Лакки Старр и большое солнце Меркурия
Айзек Азимов
Лакки Старр и большое солнце Меркурия
1. Духи Солнца
Лакки Старр со своим маленьким другом Джоном Бигменом Джонсом, а также молодой инженер, шедший впереди, поднимались к воздушному шлюзу, служившему выходом на поверхность Меркурия.
Да-а… Скучать не приходится, подумал Лакки.
Он прилетел на Меркурий всего лишь час назад и нигде, кроме ангара, побывать не успел. Бумажные формальности и осмотр его «Метеора», произведенный местными техниками, – вот, собственно, и все пока впечатления. Да, еще этот Майндс, Скотт Майндс, инженер, ответственный за Световой Проект. Он явно поджидал Лакки и сразу предложил прогуляться по поверхности Меркурия – «в целях ознакомления с достопримечательностями», как было добавлено.
Лакки, конечно же, умилился такому объяснению. Он внимательно рассматривал лицо инженера, маленький, будто срезанный, подбородок, нервно дергающийся рот и глаза, тревожно бегающие, глаза, которые неизменно ускользали от прямого взгляда. Во всем этом присутствовала несомненная тревога, обеспокоенность, во всяком случае.
Ну что ж, достопримечательности так достопримечательности… Может быть, прогулка с этим Майндсом прояснит хоть что-то в здешних проблемах, так озаботивших Совет Науки…
Что до Бигмена Джонса, то он готов был следовать за Лакки куда, когда и для чего угодно. Правда, едва они начали облачаться в скафандры, брови его удивленно взметнулись: скафандр Майндса был украшен кобурой, из которой торчал приклад крупнокалиберного бластера. Лакки, перехватив вопросительный взгляд, кивком успокоил друга.
Когда инженер, а вслед за ним Лакки и замыкающий шествие Бигмен очутились на поверхности, то в этой внезапной, почти кромешной тьме они, на какое-то время потеряв друг друга из виду, видели только яркие звезды, равнодушно глядящие сквозь ледяной вакуум.
Первым ожил Бигмен. Здешняя гравитация почти не отличалась от родной марсианской. И чернота ночей с такими же немигающими звездами вдалеке – была для него привычной.
– О! Да я, кажется, кое-что начинаю различать! – бодрым дискантом известил он своих спутников.
Лакки, который тоже успел освоиться в темноте, думал тем временем о странном свете – не свете даже, а легкой дымке, мерцающей над как попало раскиданными бледно-молочными скалами. Нечто подобное ему приходилось видеть на Луне, с ее двухнедельной ночью. Тот же безысходно-унылый пейзаж, те же голые и невообразимо холодные скалы, не знающие ни ветра, ни инея, та же молочность. Но Луна-то освещается Землей, чье сияние в 16 раз ярче полнолунного света, – того самого, на который так славно воется собакам. Здесь же попросту нет ни одной близкой планеты…
– Этот свет – звездный? – Лакки начисто отметал такую возможность, но все же спросил.
– Нет, сэр. Обычное свечение короны Солнца. – В голосе чувствовалась усталость человека, вынужденного без конца разъяснять очевидное.
– Ах да! – Лакки усмехнулся и хлопнул себя по лбу. – Ну разумеется, корона! Как же я сразу не догадался!
– Не догадался? – переспросил Бигмен, не очень-то понимающий, о чем идет речь. – Продолжайте же, Майндс!
– А вы бы лучше обернулись. И посмотрели на то, что у вас за спиной.
Оглянувшись, Лакки тихо присвистнул, а Бигмен и вовсе вскрикнул. Только бывалый Майндс стоял тихо.
Изломанная линия горизонта казалась процарапанной по краю жемчужного неба. Каждая деталь рельефа отчетливо видна. А на высоте примерно одной трети расстояния до зенита небо мягко светилось огромными изогнутыми лентами.
– Вот так, мистер Джонс, выглядит корона, – сказал Майндс.
Даже глубочайшее изумление, которое овладело Бигменом, не смогло подавить сложного комплекса чувств, связанных с представлениями о приличиях.
– Зовите меня, пожалуйста, Бигменом! – сердито бросил он и лишь затем воскликнул: – Солнечная корона, да? Ого! Ничего себе! Не предполагал я, что эта штука окажется такой здоровенной!
– Миллион миль в диаметре, даже чуть больше. И учтите, что мы в данный момент находимся на Меркурии, ближайшей к Солнцу планете, всего в 30 миллионах миль от светила. Вы, кажется, с Марса, если не ошибаюсь?
