Крест

– Карочь, Матюха! Фирма у нас небольшая, но важная! Юридически мы занимаемся предоставлением бухгалтерских услуг, но на практике бабки обналичиваем. Среди клиентов – ого, какие крупные конторы! Но тебе этого не надо знать. Тасуем, короче, разные бумажки туда-сюда, а в результате получаем наличку, которую клиентам и возвращаем… за комиссию, естественно. Шеф наш, бывший гэбэшник – у него подвязки во всех банках, плюс система банкоматов для оплаты разных услуг и пополнения баланса. Вот. Есть несколько отделов, занимающихся разными вопросами – я, например, за доставку бабок отвечаю, а есть пацаны, которые банкоматами занимаются… Но есть еще вакансия по документам – нужно готовить покрывающие пакеты и доставлять их клиентам. Такая вот работенка, думаю, ты справишься.

Он неожиданно остановился и резко развернулся всем корпусом. Матвей по инерции сделал несколько шагов и едва не врубился в Серого. Тот выставил палец и упер его в грудь Матвея. Смотрел серьезно и жестко. Матвей вздрогнул. Такого Серого он еще не знал. Всегда вяловатый и ленивый, сейчас это был собранный и целеустремленный хищник. Матвея на секунду замутило, и тошнота подперла кадык. Серый, внимательно глядя ему в глаза, жестко сказал, четко разделяя слова:

– Ты это… Пойми, друг. Никто у нас официально не устраивается, сам понимаешь, дело-то мутноватое… да я тебе вчера рассказывал. Тут все под личную ответственность, короче. Под. Очень. Личную… Ты как, старик? Не передумал? Потом поздно будет…

Матвей сглотнул и немного принужденно хохотнул.

– Да ладно, ты чё, Серый! Раз сказал, значит – готов! Да и куда, собственно, мне деваться?

После недолгой паузы Сергей удовлетворенно хмыкнул, почесал переносицу и поднял указательный палец на уровень лба. Торжественно объявил:

– О'кей! Тогда пошли, Матюха! Порыбачим мы рыбку в мутной воде с тобой еще!

Он резко развернулся и энергично двинулся вперед. Матвей повертел шеей и припустил за ним следом.

Кабинет шефа не удивил Матвея ни размерами, ни какими-либо изысками – довольно просторный и светлый, скупо обставленный обыкновенной офисной мебелью. Удивило другое – практически все горизонтальные поверхности были заставлены бумажными фигурками оригами. Большие и маленькие, белые и цветные, фигурки животных, растений и какие-то бесформенные абстрактные формы стояли на большом письменном столе, занимали все полки белого шкафа со стеклянными дверцами и подоконники двух больших окон.

Матвей и Серый уже несколько минут сидели в полной тишине на двух, стоящих рядом, стульях и внимательно наблюдали за листом бумаги в ловких руках, который на их глазах превращался в бумажного голубя. Хозяин кабинета, на вид лет этак шестидесяти – невысокий, худощавый мужчина в свободной белой рубашке, с распущенным галстуком, не обращал внимания на сидящих напротив него друзей. Он был всецело поглощен процессом. Тонкое лицо с подвижным носом, выдававшее холерический характер, выражало полное отрешение от внешнего мира.

Ухоженные пальцы ловко складывали бумагу, придавливая в нужных местах, а где этого не требовалось – оставляли свободу рождающейся фигуре. Все это было столь завораживающе, что Матвей невольно забыл и о своем печальном физическом состоянии, и о цели их прихода сюда. Такова была сила искусства, приковывающего взгляд любого ценителя. А это действительно было искусство – Матвей знал цену подобного рода умению. Из обыкновенного бумажного листа формата А4 на божий свет рождалась птица.

Но наконец работа была окончена, и руки шефа еще раз проверили правильность сборки – потянув за два конца фигурки, он добился того, что голубь расправил крылья! Осторожно поставив его на край стола, он поднял на Матвея внимательные серые глаза. Матвей с трудом оторвал взгляд от фигурки, слегка откинулся на спинку стула и посмотрел в лицо шефа.

Черт – промелькнуло в голове – черт… Взгляд шефа был как две капли воды похож на давешний взгляд Серого. Он в очередной раз почувствовал себя на операционном столе – взгляд шефа препарировал и его внешний вид, и оценил его внутреннее состояние, и сделал выводы из этих наблюдений, утвердив оттиск матвеевской личности где-то на полках своего сознания. Все это было и неприятно, и пугающе.

