След подковы

Чернышев поддержал приятеля. – Уже почитай, на сажени три углубились. Лед до троицы лежать будет, не меньше.

Рудников недоверчиво оглядел мастеров, – ну, ну…

В калитку раздался стук, на который молниеносно среагировал мохнатый кабель и начал с лаем рваться с цепи. Рудников нехотя встал и направился к калитке. Во двор зашел барон Корт и обратился к хозяину.

– Рудников Федот Иванович?

– Он самый. Чем могу?

– Мне Вас рекомендовали, как отменного знатока хитровки. Вы ведь до недавнего прошлого там были городовым?

Федот Иванович совсем был не рад упоминанию о былом.

– Все проходит…. Я теперь простой обыватель. Всего хорошего.

Он взялся за калитку, что бы закрыть ее за незваным гостем, но барон, как будто не замечая этого, продолжил разговор. – Мне Вас рекомендовал Гиляровский Владимир Алексеевич.

У Рудникова от произнесенного имени известного журналиста и знатока Москвы отношение к гостю разительно преобразилось. – Проходите. Извините великодушно. Времена такие, всякие ходят.

Рудников провел барона к столу, где сидели ребята. Федор Михайлович достал фото и протянул его хозяину. – Я хотел бы от Вас узнать, где можно найти этого фигуранта?

Рудников внимательно рассмотрел фото и отложил на стол в то место, где сидел Чернышев. Тот машинально покосился на фото и замер, внимательно прислушиваясь к каждому слову бывшего городового.

– Жив, значит, курилка. Кошельков Яшка. Года два назад куролесил не мало. Отчаянный. За ним три налета было, почти взяли, но ушел. Через крышу хотел, да сорвался… Хорошо снега тогда много было… Отчаянный…

Барон вернул Рудникова от воспоминаний к реальности. – Он вернулся. Где я смог бы его найти?

Федот Иванович ненадолго задумался. – Его тогда сдал Сашка Лунев, скупщик. Он это знает, и, если Яшка вернулся, к нему зайдет обязательно.

– Я хочу, что бы Вы мне помогли его найти… Я заплачу. Хорошо заплачу.

Рудников после такого предложения сразу же набычился, сказалась обида на власть, которая после многих лет службы не на самом сладком месте, выкинула его.

– Нет у меня желания на участок вертаться. Пусть тот там крутиться, кто полицию и жандармерию свел, а я нет… Каторгу распустили, не думая…. Амнистия…. Пусть Керенский со своей милицией все и расхлебывает!

Барон чуть ли не взмолился. – Мне Вас рекомендовали, как единственного человека, который там сможет сделать, все что угодно…

– Прошли те времена… Могу посоветовать одного филера из охранки. Черта лысого из-под земли достанет. Рудников обратил внимание на ребят, которые внимательно прислушивались к разговору. – Что уши распустили? А ну марш, работать!

Отойдя к амбару, Малышев заметил, что приятель сильно нервничает.

– Андрюх, ты чего?

– Там на фото тот, ну, про которого я говорил…. Который был с братом Ольги…

– Так может быть и он с ним? Давай раскрутим, а то ты вроде, как трепло… Докажем…

– Если они в Москве.

– А то где же? Сейчас вся голота тянется или в Питер, или в Москву.

Кошельков и Сережа Барин зашли в трактир. К ним тут же подбежал все тот же расторопный половой, который, увидев Яшку, ничуть не смутился.

– Пожал-те, ваш сиятельство.

Они прошли к столику. Половой заучено затараторил. – Есть стерлядочка, только с Астрахани сегодня завезли. Рябчики таежные с Урала…

Кошельков его оборвал. – Слоны с Африки и девочки из Парижу, не меньше княгинь…

Половой замер, чутко уловив угрозу в голосе, но Яшка продолжал глумиться.

– Что затих? Чай Смирновский не предлагаешь?

