Сны богов и монстров

– Покажешь мне там все, когда… если мы там окажемся? – спросил он.

– Если успею. Будет мало времени.

– Знаю. Надеюсь, будет хоть немного, чтобы побыть наедине.

Наедине? Кэроу напряглась. О чем он сейчас подумал?

Зири тоже напрягся, видя, как застывает ее лицо.

– Не наедине с тобой. Я имел в виду, что я бы не… но я вовсе не… Просто…

Он резко выдохнул:

– Я просто очень устал, Кэроу. Спрятаться от взглядов, не бояться, что ошибусь. Хоть ненадолго. В этом смысле.

О господи, какая же она эгоистка, что думает только о себе! Ведь давление на него так велико, так сокрушительно, а ее напрягает сама мысль о том, чтобы побыть с ним наедине! Она даже притвориться не может!

– Прости, – сказала она убито. – Прости за все.

– Не казнись. Пожалуйста. Я не говорю, что это легко, но дело того стоит.

Серьезная, искренняя манера держаться, совершенно не свойственная Волку. Тело принадлежало Тьяго, но теперь в нем проступало нечто… другое. Ох, Зири.

– Ради этого стоит постараться, – добавил он. – Нам обоим. Вдвоем.

Вдвоем.

Сердце Кэроу билось все сильнее. Если бы у нее оставалась хотя бы тень сомнения, этот момент истины уничтожил бы ее полностью. Ее сердце было половинкой другого «вдвоем»: греза, начавшаяся в другом теле, – и вопреки той лжи, которую она твердила самой себя месяцами, в этом теле ничего не изменилось.

Кэроу заставила себя улыбнуться: Зири ни в чем не виноват, и он заслуживает от нее большего. Однако она так и не смогла вынудить себя произнести это слово – «вдвоем».

Не с ним.

Зири заметил судорогу ее улыбки. Он хотел бы верить – это оттого, что ей приходится смотреть на него сквозь чужое тело, но… он знал. Знал. Если до сего момента он еще на что-то надеялся, кто виноват? А до него дошло только теперь.

Надежды не осталось.

Не с его счастьем.

Он пожелал ей спокойной ночи и ушел, а она все вышагивала по круче, высматривая ангела. И пока Волк спускался, черты его лица принимали привычное выражение. Губы сложились в гримасу насмешки и злого удовольствия. Зири было не до радости, но это уже был не Зири. Кэроу все еще любит Акиву? Настоящий Тьяго испытал бы ярость и отвращение. У фальшивого же оказалось разбито сердце.

Он был так же ревнив, как настоящий Волк. И от этого стало еще хуже.

Больше, чем когда-либо, он ощущал утрату собственного тела, не потому, что новое вызывало отвращение у Кэроу, а потому, что хотел летать – стать свободным хотя бы ненадолго, напрячь крылья и легкие, кинуть себя в ночь и позволить печали исказить заимствованное лицо. Но он не мог даже этого. У него теперь не было крыльев. Только клыки. И когти.

А еще теперь я мог бы повыть на луны, подумал он во вспышке отчаяния. От прежней надежды ничего не осталось; ее обломки застыли мертвым холодным комом, и Зири попытался найти ей взамен иную, которая дарила бы хоть какое-то тепло.

С любовью покончено. Значит, покончено и с надеждой на любовь. Его единственное везение – то, что в могильной яме в земле чужого мира осталось гнить только тело. «Везунчик Зири» – это такая шутка.

Теперь у него появилась другая надежда: в один прекрасный день вновь стать химерой из рода Кирин. Перетерпеть все испытания, выжить, не позволить себя поймать, обвинить в измене и сжечь, развеяв пепел без следа и возврата. Он был уверен, что сказал Кэроу правду: дело того стоило. И его жертва тоже – если она поможет химерам построить будущее, свободное от свирепости настоящего Волка.

А больше ему почти ничего и не надо. Снова летать, избавиться от этого ненавистного тела, от клыков и иззубренных когтей.

Если когда-нибудь вдруг его полюбит девушка, горько подумал Зири, хорошо бы коснуться ее, не разорвав на части.

14

Самые длинные пять минут в истории

Лираз чувствовала себя… виноватой.

Не сказать, что любимое ощущение. Любимым было отсутствие эмоций; любая нарушала порядок и вела к сумятице. Например, прямо сейчас она обнаружила, что сердится на источник своей вины, и хотя отдавала себе отчет в том, что это неправильная реакция, не могла ее не испытывать. Она сердилась, поскольку знала, что придется предпринять нечто, чтобы… чем-то смягчить чувство вины.