Матвей мысленно поежился, но его характер в очередной раз выдал обычный фортель. Вот так всегда – когда на него чересчур давили, он внутренне подбирался и наружу появлялся другой Матвей – агрессивный и наглый. Он выпрямился и прямо посмотрел в глаза шефа. Тот явно оценил метаморфозу и довольно хмыкнул. Отвел взгляд и посмотрел поверх головы Матвея.

– Нравится? – скорее утвердительно спросил он у него.

Матвей поднял брови, прокашлялся и почему-то сиплым голосом переспросил:

– Оригами? – и мысленно хлопнул себя по лбу. Идиот, что же еще! Он глянул за поддержкой на сидящего безмолвного Серого. Отметив полное индифферентное выражение его лица, быстро произнес:

– Да, конечно! Очень красиво! И так ловко. Вы…

Шеф мотнул головой, тихо произнес, нежно и трепетно погладив фигурку.

– Пять лет собираю…

Повисла неловкая пауза. Матвей напрягся, но решил удержать свой язык от болтовни, уж очень все происходящее было тягостно. Видимо, он принял правильное решение – судя по упорному молчанию до этого столь болтливого Серого.

Через несколько секунд шеф очнулся от своих мыслей, потянулся и вновь глянул на Матвея.

– Значит, вы – актер? Мне Сергей Иванович рассказал… а к нам какими судьбами?

Матвей посмотрел на Серого. Тот едва заметно пожал плечами. Матвей вздохнул и покорно, но несколько косноязычно объяснил.

– Актер… и немножко режиссер… В Москве для меня работы сейчас нет, а тут родители… друзья…

Шеф резко встал, прерывая бормотание Матвея. Это был так неожиданно, что и Матвей, и Серый одновременно вздрогнули. Шеф блеснул на них глазами, снял со спинки стула модный в прошлом московском сезоне клубный пиджак и одним ловким движением надел его. Встал за стулом, опираясь на него руками.

– Я знаю вашего отца… он с моим батей на одном заводе работал… когда-то.

Он пристально и ожидающе смотрел на Матвея. Матвей сглотнул и беспомощно огляделся. Поднял взгляд на шефа и, совсем уж жалобно пролепетал:

– Да… мне папа, кажется, рассказывал… – хотя был готов отдать руку на отсечение, что лицо шефа ему было абсолютно незнакомо. И даже если шеф был полная копия своего отца, среди его знакомых он, как ни напрягался, не мог вспомнить никого хоть немного на него похожего.

Шефа, кажется, удовлетворил невнятный ответ Матвея. Он начал расхаживать перед ними, заложив руки за спину. Резко задавая вопросы, мельком глядел в лицо Матвея. Допрос, – догадался тот.

– Ну… и как вам у нас?

– Э-ээ… да все вроде по-старому…

– Сергей Иванович вам рассказал наши правила?

– Д-да!

– Вы осознаете всю меру вашей ответственности?

– Да!

Вот тут-то вредный характер Матвея и дал о себе знать. Уж очень это все его раздражало. Он вскочил, вытянул руки по швам и, глядя пустым взглядом перед собой, гаркнул:

– К суду не привлекался! В местах лишения свободы не находился! В связях, порочащих советского человека, не состоял!

Серый испуганно, открыв рот смотрел на Матвея. Шеф остановился и пристально посмотрел в его лицо. В наступившей тишине стало слышно тиканье часов на стене. Неожиданно шеф расхохотался. Он упал в кресло и, глядя снизу вверх на Матвея, снял галстук. Все еще смеясь, махнул ему рукой. Матвей неуверенно сел. Шеф вытер повлажневшие глаза и с улыбкой проговорил:

– Да уж… простите меня – перегнул. Я ведь в операх десять лет прослужил. Вот и осталась видимо… привычка. Меня и списали по профнепригодности – выгорела психика.

«Догадываюсь почему», – мелькнуло в голове Матвея. Шеф меж тем продолжал:

– Врачи посоветовали хобби какое-нибудь освоить – для успокоения и расслабления. Дочь обучила искусству оригами и вот увлекся же! Извините!

