракушками. Он был огорчен и расстроен. Папаша Леб сказал: «Поезжай да постарайся повидать побольше». А что мы видели? Мистер Эйб старался припомнить, но в памяти его всплывала только одна картина – как Джэди и Ли показывают свои ноги, а Фред, широкоплечий Фред, сидит перед ними на корточках. Эйб нахмурился еще больше. Как, собственно, называется этот коралловый остров? Тараива, говорил капитан. Тараива, или Тахуара, или Тараихатура-тахуара. Что, если вернуться домой и сказать старому Джессу: «Папа, мы побывали даже на Тараихатуара-тахуара». (И зачем только я позвал тогда капитана? – поморщился мистер Эйб.) (Надо будет поговорить с Ли, чтобы она не делала таких вещей. Господи, почему я ее так ужасно люблю? Когда проснется, поговорю с ней. Скажу, что мы могли бы пожениться…) Глаза мистера Эйба наполнились слезами. Господи, отчего это – от любви или от муки? Или же эта безмерная мука оттого, что я ее люблю?…

Подведенные синим, блестящие, похожие на нежные ракушки, веки крошки Ли затрепетали.

– Эйб, – прозвучал сонный голосок, – знаешь, о чем я думаю? Здесь, на этом острове, можно было бы сделать шикарный фильм.

Мистер Эйб старался засыпать свои злополучные волосатые ноги мелким песком.

– Превосходная идея, крошка. А какой фильм?

Ли открыла свои бездонные синие глаза.

– Например… Представь себе, что я была бы на этом острове Робинзоном. Женщина-Робинзон! Правда, совершенно новая идея?

– Да-а, – неуверенно произнес мистер Эйб. – А как бы ты попала на этот остров?

– Превосходнейшим манером!.. – ответил сладкий голосок. – Просто наша яхта потерпела бы во время бури крушение, и вы все потонули бы – ты, Джэди, капитан и все.

– А Фред? Он ведь замечательно плавает.

Гладкий лобик наморщился.

– Тогда пусть Фреда съест акула. Получится изумительный кадр! – захлопала Ли в ладоши. – Ведь у Фреда безумно красивое тело, правда?

Мистер Эйб вздохнул.

– Ну а дальше?

– А меня в бессознательном состоянии выбросила бы на берег волна. На мне была бы пижама, та, в голубую полоску, что так понравилась тебе позавчера. – Взгляд, брошенный из-под полуопущенных ресниц, наглядно продемонстрировал силу женских чар. – Вернее, это должен быть цветной фильм, Эйб. Все говорят, что голубой цвет поразительно идет к моим волосам.

– А кто бы тебя здесь нашел? – деловито осведомился мистер Эйб.

Крошка Ли задумалась.

– Никто! Какой же тогда Робинзон, если тут будут люди, – ответила она с неожиданной логикой. – Вот почему эта роль такая шикарная, ведь я все время играла бы одна. Вообрази только – Лили Валлей в главной и вообще единственной роли!

– А что бы ты делала в течение всего фильма?

Крошка Ли оперлась на локоть.

– У меня уже все продумано. Купалась бы и пела на скале.

– В пижаме?

– Без, – сказала крошка. – Ты не думаешь, что я имела бы огромный успех?

– Но не можешь ведь ты ходить все время голой, – проворчал Эйб с явным неодобрением.

– А почему бы и нет? – невинно удивилась крошка. – Что здесь такого?

Мистер Эйб пробормотал что-то нечленораздельное.

– А потом, – продолжала свои размышления Ли, – постой… ага, знаю. Потом меня похитила бы горилла. Понимаешь, такая страшная, волосатая, черная горилла.

Мистер Эйб покраснел и постарался еще глубже зарыть в песок свои проклятые ноги.

– Но здесь же нет горилл, – возразил он малоубедительным тоном.

– Есть. Здесь есть всевозможные звери. Ты должен относиться к делу как художник, Эйб. Горилла удивительно подойдет к моему оттенку кожи. А ты обратил внимание, какие у Джэди волосы на ногах?

– Нет, – ответил Эйб, крайне недовольный этой темой.

– Ужасные ноги, – заметила Ли и с удовлетворением посмотрела на собственные икры. – А когда горилла понесет меня на руках, из лесной чащи выйдет молодой прекрасный дикарь и заколет ее.

