Хольмградские истории: Человек для особых поручений. Самозванец по особому поручению. Беглец от особых поручений (сборник)

За моей спиной скрипнула входная дверь, и я почувствовал легкий сквозняк, принесший с собой тяжелый дух перегара. Похоже, мой будущий противник уже серьезно набрался. Ну ничему люди не учатся!

– Ты… Вы… Име-ик-ю… – сипло произнес голос. Я медленно обернулся, затылком чуя устремившиеся в ложу профессора взоры немногочисленных зрителей, не пожелавших покинуть зал в антракте. А передо мной оказался покачивающийся, словно былинка на ветру, лейтенант, уже один раз летавший под моим чутким руководством и теперь рискующий повторить сей в высшей степени экзистенциальный опыт… да, изначально у меня не было такой цели, но кто ж знал, что от него так несет?! Это ж сколько надо было выжрать и в какой помойке, чтобы получить такую оригинальную смесь ароматов, а?

– Любезнейший, подите прочь, от вас воняет. – Буду я еще ждать, пока это чудо проспиртованное сможет выговорить свое имя. А зрители-то как заинтересовались… Дьявол. И черт с ним, испортил мне вечер, урод, пусть пеняет на себя.

– Да вы… ты…!!! Я ж тебя-ик… – Еще пуще побагровело это недоразумение и вдруг выдало тираду почти трезвым тоном: – Господин как-вас-там, я – Государева Плесковского полка десятник, боярин Голова. У памятного вам, должно быть, ресторана вы оскорбили меня и моих друзей. К сожалению, они вынуждены были покинуть столицу, получив предписание по новому месту службы на южной границе, а посему не могут присутствовать здесь сейчас, дабы пообщаться с вами. Но, думаю, они будут безмерно рады узнать о нашей встрече. Имею честь вызвать вас в круг.

– Виталий Родионович Старицкий, заштатный письмоводитель Государевой Особой канцелярии. Жду ваших поручников через три дня, поутру в доме Смольяниных. А сейчас выйдите вон. Вы мешаете мне смотреть спектакль. – Я демонстративно приложил к носу платок и повернулся лицом к сцене, где уже разворачивалось второе действо. Охреневший десятник еще пару секунд посопел за моей спиной, а затем, выматерившись, вывалился из ложи. М-да. Кажется, сегодня о хольмганге будет трещать весь Хольмград. Чтоб он провалился, этот чертов десятник!

– Ну, Виталий Родионович, такого я от вас не ожидал. Нет, никак не ожидал! – в очередной раз покачал головой князь, приехавший к Смольяниным буквально через полчаса после того, как я вернулся из театра, и теперь расхаживающий по моей гостиной с каким-то удивленно-злым видом. Ментал вокруг Телепнева бурлил, а цвета, в которые окрашивались его тонкие оболочки, наводили на мысли о суициде. – Как вас только угораздило попасть в такой переплет, а? Хотя… именно с вами, по-моему, может происходить и не такое.

Кажется, «сиятельство» начал успокаиваться. Вон и бордово-черные оттенки оболочек сменяются куда более светлыми и ровными цветами. Не ангельское сияние, конечно, но и в дрожь от него не бросает, уже хорошо.

– Ладно, Виталий Родионович. Сделанного не воротишь… – вздохнул князь, присаживаясь на диван. Тут же нарисовавшаяся рядом Лада поставила перед ним поднос с небольшим чайником, окруженным различными молочниками, сахарницами и конфетницами. Телепнев с подозрением окинул взглядом угощение и недоуменно хмыкнул. Да уж, о том, что глава Особой канцелярии обожает кофе, по-моему, знает вся столица, а тут такой облом!

– Уж извините, Владимир Стоянович, но в этом доме после десяти вечера о кофии даже я не смею заикнуться, – развожу руками. А что делать, если Лада действительно втихую проводит такую политику. Сам видел, как она, в своей заботе о здоровье моей бренной тушки, не прошедшей пока курс здешней медицины, ровно в десять вечера вылила в канализацию недопитый и забытый мною в кабинете кофе.