Барин сгладил ситуацию, которая становилась тревожной. Он прекрасно понимал, что по сигналу полового могли появиться вышибалы.

– Смирновского не надо, принеси, голубчик, шустовского, да что бы настоящего, не балованного. Баранинки с гречкой и селедочка знатная на той неделе была…

Половой вновь ожил. – С Архангельска. Сей секунд сделаем.

Когда он убежал. Кошельков, глядя ему в спину, прокомментировал. – Ловкий. И ртом, и жопой, и чем придется…. Только за свой процентик он мне заплатит.

Барин попытался остудить приятеля, чувствуя зловещие нотки в его голосе.

– Яша, не заводись. У тебя свое, у него свое. Он этим процентиком и живет. Жить ведь надо. К тому же половой в «каторге», это, как хороший урка. Попробуй тронь.

– Пусть жирует, только не за мой счет! Ладно, о вшивых, деловые есть на примете?

– Немеряно. Каторгу распустили. Но безбашенные, мама не горюй. Тебя же и при случае порешат. Им Иван с авторитетом нужен, с ужасом за спиной.

– Ужаса у меня море, обхохочешься. Матвейчика мало? Еще нарисуем… Мне такие уркаганы нужны, что бы были не местные.

– То есть?

– Хочу по-взрослому пошухарить, а через местную голоту спалимся в неделю. Только что задумаешь, все барыги и марухи от Хивы до Сухаревки знать будут.

– Это да… На Рогожке вроде зависли кандальные из Ростова…

К столику подбежал половой и ловко стал выставлять заказанные блюда. Когда он закончил, его кивком головы подозвал к себе Кошельков. Когда тот услужливо наклонился, Яшка хладнокровно вонзил ему в бок финку. Половой завалился у стола и захрипел, умирая. Кошельков, как ни в чем не бывало, поставил на тело ногу и начал есть.

– А стерлядка и в правду хороша.

Барин через силу обречено произнес. – Яша, ты вырыл нам могилу… Глубокую и мрачную…. Зачем я только с тобой связался.

Кошельков, смакуя, с удовольствием выпил рюмку коньяка. – И коньяк не балованный…

К столику с угрожающим видом уже рванулись двое громил. Посетители, замерев и ожидая развязки, смотрели в сторону столика, куда они направлялись. Кошельков невозмутимо доел кусок рыбы, встал и, выхватив наган, выстрелил два раза точно по ногам. Те завалились на пол с ревом. Яшка с напускной лаской обратился к ним.

– Хроменькие, ко мне с мрачными лицами подходить не рекомендуется. Не люблю.

Барин вытер ладонью выступившую на лбу испарину. – Ты, что, одурел?

Один из громил, с ревом крутясь от боли на полу, пообещал Кошелькову.

– Сука! Ты ответишь и за Савку, и за нас!

– Что? Меня портяночник дешевый будет голоте базарной сдавать? На!

Яшка прострелил вторую ногу громиле и, как ни в чем не бывало, обратился к находящемуся в стопоре от происходящего, Барину. – Ну, что есть атаман с делами за спиной?

– Да-а… Валим отсюда…

– Ага, вприпрыжку…

Кошельков демонстративно выложил перед собой на стол две гранаты, наган и продолжил трапезу, не обращая внимания на подбежавших половых, которые, косясь на него, начали оттаскивать громил. Яшка, прожевав, посвятил приятеля в дальнейшие планы. – Теперь нужно заскочить к Луню. За ним должок есть…

– Это ты уж сам. Мне Лунь ничего не должен.

Кошельков не стал настаивать, лишь тоном, не терпящим возражений, распорядился.

– Смени свою берлогу и перетри тему с ростовскими.

– Где тебя искать?

– Меня искать не надо. О себе шепнешь Проньке-сапожнику.

Барон, сидя в едущей пролетке, ввел Красильникова и Болшева в курс дела.

– Как вы вовремя появились. Кошельков в Москве. По моим сведениям он должен появиться в лавке некого Лунева.