– А как он будет одет?

– У него будет лук, – без колебаний решила крошка, – и венок на голове. Этот дикарь возьмет меня в плен и приведет в становище каннибалов.

– Здесь нет никаких каннибалов. – Эйб попробовал вступиться за островок Тахуара.

– Есть. Людоеды захотят принести меня в жертву своим идолам и споют при этом гавайские песни. Знаешь, как негры поют в ресторане «Парадиз». Но тот молодой людоед влюбился бы в меня, – прошептала крошка Ли с широко раскрытыми от восторга глазами, – и… потом еще один дикарь влюбился бы в меня, скажем – предводитель этих каннибалов… а потом один белый…

– Откуда же тут возьмется белый? – спросил Эйб в интересах точности.

– Он был бы у них в плену. Например, это был бы знаменитый тенор, который попал в руки дикарей. Это для того, чтобы он мог петь в фильме.

– А в чем он был бы одет?

Ли поглядела на пальчики своих ножек.

– Он был бы… без всего, как и людоеды.

Мистер Эйб покачал головой:

– Не годится, крошка. Все знаменитые тенора страшно толстые.

– Жалко, – огорчилась Ли. – Ну, тогда его мог бы играть Фред, а тенор только пел бы. Знаешь, как теперь озвучивают фильмы.

– Но ведь Фреда сожрала акула?

Ли рассердилась.

– Нельзя быть таким ужасным реалистом, Эйб! С тобой вообще невозможно говорить об искусстве! А предводитель обвил бы меня всю нитками жемчуга…

– Где бы он его взял?

– Здесь масса жемчуга, – с уверенностью объявила Ли. – А Фред из ревности боксировал бы с ним на скале над морским прибоем. Получится шикарно: силуэт Фреда на фоне неба! Правда, блестящая идея? При этом они оба упали бы в море… – Ли просветлела. – Тут и пригодится эпизод с акулой. Вот взбесится Джэди, если Фред будет играть со мной в фильме! А я бы вышла замуж за того красивого дикаря. – Златокудрая Ли вскочила. – Мы стояли бы тут на берегу… на фоне солнечного заката… совершенно нагие… и диафрагма постепенно закрывалась бы… – Ли сбросила купальный халат. – А теперь я иду в воду.

– Ты не надела купальный костюм, – пробормотал Эйб, оглядываясь на яхту, не смотрит ли кто-нибудь оттуда; но Ли уже вприпрыжку бежала по песку к лагуне.

«…Собственно, в платье она лучше», – заговорил вдруг в молодом человеке голос холодной и жестокой критики. Эйб был потрясен отсутствием у него надлежащего любовного восторга и чувствовал себя почти преступником, но… все-таки, когда Ли в платье и туфельках, то… право же, это как-то красивее.

«Ты, верно, хочешь сказать – приличнее», – возражал Эйб холодному голосу.

«Ну да, и это тоже. И красивее. Почему она так нелепо шлепает по воде? Почему у нее так трясутся бока? Почему то, почему се…»

«Перестань, – с ужасом отбивался Эйб. – Ли – самая красивая девушка, которая когда-либо существовала на свете! Я ее ужасно люблю…»

«…Даже когда на ней нет ничего?» – спросил холодный критический голос.

Эйб отвернулся и взглянул на яхту в лагуне. Как она красива, как безупречны все линии ее бортов! Жаль, нет тут Фреда. С Фредом можно было бы поговорить о красоте яхты.

Тем временем Ли стояла уже по колено в воде, простирала руки к заходящему солнцу и пела.

«Скорей бы уж лезла в воду, черт бы ее драл! – раздраженно подумал Эйб. – А все-таки это было красиво, когда она лежала, свернувшись клубочком, закутанная в халат, с закрытыми глазами. Милая крошка Ли! – И Эйб, растроганно вздохнув, поцеловал рукав ее купального халата. – Да, я ужасно ее люблю. Так люблю, что больно делается».

Внезапно с лагуны донесся пронзительный визг. Эйб привстал на колено, чтобы лучше видеть. Ли пищит, размахивает руками и бегом спешит к берегу, спотыкаясь и разбрызгивая воду… Эйб вскочил и бросился к ней.

– Что такое, Ли?