– Да, я родился и вырос там, – последовал полный и гордый ответ.
– Так вот, если бы вы сейчас посмотрели на Солнце, оно оказалось бы в 36 раз больше и ярче, чем то, которое освещало ваше детство. Настолько же, естественно, ярче и крупнее выглядит отсюда корона.
Лакки кивнул и подумал о том, что применительно к Земле 36 меняется на 9, а корону оттуда увидишь только при полном затмении…
Ну что ж, Майндс, кажется, не обманул их. Обещанные достопримечательности существовали на самом деле, и еще какие… Лакки мысленно заполнил корону спрятавшимся за горизонтом Солнцем, и от этого воображаемого зрелища перехватило дыхание.
Майндс между тем продолжал говорить:
– Они называют этот свет Белым Духом Солнца!
– Белый Дух? – удивился Лакки. – Звучит неплохо! Даже, я бы сказал, красиво!
– Красиво?! – взвился вдруг Майндс. – Не сказал бы! На этой планете только и знают, что болтать о духах! Веселенькое местечко, нечего сказать! Все наперекосяк! И шахты рушатся, и… – Туг его голос, не выдержав возмущения, прервался.
С чего это мы так раскипятились? – подумал Лакки, после чего вслух спросил:
– Майндс, мы могли бы узреть сей феномен? Я имею в виду Белого Духа.
– Да, конечно, тут неподалеку… Особенно, если принять во внимание меркурианскую гравитацию. Кстати, советую вам глядеть под ноги. Тропинок тут нет, а свет короны весьма коварен. Так что давайте-ка лучше включим фонари. – Майндс нажал кнопку, и луч, брызнувший из шлема, осветил желто-черную мешанину грунта.
Зажглись еще два фонаря, и неуклюжие фигуры двинулись вперед. Толстые подошвы ботинок не производили ни малейшего шума, и только вибрация воздуха в скафандрах отмечала шаги.
Майндса продолжала душить все та же злость.
– Ненавижу! – хрипел он сквозь зубы. – Ненавижу Меркурий! Я торчу здесь шесть месяцев – целых два меркурианских года! – и мне все осточертело! Кто мог подумать, что за шесть месяцев не будет сделано ни-че-го! Ровным счетом. Ну просто все не так на этой планете! Она самая маленькая. Она ближе всех к Солнцу. Она обращена к нему только одной стороной. Там, – он указал рукой на сияние, – всегда жарко, там такое пекло, что плавится свинец и кипит сера! А в той стороне, – снова взмах рукой, уже в противоположном направлении, – единственная во всей Системе планетная поверхность, которую Солнце не освещает никогда и не греет, разумеется. Замечательно, что там говорить!
Он умолк, чтобы наверняка перепрыгнуть шестифутовой ширины трещину, след древнего катаклизма, который никак не мог затянуться без ветра и смены погоды. Прыжок получился неловким – типичный прыжок беспомощного землянина, на минуту оторванного от искусственной гравитации, имитирующей земную.
Бигмен не преминул презрительно цокнуть языком, прежде чем, как и Лакки, вместо суетливого прыжка, просто широко шагнуть.
Они продвинулись еще на четверть мили, пока Майндс, внезапно остановившись, не сообщил:
– Это можно увидеть отсюда и именно сейчас.
Он резко выбросил обе руки вперед, что помогло ему избежать падения на спину. Лакки с Бигменом после нескольких коротких подскоков, гасящих инерцию, остановились как вкопанные.
Майндс выключил фонарь и пальцем указал вперед, на небольшое белое пятнышко, которое было намного ярче всего солнечного света, посылаемого на Землю.
– Мы на вершине Черно-Белой горы, – продолжил инженер. – Наилучшее место для наблюдений.
– Черно-Белая – это название? – уточнил Бигмен.
– Да. Причем весьма точное. Как видите, терминатор делит ее на две почти равные части. Употребленный мною термин применяется для обозначения границы между светом и тенью.
– Знаем! – Бигмен вспылил, минуя, как всегда, промежуточные стадии. – Грамотные!
– Так вот… Их два, этих пятна. Еще одно, точно такое же, можно видеть над южным полюсом. У экватора граница света и тени то поднимается, то опускается на 700 миль, меняя направление движения каждые 44 дня. Здешняя полумиля в сравнении с этим – сущий пустяк. Вот почему обсерватория размещена у северного полюса, а не где-то в другом месте… Однако вернемся к нашей горе. Нетрудно заметить, что сейчас освещена только верхняя ее часть. Позже, когда Солнце опустится еще ниже, тень затопит всю гору.