– Что ж, может, оно и к лучшему. Супруга моя тоже с сей пагубной привычкой борется по мере сил. Да только все без толку. – Телепнев нехотя пригубил чай и, отставив чашку подальше, вернулся к теме хольмганга. – Виталий Родионович, хоть поделитесь, с кем биться собрались, а то по городу столько слухов бродит, и все разные. Чему верить и не знаешь.

Ага, как же! Наверняка ведь к утреннему приезду в присутствие князя уже будет ждать на столе обстоятельный доклад: кто, с кем, где, когда и как. Да только будет это завтра, а знать ему хочется уже сейчас.

– С десятником Плесковского полка, боярином Головой.

– Так-так-так. – Князь нахмурился. – Может, Государева Плесковского полка?

– Ну да, – кивнул я.

– Час от часу не легче. Виталий Родионович, что вам мешало набить мор… э-э… повздорить с какими-нибудь другими офицерами? – всплеснул руками князь. – И я, дурак старый, удовольствовался лишь словами Ратьши и проверить сих господ не удосужился.

– Да в чем дело, Владимир Стоянович? – Я действительно не понял, с чего князь вдруг так разволновался.

– Понимаете, друг мой… – медленно проговорил князь. – Есть в нашей армии такое негласное деление, что ли… на старую службу и новую. Повелось так, когда предок государя нашего велел боярам всех имеющихся у них боевых холопов передать ему в полки и самим исполчаться по новому указу сам-один. А чтобы не было местнических споров о том, кому надлежит быть воеводою у тех бояр, сам стал во главе их полков, отчего и прозвано было войско Государевым. В то же время над собранными в полки холопами государь поставил своих личных бояр, кои уделы малые по его воле держали. Из них-то и выросла новая армия, или, как стали их позже называть, полки новой службы. Так они и существуют по сию пору. Правда, старой службы, то есть государевых полков у нас ныне всего четыре наберется, но гонору в них боярского да местнического… В общем, готовьтесь, Виталий Родионович. Коли сослуживцы того десятника сочтут, что вы весь Государев Плесковский полк оскорбили, каждый день станете в круг выходить, пока в полку офицеры не переведутся или вы сами в сыру-землю не ляжете.

– А могут и не счесть? – Я приподнял бровь. Хоть лекция о «паркетных полках» меня и впечатлила, но возможность ежедневных дуэлей вместо тренировок под руководством Тишилы как-то не прельщала. А посему надо бы попробовать отвертеться от чести прослыть убийцей полка… Самонадеянно? Так ведь я же говорю, сражаться с ними на саблях я не намерен, а на ножах, думаю, шансов у господ офицеров будет немного, тем более у таких, как эти – «дворцовая гвардия», блин.

– Могут, – согласно наклонил голову князь. – Но тут уж как решит офицерское собрание полка… А повлиять на него не в силах даже государь, хоть и является он по традиции полковником плесковичей. Так-то, Виталий Родионович.

– Понятно, – вздохнул я. При упоминания государя настроение мое резко ушло в минус. Привлекать к себе его внимание, да еще и таким… хм, небезобидным способом мне совсем не хотелось. Но деваться, кажется, снова некуда. – Что ж, все одно мне ничего иного не остается, как ждать развития событий и искать себе поручников, Владимир Стоянович. Прорвемся!

– Будем надеяться, Виталий Родионович, – проговорил князь, поднимаясь с дивана. – А насчет поручников примите добрый совет: пригласите профессора Граца и Тихомира. Думаю, они вам не откажут в такой чести. Ох, я совершенно забыл о времени! Уж за полночь, а вам нужно бы выспаться. Посему откланиваюсь. Да и супруга моя наверняка уже заждалась, а я и так непозволительно злоупотребил вашим гостеприимством. Прощайте, Виталий Родионович. Покойной ночи.