Проклятие!

Тот человечек с проклятыми умоляющими глазами и его дрожь. Чего он ожидал, умоляя согреть его – и его девушку, – словно она обязана? Что они вообще здесь делают, в отряде чудовищ? Это не их мир, а они сами – не ее проблема. Но чувство вины – нелепое чувство! – становилось только сильнее.

И нелепее.

Лираз также злилась на химер, по совершенно иррациональной причине. Они, как ни странно, не направляли на нее свои хамсы. Во время путешествия и здесь, в лагере, она ни разу не почувствовала знакомой боли. И злилась она именно поэтому. Потому что они не дали ей повода разозлиться.

Чувство. Было. Нелепым.

Ну, давай же, Акива, думала она, глядя в ночное небо, как если бы брат мог спасти ее от самой себя. Маловероятно. У него хватало своих причин для страдания, и здесь крылась вторая причина ее гнева. Во всем виновата Кэроу. Лираз представила, как пальцы сжимаются вокруг шеи девушки. Нет. Лучше она скрутит ее смешные волосенки в веревку и удавит.

Помечтать-то невредно?

Она дала Акиве еще пять минут. Если он не прилетит, она все-таки это сделает. Не удавит Кэроу. Другое. Чтобы прекратить абсурдный взрыв эмоций.

Пять минут.

…Шла третья «пятиминутка». И каждая была не короче четверти часа.

Наконец, преодолевая внутреннее сопротивление, Лираз отправилась в лагерь, про себя проклиная Акиву за каждый сделанный шаг. Она дала ему самые длинные пять минут в истории – а он так и не вернулся, и теперь ее некому остановить или отговорить. Лагерь уже спал; назначенный в караул грифон расположился на самой вершине скалы. Оттуда он ничего не увидит.

Волк спустился с уступа полчаса назад и устроился рядом с одним из костров – к счастью, почти у самого дальнего. Его глаза были закрыты. Как и у всех остальных. Насколько Лираз могла разглядеть, бодрствующих в отряде не осталось.

Никто не должен увидеть то, что она сейчас сделает.

Она пробиралась молча. Вот та самая куча сбившихся в клубок химер… Лираз осмотрела их, брезгливо морщась… и шагнула вперед. Огонь почти потух и совсем не грел. Парочка людей тоже была тут: они спали, прижавшись друг к другу, как близнецы в утробе. Как эмбрионы. Трогательно аж до слез.

Лираз долго смотрела на них. Оба тряслись от холода даже во сне.

Она быстро огляделась.

Затем опустилась на колени и распахнула крылья. Серафимы могли управлять силой и яркостью огня; мысленная команда, и интенсивность пламени возросла. Через несколько секунд теплая волна достигла всего живого клубка, но дрожь прекратилась не сразу. Сама Лираз никогда не мерзла. Если существо трясется от холода, оно демонстрирует свою слабость.

Они такие слабые, думала она, рассматривая человеческую пару. Потом в памяти всплыло другое слово: бесстрашные.

Они спали, и их лица соприкасались.

Она не могла этого постичь. Лираз никогда не оказывалась так близко к другой живой душе. Разве только к маме? Быть может. Она не помнила. Что-то в этой картине выводило из равновесия. Хотелось плакать. Наверное, надо их за это возненавидеть? И свою слабость? Но отчего-то не выходило, и Лираз пыталась понять, отчего так, все рассматривая их и согревая.

Она отвела взгляд и осмотрелась. Любопытно, а Кэроу и Акива когда-нибудь лежали так же… Бесстрашная близость…

Но где же она? Исса из племени нагов мирно спала у того же костра, однако, к глубокой тревоге Лираз, Кэроу отсутствовала.

Где же она?

Сердце оборвалось. Она поняла. Божественные звезды! Как можно быть такой беспечной? Трясясь от ужаса – и злясь на себя за этот ужас, – Лираз осторожно повернула голову и посмотрела через плечо. И, конечно, Кэроу была именно там, прямо над ней; она, как на насесте, устроилась на скальном выступе, поджав колени к груди и обхватив себя руками. Бодрствуя? О да. Сосредоточенная, хладнокровная. Внимательная.

Заинтригованная.

Сколько времени она там сидит?

На мгновенье их глаза встретились, и Кэроу по-птичьи склонила голову набок. Она не улыбнулась, но взгляд был откровенно теплым. Взгляд, направленный на Лираз.