– Остается уже только вершина, – отметил Лакки.
– Да, пара футов, которые вот-вот погрузятся в темноту. А через двое земных суток свет возвратится вновь.
Пока Майндс живописал картины природы, белое пятно сжалось до точки, пылавшей яркой звездой. Все трое замерли в ожидании.
– А теперь ненадолго отвернитесь, – велел Майндс. – Пусть глаза привыкнут к темноте.
Прошло несколько томительных минут, и Лакки с Бигменом услышали: «Достаточно. Теперь посмотрите».
Выполнив и эту команду, они поначалу ничего перед собой не обнаружили. Но через мгновенье возникло нечто кроваво-красное. Оно вскоре оформилось в довольно уродливую, скомканную гору, увенчанную кривулькой-пиком. Краснота стала густеть, густеть – и наконец была побеждена совершенным мраком.
– Что это?! – тихо прошептал Бигмен.
– Солнце всего лишь, – успокоил его Майндс. – Оно опустилось достаточно глубоко, и теперь над горизонтом – лишь корона с мощными, в тысячу миль и выше, столбами протуберанцев. Их ярко-красный свет обычно заглушается светом самого светила.
Лакки кивнул. С Земли с ее атмосферой, подумал он, протуберанцы увидишь только при полном солнечном затмении, да еще вдобавок при помощи разного рода хитроумных приборов.
– Они называют это Красным Духом Солнца… – к Майндсу вернулась его подавленность.
– Ох уж эти духи! – внезапно оживился Лакки. – Что Белый, что Красный! Вероятно, они-то и вынудили вас таскать с собою бластер? А, мистер Майндс?
– Что?! – Крик инженера был явно не из ласкающих слух. – О чем это вы, сэр? – добавил он крайне раздражительно.
– Да о том, знаете ли, что самое время выложить, для чего вам понадобилось вести нас сюда. Ведь не ради местных красот? А заодно объясните нам, с какой стати вы так нешуточно вооружились…
Майндс ответил не сразу – некоторое время собирался с мыслями.
– Вы ведь Дэвид Старр, не так ли? – прозвучал наконец вопрос.
– Да, – сдержанно отозвался Лакки.
– Вы входите в состав Совета Науки, и это именно вас, как человека необыкновенно везучего, прозвали Лакки?
– Угу. – Как и все члены Совета, Лакки избегал ненужных упоминаний о своем титуле, и поэтому слова Майндса пришлись ему не по душе.
– Понятно, понятно… – В голосе инженера появились нотки удовлетворенности. – Значит, я не ошибся и разговариваю со следователем – асом, который намерен заняться Световым Проектом, вернее, тем, что с ним происходит.
Осведомленность инженера отнюдь не привела Лакки в восторг. Его даже задело то, с какой легкостью его разоблачает первый встречный. Не мешало бы, подумал он, слегка осадить этого Майндса…
– Чем я тут займусь, не должно вас интересовать, сэр. Лучше ответьте на мой вопрос о целях нашей прогулки.
– Я привел вас сюда, чтобы сказать правду, прежде чем другие наврут вам с три короба! – на одном дыхании выпалил Майндс.
– Наврут? О чем?
– О неудачах, которые неотступно преследуют Световой Проект!
– Но ведь можно было рассказать мне обо всем там, внутри Купола! Зачем понадобилось идти сюда?
– Тому есть веские причины. – Дыхание Майндса становилось все более неровным. – Во-первых, они во всем винят меня, считая, что Проект мне, видите ли, не по зубам и деньги налогоплательщиков я направляю прямо коту под хвост. Разве можно было позволить этим мерзавцам сбить вас с толку? Вот и пришлось…
– Но почему они решили, что виноваты вы, Майндс?
– Потому, видите ли, что я слишком молод.
– Сколько вам лет?
– Двадцать два года.
Лакки, который был лишь немногим старше, удивленно хмыкнул.
– Ну, а какова другая причина?
– Мне хотелось, чтобы вы почувствовали Меркурий и прониклись тем, как… – тут Майндс внезапно смолк.
Лакки, высокий и стройный, стоял на неприветливой поверхности Меркурия и, отражая металлом скафандра молочный свет короны, – ждал.
– Ну, хорошо, – заговорил он наконец. – Допустим, я верю, что вы не виноваты в неудачах с Проектом. А кто – виноват?