Он успокоился, расслабился и развалился в кресле. Былого напряжения как не бывало. Даже сидящий рядом, упорно молчащий Серый ощутимо расслабился. Шеф с улыбкой смотрел на Матвея. Все, казалось, разрешилось мирно и к обоюдной симпатии, но что-то жесткое в глазах шефа не давало Матвею так же погрузиться в эту всеобщую эйфорию. Не в силах выдержать наступившую паузу, наполненную непонятными намеками, пробормотал:

– Это вы меня извините… находит на меня иногда…

Шеф поднял руку.

– Все нормально! Сергей Иванович отведет вас в отдел, а Татьяна Петровна введет в курс дел и, если вы готовы – завтра можете приступать к работе…

Он посерьезнел и пододвинул к себе белую папку. Аудиенция была окончена. Это стало понятно и по тому, что Серый быстро и беззвучно встал. Матвей вскочил следом. Почти синхронно они развернулись и пошли к выходу. Около двери их остановил голос шефа. Они развернулись, вопросительно глядя на него.

– Матвей! Я вас попрошу! – он провел по своему, чисто выбритому подбородку, – сбрейте вы это… Удачи!

Они выдохнули и вышли в коридор. Матвей остановился и в упор посмотрел на Серого. Тот отвел глаза и тихо, уважительно сказал:

– Ну ты, блин даешь! Артист…

Часть вторая

Я пропал, как зверь в загоне.Где-то люди, воля, свет,А за мною шум погони,Мне наружу ходу нет.Борис Пастернак

Глава 1

Матвей очень любил водить автомобиль. Ему нравилось единение с этим куском металла, пластмассы и резины – мечтой любого мальчика и мужчины о собственной свободе, которую так удачно воплотили отцы автомобилестроения. Матвей представлял себе, что подобное чувство ощущает всадник, на норовистом и сильном скакуне.

Сугубо городской житель, ни разу не сидевший в седле, он с завистью смотрел в исторических фильмах, как мускулистые и брутальные воины управлялись своими конями… или лошадьми – не суть важно. Матвей часто представлял себе – он, сильный и уверенный в себе, с багровым плащом на плечах, придерживая на боку саблю, мощным движением вспрыгивает в седло, выпрямляется и бьет коня в бока. И рвется вперед, управляя им уверенной рукой.

К великому сожалению Матвея время всадников прошло, а те лошади в парке, на которых катался маленький Антошка, не внушали ему того трепетного чувства, какое вызвал, например, Медный всадник – памятник Петру на Сенатской площади в Питере. Помнится, первая встреча с ним на провинциала Матвея произвела неизгладимое впечатление.

Выиграв очередную, уже и не вспомнить какую, школьную олимпиаду, Матвей был награжден поездкой в такой далекий и еще советский Ленинград. Вместе с такими же десятилетними умниками он был погружен на поезд, снабжен пакетом с едой, некоторым количеством денег и отправлен в первую его самостоятельную поездку.

Боже мой, какое это было время! Первоначальный страх – так далеко без мамы и папы, прошел сразу же в компании таких же гопников. Родилось тысяча интересных и захватывающих дел. Руководители группы, педагоги из разных школ, сбивались с ног, вытаскивая нас из купе, где пьяные дембеля пели, не всегда понятные, но весёлые матерные песни. Разыскивали нас в самый разгар игры в прятки – ах! какой простор для этого представляет плацкартный вагон, населённый добрыми и отзывчивыми попутчиками. И какой веселый сумбур в их существование вносят десяток энергичных десятилеток. Ну а самое, конечно же, интересное, это – страшные истории, в темном полуспящем вагоне, бередящие первобытный страх в нежных детских душах…

Потом был галоп по достопримечательностям осеннего Питера, впечатление от которого слились в калейдоскоп слов, образов и мест. И только когда группа вывернула из-за какого-то большого здания, усилиями уставших педагогов была согнана на площадь, тогда маленькому Матвею и открылось это дивное творение Фальконе.

На фоне громады Исаакиевского собора огромный и надменный Петр, восседая на таком же могучем коне, указывал куда-то за стылую Неву. Серое, свинцовое небо усиливало этот суровый образ. Матвей замер, потрясенный до глубины души. Ничто другое после этого случая не оставило такого следа в его памяти.