Вернуть бы тебе твою доброту на наконечнике стрелы!

А затем Кэроу уткнулась лицом в колени и устроилась спать.

Лираз, пойманная «на месте преступления», не понимала, что сейчас делать. Уйти? Сжечь здесь все к демонам?

Ну, есть другие варианты.

В конце концов, она не сдвинулась с места.

К тому времени, когда отряд химер проснулся и стало известно о возвращении Акивы с хорошими вестями – обещание Незаконнорожденных было получено, – Лираз была уже на ногах. И никто, кроме Кэроу, не знал, что она делала ночью. Поначалу Лираз собиралась предупредить, чтобы та молчала, потом передумала: показав свои опасения, она станет куда более уязвимой и даст Кэроу над собой гораздо больше власти. И ничего не сказала. Только внимательно посмотрела.

– Спасибо, – сказал Акива сестре, когда они на минутку оказались вдвоем.

– За что?

Лираз отвела взгляд, будто он мог знать, как она провела эти ночные часы.

Он пожал плечами.

– Что оставалась в лагере. Не сорвалась. Вряд ли это было так уж весело.

– Не было. Но все равно – не благодари. Если это повторится, я первой вытащу меч.

Акива не дал себя одурачить. Он подавил улыбку.

– Хмм… Что повторится? Хамса?

– Нет, – неохотно призналась она. – Не совсем.

Его брови удивленно поднялись.

– Поразительно.

Поразительно. Лираз поморщилась, вспоминая свою нелепую злость. Почему химеры к ней не сунулись, интересно? Странная ситуация. Но признаваться в этом – выглядеть полной дурой. В глазах Акивы появилась надежда. Лираз давно не видела такое выражение на его лице. Ее сердце сжалось – оно болело и радовалось одновременно. Как такое может быть? Акива счастлив, это хорошо. Азаила нет с ними – это плохо.

Она спросила брата:

– Ты им сказал? Насчет Аза?

Сердце снова дернула боль.

Акива кивнул, и она испытала смесь вины и мелочной радости – но главным образом вины, – что ее вопрос стер с его лица надежду.

– Представляешь, насколько все было бы проще, окажись он здесь?

Вместо меня, подумала Лираз, хотя знала, что Акива имел в виду совсем другое. Может быть, поделившись прошедшей ночью теплом, она действовала от имени Азаила, но это была совершеннейшая малость по сравнению с тем, что он мог бы привнести в противоестественный союз ангелов и химер. Смех и беспомощная ухмылка – и барьеры рушатся. Никто не мог долго выстоять против Аза. Ее собственный дар – совсем другой. В том будущем, которое они сейчас пытаются возвести, он не пригодится. Она хорошо умеет только убивать.

Долгое время такое умение было источником гордости и похвальбы, и хотя гордость исчезла, умение никуда не делось. Она всегда носила одежду с длинными рукавами, скрывая кисти, черные от меток. Однако руки – это еще не все. В касбе, чтобы позлить химер, она могла демонстративно задрать рукава, но, право, чем здесь гордиться?

Черные татуировки, смертные метки: четыре линии, перечеркнутые пятой, – покрывали не только кисти Лираз. Они поднимались по предплечьям, покрывая кожу черным страшным кружевом. Ни у кого не было столько меток, как у нее. Ни у кого.

Они обрывались только у локтей. И счет был не полон. Две тонкие линии – последние двое убитых, которых она решилась занести в свой список. А потом случился Лораменди.

Лораменди.

С той поры ей все снился один и тот же сон: отчаянно желая избавиться от ужасных меток, она отрубает себе руки. В надежде, что вырастут новые.

Сон не объяснял, как она это проделала. Ну, первую руку отрезать легко. А вторую? Однако во сне этот момент отчего-то пропускался.

В самом деле – как, скажите, отрезать обе руки этими же самыми руками?

И они никогда не вырастали. По крайней мере, она всегда просыпалась раньше. Лежала и моргала. Ей ни разу не удалось заново заснуть, чтобы посмотреть, чем все кончается. А воображение рисовало фонтаны крови, раздробленные кости, рваную плоть… все это затвердевало, схватывалось… становилось одним целым. И чистым, без тату.

Вот уж воистину, начать с чистого листа.

Фантастика.

