Разящий клинок

Прыткого французика тотчас же окружили казаки и переодетые в крестьянские кафтаны гусары.

– Vous devez être le capitaine Rainier? Je suis le lieutenant-colonel Davydov. Je suggère d’abandonner (Вы, должно быть, капитан Ренье? Я – подполковник Давыдов. Предлагаю сдаться), – подъехав, громко предложил Денис.

Капитан окинул его презрительным взглядом:

– Abandonner? Vous? Vous êtes un homme, et non l’agent! Donc ne font pas la guerre. Ainsi détournée… (Сдаться? Вам? Вы – какой-то мужик, а не офицер! Так не воюют. Так подло, так…)

– Alors vous tueront (Тогда вас убьют), – Давыдов безразлично причмокнул и поворотил коня.

– Attendez! Attendez-même, le diable vous emporte! Je… je suis d’accord. Je me rends. Voici mon épée. (Постойте! Постойте же, черт вас побери! Я… я согласен. Сдаюсь. Вот моя шпага.)

Закричав вослед подполковнику, капитан протянул шпагу…

– Заприте его пока в амбаре, – распорядился Денис. – Там поглядим.

Почти все отбитое добро Давыдов приказал раздать крестьянам. Староста и оба местных священника просто умоляли партизан остаться хотя бы до вечера в их деревне – на пир!

– Понимаете, сын мой, у нас так мало радостей осталось, – вкрадчиво уговаривал Дениса священник, отец Николай. – А тут, с вами – радость! Нечаянная большая радость. От того, что вы есть.

Уговорил. Остались. Ненадолго, правда – пообедали да подались обратно в лагерь. По пути решали, что делать с пленными. Хорунжий Епифан предлагал всех их к чертовой матери расстрелять, гусары же, в большинстве своем, такой мере противились, но что делать с таким количеством пленных – не знали. Их ведь нужно было хоть как-то кормить, где-то содержать, охранять.

Здравую мысль неожиданно высказал Коленька:

– А завести их в лес, в самую чащу, да бросить. Выйдут так выйдут, а нет – и суда нет. Мы их к себе не звали!

Вот именно, не звали… Идея понравилась, ее и воплотили в жизнь почти сразу же. Предварительно допросив, казаки отконвоировали пленников в дальний лес. Вели, покуда не стемнело – там велели строить шалаши да разводить костры… Потом, якобы выставив охранение, незаметно скрылись…

Что там сталось с мародерами дальше, никто не знал. Поели их волки или сами пленники передохли от голода, или все же – хотя бы кто-то – выбрались, бог весть. Правда, говорят, капитана Ренье потом видели в какой-то интендантской роте… Но это все опять же – слухи.

Между тем пленники поведали немало интересного, по их показаниям партизанский отряд подполковника Давыдова немедленно, уже буквально на следующий день разгромил неприятельский обоз, захватив около трехсот пленных и полный комплект амуниции тринадцатого вестфальского полка!

– Башмаки! Ремни! Седла! – радовался Денис. – Уж теперь-то все будем справны.

Крестьяне окрестных деревень, воодушевленные примером Давыдова, и сами стали создавать небольшие отряды, нападать на обозы, убивать мародеров и вестовых. Официальная имперская пропаганда представляла французов в образе нехристей и исчадий ада, да и сами они вели себя вполне соответствующе, а потому крестьяне не брали их в плен, а кого – случалось – и брали, так тут же и убивали, причем иногда – самым изуверским способом. Закапывали в землю живьем, сжигали, забивали палками… А что еще делать с прихвостнями Сатаны? Прекратить весь этот беспредел Дэн не мог, да и не собирался: вторгаясь в чужую страну, французы получили то, что и должны были получить. Единственное, подполковник просил старост все же допрашивать пленников и сообщать ему обо всех «наиболее важных птицах».

Вот об одном таком пленном и принесла весть одна из местных девчушек. Та самая, что не так давно хаживала с корнетом по грибы.