В ответ – лишь неясное бормотанье, сквозь которое можно было различить – «не знаю» и «во всяком случае».
– Не могли бы вы изъясняться более традиционно? – вежливо поинтересовался Лакки.
– Поверьте мне! – В голосе Майндса слышалось неподдельное отчаянье. – Я все тщательнейшим образом расследовал! Я думал над этим даже во сне! Следил за всеми! Анализировал и сопоставлял! Фиксировал время, когда происходили аварии, рвался кабель или уничтожались записи! И теперь я не сомневаюсь, что никто под Куполом не замешан в этом! Нас там 52 человека. По крайней мере, в шести последних случаях, когда что-то выходило из строя, я мог бы поручиться за каждого. Никого не было вблизи тех несчастных мест!
– Но ведь у аварий должна быть причина! – размышлял Лакки вслух. – Может быть, внутрипланетные толчки? Или воздействие Солнца?
– Духи! – исступленно выкрикнул инженер и резко вскинул руки. – Кроме двух, уже знакомых вам видов, существуют и двуногие духи! Я видел их, но разве кто-то поверит мне? Должен вам сказать, что… скажу вам откровенно… – И речь его стала совершенно бессвязной.
– «Духи»! – Бигмен сочувственно покачал головой. – Не показаться ли вам психиатру?
– И эти мне не верят! – Майндс расхохотался трагически-оперным манером. – Ничего. Заставим поверить. С духами, а заодно и со всеми идиотами будет покончено. Я уничтожу всех! Поголовно!
Вновь последовал зловещий смех, и Майндс с необыкновенным проворством выхватил из кобуры бластер (Бигмен даже моргнуть не успел, не то что помешать инженеру) и, прицелившись прямо в Лакки, нажал на спуск. Пучок энергии бесшумно и невидимо вырвался из ствола.
2. Сумасшедший или нет?
На Земле все кончилось бы плачевно. Но Меркурий не Земля.
От Лакки, конечно же, не ускользнуло постепенное и неудержимое нарастание ярости Майндса. Должно было последовать разрешение, иначе инженера разорвало бы собственными эмоциями. И все же применение оружия было совершенно неожиданным.
Движение руки Майндса к кобуре и все его последующие действия были молниеносными. Однако Лакки успел отпрыгнуть в сторону.
Дело в том, что меркурианская гравитация составляла всего 2/5 гравитации Земли, и тренированные мышцы отбросили непривычно легкое тело весьма далеко. А Майндс, следивший за полетом Лакки, повернулся слишком резко и потерял равновесие. Тем не менее, в нескольких дюймах от Лакки, едва опустившегося на поверхность, в скале уже красовалась аккуратная ямка глубиной в фут. Прежде чем Майндс собрался произвести повторный выстрел, Бигмен с неотразимым изяществом человека, еще не забывшего марсианской гравитации, выбил оружие из его рук.
Инженер упал, истошно при этом крича, затем внезапно затих, то ли потеряв сознание от сильного удара при падении, то ли совершенно израсходовав запас эмоций.
Бигмен исключал оба варианта.
– Наш милый друг прикинулся усопшим! – так оценил он ситуацию и, схватив бластер, направил дуло в ненавистное лицо.
– Не дури! – сердито крикнул Лакки.
Бигмен опешил, а потом возмутился.
– Тебя ж хотели убить!
Если бы покушались на него самого, маленький марсианин, казалось, был бы не так зол… Крайне неохотно, что-то бурча под нос, он подчинился.
Лакки, стоя на коленях, при свете своего фонаря внимательно разглядывал застывшие, искаженные черты лица инженера. Показания манометра говорили о том, что, к счастью, скафандр не разгерметизирован ударом об острые камни. Подхватив Майндса одной рукой за запястья, а другой за лодыжки, Лакки вскинул ношу себе на плечи и пружинисто поднялся.
– Быстро к Куполу! – решительно сказал он и чуть потише добавил: – А заодно – к проблемам, которые, увы, не так просты, как видится нашему шефу.
Все еще насупленный Бигмен молча поспешил за Лакки. Мелкая его трусца облагораживалась гравитацией. Майндса Бигмен все-таки держал на мушке, на всякий случай.
Упомянутым шефом был Гектор Конвей, глава Совета Науки. Когда они оставались наедине, Лакки называл его «дядюшка Гектор», так как именно Конвей вместе с Аугустом Генри стал в свое время опекуном юного Лакки, родители которого были убиты пиратами вблизи Венеры.
