Драконьеры

Разогрев над огнём нехитрый ужин – лепёшки, кусок мяса и заварив чай, я предложил угощение Трофею, но он, демонстративно взглянув на пустеющий мешок, отвернулся и лёг спиной к огню. Я не стал настаивать, вспомнив, как он вынырнул из кустов пару часов назад, облизывая окровавленную морду. Голодным он не останется, а если возникнет необходимость, то и меня прокормит. Но, когда под ножом сочно хрустнул зеленоватый плод гуаямы, его интерес выдали ставшие торчком уши – от такого лакомства он отказаться не смог. Я разделил плод, размером с кулак, пополам, и бросил половину через костёр. Не знаю, может, среди его скрытых достоинств есть дополнительная пара глаз на затылке, но только что лежавший ко мне спиной пёс, извернулся совершенно неожиданным образом, и поймал свою половинку.

Вообще-то, считается, что твари-из-бездны – исключительно кровожадные создания, питающиеся только свежим, ещё тёплым мясом. Ну а человечинка для них – любимое лакомство. Не знаю, может и так. Единственная, хорошо знакомая мне тварь оказалась всеядной… Начав с моих старых башмаков, и закончив воровством недоспелых плодов гуаямы из сада Головы.

Доев сладковатый плод, я встал: ночь уже наступила, а я никогда не заглядывал в бездну ночью. И почему-то именно сейчас мне очень захотелось это сделать. Иногда я следил за деревенскими мальчишками просто от нечего делать, мне было интересно посмотреть, как они играют. И вот однажды, я заметил, как их ватажка двинулась вдоль обрыва прочь от деревни, заинтересовавшись, я последовал за ними, скрываясь за деревьями.

Когда деревня скрылась из виду, мальчишки остановились, возник какой-то спор. В результате от основной группы отделились двое пацанов постарше. В одном из них я узнал Манои-младшего. Они очень неохотно, медленно побрели к краю обрыва, видимо, подгоняемые насмешками друзей – до меня долетал смех и обрывки фраз. Я так понял, эти двое похвалились особой смелостью, и тем, что не боятся заглянуть в бездну с обрыва. К счастью, все обошлось – полежав несколько секунд на краю, эти двое вернулись к своей стае, а потом, галдя и хохоча, вся ватажка двинулась к деревне.

Выждав, пока утихнут голоса ребят, я вышел из-за деревьев. Мне было интересно. Как-то раньше было всё равно, что там, за обрывом. Бездна и бездна… Ну и Бездна с нею, и так все понятно: шторма, бури, струи и потоки излучения, уничтожающие все, до чего дотягиваются. Я никогда не задумывался – а что там, внизу? Что питает эту разрушительную силу? В чём причина? Мне было тогда лет двенадцать, из возраста почемучки я вроде бы уже вышел, а до вопросов вроде сакраментального «в чём же смысл жизни?» ещё не дорос. Мною руководило незамутненное детское любопытство.

Сухая выжженная земля больно била в пятки, словно мстя любому за свои мучения, за то, что не могла родить никакую жизнь. Я шёл быстро – чтобы не раздумать, не струсить в последний момент. Дойдя до того места, где лежали мальчишки, я рассмеялся: им не хватило смелости заглянуть в Бездну. Сухая корка земли обвалилась, и чётко сохранила отпечаток двух детских тел – за две ладони до обрыва. Они все сделали правильно: наблюдатели стояли слишком далеко, за границей опасной зоны, а марево, поднимающееся из Бездны, искажало картину.

Я лёг на край, и только тогда подумал, что он вполне мог обрушиться, но отступать было поздно. Зажмурившись, выставил голову за край и только тогда рискнул открыть глаза. Ничего такого я не увидел: горячий воздух бил в глаза, ослепляя слезами, а внизу, куда достигал взор, вращалась, хаотически расплёскиваясь, круговерть оранжево-алых потоков.

Смотреть долго было невозможно: горячий ветер жёг лицо и заставлял плакать, не давал вдохнуть. Медленно встав, я побрёл к лесу, и только выйдя за пределы прокажённой земли, услышал странный звук, похожий на змеиное шипение пополам со свистом. Обернувшись, я увидел, как из бездны вылетает огневеющая струя излучения с множеством особенно ярко светившихся боковых «щупалец» – после них на земле остаются чёрные тонкие полосы. Это сгорает сама земля, обращаясь в чёрную жирную золу.