Она никогда не говорила об этом ни с кем, кроме Азаила, который вместе с ней пытался решить загадку двойной ампутации, – а в конце концов упал на спину и объявил, что это невозможно. Акиве она не рассказывала… ну, его же там не было? После Лораменди он их оставил и даже когда вернулся, пребывал в своем собственном мире. Вот как сейчас, например. Он смотрел мимо Лираз, и ей не требовалось следить за его взглядом, чтобы понять, на кого. Его взгляд застыл, и ей пришлось щелкнуть перед его лицом пальцами.

– Один небольшой момент, братец. Химеры примутся за нее, если решат, что между вами что-то есть. Знаешь, какое у нее прозвище?

Он посмотрел с изумлением:

– И какое?

– Любовница ангела.

Его взгляд вспыхнул, и Лираз закатила глаза.

– Чему тут радоваться? Это вовсе не значит, что она тебя любит. Это означает, что ей не доверяют свои.

Она разъясняла ему, будто сама в этом разбирается. Что она знает о чувствах? Как сказать. Ей вполне достаточно, спасибо, помощь не требуется. Но… но почему так зябко на душе? Почему так хочется обвернуть себя крыльями и сжаться в комочек?

15

Знакомый страх

Пришествие. 18 часов спустя

В ночь Пришествия Элиза так и не уснула. Кошмар никуда не делся, он давил на плечи, и она знала, что́ начнется, стоит ей закрыть глаза.

Однако дело было даже не в этом. Не спал никто. Мир будто разворошили раскаленной кочергой, и кругом летали искры безумия. В новостях крутили кадры паники, спровоцированной обращением ангела. Активизировались запрещенные секты, царило мародерство, по миру прошла волна самоубийств и – да что же это такое?! – кровавых жертвоприношений. Пока только животных. Кое-кто, разумеется, всю ночь напропалую отмечал наступление Армагеддона, и пьяные школяры, переодетые нечистью, мочились на прохожих с крыш зданий, а женщины предлагали себя, чтобы родить ангелочка.

Вполне предсказуемый идиотизм человеческой реакции.

Экстаз и ярость, отчаянная мольба – и пожары, много пожаров. Безумие, страх, злое ликование, паника, крики. Их музей располагался на Национальной аллее, и прямо под окнами маршем проходили тысячи демонстрантов, направляясь к Белому дому, не столько объединенные намерением воззвать к президенту, сколько желая стать частицей чего-то грандиозного в такую знаменательную ночь. Чтобы остаться в истории хотя бы так. Люди несли лозунги, громкоговорители, некоторые надели на головы терновые венки, другие волокли гигантские кресты, а в карманах и за поясами ждало своего часа оружие.

Элиза в этом не участвовала.

Домой она тоже не пошла – из страха, что там ее кто-нибудь караулит. Если семья раздобыла номер ее телефона, они наверняка узнали и адрес. И место работы. Однако в музее, по крайней мере, была охрана. Надежная охрана.

– Я, пожалуй, останусь здесь, – сказала она Габриэлю. – Поработаю.

Это не было откровенной ложью. Ее ждали образцы ДНК бабочки, взятые на время из Музея сопоставительной зоологии Гарвардского университета. Сроки диссертации поджимали, но при таких обстоятельствах никто, конечно, не упрекнул бы ее, пожелай она взять выходной. Интересно, кто-нибудь в мире занимается сегодня делом – ну, кроме Моргана Тота? Он скривился, выслушав обращение ангела, да и отправился к себе в лабораторию, как бы пытаясь доказать собственным подчеркнутым безразличием, насколько глупы все семь с чем-то там миллиардов жителей Земли.

В конце концов, к огромному облегчению Элизы, он ушел, и она получила лабораторию в полное свое распоряжение. Она заперлась, скинула обувь и попыталась сосредоточиться.

Что это значит? Что все это значит?

В голове пульсировало, обещая вспышку мигрени и приступ неконтролируемой паники. Она приняла тайленол и свернулась на диване с ноутбуком. Включила трансляцию речи. И снова по коже поползли мурашки, еще раньше, чем ангел раскрыл рот и произнес хоть слово. Да и произнес ли? Почему он не снял шлем? Так странно. Была хорошо видна бо́льшая часть его лица, но середина размывалась. К тому же глаза – разве они полны теплоты? Глубокие, синие – но пустые и жестокие. Все вместе создавало неприятный эффект.

И еще он немного горбился, наклоняясь вперед, будто под действием тяжкого груза – хотя на его плечах не было ничего.

Или было?

Не видно. Элиза добавила звук. Тот шепот… Он заполнял паузы в речи ангела: жуткий, ломкий звук. Откуда он исходил?