Не дав мне вымолвить и слова, князь быстрым шагом покинул гостиную и до самого порога моего дома не проронил более ни звука. Лишь когда Лада подала ему «котелок», князь на мгновение замер на крыльце и, окинув меня взглядом, хмыкнул.

– Удачи вам, господин Старицкий. Не посрамите Особой канцелярии.

– Благодарю за пожелания, ваше сиятельство. Постараюсь не ударить в грязь лицом, – кивнул я в ответ, и князь направился к своей коляске, по нынешней холодной и дождливой погоде накрытой тентом.

– Велите приготовить ванну, Виталий Родионович? – Голос Лады вывел меня из задумчивости. Я повернулся к своей очаровательной экономке и улыбнулся. – Да, пожалуй. И если не сложно, Лада, пришли в кабинет брата. Мне нужно с ним кое о чем потолковать.

Сероглазка быстро кивнула и, так же мгновенно развернувшись, попыталась слинять. Щазз! Я все же успел заметить следы слез на ее лице, а потому больше двух шагов девушке сделать не удалось.

– Стоп. Отставить. Лада, зайди, пожалуйста, в мой кабинет и дождись меня, остальные указания подождут. Хорошо?

Не оборачиваясь, девушка опять кивнула и быстро скользнула в боковой коридор. Ну-ну. Пусть немного приведет себя в порядок. А мне надо выяснить, кто обидел мою экономку! Найду сволочь и напинаю. Больно. Лейф обнаружился там, где ему и положено, то есть на кухне. Хоть и время уже не детское, а он сидит себе с бокалом красного вина над каким-то толстенным томом и ведать не ведает, что кто-то его сестру обидел.

– Да что вы, ваше… Виталий Родионович! – прогудел Лейф, узнав причину моего визита. – Никто ее не обижал, уж поверьте.

– А что ж она тогда выглядит так, словно рыдала часа два без перерыва? – осведомился я.

Повар тут же смутился.

– То вам лучше у ней самой проведать, – пробурчал Лейф и плотно сжал губы, демонстрируя полное нежелание общаться. Вот блин, партизан нашелся на мою голову!

– Ну что ж. Не хочешь говорить, не надо. И впрямь, лучше уж я у нее все узнаю, – вздохнул я. – А потом с тобой поговорю. Ты же вроде пока спать не собираешься? Вот и ладно. Значит, заглянешь в мой кабинет, как я освобожусь.

Лада встретила меня настороженно. На личике ее уже не было и намека на недавние слезы, но глаза смотрели на меня с опаской… и какой-то беззащитностью, что ли? Черт! И как с ней разговаривать? Как с ребенком, что ли: «Скажи дяде, кто тебя обидел, он их в бараний рог свернет…» Бред.

– Ну с чего же ты, красавица, так плакала? Кто тебя огорчил? – не вынес я воцарившейся в кабинете тишины.

– Никто, – тихо проговорила Лада и вдруг разрыдалась… снова. А мне что делать?!

Я подошел к плачущей девушке и тихонько обнял ее за плечи. Лада тут же уткнулась носиком мне в плечо и что-то забормотала сквозь непрекращающиеся всхлипывания. Минут через пять до меня начало доходить, в чем дело: моя замечательная экономка узнала о хольмганге и почему-то решила, что мне его не пережить… Дела-а. И как это понимать?

Я осторожно погладил Ладу по голове и, пытаясь ее успокоить, понес какую-ту бессвязную чушь… А что делать, если меня, как и большинство мужиков, женские слезы приводят в заторможенное состояние.

Так мы и сидели с Ладой в обнимку на диване, пока я не понял, что всхлипы прекратились, сменившись тихим сонным посапыванием… Во дает барышня! Пригрелась и уснула… Стараясь не разбудить девушку, я поднял ее на руки и отправился в комнату при въезде в дом, выбранную ею в качестве спальни. Надо было видеть круглые от удивления глаза Лейфа, когда я прошкандыбал мимо него с сестрой «наперевес».