Красильников высказал свою точку зрения. – Не правильней будет сначала заняться Ковалевым? Кошельков уголовник, пусть им занимается полиция, или, кто там сейчас…

– Какая полиция? Всех распустили! В стране полное беззаконие! Полное! У Кошелькова должен быть нож. Это важнее. А Ковалев никуда не денется.

Болшев добавил. – Кроме ножа, за Кошельковым еще должок.

Чернышев и Малышев из подворотни наблюдали за входом в лавку с вывеской «Скобяные изделия. Лунев и К.». Сашка, устав от долгого ожидания, начал сомневаться.

– А может он и не появится.

– Рудников знает, что говорит. Вон он!

У входа в лавку появился Кошельков, который, посмотрев по сторонам, зашел внутрь. Малышев ожил, но теперь осознал, что плохо себе представляет, что делать дальше.

– Теперь то чего?

Андрей пожал плечами и неуверенно ответил.

– Проследим его. Он наверняка выедет нас на Ольгиного брата.

Кошельков зашел в полуподвальное помещение лавки. К нему сразу же подобострастно обратился зализанный молодой приказчик, стоявший за прилавком.

– Чего изволите приобрести? У нас огромный выбор первосортных товаров.

– От гвоздей до пряников.

– Шутить изволите?

– Хозяин где?

– Как прикажите доложить?

– Я сам доложусь.

Яшка уверенно обошел прилавок и направился к двери, ведущей в жилую часть лавки. Но дорогу ему преградил учтивый приказчик. – Куда Вы? У нас так не принято…

Кошельков остановился и в раздумье взял одну из подков, лежавших среди образцов скобяных изделий на прилавке.

– За что не возьмусь, подкова тут, как тут. Счастье так и валит.

Приказчик, не понимая, что ему грозит смертельная опасность, начал расхваливать товар.

– Подковы у нас от Гужона. Не какая-то там профлешина! Высший сорт! Возьмете, не пожалеете. Сносу не будет! Крепкие, жуть!

– Крепкие? Даже чем твоя башка?

– Что изволите?

Кошельков ударил парня подковой по голове и тот с грохотом завалился за стоявшие ящики.

Когда пролетка поравнялась с лавкой, Барон приказал извозчику. – Останови здесь, голубчик. – Он расплатился с ним.

– Премного благодарен, Ваш сиясь. Если, что, я могу и подождать.

– Не стоит.

Чернышев сразу же заметил вышедшего из пролетки Митю. – А вот и Ольгин брат.

Малышев, уточняя, спросил. – Который?

– Который молодой. У них целая шайка, а она еще мне не верила.

Разговаривающие мальчишки не заметили вылезшего последним из пролетки барона, которого они видели у Рудникова. Все приехавшие зашли в лавку. Андрей и Сашка замерли в нерешительности, совершенно не представляя, что делать дальше.

Кошельков выгреб из коробочки, стоявшей за прилавком деньги, не обращая внимания на хрип умирающего приказчика. На шум из подсобного помещения вышел Лунев, тучный хозяин лавки. Чувствуя неладное, он охрипшим голосом спросил. – Что тут происходит?…

– И тут же осекся, узнав Кошелькова. В это время в лавку зашла команда барона. Федор Михайлович, не сразу обратив внимание на Яшку, который стоял к нему спиной, спросил у перепуганного лавочнику. – Любезный, могу я увидеть господина Лунева?

Кошельков выхватил наган, но Болшев и Красильников опередили его на доли секунды. Пули высекли крошку над головой Яшки, и тот, затолкнув Лунева в дверь, тут же закрыл ее за собой. Барон одернул своих помощников. – Живым! Он мне нужен живой!

Подбежавших к двери Красильникова и Болшева остановили выстрелы. Пули пробили дверь насквозь.

Подошедший сбоку барон напомнил. – Он нам нужен живой.