Неделю назад Конвей, напустив на себя самый легкомысленный вид, как будто речь шла об очередном отпуске, спросил его:
– А почему бы тебе не отправиться на Меркурий, а?
– Что-то произошло? – насторожился Лакки.
– Да в общем-то, ничего особенного… – Сказав это, Конвей, однако, нахмурился. – Если не считать таковым несколько странные действия некоторых наших мудрецов от политики… Ты ведь знаешь: мы осуществляем один довольно дорогостоящий проект на Меркурии. Он из тех проектов, которые либо не дают ничего, либо переворачивают все. Вещи подобного рода – всегда в значительной мере игра, рискованная азартная игра…
– Есть ли в этой игре что-то такое, чем мне не приходилось заниматься?
– Похоже на то… Понимаешь, сенатор Свенсон обрушился на Проект, представив его типичнейшим примером того, как Совет почем зря просаживает денежки налогоплательщиков. Тебе, конечно, знаком сей благородный муж… Так вот, этот самый Свенсон яростно настаивает на расследовании. Более того, один из его молодцов поспешил на Меркурий уже несколько месяцев назад.
– Сенатор Свенсон? Все понятно…
Лакки прекрасно знал о тех усилиях, которые прилагал Совет Науки для борьбы с врагом как в пределах, так и вне Солнечной системы. Знал он и о том, что в последние десятилетия усилия стали приносить плоды. Галактическая цивилизация была уже в том почтенном возрасте, когда люди добрались до самых отдаленных звезд Млечного Пути и заселили все пригодные для жизни планеты. Проблемы, которые вставали перед человечеством, ввиду сложности их, мог решить попытаться, во всяком случае, – лишь Совет Науки. К сожалению, в правительстве Земли кое-кто опасался возрастающего влияния Совета, видя в этом угрозу для себя. Иные же виртуозно использовали эти опасения в интересах собственных амбиций. Сенатор Свенсон не только принадлежал к последней группе, но был ее несомненным лидером. Бесконечные нападки на Совет за его «неприкрытое расточительство» – сделали эту фигуру крайне одиозной…
– Кто возглавляет меркурианскую забаву? – спросил Лакки. – Я знаю его?
– Забава, кстати, называется Световым Проектом. А отвечает за него Скотт Майндс, инженер. Парень неглупый, но не из тех, кто создан руководить. И надо же, именно с того момента, как Свенсон облюбовал в качестве очередной мишени Световой Проект, дела там пошли хуже некуда!
– Я готов этим заняться, дядюшка Гектор.
– Спасибо, Лакки. Понимаешь, я уверен, что все аварии не настолько уж серьезны, но Свенсон постарается с их помощью поставить нас в затруднительное положение. Выясни, что именно он замышляет. И пригляди, кстати, за Уртилом, его эмиссаром, весьма способным и опасным малым…
Вот так преподнес дело Гектор Конвей. Небольшое расследованье, не более того. И Лакки, посадив корабль на северный полюс Меркурия, настроился на пустячок. А спустя два часа в него уже разряжали бластер.
Что-то за всем этим кроется, подумал Лакки, с Майндсом на плечах приближаясь к Куполу. И куда более серьезное, чем можно было предположить.
Доктор Карл Гардома, выйдя из палаты и взглянув исподлобья на Лакки с Бигменом, стал сосредоточенно вытирать руки мохнатым пластосорбовым полотенцем, которое вскоре, скомканное, исчезло в контейнере. Гардома хмурился, и с его смуглого лица не сходило выражение глубокой озабоченности. Казалось, даже черные, коротко стриженные волосы доктора топорщатся как-то встревоженно.
– Ну? – спросил Лакки.
– Я дал ему успокоительное. – Гардома смотрел куда-то мимо Лакки. – Думаю, он будет в порядке, когда проснется. Возможно, даже не вспомнит о случившемся.
– Доктор, такие приступы уже случались с Майндсом или это – первый?
– Ничего подобного до сих пор не наблюдалось, сэр. Во всяком случае, с момента его прибытия на Меркурий. Не знаю, что предшествовало этому, но последние несколько месяцев инженер Майндс находился в состоянии сильнейшего нервного напряжения.
– Отчего?
– Видите ли, он все время чувствовал себя виновным в том, что происходит с Проектом.
– А как по-вашему, такое чувство имело под собой основания?