Уложив так и не проснувшуюся Ладу на кровать и укрыв ее покрывалом, я тихо вышел из комнаты и почти бегом направился обратно в кабинет. Время действительно позднее, а у меня еще есть один немаловажный вопрос к Лейфу как человеку, выросшему среди ушкуйников, а значит, разбирающемуся в оружии.

– Да ну, Виталий Родионович, то не беда. Найдем что требуется. В столичных-то лавках, конечно, вряд ли удастся заказать что-то подобное. А вот на Старой Ладоге можно и поспрошать. Но даже если там никто и не торгует такими странностями, то ведь местные кузнецы там такие, что на заказ хоть ушкуй откуют. Правда, и стоит их работа не копейки. – Нервничающий Лейф (еще бы он не нервничал, после того как увидел мои занятия по переноске тяжестей. Хотя какая в Ладе тяжесть? Пятьдесят, максимум пятьдесят пять килограмм) отмахнулся от моих сомнений по поводу возможности найти в Хольмграде нужный мне инструмент. – Завтра же съезжу, коли вы мне хоть рисунок-набросок дадите, что вам требуется. За день и обернусь.

– Вот и договорились. Рисунок с утра возьмешь здесь же, он вместе с деньгами будет лежать на столе. А коли будешь заказывать инструменты у кузнецов, не забудь сказать, что работа сия должна быть исполнена в три дня, считая день заказа. Не позже.

– Ох и дорого же запросят кузнецы за такую работу, – вздохнул Лейф.

– Так мне ведь дамаск или булат ни к чему, – пожал я плечами. – Но и самоварным железом я не обойдусь. Посему денег за скорость не жалей, но и не раскидывайся ими без дела. И не забудь, мне нужно, чтобы их было две и они ничем друг от друга не отличались. Ясно?

– Понял. Все исполню, Виталий Родионович, – кивнул Лейф и, замявшись, спросил уже от самых дверей: – А что Лада сказала?

– Да ничего не сказала, – поморщился я. – Проплакала у меня на плече с полчаса, да и уснула.

– Вон оно как… – покачал головой Лейф. – Ну да ладно. Покойной ночи, Виталий Родионович.

– И тебе того же.

После ухода Лейфа я взялся за черчение… Не сказать, что это был мой любимый предмет в школе, но кое-как со своей задачей я справился, благо размеры понадобившегося мне инструмента помню неплохо. Так, общая длина – пятьсот миллиметров, здесь сто восемьдесят на сто пятьдесят. Вот так. Думаю, тридцати рублей на этот шедевр за глаза хватит. Я выложил поверх рисунка три серебряных десятки и с чувством выполненного долга отправился спать.

Уехавший следующим утром на Ладогу Лейф к вечеру вернулся, сияя как начищенный пятак. Ему удалось договориться с одним из тамошних кузнецов, и тот пообещал, что выполнит работу за один день.

– Так быстро? – удивился я.

– Так вы ж сколько денег для работы передали! – воскликнул Лейф. – Он все заказы в сторону отставил и принялся над вашим инструментом работать.

– Неужто тридцать рублей – такая большая сумма за мой заказ? – пожал я плечами.

– Двадцать рублей, – поправил меня Лейф, выкладывая на стол серебряный кругляш. – И потом, это ж серебро, а не ассигнации. Вот коли бы вы бумажек на тридцать рублей дали, тогда да. Пришлось бы поторговаться, да и то вряд ли бы какой мастер раньше чем за два дня все справил. Все ж серебро к ассигнациям-то один к двум идет. Неужто вы того не знали?

– Да знаю, только привыкнуть никак не могу, – вздохнул я и подвинул ему принесенную сдачу, меняя тему. – Бери, друг мой. Ты нынче славно потрудился, это тебе за помощь.

Лейф недоверчиво глянул на монету, потом на меня и вдруг, весело усмехнувшись, смахнул ее со стола в карман.