Она просмотрела несколько минут записи, слушая звучание латыни и отключив дорожку перевода. Не отводя от ангела глаз, пыталась поймать ощущения неправильности. Впрочем, себя-то что обманывать? Она просто тянет время.

Си-эн-эн первой опубликовала запись с субтитрами, и от прочитанного по спине потекла струйка холодного пота.

…Враг… жаждущий… пожирающий плоть… чудовища.

Элиза смотрела на экран, бессознательно растирая маленький шрам на ключице. Кардиостимулятора больше нет. Его удалили, когда ей исполнилось шестнадцать: не из-за того, что кошмары прекратились; просто тело выросло и научилось справляться с ними самостоятельно.

Чудовища все ближе. Они идут за тобой.

Лед, все внутри леденеет. Трепет и ужас. Они приближаются.

Такой знакомый страх.

Ее ночной кошмар.

16

Чего стоят обещания

Пещеры Кирин.

Сегодня два отряда встретятся. Солдат взрастили на ненависти, они никогда не видели друг в друге ничего, кроме мишени. Химерам было проще: они провели некоторое время с Акивой и Лираз. И на том спасибо.

У Незаконнорожденных такой возможности попрактиковаться не было, но Акива верил: его братья и сестры выполнят обещание и первыми не нападут. Хотя до пещер Кирин и окружавших их гор было еще далеко, он отлично представлял, как сожмутся двести девяносто шесть пар челюстей – под действием впитанного с молоком матери и затверженного на постоянных тренировках рефлекса.

– Все определит самый невыдержанный, – напомнил Элион, и Акива знал, что это правда.

Он надеялся – у Незаконнорожденных такого слабого звена нет. Меч к мечу, каждый солдат часть целого, их сила – в единстве. Незаконнорожденные не давали обещаний, не подумав и не просчитав.

А химеры? В полете они больше не направляли на ангелов хамсы просто для развлечения – хороший знак. Но путь еще предстоял немалый. Чем все закончится? Оставалось только надеяться. Он улыбнулся тому, что неосознанно произнес имя Кэроу.

Кэроу. Одна из отряда, маленькая его часть, но именно она занимала все внимание Акивы. Лазурь и серебро. Даже нагруженная кадильницами, она оставалась легкой и гибкой, как элементаль воздушной стихии. Вокруг курсировали крылатые тяжеловозы: драконы, кентавры, дашнаги, сабы, грифоны, гарткоры, – и она сверкала в их окружении, как драгоценный камень в грубой оправе.

Как звезда в пригоршне у ночи.

Что она чувствует сейчас? В пещерах остались артефакты и святыни ее племени; оружие, кухонная утварь, посуда, инструменты и украшения. Музыкальные инструменты с прогнившими струнами; зеркала, в которые она смотрелась когда-то, – тогда они показывали другое лицо. Когда все произошло, ей было семь. Достаточно большая, чтобы в памяти что-то сохранилось.

Достаточно большая, чтобы помнить, как ангелы лишили ее родного дома, – и все-таки она спасла ему жизнь при Булфинче. И все-таки она разрешила себе любовь к нему.

Мы и есть начало, стучало в голове. Как молитва, как мантра. Были и есть. Пусть в этот раз путь будет удачным.

Кэроу смотрела на затемненный серп луны и приближающуюся горную гряду, и ее сердце сжимала боль. Дом. Правда ли это? Она так и сказала Зири: дом. Задала себе вопрос и ответила – да. Дом, настоящий, без кавычек. Из всех мест, где ей доводилось обитать за обе свои жизни, только это место она могла назвать домом по праву. Здесь она была не беглянкой, не чужачкой, а родной дочерью, и ее кровь крепко срослась с этими скалами, а крылья – с этим небом.

Она могла расти здесь, не зная неволи. Она могла никогда не увидеть золотой клетки Лораменди. Она могла прожить всю отпущенную ей жизнь в сиянии горного света.

Но, сложись так, она никогда не узнала бы Бримстоуна, Иссу, Ясри, Твига.

Ее родители были бы живы. Здесь, в этом краю.

Она никогда не оказалась бы в человеческом теле. Не узнала бы другой мир – щедрый и порочный – и всю его дружбу и красоту.

Сейчас у нее уже росли бы дети: рожденные ею здесь, дети племени Кирин, вольные, как ветер, такие же, как она когда-то. У нее был бы муж. Из племени Кирин.