– Важной такой, – наморщив веснушчатый носик, девчонка описала руками круг, видимо, показывая всю «важность» непрошеного гостя. – От этак по плечу – лента шелковая, на другом плече – бахрома.

– Офицер, – покивал Денис. – И в чинах немалых. Так он у вас?

– Так прибили уже, – юная крестьянка улыбнулась, показывая, как именно «прибили» врага. – Мужик наш, Онфимко-кузнец, вилы взял – и оп! Кишки-то вражине и выпустили. А чего ж? Он наших троих пристрелил и одного проткнул саблей. Дядю Костю Махова… От жаль-то! Справный был мужик. Онфимко-то ему племяшом приходится.

– Так вы его что, и не допросили? – покусал ус Давыдов.

– Кого – Онфимку?

– Да не Онфимку… Офицера этого.

– Допросили, батюшка, – девушка поклонилась. – Староста все обписал – он у нас грамотей, однако. Вот!

Сунув руку за пазуху, девчонка протянула Давыдову сложенный вчетверо листок.

– Так-так… – почитав известие, лихой партизанский вожак поблагодарил юную вестницу и приказал тотчас же собирать совет.

– Обоз французы отправляют, – обведя глазами собравшихся, негромко начал гусар. – В Смоленск, к губернатору. Добра там много – иконы в окладах, книги старинные… Ну, и пленные. Их там, в Смоленске, показательно расстрелять хотят. При всем честном народе! Чтоб боялись. Чтоб неповадно было.

Первым поднялся Епифан Талаев, хорунжий.

– Освободим, освободим пленных! Налетим да… И добро отобьем. Впервой ли? Верно я говорю, братцы?

Офицеры – и гусары, и казаки – одобрительно загалдели.

– Верно-то верно, – нахмурился Денис. – Только охраны там – шестьсот человек, не считая обозных. Егеря – народ опытный, жженый.

– Так мы наскоком! – вздернулся хорунжий.

Подполковник покачал головой:

– На этот раз не выйдет наскоком, Епифан. Говорю же – народ там ушлый. Егеря и охранение выставят, и авангард – арьергард… Все, как надо. А у нас людей…

– Так крестьян позвать! – подкрутив усы, неожиданно предложил штабс-ротмистр Бедряга. – Хватит им уже по своим деревням отсиживаться!

– Так они не отсиживаются.

– Ну… все равно. Как-то повеселей воевать надо!

– Крестьяне – это хорошо, – Денис Васильевич задумчиво раскурил трубку. – Их тут, по деревням, и в самом деле немало. И воевать будут не вилами – трофейные ружья им раздадим, палаши, сабли…

При этих словах вскинулся обычно молчаливый поручик Петр Макаров. Тощий, сутулый, неразговорчивый, он почти не имел друзей и даже предпочитал уклоняться от дружеских гусарских пирушек. Зато воевал справно! Знатной доблести был человек.

– Armer les hommes? Вооружить мужиков? Бог с вами, господа. Я думаю, это было бы неразумно. Французов рано или поздно прогоним… А оружие мужички припрячут! Так и до бунта недалеко, господа мои. Как говорят на Востоке – не выпускайте из бутылки джинна.

– А мы выпустим! – светски улыбнулся Давыдов. – Пойми, Петр Иваныч, нам деваться некуда. Или ты хочешь, чтоб наших людей расстреляли супостаты? Чтоб над иконами святыми глумились?

– Да ничего я подобного не хочу! – поручик замахал руками. – Напасть на обоз надо обязательно. Только вот – крестьянам оружие… Опасаюсь я.

– А ты, ваш-бродие, не опасайся, – хорунжий Епифан угрюмо посмотрел на гусара и хмыкнул.

Большинством голосов (Дэн все-таки устроил голосование!) решили оружие крестьянам дать! Длинные французские мушкеты, палаши, сабли… Еще и порох, и пули – свинец.

По всем окрестным деревням Давыдов отправил посланцев, и уже на следующий день, ранним утречком, крестьянские отряды собрались у старого моста – там, где и была назначена встреча. Из-за леса потихоньку поднималось солнышко. Плечистые крестьянские парни переминались с ноги на ногу, искоса поглядывая на казаков.