– Благодарствую, ваш… Виталий Родионович. – Лейф на мгновение умолк, но потом все же не выдержал. – Только скажите, зачем вам это понадобилось, да еще так срочно?

– Как зачем? – Я удивленно приподнял бровь. – У меня же хольмганг на носу. Вот и готовлюсь.

– С этим?! В круг?! Ваше благородие, Христом-Богом молю, возьмите с собой на хольмганг. Хоть кучером при коляске. Уж очень посмотреть хочется.

Ну да, «отрежьте мне крылья, я хочу это видеть». А какой реакции еще можно было ожидать от человека, которого с детства готовили к судьбе корсара?

– Лейф, ты бы еще на колени пал… – Я недовольно покачал головой, и парень тут же сник. – Коли так хочешь, то поедем вместе… при одном условии.

– Все, что угодно! – А в глазах такой азарт горит. Блин, как, оказывается, мало нужно человеку для счастья, а?

– Ты наконец перестанешь называть меня благородием.

– Как скажете, Виталий Родионович, – расплылся в улыбке Лейф.

Возвращения парня с Ладоги на следующий день я ждал с непонятным даже для меня самого волнением. Хотя почему непонятным? Совсем даже наоборот, боялся, что кузнец что-нибудь сделал не так, а времени на переделку у нас почти нет. Вот только что-то сильно меня трясло. Пока не додумался выстроить эмоциональный щит… от Лады. Именно ее страх, накладываясь на мой собственный нервяк, и породил такой мощный мандраж. А стоило вырасти эмоциональному барьеру, как волнение улеглось и к приезду Лейфа вовсе сошло на нет. Вместе с поваром мы внимательно осмотрели работу староладожского кузнеца и не смогли найти в ней ни одного изъяна. Крепкая вещь, можно сказать на века сделанная. Вот только, кажется, Лада наше довольство не разделяет. Едва девушка увидела, с какой легкостью оружие рубит чурки, приготовленные для камина, как тут же упала в обморок. Естественно, что мужские игрушки были моментально забыты, и мы вместе с Лейфом принялись хлопотать над Ладой. Но едва она пришла в себя, как тут же окатила нас потоком слез. Спрашивается, стоило ли возиться с приведением сероглазки в чувство? Вот и я о том же. Не стоило. Значит, будем исправлять… Лейф опрометью слетал на кухню и уже через секунду вернулся с затребованным мною напитком, который мы тут же и влили в ротик Лады. Стакан водки, и девичья истерика переходит в крепкий здоровый сон. Фух. А рецептик запомню, мало ли что?

Утро… Что может быть лучше солнечного утра, когда просыпаешься сам, оттого что ноздри дразнит умопомрачительный аромат свежесваренного кофе, смешивающийся с не менее вкусным запахом горячего, только что вынутого из печи хлеба. Вот оно, счастье. Даже чуть-чуть жаль, что я взялся отучать Ладу от привычки приносить мне эту роскошь в постель. Но так как есть даже лучше. Теперь, если мне не предстоит визит в канцелярию, никто не будит меня рано утром, а часов в десять-одиннадцать Лада ставит поднос с легким завтраком на консоль у приоткрытой двери в мою спальню, и все. Дразнящий аромат совместного творения Лады и Лейфа и мертвого на ноги поставит, не то что меня, несчастного. Но не бывает в жизни так, чтобы все было замечательно, и едва я привел себя в порядок, как в спальню вошла хмурая после вчерашней эскапады экономка и тихо сообщила, что в гостиной меня уже ждут.

– Добрый день, господа. – Я раскланялся с поручниками боярина. Те назвались, но имена их тут же вылетели у меня из головы.

– Наш поручитель предлагает назначить встречу на завтра. В девять утра в столичном круге. Будут ли у вас возражения или требования по оружию? – вопросил, иначе не скажешь, один из поручников.