«Посмотри, как она нелепо бежит, – отметил холодный критический голос. – Как она выбрасывает ноги. Как размахивает руками во все стороны. Это просто некрасиво. И еще кудахчет при этом, да, кудахчет».

– Что случилось, Ли? – кричал Эйб, спеша на помощь.

– Эйб, Эйб… – пролепетала Ли и – трах! – мокрая и холодная, повисла на нем. – Эйб, там какой-то зверь!

– Ничего там нет, – успокаивал ее Эйб. – Наверное, просто какая-нибудь рыба.

– Но у него такая страшная голова!.. – зарыдала крошка и уткнулась мокрым носом в грудь Эйба.

Эйб хотел отечески похлопать Ли по плечу, но шлепки по мокрому телу получились бы слишком звучными.

– Ну, ну, – проворчал он, – посмотри, там уже ничего нет.

Ли оглянулась на лагуну.

– Это было ужасно, – прошептала она и вдруг взвизгнула. – Вон… вон… видишь?

К берегу медленно приближалась черная голова, то разевая, то закрывая широкую пасть. Ли издала истерический вопль и сломя голову кинулась прочь.

Эйб был в нерешительности. Бежать за Ли, чтобы она не боялась? Или же остаться здесь и показать ей, что ему не страшен этот зверь? Само собой разумеется, он избрал второе решение. Он сделал несколько шагов и, остановившись по щиколотку в воде, сжав кулаки, посмотрел зверю в глаза. Черная голова тоже остановилась, странно закачалась и произнесла:

– Тс-тс-тс…

Эйбу стало немного жутко, но ведь нельзя же показывать виду.

– В чем дело? – резко спросил он, обращаясь к голове.

– Тс-тс… – ответила голова.

– Эйб, Эйб, Эйб… – верещала крошка Ли.

– Иду!.. – крикнул Эйб и медленно (чтобы не подумали чего) зашагал к своей возлюбленной. По дороге он даже приостановился и бросил строгий взгляд назад.

На берегу, где волны выводят на песке свои вековечные, непрочные узоры, стоял на задних лапах какой-то темный зверь с круглой головой и извивался всем телом. Эйб застыл на месте с бьющимся сердцем.

– Тс-тс-тс… – произнес зверь.

– Эйб! – вопила Ли, близкая к обмороку.

Эйб отступал шаг за шагом, не спуская глаз со зверя. Тот не шевелился и только поворачивал голову вслед за Эйбом.

Наконец Эйб оказался возле крошки, которая лежала ничком на земле и, захлебываясь, всхлипывала от ужаса.

– Это… что-то вроде тюленя, – неуверенно сообщил Эйб. – Надо бы возвратиться на яхту, Ли.

Но Ли только дрожала.

– И вообще тут нет ничего опасного, – твердил Эйб.

Ему хотелось опуститься на колени, склониться над Ли, но он чувствовал себя обязанным рыцарски стоять между нею и зверем. «Был бы я не в одних трусах, – думал он, – да будь у меня хоть перочинный нож… или хоть бы палку какую найти…»

Начало смеркаться. Зверь приблизился еще шагов на тридцать и остановился. А вслед за ним вынырнули из моря пять, шесть… восемь таких же животных и, раскачиваясь, нерешительно засеменили к тому месту, где Эйб сторожил Ли.

– Не смотри, Ли… – прошептал Эйб, но в этом не было надобности, так как Ли не оглянулась бы ни за что на свете.

Из моря выходили все новые тени и продвигались вперед широким полукругом. «Их уже около шестидесяти, – мысленно подсчитал Эйб. – А это светлое – купальный халат Ли. Халат, в котором она только что спала…» Животные тем временем подошли уже к светлому предмету, который широким пятном выделялся на песке.

И тогда Эйб совершил нечто само собой разумеющееся и в то же время бессмысленное, подобно шиллеровскому рыцарю, который спустился на арену ко львам за перчаткой своей дамы. Ничего не поделаешь, есть такие само собой разумеющиеся и в то же время бессмысленные поступки, которые мужчины будут совершать до тех пор, пока существует мир. Не раздумывая, с высоко поднятой головой и сжатыми кулаками, мистер Эйб Леб вступил в круг зверей, чтобы отнять у них купальный халат крошки Ли.

Звери немного отступили, но не убежали. Эйб поднял халат, перебросил его через руку, как тореадор, и остановился.