И этот конь… Для десятилетнего мальчика, еще невеликого ростом, все вокруг кажется большим – и люди, и дома, и деревья. Но конь под Петром, а это был именно конь, имеющий все признаки самцовости, показался Матвею просто невероятно, нереально огромным. Валы могучих мышц опоясывали прекрасные формы коня. Глядя снизу вверх, мальчик почти не видел Петра, но прекрасно рассмотрел всю конскую анатомию. Так и стоял, открыв рот, провинциальный мальчик Матвей, на продуваемой и промозглой Сенатской площади славного и героического Ленинграда-Петербурга.

Именно с тех незапамятных пор и представлял себе Матвей коня под собой только под стать этому красавцу. И сколько бы он ни видел в своей жизни лошадей, коней, пони и других подобных скакунов из отряда непарнокопытных, семейства лошадиных, все они казались ему жалким и слабым подобием того самого петровского коня… Уже много позже он узнал, что прообразом для Фальконе стали две лошади орловской породы, Каприз и Бриллиант из императорских конюшен.

Вот и сейчас, сидя за рулем пусть и не самого мощного представителя америкосовской корпорации «Форд», Матвей представлял себя лихим наездником.

Сто двадцать лошадиных сил под капотом помогали ему увериться в этом. А шестискоростная автоматическая коробка передач усиливала удовольствие от управления этой самоходной повозкой. Матвей с наслаждением, подпевая какой-то бодрой мелодии из автомобильного приемника, вел машину в плотном городском потоке. Он зорко всматривался в зеркала, выглядывал окошки в потоке и смело перестраивался. Ему казалось, что все это он делал элегантно и красиво.

Когда-то давно, кто-то очень уважаемый, хотя он уже и забыл кто это был, сказал ему, что правильность управления в потоке проверяется тем, что никто вокруг не тормозит от твоих маневров. И с тех пор Матвей проверял правильность своих решений именно этим тезисом.

Поток автомобилей остановился на красный сигнал. Матвей огляделся – слева и справа скучали, пережидая докучливое препятствие, его случайные соседи. Слева – ярко накрашенная девица на, как он успел разглядеть, синем женоподобном «Раве 4». Девица была так себе, к тому же правый руль приблизил ее на неприятно близкое расстояние, и Матвей отвел глаза. Справа, в легко узнаваемом силуэте родного вазовского седана – седоголовый мужчина, неодобрительно изучающий глазеющего по сторонам Матвея. Матвей усмехнулся и помахал ему рукой. Тот поморщился и сжал губы, и тотчас же из-за его головы показалось сморщенное лицо пассажирки, судя по всему, жены. Она поглядела еще суровее, и Матвей от неудобства чуть подал машину вперед. Тотчас это же сделала и соседка слева, чуть позже это сделали и все окружающие Матвея машины.

Наступил тот трепетный момент перед сменой сигнала светофора, который каждый водитель умел предчувствовать – нога подрагивает на педали тормоза, готовая мгновенно перескочить на педаль газа, а глаза ловят последние миллисекунды.

Но едва Матвей напрягся, приготовившись стартовать в числе первых, раздалась мелодия мобильного телефона. Матвей вздрогнул и рефлекторно убрал ногу с педали. Тотчас загорелся зеленый фонарь, и сзади раздались истошные сигналы. «Что такое доля секунды? Это время, прошедшее с того момента, когда загорится зеленый свет светофора до сигнала сзади стоящего автомобиля», – мимолетно вспомнилась Матвею заезженная философская шутка. Матвей все же тронулся, боковым зрением пытаясь посмотреть на экран лежащего на панели телефона. Выходило неловко, он бросил эту попытку и поехал быстрее.

Только на изрядном расстоянии от перекрестка он нашел местечко для парковки и взял истошно вопящий все это время телефон. На экране светилось – «Серый. Работа». Матвей вздохнул и нажал на прием.

– Ты чего трубку не берешь? – услышал он возмущенный рев Сереги.

Матвей отодвинул трубку и после паузы пробормотал:

– Я, блин, перекресток проезжал…

Серый неожиданно быстро успокоился и продолжал уже более ровно и серьезно.

– Ладно, хрен с ним… Слушай, старина… тут такое дело – я сегодня «посылку» везу в контору одну… «посылка» тяжелая… очень. Так вот – сейчас звонит мне замдиректора и говорит, что ее нужно по другому адресу везти, типа клиенты попросили. А по навигатору выходит, что это «оловяшка», завод наш старый. Причем та часть, которая давно не работает… Я шефу звоню – не отвечает… и, как назло, напарник мой, Толян, сегодня приболел – один я. Что-то мутновато это все… ты ведь на колесах?