Красильников, показав жестом Мите, что бы тот его прикрыл огнем, выбил дверь и сразу же упал на пол, держа пистолет наизготовку.

В помещении, которое служило складом, на полу лежал Лунев с простреленной головой. Ворвавшиеся следом Митя и барон увидели, что комната пуста, лишь сквозняк шевелит занавеску открытого окна. Федор Михайлович скомандовал. – За ним, он не мог далеко уйти.

Болшев, выбиравшийся через окно последним, не заметил, как у него из кармана выпали часы.

Преследователи попали в тупиковый проулок. Недолго думая, они разбежались в разные стороны в надежде настичь Кошелькова.

Для Чернышева и Малышева ожидание у лавки затянулось. Сашка первым прервал затянувшееся молчание. – Вроде перестали стрелять… Может, зайдем, глянем?

– Ага, они и нас…

– Если, что, скажем, зашли купить гвоздей, а что?…

Наконец решившись, ребята насторожено зашли в лавку, обошли помещения, опасливо косясь на трупы. У окна Андрей обратил внимание на часы. Он поднял их и прочитал гравировку на задней крышке «Мите от любящих родителей».

Запыхавшиеся Барон, Красильников и Болшев встретились в условленном месте, тихом дворике рядом с Дровяным переулком. Митя грустно подвел итог, – как сквозь землю провалился.

Красильников не добавил оптимизма, – кроме этой лавки, ни одной зацепки.

Один Федор Михайлович, оптимист по природе, не унывал, – ничего, главное он в Москве.

Ольга, подойдя к своему подъезду, попрощалась с Таней Полянской, которая в этот раз была в длинном балахоне, заляпанном краской. Через плечо у нее висел мольберт. Ольгу окликнул Чернышев, который подошел вместе с Малышевым.

– Оль, подожди.

Ольга сухо ответила, демонстрируя свое нежелание общаться с Андреем. – Я просила, не приходи к нам.

Таня в это время вызывающе осмотрела Малышева с головы до ног и дерзко спросила у него. – Самец, хочешь войти в историю и оставить свое имя в веках?

Малышев был ошарашен подобной вызывающей бесцеремонностью. – Чего?

– Будешь мне позировать. Я создаю эмблему ассоциации вольных самцов. Символом ассоциации будет осьминог. Ты будешь его изображать.

Из пафосного монолога Сашка понял только то, что он должен изображать какого-то осьминога. Не уверенный, что все правильно понял, он растеряно уточнил. – Я – осьминога?

– Это нужно для газеты ассоциации. Я в ней главный редактор.

– Я не про то. Я, что похож на осьминога?

Замешательство парня воодушевило взбалмошную девушку на новый всплеск словоблудия. – Это не важно, на кого ты похож. Главное, что ты чувствуешь. Ассоциативное мышление должно превалировать над визуальным восприятием, тогда абстракция обретает ощутимые философские формы.

У Малышева создалось ощущение, что они разговаривают на разных языках. – Чего?

Полянская, придерживая Малышева за рукав, отвела его чуть в сторону. Она азартно стала что-то объяснять своей жертве.

Чернышев попытался удержать Ольгу за руку, но ее остановило лишь его сообщение.

– Твой Митя в Москве. Я сегодня его видел.

Ольга сразу же преобразилась и радостно спросила. – Где?

– В Гончарах, в лавке Лунева.

Ольга, забыв все свои обиды, потащила за рукав упирающегося парня. – Побежали туда! Сам убедишься, какой Митька славный и не мог он…

Андрей остудил ее радость. – Не надо туда ходить. Митя и с ним еще несколько налетчиков…

Ольга резко его прервала. – Опять ты за свое? Каких налетчиков? Что ты несешь?

– Таких! Они ограбили лавку и там сейчас два трупа!

– Ты это специально! Зачем тебе это надо? Не мог Митя связаться с уголовниками! Не мог!