– Эйб!.. – неслись сзади отчаянные вопли.

Мистер Эйб почувствовал прилив безмерной отваги и силы.

– Ну что? – сказал он зверям и подступил к ним еще на шаг. – Чего вы, собственно, хотите?

– Тс-тс, – зацыкал один зверь, а потом каким-то скрипучим старческим голосом пролаял: – Ноаж!..

– Ноаж!.. – отозвались скрипучие голоса немного дальше: – Ноаж! Ноаж!

– Э-эйб!..

– Не бойся, Ли! – крикнул Эйб.

– Ли!.. – залаяло перед ним. – Ли! Ли! Э-эйб!..

Эйбу казалось, что он видит сон.

– В чем дело?

– Ноаж!

– Э-эйб! – стонала Ли. – Иди сюда!

– Сейчас. Вы имеете в виду нож? У меня никакого ножа нет. Я вам ничего не сделаю. Что вы хотите еще?

– Тс-тс, – цыкнул зверь и заковылял к нему.

Эйб, придерживая переброшенный через руку халат, широко расставил ноги, но не отступил.

– Тс-тс, – сказал он. – Чего надо?

Зверь, казалось, протягивал к нему переднюю лапу; это не понравилось Эйбу.

– Что? – спросил он довольно резко.

– Ноаж! – пролаял зверь и выронил из лапы что-то беловатое, похожее на каплю. Но это не было каплей, потому что оно покатилось.

– Эйб! – захлебывалась Ли. – Не оставляй меня здесь!

Мистер Эйб не чувствовал уже никакого страха.

– Прочь с дороги! – сказал он и махнул на зверя купальным халатом.

Зверь поспешно и неуклюже отступил. Теперь Эйб мог удалиться с честью; но пусть Ли увидит, какой он храбрый; и он нагнулся, чтобы рассмотреть то беловатое, что зверь выронил из лапы. Это были три твердых, гладких, матово-блестящих шарика. Мистер Эйб поднес их к глазам, так как уже смеркалось.

– Эйб! – пищала покинутая Ли. – Эйб, Эйб!..

– Иду, иду! – крикнул мистер Эйб. – Ли, у меня для тебя что-то есть! Ли, Ли, я тебе что-то несу!

Размахивая купальным халатом над головой, мистер Эйб мчался по берегу, как молодой бог. Ли сидела на корточках, вся скорчившись, и дрожала.

– Эйб, – простонала она, стуча зубами. – Как ты можешь… Как ты можешь…

Эйб торжественно преклонил перед ней колена.

– Лили Валлей, морские боги, они же тритоны, пришли воздать тебе почести. Они поручили передать тебе, что, с тех пор как Венера родилась из пены морской, ни одна артистка не производила на них такого впечатления, как ты. В знак своего восхищения они посылают тебе, – Эйб протянул к ней руку, – три жемчужины. Смотри!

– Не мели вздор, Эйб! – захныкала Ли.

– Серьезно, Ли! Посмотри же, это настоящий жемчуг!

– Покажи! – простонала Ли и взяла в свои дрожащие пальцы три беловатых шарика. – Эйб, – прошептала она, – ведь это жемчуг! Ты нашел его в песке?

– Но, Ли, крошка моя, жемчуг не водится в песке!

– Водится, – заявила Ли. – И его промывают. Видишь, я говорила, что здесь масса жемчуга!

– Жемчужины растут в таких раковинах под водой, – почти с полной уверенностью сказал Эйб. – Ей-богу, Ли, это тебе принесли тритоны. Они видели, как ты купалась. Они хотели преподнести их тебе лично, но ты так испугалась.

– Да, они такие противные!.. – воскликнула Ли. – Эйб, это шикарные жемчужины! Я ужасно люблю жемчуг!

«Вот теперь она красива, – сказал критический голос. – Когда она стоит здесь на коленях и держит жемчужины на ладони – ну… просто хорошенькая, да и все!»

– Эйб, это действительно принесли мне те… те звери?

– Они не звери, крошка. Они морские боги. Называются тритоны.

Ли нисколько не удивилась.

– Очень мило с их стороны, правда? Они ужасно симпатичные. Как ты находишь, Эйб, должна я как-нибудь их поблагодарить?

– Ты уже не боишься их?