Матвей напрягся. Что-то тревожное послышалось ему в спокойном голосе Сереги. Так же серьезно он ему и ответил:

– Да. На служебной…

Серый продолжал, едва дав Матвею ответить.

– Давай подъезжай сюда, а? К старой проходной, где бати наши работали… я тебя дождусь, потом вместе пойдем, хорошо? В конторе я тебя отмажу, если что…

Матвей помолчал, прикидывая маршрут движения.

– Конечно, Серег! Я сейчас на Ленина, развернусь – и к тебе. Минут через пятнадцать буду, если без пробок…

Серый с явным облегчением, но несколько натянуто рассмеялся.

– Ну и слава богу! Давай жду, братан!

Матвей несколько минут сидел, бездумно разглядывая заставку на телефоне. От благостного настроения не осталось и следа. Он нутром почувствовал, что именно в этот момент колеса его судьбы изменили свое направление.

С ним иногда такое случалось – не особенно суеверный, иногда он вдруг становился восприимчив к мировым потокам. И тогда будущее, холодным и щекотным потоком сползало по затылку, размазываясь по спине. Естественно, он не знал и не видел этого своего будущего, но понимал, что изменения начинались именно в эту минуту…

Он тяжело вздохнул, принимая эту новую реальность, глянув в зеркало включил передачу и снова влился в равнодушный поток автомобилей, бесконечной лентой опоясывающий вечно спешащий город.

Глава 2

«Опытный оловянный завод», в народе просто «оловяшка» был зачат еще в далеком предвоенном сороковом году. И если бы не война, разом перемешавшая всю промышленность СССР, строился бы неспешно и, наверное бы более продуманно. Но поток эвакуации на восток страны, частично осевший в городе, заставил начать производство нужного военного металла практически в поле.

Как и многие заводы того времени, цеха строились вокруг уже работавших станков и печей. А затем, собственно, и эта часть города строилась уже вокруг завода. Теми же руками.

Героическое было время, но оно же диктовало свои требования к практичности и красоте. Думается, как раз о красоте эти люди думали в последнюю очередь. Вот и вырос завод, в огромной своей территории, крайне запутанным и столь некрасивым в своей разномастности зданий и сооружений. Последующие годы добавляли ему строений, нужных для производства, но делали эту территорию еще более загромождённой. Старожилы завода ориентировались здесь как в собственной квартире, но свежему человеку все это нагромождение цехов, переходов, труб и пандусов внушало мистический трепет.

К сожалению, этот подход сохранился и в строительстве жилых кварталов, густой сетью кривых улочек, охвативших завод. Иногда территория завода прорывалась нарывом серой бетонной стены, и тогда улочки просто обтекали препятствие, создавая дополнительный хаос.

Недаром весь этот район назывался – «Нахаловка». И район так назывался, и люди его населяющие назывались «нахальцы». И славу нехорошую имел в городе этот район. Никто в своем уме, не совался сюда ни днем, ни ночью. Это был свой мирок, закрытый от вторжения извне слухами о хозяйствующих здесь бандах, и самой психологией его жителей. Практически каждый мало-мальски известный городской преступник имел корни в этом районе.

В конце концов советская власть, силами милиции и внутренних войск, навела порядок в Нахаловке, каленым железом выжигая любую самобытность этих людей. Но свободолюбие и ненависть к власти окончательно искоренить не сумела – так и остался в этом районе пиратский дух свободы.

Матвей, периодически чертыхаясь, когда многострадальный «Форд» попадал в совсем большую яму, пробирался узкой улочкой. Где-то здесь совсем недолго они когда-то жили, пока отцу, тогда молодому инженеру, не дали квартиру в городе. Иногда они с мамой вспоминали это время, но Матвей совсем не помнил ничего из того, о чем они говорили. Но старался не соваться сюда без дела.

Тем более что после того, как завод прекратил свое существование, Нахаловка совсем превратилась в трущобы. Часть завода, прилегающую к городской магистрали, растащили коммерсанты, заняв их под склады и многочисленные торговые центры. А самая старая часть осталась доживать, вместе со своими немногочисленными оставшимися жителями, свою тяжелую жизнь, постепенно ветшая и разрушаясь.