– Здорово, молодцы! – вылетел на коне Денис. – Я – подполковник Давыдов. Думаю, знаете.

– Знаем, ваш-бродь, – вразброд откликнулись парни.

Гусар довольно усмехнулся:

– Рад, что вас так много пришло. Сотни три! Славно! Сейчас каждый получит ружье, порох и пули. Как снарядить патроны – покажут. Еще кому вдруг приглянется палаш или сабля – не стесняйтесь. Однако же – поспешайте. К обеду выступим, с Богом.

К обеду выступили. Первыми пошла вскачь разведка – дюжина казаков под командованием ушлого урядника Крючкова. За ними следовали гусары и все остальные казаки. Крестьяне же шли пешком. Перепоясавшись палашами и саблями, положив на плечи ружья, парни приосанились: ныне они и впрямь почувствовали себя воинами. Даже те, кто постарше – солидные бородатые мужики – и те радовались.

– Ужо покажем супостату!

– Увидит Бонапартий, где раки зимуют!

Весело шагали, уверенно, быстро. Того и гляди – песню запоют, словно заправские солдатушки-ребятушки. Что же касаемо конницы, то уже через пару-тройку часов гусары с казаками выбрались на старую смоленскую дорогу. Именно по ней воинство Наполеона шло на восток, именно по ней проходили самые важные обозы. По обеим сторонам дороги чернели сожженные нивы, щурились разбитыми окнами разграбленные деревни. При виде всего этого у Давыдова сжалось сердце. Подогнав коня, Денис подозвал прятавшихся за деревьями ребятишек. Трое – двое мальчишек и девочка с русой косою. Чумазые, оборванные, босые.

– Почто прячетесь? Хлебца хотите?

– Ой, батюшка-барин, хотим! А вы… а вы, чай, не хранцузы?

– Да что мы, на них похожи, что ли? – улыбнулся гусар.

– Не…

– Вот то-то и оно, что «не»! – хмыкнув, подполковник обернулся к соратникам. – А ну, братцы! У кого там что есть?

В переметных сумах гусар нашлись и пироги, и сало. Одарили детишек, а уж те-то как были довольны! Жадно набросившись на еду, кланялись, благодарили с набитыми ртами:

– Флафофафофы, фофопфа…

– Благодарствуем, господа хорошие. Дай вам Бог всего.

– Кушайте на здоровье, – Денис Васильевич погладил округлую свою недавно отпущенную бородку и поинтересовался, не видали ли ребята французов.

– Не проходил тут обоз большой?

– Не-а, не проходил, – дружно загалдели все трое. – Ни большой, ни малый.

– Значит, скоро пройдет, – подполковник задумчиво покивал и снова погладил бороду – все никак не мог к ней привыкнуть.

– Так, слушай мою команду! Гусары – налево, казаки – справа… – быстро распорядился Денис. И, чуть помолчав, добавил: – А вы, штабс-ротмистр, крестьян дожидаться будете. В помощь вам – корнет и урядник. Чтоб в бой толпой не бросались! Ясно?

– Ясно, ваш-бродь! Исполним.

Лишь корнет Розонтов обиженно скривился. Уж так хотелось ему на лихом коне ринуться на врагов первым! Помахать вдосталь сабелькой. А тут, вишь ты, приходится крестьян ждать, лапотников. Как ими командовать-то? Чай, не солдаты.

– А нам чего делать, дяденька барин? – подала голос девочка. – Сироты мы. А деревню нашу спалили.

– Сироты… – озадаченно протянул гусар. – Вы вот что… спрячьтесь пока подалече, в лесу. А, как все кончится, с нами пойдете… Деревень много, пристроим куда-нибудь, ничего.

– Господин подполковник. Гонец!

Давыдов поворотил коня. Из-за поворота, поднимая столб пыли, показался несущийся в галоп казак. Из тех, что были отправлены в разведку.