– Возражений нет. Что же касается оружия… Прошу. – Я улыбнулся и откинул крышку небольшого ларца, притащенного откуда-то ушлым Лейфом.

– ЛОПАТЫ?!

Глава 5

Диагноз: поместный боярин…

Следующее утро подогнало погоду словно на заказ: безветренную и солнечную. Правда, температура воздуха вряд ли была выше нуля по местному Цельсию, но тут уж ничего не поделаешь, зима на носу.

– Коляска готова, Виталий Родионович, – прогудел Лейф, встречая меня в холле флигеля. – Заряна Святославна расщедрились, разрешили ее экипажем воспользоваться, я уж и проверил все. Там и полость медвежья теплая, да и наговор на обогрев подновленный, глядишь и до вечера его хватит.

– Замечательно, – кивнул я, одновременно принимая у бледной Лады перчатки и шляпу. Девушка тут же отошла на пару шагов и, быстро меня перекрестив, вдруг скрылась в боковом коридоре.

– Волнуется, – пояснил Лейф.

Ну спасибо, а то я без его подсказок не догадался!

– Оружие для хольмганга у кого, не знаешь? А то ведь я вчера так и недослушал, кто из моих поручников спор выиграл.

– Так вчера ввечеру Тихомир Храбрович изволили с собой забрать. Заявили, что как к доктору противник может к Меклену Францевичу подозрения испытывать, ежели тот оружие представлять будет. Дескать, кому как не медику с ядами знаться. Чуть до ссоры не дошли. Но вроде помирились. Так что сейчас что Тихомир Храбрович, что Меклен Францевич уж должно быть на кругу вас ждут.

– Все же отстоял Тишила свое право на представление, – усмехнулся я, выходя на улицу и устремляясь к коляске, у дверцы которой обнаружилась и хозяйка дома, одетая по-домашнему, без всяких верхних накидок. Из теплой одежды только и есть что белая шаль на плечах да меховая муфта на руках.

– Заряна Святославна, доброго утра вам.

– И вам того же, Виталий Родионович, – чуть улыбнулась Смольянина, преградившая мне путь к экипажу.

– Замерзнете же, хозяюшка, – покосился я на непривычный мне предмет одежды. – Почто в такую погоду так холодно оделись?

– Не успею, Виталий Родионович. Я ж только проводить вас вышла. Негоже по таким делам с пустого двора уезжать. Плохая примета, – усмехнулась Смольянина и кивнула на коляску. – Вот, как и просили, экипаж в вашем распоряжении.

– Благодарю вас, Заряна Святославна. Лейф уж доложил.

– Как же, видела я, как ваш паренек коляску исследовал да упряжь. А уж лошадям только что в глотку не залез, осматривая. – Хозяйка махнула рукой в сторону застывшего каменным изваянием Лейфа, уже устроившегося на месте возницы. – Справный парень.

– Это точно, – согласился я, с тоской вспоминая, что сегодня остался без привычных утренних булочек, мастерски приготавливаемых «справным парнем». Невелик завтрак, конечно, но выходить в круг с набитым брюхом – полный абсурд. Антибиотиков здесь нет, а местным эскулапам с их магией я пока не особо доверяю. Вроде бы и сам начал потихоньку «колдовать», а доверия к подобным способам лечения, как в том мире не было, так и сейчас нет. Может, просто не успел привыкнуть, а может из-за той пары дел в моей практике, когда приходилось сталкиваться с «целителями»-шарлатанами, черт его знает. Но раз уж так получается, то следует самому поберечься..

– Вы уж берегите себя, Виталий Родионович, – в унисон моим мыслям проговорила Смольянина, отступая в сторону и давая мне возможность забраться в коляску. Едва я оказался внутри, хозяйка дома уже виденным недавно жестом перекрестила меня и хлопнула ближайшую к ней лошадь по крупу. – С Богом. Трогай!