Именно сюда, к старой проходной и пробирался Матвей, тихо матеря и себя, и Серого, и свою зависимость. Все это ему нравилось все меньше и меньше. Тревога мутным маревом поднималась в душе. По дороге он несколько раз набирал номер Серого, но телефон выдавал только длинные гудки.

Матвей обогнул какой-то бетонный блок и наконец въехал на небольшую площадь перед проходными.

Когда-то это была ухоженная площадка с остатками бетонных газонов по периметру. Над порталом входа, на бетонной стене двухэтажного здания сохранилась бодрая надпись – «Слава человеку труда!». Окон в здании не было, а широкие двери проходной были наглухо заложены кирпичной кладкой. Остался только один проход, беззубой щербиной приглашающий внутрь.

Матвей сразу же заметил стоящий у входа, точно такой же, как у него, «Форд», с надписью на заднем стекле – «Юридическая фирма „Эталон“». Он было с облегчением выдохнул воздух, но тут же осекся – возле машины никого не было.

Аккуратно припарковавшись рядом, он заглушил двигатель и вышел из машины. После незаметного, но давящего шума внутри автомобиля, сейчас на Матвея навалилась оглушающая тишина.

Конечно, полной тишиной это не было – шумел ветер в ветвях деревьев, растущих по краю площади, где-то чирикали воробьи, доносился шум не такой уж и далекой магистрали, а с территории завода слышался какой-то производственный шум, но Матвею это показалось именно так – тишина.

Он огляделся, набрал в грудь влажного воздуха – кажется опять собирался дождь, но не осмелился нарушить царящий здесь покой. Подошел к машине Серого, заглянул внутрь через стекло. Автомобиль был абсолютно пуст. Матвей беспомощно оглянулся. Ситуация давила на психику.

Пустота, одиночество и загадка. Матвей потянул ручку двери и, к его удивлению, она легко поддалась. Он заглянул внутрь – пусто, только на водительском сиденье поблескивала металлическая пуговица. Он взял ее в руки, подбросил в ладошке, решительно выпрямился.

Все это было неспроста – Серый, с большой партией наличности, заброшенное место и открытая машина. Матвей заколебался… По-хорошему нужно было звонить в милицию, пускай стражи порядка разбираются с этой ситуацией. Но, поморщился Матвей, вспоминая лицо шефа, этого делать пока было нельзя.

Он вернулся к машине, достал телефон. «Нужно звонить шефу! – подумалось Матвею, – пусть решает!». Нерешительно поглаживая экран, задумался. Блин, что он ему скажет?

Еще неизвестно что тут приключилось с Серегой. Вот будет смешно – сейчас выйдет из здания и скажет, что сходил по-маленькому. А Матвей уже и растрезвонил по всему миру…

Он заколебался. Затем в очередной раз набрал номер Серого, послушал длинные гудки и в сердцах швырнул телефон на сиденье. Тоскливо огляделся, со злостью сплюнул. Вот ведь свинство какое – неделю еще не отработал, а уже вляпался в какую-то мутную историю! И Серега хорош! Поперся сюда, дебил, – знал ведь небось это место!

Матвей нарочно накручивал себя, потому что страх тонкой струйкой уже просачивался в его душу. И что-то малодушное и склизкое кричало и билось в смятении – «Беги!!!». Он еще раз гляделся, внимательно осмотрел ощерившийся вход и решился.

Обойдя машину, открыл багажник и достал оттуда бейсбольную биту. Зачем-то она лежала там, когда Матвей принимал машину. Он, помнится, усмехнулся и спросил у механика – а на хрена, мол? Механик, ражий мужик с могучими плечами и шеей борца, посмотрел на него так, что Матвей мгновенно заткнулся, а теперь оценил предвидение руководства. Ох, непростая была фирма «Эталон», непростая…

Он, вспоминая виденное в фильмах, бодро похлопал битой по ладошке, закинул ее на плечо, затолкал телефон в карман и решительно двинулся в сторону проходной.

Глава 3

Матвей стоял на внутреннем выходе из здания и растерянно вертел головой. В общем-то он и сам не знал, что его ожидало здесь – может, связанный Серега в окружении бандитов и он, стремительной бестией, с бейсбольной битой в мускулистых руках врывается в толпу, нанося удары направо и налево? Или спокойно курящий Серый, удивленно глядящий на вооруженного Матвея? «Черт знает что!»– тоскливо подумал он и еще раз осмотрелся.