– Обоз, ваш-бродь! Идут, едут. Через полчаса здесь будут.

– Ну, вот и славненько. А ну… живо попрятались все! Без команды не стрелять, не высовываться. Слушать сигналы.

Сигнальщики да вестовые – эти в бою всегда при Денисе были. Ну, а как же? Командир он или кто? А без связи какое командование? То-то и оно – никакое.

Как доложил все тот же гонец, пушек при обозе не имелось. Да правда и есть – зачем в тылу пушки? Артиллерия, чай, под Москвой нужнее.

– Готовсь! – передалось, прошелестело по всем эскадронам.

За поворотом вздыбилась к блеклому небу желтая дорожная пыль. Послышались голоса погонщиков, ржание лошадей… песня! Ну да, пели французы – беспечны, ничего не боялись! Да и чего опасаться-то? Кто посмеет напасть на хорошо охраняемый обоз, тем более здесь, в тылу? Обнаглели вражины, расслабились. Ну да ничего… ужо!

– Гусары – пистолеты к бою! Пли! В атаку, братцы. Ур-р-а-а!

Резко запела труба. Рванули осеннюю тишину выстрелы. Откуда ни возьмись выскочили, понеслись на обозных страшные «козакес»! Настоящие дикари-разбойники. С саблями, с посвистом, с громовым «Ура»!

Дрожала земля. Гремели выстрелы. Свистели пули.

Увлекая за собой всех, Давыдов ворвался в самый вражеский авангард из десятка драгунов. Словно молнии, сверкнули палаши и сабли, Денис рубанул одного, второго, третьего… Наотмашь, с протягом, по-казацки. Кто-то упал, кто-то схватился за плечо. А кто-то и уклонился, подставил палаш под саблю. Началась рубка, такая, что, верно, самим чертям бы стало тошно в аду! Со всех сторон звенело, гремело, ахало. Кто-то ругался, кто-то орал…

Как стало чуть тише, лихой партизанский командир, улучив момент, прихватил вестовых и выбрался из сечи, бросив коня на пологий холм. Осмотрелся… знатно бились и гусары, и казаки. На иное и не рассчитывал. Однако врагов-то было куда как больше… Где же крестьяне, где?

– Кажись, идут, ваш-бродь! – один из вестовых указал нагайкой на лесную дорогу.

Давыдов резво вытащил подзорную трубу, приложил окуляр к правому глазу… Ага… Вот деревья качаются, вот пыль. А вот какой-то всадник. Коленька! А за ним – мужики, парни…

– Вестовой – к корнету! Пусть мужики растянутся цепью. Потом – пусть стреляют. По вражескому авангарду! Залпами! Ну, поручики знают, не мне учить. Все понял?

– Ясно, ваш-бродь.

Отдав честь, вестовой бросил коня к лесу.

– Трубачи! – тут же подозвал Дэн. – Готовьте трубить отход… Не сейчас…

Подполковник вновь вскинул подзорную трубу, всмотрелся:

– Ага… Вот уже вышли… Выстроились… Трубите!

Сверкнули, вздернулись к небу трубы. Заиграли отход. Казаки и гусары выполнили команду четко. Мигом поворотили коней да поскакали в разные стороны. Враг возликовал, вскинул знамена… И тут – залпы! Один, другой, третий…

– Заряжай! – вдохновенно командовал Коленька. – Целься… Пли!

Снова ахнули ружья. Трофейные французские мушкеты. Их тридцатиграммовые пули легко ломали корабельные борта. Правда, вот с прицельностью было не очень… Да у всех тогда было не очень, кроме разве что нарезных штуцеров. Но те заряжать – умаешься.

Зато залп, как залп! Обозных, драгунов просто снесло! И все вокруг затянуло пороховым дымом.

– Еще два залпа, – отправил вестового Денис. – Понимаю – дым. Так пусть бьют примерно, не целясь.

Снова ахнули ружья. Опрокинувшись, заржала, застонала раненая лошадь… жалко лошадку… жалко…

Авангард, похоже, был выбит.