И она никогда не встретилась бы с Акивой.

И в тот миг, когда эта мысль промелькнула в голове, Кэроу его увидела. Он летел вдвоем с Лираз на правом фланге отряда. Даже на расстоянии она почувствовала толчок, когда глаза встретились с глазами, и в голове снова закружились мысли о сбывшемся и несбывшемся.

Она могла лететь вот так восемнадцать лет назад. Если бы не смерть.

Слишком много сожалений – и что в конце? Непрожитые жизни – но могла быть прожита либо одна, либо другая. У нее есть только сейчас. И ничего больше. Одежда на плечах, кровь в жилах, обещание, данное соратниками. Если только они его сдержат.

Помня о «развлечении» Киты-Эйри, она была далека от уверенности. Но времени на переживания не осталось.

Они прибыли.

Как и планировалось, Акива и Лираз зашли первыми. Вход был в форме арки, в рост киринов, но узкий, так что войти одновременно могло только несколько воинов. На разной высоте находились бойницы для лучников, теперь пустые. Кирины славились своими лучниками. Незаконнорожденные владели всеми видами оружия, но предпочтения лукам не отдавали. И с какой бы стати? Их посылали в самую гущу мясорубки. В ходу была добрая сталь.

Именно сталь увидел Акива, когда обвел взглядом строй бастардов.

Руки братьев и сестер неуклюже свисали вдоль тела: непривычно и неловко, ведь их ладони всегда располагались на эфесе мечей. Но сейчас, в память о данном обещании, Незаконнорожденные – все двести девяносто шесть – убрали руки от оружия, чтобы поза не казалась угрожающей. Некоторые засунули большие пальцы за ремень, другие сцепили руки за спиной или скрестили на груди. Неестественные, противоестественные позы.

Тот самый, все решающий момент. Грань. И они одолели ее. Самый первый, такой естественный жест – приветствовать врага взмахом железа. Напоить железо кровью. Вспороть неприятелю кишки. Как же иначе? Поступить иначе – безумие. Мечи к бою!

Мечи остались в ножнах.

В этот миг Акива испытал гордость, свирепую гордость. Она переполняла его, выплескивалась наружу; он страстно желал подойти и обнять каждого. Однако времени на это не было. Позже, если все пойдет хорошо. Как было задумано. Как должно пойти.

Во главе отряда стоял Элион, поэтому Акива и Лираз подошли к нему.

Миновав узкую арку, входящий попадал в просторный зал, из которого в глубину пещер вела система проходов. Много веков назад стены обработали так, чтобы получилось одно большое сплошное пространство, но пещеры оставались пещерами: сверху свисали похожие на клыки сталактиты, в углублениях по сторонам могли прятаться лучники. Здесь была крепость, хотя киринов это не спасло. Неровный пол из скальной породы; в углубления стекала вода, и попадал снег; все это таяло, собиралось в лужи и застывало. Хотя сегодня небо было ясным, на полу намерз лед и дыхание выходило облачками пара.

Серафимы молча ждали. Ни крика, ни отзвука. Акива развернулся на каблуках и вместе с остальными смотрел, как в пещеру вступает войско химер.

Первым арку миновал маленький и изящный полукот, и с ним пара грифонов. Они легко опустились на пол, хотя были тяжело нагружены, кадильницами в том числе. Верхом на одном из грифонов сидела похожая на волчицу Тен, лейтенант Тьяго. Она спрыгнула и скользнула вперед, встала прямо напротив ангелов, дерзко глядя им в глаза. За ней последовали остальные, выстраиваясь в шеренгу. Одна армия напротив другой. Акива занервничал: это слишком напоминало строй двух армий перед началом битвы. Но не мог же он ожидать от химер, что они повернутся к давним врагам спинами!

По мере того как химеры, оказавшись в пещере, занимали место в строю, стала понятна расстановка: в первом ряду выстраивались самые безобидные, потом те, чьи формы не потеряли природных очертаний, – и только потом, дав серафимам привыкнуть, место в строю занимали их смертельные враги. С каждой очередной группой из двух-трех химер отряд приобретал все более четкую форму. Где-то в середине место заняли и пара людей, и кухонная обслуга, и Исса, которая с текучей грацией соскользнула с туши дашнага и склонила голову и плечи в гибком поклоне, приветствуя ангелов. Она была прекрасна, ее повадки больше напоминали манеру светской дамы, а не воина. Акива заметил, как Элион заморгал, пристально на нее уставившись.