– Нет. Безусловно, нет! Но это ему не мешало… Вы же успели убедиться, насколько разладился этот человек. Он буквально вбил себе в голову, что в происходящем все винят только его! Световой Проект, которым здесь занимаются, принадлежит к разряду работ чрезвычайно важных. Он поглотил и продолжает поглощать уйму денег и сил. На Майндсе лежит тяжелейший груз ответственности за все оборудование, за работу конструкторов, пятеро из которых, между прочим, старше его минимум на десять лет…
– А как получилось, доктор, что столь важный пост занял такой молодой человек?
Гардома улыбнулся, и обнажившиеся в улыбке белые, безупречной формы зубы несколько смягчили мрачность его облика.
– Субэфирная оптика, мистер Старр, совершенно новое направление в науке. И только молодой человек, только что выпорхнувший из школы, кое-что смыслит в ней.
– Такое впечатление, доктор, будто и вы разбираетесь в этом!
– Отнюдь нет… Просто Майндс немножко рассказывал… Мы ведь прибыли сюда на одном корабле, и уже тогда я был поражен, с какой увлеченностью говорил он о Проекте и возможностях, открываемых его осуществлением. Вам, должно быть, известно о них?
– Ничего, ровным счетом ничего.
– Так вот. Здесь мы имеем дело уже с гиперкосмосом – иными словами, той частью пространства, которая находится по ту сторону космоса в традиционном понимании. Законы, которые здесь незыблемы, в гиперкосмосе – отменяются! Скажем, нельзя двигаться со скоростью, превышающей скорость света, – ну нельзя! И до ближайшей звезды нужно тащиться целых четыре года. В гиперкосмосе же – совсем другое дело! Бери и лети хоть… – доктор осекся, а потом спросил с извиняющейся улыбкой: – Вы ведь знаете об этом?
– Конечно. Как, впрочем, и любой, я знаю, что гиперкосмические полеты сделали обычными путешествия к звездам, – сухо отозвался Лакки. – Но при чем тут Световой Проект?
– А вот при чем… – Доктор Гардома поднял вверх указательный палец и принял таинственный вид. – В вакууме обычного космоса свет распространяется, как известно, по прямой, строго по прямой. Изогнуть эту прямую можно только с помощью колоссальных гравитационных усилий. В гиперкосмосе – по-другому. Вы можете делать со световым лучом все, что заблагорассудится! Как будто имеете дело с нитью самой нежной пряжи! Луч можно сфокусировать, рассеять и чуть ли не завязать бантиком! Так, во всяком случае, утверждают создатели гипероптической теории.
– И Скотт Майндс, если я правильно понимаю, находится здесь именно для того, чтобы проверить эту теорию на предмет стройности?
– Совершенно верно.
– А почему был выбран именно Меркурий?
– Потому что во всей Солнечной системе не найти планетной поверхности с такой огромной концентрацией света, причем на громадной площади. И результаты, которые ожидает инженер Майндс, гораздо проще получить здесь, чем, скажем, на Земле, где, при весьма сомнительном эффекте, все обошлось бы куда дороже.
– Но пока что мы имеем только аварии…
– Которые кто-то подстраивает! – гневно подхватил Гардома. – И с которыми нужно немедленно покончить! Вы понимаете, что для нас всех значит этот Проект? Земля не будет рабыней Солнца! Космические станции станут перехватывать солнечный свет и, пропустив через гиперкосмос, равномерно распределять по всей планете! – Гардома, подхваченный мечтами, уносился все дальше. – Исчезнет зной пустынь и забудется полярная стужа! По нашему усмотрению будет реорганизована смена времен года! Мы будем управлять погодой! Иметь солнечный свет в любом угодном нам месте и ночь той продолжительности, которую захочется мизинцу нашей ноги! Земля превратится в рай с кондиционированным воздухом!
– Но, по-моему, до этого еще далеко?
– Да, вы правы. – Доктор с неохотой вернулся в реальность. – Понадобится много-много времени… Сэр, я, конечно, могу ошибиться, но мне кажется, что вы тот самый Дэвид Старр, которому удалось распутать историю с отравлением пищи на Марсе!
Лакки, для которого такой поворот в разговоре был довольно неожиданным, а также и не очень приятным, нахмурился.
– Почему вы так решили?
– Дело в том, что я все-таки врач. И как врача меня в свое время заинтересовала такая странная эпидемия – ведь это поначалу считалось эпидемией! Потом уже, в слухах, которые, как им положено, ходили и которым я жадно внимал, стало часто встречаться имя одного юного члена Совета, сыгравшего главную роль в разгадке тайны…