– Трубачи! Контратака!

В унисон задорно запели трубы. Пришпорив коней, партизаны вновь бросились на обоз. За ними, сверкая штыками и лезвиями тесаков, шагали в бой угрюмые крестьянские парни. Многие – из разоренных французами деревень.

Обогнув обоз полем, Давыдов со своими гусарами выскочил к арьергарду, к повозкам, в коих везли самых важных пленников… Увидав всадников, охрана поспешно разбежалась. Денис дернул дверцу кареты – старой скрипучей колымаги размерами со средней руки грузовик. Внутри находились испуганные дамы самого различного возраста, судя по платьям и шляпкам – дворянки.

– Je suis le lieutenant-colonel Davydov. Vous êtes libres! À partir de maintenant et dans les siècles des siècles (Я – подполковник Давыдов. Вы свободны! Отныне и во веки веков.), – галантно представился Дэн. Понимал – эти напыщенные помещицы по-русски сейчас, верно, не поняли б, уж слишком напуганы были.

– Oh, au fait, en russe? Quel bonheur! Enfin, vous nous délivrent de ces français barbares! – прокудахтала какая-то морщинистая старушенция в белом чепце. (О, вы и в самом деле русский? Какое счастье! Наконец-то вы избавили нас от этих французских варваров!)

– Toujours heureux de vous aider, madame! – светски улыбнулся гусар. – Всегда рад помочь.

– Oh, oui, nous semble familier! – послышался вдруг миленький звонкий голосок. – Мы, кажется, знакомы!

С этими словами из кареты выглянула… та самая милая синеглазка, красавица, каких невозможно себе вообразить… Софья!

– Moi aussi je suis content de vous voir, mademoiselle! (Я тоже рад видеть вас, мадемуазель!) – помогая девушке выбраться, гусар почувствовал, как захолонуло сердце.

Между тем Софья оглянулась по сторонам и вдруг ахнула:

– Там, там, у леса! Там французы.

– И что же? – подал плечами Денис. – Они ведь бегут.

– Но… там наша заимка. Там мой брат Арсений… Он, верно, ранен. Ах, господин подполковник, они ведь его убьют!

Милое личико Софьи исказилось таким страданием, что Давыдов счел возможным ласково погладить девушку по руке.

– Ничего, мадемуазель Софи. Мы конечно же не оставим в беде вашего брата. Сейчас я пошлю людей…

– Ah, mon dieu, mon Dieu! Quelle est la déroute. Terrible. C’est à dire, je voulais pris dans la – jolie. Donc, pour eux, ces barbares, et il faut, – из кареты, выбралась, наконец, та самая бабушка, какая-то богатая помещица и, как выяснилось, патриотка. – Ах, боже мой, боже мой! Какой разгром. Ужасный. То есть я хотела сказать – прекрасный. Так им, этим варварам, и надо.

Глава 2

Охотничья заимка располагалась на небольшой полянке. Небольшая бревенчатая избенка с подслеповатым оконцем без стекол, закрывавшимся на ночь ставнями. К завалинке привалились старые широкие лыжи, подбитые рыжим лисьим мехом, удочки и снеговая лопата, такая же старая, как и лыжи. Никаких французов поблизости видно не было, да и вообще заимка производила впечатление пустой.

– Похоже, нет там никого, – придержав коня, Давыдов отвел рукою ветки красной от ягод рябины…

Тотчас же прозвучал выстрел! Пуля пролетела вверху, метрах в двух от подполковника.

– Из окна палят, ваш-бродие, – тихо заметил вахмистр. Старый седоусый гусар Евсей Михалыч Васенцов. Все звали его Михалыч и весьма ценили за боевой опыт и неустанное доброе слово. – Я сейчас сзади обойду и…

– Хорошо, – Денис пригладил бородку и погнал лошадь чуть в сторону, чтоб не так было легко попасть.

– Je ne cédera pas, maudits barbares! – внезапно закричали из избы. – Ne cédera pas, au moins vous serez Bonaparte lui-même.