От командного голоса, вдруг прорезавшегося у Заряны Святославны, лошади дернулись и тут же рванули со двора крупной рысью. По-моему, Лейф даже кнутом взмахнуть не успел.

Мы промчались по полупустым улицам Загородского конца к центру города, свернули у детинца на Людин конец и, миновав вокзальную площадь, выехали к небольшому парку, тихо поскрипывающему голыми ветвями облетевших многовековых деревьев. Коляска сбавила ход и медленно покатилась по расчищенным от палой листвы, посыпанным мелким песком дорожкам. Скорый ход в парке запрещен, как пояснил Лейф, склонившись к небольшому окошку, прорезанному в тенте коляски. Ну и ладно! Времени у меня еще навалом, а вокруг вон какая красота… Пусть осень, пусть холодно, зато как горит багрянцем и золотом кленовая листва, усыпавшая землю под могучими стволами деревьев, как светит солнце, чертя на земле абстрактные рисунки угольно-черными тенями от ветвей все тех же дубов и кленов… и масляно блестят листья какого-то вечнозеленого кустарника, живой изгородью вьющегося вдоль дорожек. А вокруг никого. Пусто поутру в парке. Будний день, как-никак. Только слышен мягкий топот копыт по песчаным дорожкам да скрип рессор моего экипажа… Ну да, и Лейф матерится. Блин, такую идиллию испоганил, сын ушкуйника!

До меня донеслась очередная рулада моего возницы-повара, и лошади встали.

– Что там, Лейф? – спросил я, пытаясь рассмотреть что-либо в окошке дверцы коляски. Бесполезняк, конечно.

– Да кто ж его знает, Виталий Родионович, – прогудел парень, но в голосе мелькнули настороженные нотки. – Вышли вон двое каких-то на дорожку и с места не сходят. Пойти, что ль, узнать, чего им надобно?

– Нет. Сиди на месте. И, Лейф… у тебя там найдется что-нибудь для самозащиты?

– Атож. – Я вполне отчетливо представил себе ухмылку ушкуйника. – Ежели правильно вожжами-то пройтись, то нападавший на том свете очутится и глазом моргнуть не успеет. О! Идут сюда, Виталий Родионович.

– Понял, – проговорил я. – Сиди, не дергайся. Как только выстрелю, падай на пол. Да не вздумай лезть под выстрелы!

Ну не нравятся мне такие шутки. Здесь, конечно, просвещенное девятнадцатое столетие, да только думается, что и тут найдутся любители легкой наживы. А уж на заказ они действуют или наобум, это другой вопрос.

Я чуть напрягся, формируя сеть познания, и спустя мгновение уже точно знал, что вокруг нашей коляски собралось пять человек. Двое преградили дорогу, а еще трое подошли к остановившемуся экипажу сзади, так что Лейф их увидеть не мог.

– Сзади трое, – тихо проговорил я для возницы.

– Эй, в тарантасе, вылазь давай, барчук! – Голос одного из преградивших нам путь придурков был хрипл и простужен.

– А то что? – поинтересовался я. Вытащил барабанник и тихонько опустился на пол, одновременно напрягая ноги для удара в левую дверцу коляски. То, что атаковать меня будут именно через нее, мне подсказала сеть познания, послушно передавшая ощущение живых существ, огибающих коляску слева. Двое не увиденных Лейфом разбойничков уже подобрались к дверце вплотную, оставив своего «коллегу» у задней стенки экипажа.

– А то выволокем, сам не рад будешь! – просипел знакомый уже голос, и в ту же секунду я со всей дури ударил в дверь обеими ногами. Самый шустрый неудачник схлопотал удар дверцей по морде и, отлетев в сторону, затих. Второй же, не ожидавший такого поворота и потому на секунду замешкавшийся, огреб рукоятью барабанника по черепу и кулем рухнул на землю. «Сварскольд» пару раз рявкнул в белый свет как в копеечку, заставив оставшихся на ногах бандитов шарахнуться в стороны, и я, выпав из экипажа, нырнул под коляску.