– Зачем? Чтобы ты не думала, что я трепло… Андрей достал найденные часы и показал их Ольге, – посмотри.

– Это Митины… Ему их на пятнадцатилетие папа подарил… Откуда они у тебя?

– Они лежали рядом с трупом. Он их обронил, наверное. Если мне не веришь, почитай завтра газеты, там наверняка напишут про этот налет. Да и вон, Сашка был со мной. Может подтвердить.

Чернышев отдал часы и оскорбленный недоверием отошел к Сашке с Таней. Оля несколько секунд смотрела на Митины часы, затем окликнула Чернышева. – Постой! Андрюша, подожди.

Андрей нехотя вернулся к Ольге, которая умоляюще попросила его. – Мне нужно встретиться с Митей. Помоги…

– Я не знаю… где его теперь искать…

– Мне очень это нужно… Я не поверю не одному твоему слову, пока не поговорю с ним.

Андрей неуверенно согласился, – я попробую, но не знаю…

Ольга заглянула в глаза Андрея. – Пожалуйста.

Девушка вернулась к подъезду, из которого в это время вышла Елизавета Николаевна. Она поинтересовалась у дочери. – Куда ты пропала? Ушла на часик и с концами. Я уже волноваться начала…

– Я у Тани была.

– Опять? Я же просила тебя.

Мать обратила внимание на подавленное состояние дочери. – Что-то случилось?

– Нет ничего. Все нормально.

– Я же не слепая, вижу. Не ходила бы ты больше к Тане. Она такая баламутка и тебя с толку сбивает.

Ольга, ничего не отвечая, молча зашла в подъезд. Мать грустно посмотрела ей вслед.

– Ой, Господи…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

ШАЙКА.

Сколоченная Кошельковым и Сережей Барином шайка начала свою деятельность с налета на вдову купца средней руки. Навел на нее Сивый, не в далеком прошлом каторжанин свирепого вида, и для которого не существовало никаких авторитетов. Кроме него в состав шайки вошли Гусь, 30-летний юркий низкорослый мужичек и Кадило, 50-летний бородатый крепыш. Они, как и Сивый, были приговорены к каторжным работам за разбои, убийства и освободились по амнистии Временного правительства. Налетчики все перевернули вверх дном в доме купчихи. Сама хозяйка, 60-летняя дородная женщина, от страха забившись в угол, периодически крестилась и беззвучно читала молитвы. Бандиты вытрясли все из сундука, шкафа, комода. Наиболее ценное, шубы, пальто, платья они небрежно засовывали в мешки. Туда же ссыпали столовое серебро, бронзовые часы.

У резного буфета Кошельков, отложив в сторону столовые принадлежности из старинного серебра, заметил, что Сивый, достав из ящика золотые часы с цепочкой, убрал их к себе в карман.

– Сивый, не рано тырбанить слам начинаешь?

Сивый, даже не глядя в сторону Яшки, рыкнул. – Ты мне не указ. Я вас сюда привел, мне и решать, что себе ныкать, а что кодле на слам слить.

Яшка понял, что если сейчас не настоять на своем, то над плюшевым атаманом будет надсмехаться последний босяк. – Хорошо подумал?

– Че? Ты Васек помурлыкай на вон ту квашню. – Сивый с ухмылкой кивнул на купчиху. – Я на рудниках пеленал не таких румяных.

Кошельков, сделав два шага в сторону, профессионально занял удобную позицию, прекрасно понимая, что словами стычка не закончится.

– Я тебе не Васек, а Яков Николаевич. И таких ты не пеленал, ты с такими еще и не встречался.

Сивый выхватил наган. – Че?

Бандиты замерли и стали ждать, чем закончится противостояние. Барин громко вздохнул, мол, я предупреждал. Кошельков улыбнулся, сделав вид, что пошел на попятную.

– Сивый, чего ты завелся? Пошутил я, бери, что хочешь.