– Французы! – ахнул вахмистр. – Чего они такое орут-то?

Денис прислушался:

– Похоже, орет только один. И вряд ли это француз. Наоборот. Обзывает французов варварами и кричит, что не сдастся даже самому Бонапарту!

– Эко! – покачал головой Васенцов. – И все же я обойду…

– Давай… Хотя! – подполковник вдруг улыбнулся. – А не тот ли это, кого мы ищем? Погоди-ка…

Приложив руки ко рту рупором, гусар громко закричал:

– Эй, там! С чего вы взяли, что мы французы!

– Хорошо говорите по-русски, сволочи!

Снова прозвучал выстрел, сбил гроздь рябин.

– Да хватит уже вам стрелять! – возмутился Давыдов. – Вы, верно, Арсений? Ваша сестра просила…

– Я-то Арсений! – в окне показалось чье-то бледное узкое лицо. – А вот вы кто?

– Я – подполковник Давыдов, Денис, – приосанился Дэн. – Из ахтырских гусар.

Маячившее в окне лицо тотчас убралось, вместо него вновь блеснул пистолетный ствол… Да сколько ж там пистолетов? Два ствола уже выстрелило. Этот – третий. Вряд ли Арсений успел их так быстро перезарядить. Или… или он в избе не один? Есть еще кто-то?

– Говорите – Давыдов, гусар, – напряженный голос Арсения звучал с явной насмешкой. – Ну, ежели так… Докажите! Прочтите стихи.

– Да извольте! Какие вам стихи? Любовные, военные?

– Да любые! Только прочтите…

– Ну…

Поэт откашлялся:

Обжоры, пьяницы! хотитеЖитье-бытье мое узнать?Вы слух на песнь мою склонитеИ мне старайтесь подражать.

Дверь отворилась, и на пороге возник лохматый молодой человек в пенсне, грязных панталонах и порванном на локтях сюртуке. В левой руке его дулом вниз был пистолет, правая же кровавилась раной.

– Ах, боже мой… – рассеянно произнес юноша. – Денис Давыдов! Это… это и в самом деле вы! Je vous prie de m’excuser.

– Ну, полноте, полноте, не извиняйтесь.

Польщенный гусар тронул коня и, подъехав к самой заимке, спешился. В этот же самый момент из-за угла выскочил вахмистр, ловким движением выхвативший у молодого человека пистолет.

– Сейчас я его, ваш-бродь!

– Постой, Михалыч! Его бы перевязать… Идемте с нами, Арсений.

– Да-да, да-да… – подняв упавшее наземь пенсне, юноша зашагал рядом с гусарами. Нескладный, сутулящийся, с узеньким бледным лицом и вислым носом, он, скорее, был некрасив, но все же имел какое-то обаяние, иногда свойственное провинциальной дворянской молодежи.

– Да-да, да… Вы знаете, я принял вас за французов. Когда они пришли, начали грабить, я… я не мог на это смотреть… я стрелял в их полковника, и, кажется, убил… Потом бежал, спрятался здесь… и вот… вот…

– Да не волнуйтесь вы так, – как мог, утешал Давыдов. – Сейчас вас перевяжут… Кстати, ваша сестра вас заждалась!

– Сонечка?! Мы не родные… сводные… Что с ней?

– Все в порядке, Арсений. Вон, она, кажется, бежит…

В честь освобождения пленных местный помещик, Порфирий Кузьмич Половцев, отец Сонечки и Арсения, устроил следующим вечером бал. По нынешним военным временам – весьма непритязательный и скромный, но тем не менее Порфирий Кузьмич постарался не ударить в грязь лицом.

Дородный, в шитом золотом старомодном камзоле если не екатерининских, то уж, по крайней мере, павловских времен, господин Половцев здоровался со всеми гостями лично, встав напротив дверей и опираясь на резную палку. Породистое, несколько одутловатое, лицо его, с вислым, с красноватыми прожилками, носом, излучало полнейшее радушие и любезность.