Сивый плохо знал Яшку и, приняв за чистую монету его раскаяние, расслабился.

– То-то… Васек.

Кошельков повернулся к Сивому спиной, чтобы тот окончательно успокоился, а затем молниеносно выхватил наган и выстрелил. Пуля попала тому точно в лоб, и он рухнул, не издав ни звука. Кошельков достал у него из кармана часы, небрежно кинул их в общую кучу и скомандовал своим подельникам. – Что встали? Пакуем слам да уходим.

Барин сделал вид, что ничего не произошло, и вслух стал размышлять. – Что то рыжья не видно. Неужто, мадам не приберегла на черный день?

Кошельков сразу же ласково спросил у вдовы. – А?… Золотишко где?

Женщина, бегая глазами, часто закрестилась. – Ей Богу нету… И так все позабирали… Как же мне теперь жить то… Хоть по миру иди побираться…

Кошельков выстрелил ей в ногу. Купчиха от боли зашлась в крике. Кошельков, словно ничего не произошло, продолжал беседовать с ней. – Чего орешь, дура старая. Я же для тебя стараюсь, хроменьким подают больше. Он использовал свой любимый аргумент в беседе, вдавил дуло нагана в щеку. – Где рыжье? Пристрелю!

Женщина, не прекращая орать, кивнула головой на образа в углу. Кошельков, скинув на пол иконы, достал жестяную банку из-под чая. Когда он высыпал ее содержимое на стол, в свете лампы засверкала горка ювелирных изделий и золотых монет.

Яшка вновь обратил внимание на стоны вдовы. – Достала своими воплями.

Он подошел к женщине, достал из кармана подкову и два раза ударил ее по голове. Вдова затихла и безжизненно завалилась со стула на пол.

Кошельков аккуратно, чтобы не испачкать руки в крови, повесил окровавленную подкову на лампадку в углу, где стояли иконы.

Барин кивнул на подкову. – Опять подкова?

– Да, как-то так получается, они мне фарт приносят. Пусть подкова будет нашим знаком.

Гусь озадачил Кошелькова возникшей проблемой. – Как теперь с транспортом быть? Шарабан то Сивого.

Его поддержал Кадило. – Нужен надежный лихач.

У Кошелькова на этот счет была своя точка зрения. – С лошадью забот много, авто нужен. Есть у кого на примете?

Гусь сообщил. – У лабазов на Плющихе стоит бортовой.

Барин заинтересовано спросил у Гуся. – А что за лабазы? Чем там поживиться можно?

– Там геологическое общество, Мартын Синий говорил, там взрывчатки полно.

Кошельков удовлетворено потер руки, к взрывчатке он всегда был неравнодушен.

– Взрывчатка? Интересно…

Утром за завтраком Настена, как бы невзначай упомянула Кошелькова. – Который день не приходит.

Отец, отставив в сторону блюдце с чаем, вспылил. – Соскучилась что ли по упырю этому? Шаболда, прости мя господи.

– Какой соскучилась, боюсь я его, больше чем Матвейчика, царство ему небесное. Может, отвязался он от нас, видит, взять с нас нечего.

– Дай то бог.

Не зря говорят, вспомни черта, он и появится. В комнату без стука зашел Кошельков с мешком в руке. Он кинул его в сторону на пол и по-хозяйски прошел к столу. Яшка кивнул Настене на мешок. – Тебе.

Настена, сразу же забыв про свое отношение к бандиту, радостно начала вытряхивать из мешка вещи и рассматривать их, но ее одернул Яшка. – Потом рухлядью займешься. Чаю мне сваргань, покрепче.

Когда Настена вышла из комнаты, Кошельков обратился к Николе. – Схрон мне нужен большой и надежный.

– Где же я тебе его возьму?

– А у тебя нет?

Никола отвел глаза в сторону и твердо ответил. – Нет.

Но Кошельков не унимался. – Добришко от лихих людей принимал, а в доме я его не видел.