Небольшой оркестр из крепостных музыкантов негромко наигрывал в дальнем углу обширной залы, у больших «французских» окон были накрыты столы. Кое-что взяли в обозе, а что-то нашлось и у самого помещика. Всякие там наливочки, грибочки, соления. Видать, не все французы разграбили, далеко не все!

Гостей тоже набралось порядочно. Конечно, в первую очередь – господа офицеры, ради такого случая сменившие уже ставшие привычными крестьянские армяки на гусарские доломаны и ментики. Особенно радовался сему юный корнет Розонтов! Улыбка с его лица не сходила на протяжении всего бала. Теперь-то уж все видели, что – гусар! Вояка лихой, бравый. Вот еще бы усы…

Кроме военных, пожаловали и местные помещики, так, из мелочи, по полсотни-сотне душ, крупные-то землевладельцы давно уже уехали в Санкт-Петербург да в Москву, где имели собственные особняки. Некоторые, говорят, записались в ополчение. Из тех, что не служил, статский.

– Алексей Петрович Селиков, помещик, с супругой, Натальей Кирилловной, – представлял гостей Порфирий Кузьмич. – Смею заметить, сии достойные люди весьма пострадали от супостатов, весьма… А это вот, Верижины, Ирина Дементьевна и Иван Иваныч, майор от инфатерии в отставке… А вот – господин Бельский.

Высокий нескладный господин в мундире с шитым золотом воротником лихо подкрутил усы и, щелкнув каблуками, гаркнул:

– Рад представиться, господин подполковник! Отставной капитан Бельский, девятый сумской пехотный полк.

– Вижу, вы бравый вояка, – Денис одобрительно улыбнулся. – Чего не в ополчении?

– Так был назначен! Да собрать не успел, – скорбно развел руками капитан. – Собирался, но… Опоздал! Слишком уж быстро пришли супостаты. Да и…

А дальше поведал такое, о чем Дэн догадывался и раньше. Пользуясь относительным спокойствием, местные помещики отнюдь не спешили вооружать своих крестьян, коих опасались ничуть не меньше французов! Да и французы на первых порах не везде своевольничали – под приглядом начальства старались за все платить.

– Ничего, – насмешливо утешил Давыдов. – Еще не поздно в командование вступить. Нормальное ополчение когда организовать сможете? Не дюжину помещиков в охотничьих куртках, а настоящее ополчение! Чтоб супостата бить.

– Ополчение! Да я… Господин подполковник… Да я же… Я – враз! – от волнения Бельский даже начал заикаться. – Я бы давно… Да ведь – кабы чего не вышло! Разрешения-то от властей нет… А вы, господин подполковник, не могли бы…

– Дам, – пряча ухмылку, заверил Дэн. – Самолично выпишу. И – с Богом!

При таких словах ошалевший капитан выпятил грудь и гаркнул так, что едва не задул горевшие в бронзовых канделябрах свечи:

– Служу Отечеству, господин подполковник. Отечеству и государю-императору! Государю-императору Александру Павловичу – виват!

– Виват! Виват! Виват! – дружно подхватили все.

Крепостной оркестр – литавры, виолончель, два тромбона и скрипка – грянул какой-то бравурный военный марш. Под музыку сию как раз и появилась припоздавшая гостья, та самая старушенция, из кареты…

– О, графиня! – Половцев бросился к ней со всех ног. – Ах, Марья Алексеевна, душа моя! Как я рад, как рад! Уж думал, не придете. Oh, ma joie, le vrai, n’a pas de limites! Радость моя поистине не имеет пределов.

– Ну, что вы, Порфирий! Comment pouvais-je ne pas venir, ne pas voir ces braves hussards! Oh, il semble, aujourd’hui, ils sont vraiment – les hussards. Vous ainsi va cette tunique, monsieur le colonel! (Как же я могла не приехать, не посмотреть на этих бравых гусар! О, кажется, нынче они и впрямь – гусары. Вам так идет этот мундир, господин полковник!)