– Да какое там добро? Мелочевка одна, да и то от случая к случаю.

– Монастырь то рядышком.

– Ну так и что?

– Старый монастырь… В старину под монастырями всегда подземелья рыли и ходы разные.

Яшка пытался заглянуть хитрому плотнику в глаза, но взгляд того был неуловим.

– То мне не ведомо.

Кошельков понял, что за просто так, ушлый мужик ничего не скажет.

– Крутишь, Никола, крутишь. А давай я его у тебя куплю.

Некоторое время они сидели молча. Кошельков, понимая, что пустыми посулами Николу не пронять, достал из кармана пригоршню золотых червонцев и высыпал на стол. Одна монета с тихим звоном покатилась по столу. Никола, словно завороженный, провожал ее взглядом.

Подземелье с мрачными каменными сводами освещалось тусклым светом керосиновой лампы, которую держал в руках Никола. Кошельков восторженно крутил головой, он поинтересовался у хозяина подземелья.

– Вот это да… А этот ход куда ведет?

– Там еще зал есть, больше этого. Главное не заблудиться. Здесь такие лабиринты, можно сутки плутать.

– Сюда еще вход есть?

– Из монастыря, но он замурован.

– Кто еще про него знает?

– Никто. Я даже Настене ничего не говорил. Я сам то на него наткнулся случайно. Хотел в сарае погреб вырыть…

– Нужно сарай перестроить, увеличить.

– Зачем?

– Что бы можно было туда авто загонять.

Кошельков и Никола, довольные совершенной сделкой, по семейному за столом пили чай. Настена постоянно крутилась рядом. Она то выходила из комнаты с грязной посудой, то возвращалась со стопкой белья, которое убирала в шкаф. Когда она в очередной раз вышла из комнаты, Кошельков обратился к Николе. – И еще у меня к тебе дело есть. Мне нужно встать на постой.

– Зачем куда-то. Плати мне и живи, сколько хочешь.

– В Москву прибыли веселые парнишки, и, похоже, по мою душу.

Никола усмехнулся. – На Хиве деловые про тебя трут, что, мол, Кошелек совсем безбашеный, никого не признает.

– Те, что прибыли, не шмолудень хитровская, а очень серьезные ребята. Думаю, они уже вовсю ищут выходы на меня.

– Если серьезные, то найдут. Москва она только кажется большой и бестолковой.

– Теперь, про то, что я у тебя бываю не должна знать ни одна живая душа. Мне нужен домик на отшибе, в тихом месте.

Никола, немного подумав, предложил. – Разве, что у Матвея хромого, если он не уехал. Недалече, в Сыромятниках, рядом с брошенной смоловарней.

Яшку заинтересовал этот квартирный вариант. – А что, он собирался уехать?

– Да ладно, он завсегда так после запоя. Грит, уеду я в деревню жить от соблазнов подальше.

– Запойный, значит?… Может оно и к лучшему.

Малышев и Чернышев с трудом протискивались мимо торговых навесов и разношерстной публики. Андрей уточнил у приятеля. – А он точно должен знать?

– Тимоха в подмастерьях у Проньки-сапожника, а к тому вся местная голота обращается. Он тут вроде почты, кому, что передать или если кого найти надо.

Ребята подошли к сколоченной из досок будке, над которой висела вывеска «Ремонтъ сапогъ». У входа сидел на ящике Пронька, желчный 50-летний потрепанный мужичонка и ремонтировал ботинок мужику, который стоял рядом, дожидаясь, на одной ноге, поджав другую. Пронька крикнул в сторону будки. – Тимоха, набойку!

Из будки выскочил Тимоха, 12-летний мальчишка с непослушными вихрами и отдал сапожнику набойку, которую тот сразу же начинал прибивать, приговаривая.

– Теперича сносу не будет. – Он обернулся к своему подручному, – слетай к Агафье за обрезками. Что б, одна нога там, другая здесь.