Я почти успел добежать до леса, когда плеть излучения врезалась в землю на обрыве, а потом меня накрыла волна горячего воздуха, сбила с ног и протащила с десяток локтей по земле… Домой я вернулся к вечеру, ободранный и исцарапанный, но живой. И больше никогда не заглядывал в Бездну – чёткое впечатление предупреждения и угрозы надёжно защищало от праздного любопытства. Хотя, скорее всего, это была простая случайность, совпадение.

Может, та струя и была предупреждением. Но теперь у меня была защита от излучения, а вредное любопытство опять вопрошало, глядя невинными детскими глазами: а что там, за краем? Ну что? Ну, интересно же… И как обычно, я пошёл у него на поводу. Всех, кого оно могло погубить – уже сгубило, остался только я. Но, с некоторых пор, не очень-то дорожу жизнью.

На границе леса и обрыва я остановился, неожиданный холод пробежал по коже. Меня знобило от неподвластного силе воли ужаса – перед Бездной. Насколько было понятно из разговоров Кемаля и Стихвы – этот ужас считается болезнью, которой, в той или иной степени, подвержено все население нашего Мира. И лекарства, кроме собственной воли, от него нет.

Сделав несколько шагов в сторону обожжённой земли, услышал шорох позади – это Трофей заинтересовался моими действиями и пошёл следом.

– Дальше не ходи. Подожди меня здесь.

Он понял, уселся, вывалив язык и часто дыша – словно бежал только что, а не мирно лежал у костра. Я же двинулся дальше, мной руководило уже не столько любопытство, сколько желание преодолеть страх.

Лёжа на краю, чувствуя, как в грудь впиваются острые грани кристаллов, с замиранием сердца вглядывался в огненную круговерть. Это было красиво – феерическое буйство огненных стихий… Я не сразу понял, что вижу потоки достаточно чётко и могу нормально дышать, несмотря даже на чересчур горячий воздух. Казалось, кто-то перемешивает потоки великанской ложкой, сливая их в одну вращающуюся воронку, через какое-то время, вспухающую огромным разноцветным фонтаном или диковинным цветком. Там, внизу, носились стаи золотистых огоньков, переплетаемых струями лилового течения, оранжевая огневеющая лента сплеталась с алым, и вдруг рассыпалась причудливыми огнями, тонущими в буйстве красок.

Там была жизнь, непонятная, неясная, скрытая от людей флёром горячего марева, страхом, и очевидной смертью. Но там была жизнь.

От созерцания Бездны меня отвлёк Трофей, причём достаточно бесцеремонно – ухватив за штанину и оттащив от края. У меня кружилась голова, и на любое резкое движение отзывалась глухой болью. Сколько же времени я провёл, лежа на краю и вытянув шею?

Вернувшись к почти прогоревшему костру, подкинул в него веток, я лёг, умостив мешок под голову. Итак, выяснилось, что кулон не только защищает от излучения, но и проясняет зрение – мне не мешало марево поднимавшегося из Бездны жара. Я видел настолько ясно и чётко, насколько позволяло слабое человеческое зрение… Но нужно ли мне было это знание? На этой мысли меня сморил сон, полный неявного ужаса, огненной круговерти и чьего-то визга. Потом я понял, что слышу визг не во сне, а наяву. Где-то рядом от боли визжал Трофей…

Сон слетел пушинкой, когда я вскочил, но спросонья никак не мог сориентироваться: казалось, десяток Трофеев визжат со всех сторон. Метнувшись в одну сторону, потом в другую, наконец, увидел за деревьями на обрыве непонятное шевеление и, выхватив кинжал, побежал туда. Трофей визжал от боли, временами переходя на жалобное поскуливание. Я такого от него никогда не слышал. Но никто и никогда не видел такого…

С обрыва в Бездну уходило толстое тело?, стебель?, а может – тулово? Что-то толстое, на обрыве разветвившееся на более тонкие и длинные плети или щупальца, извивающиеся на земле. Эта штука была розовато-жёлтой, полупрозрачной, цвет пульсировал, словно кровь в жилах, создавая неприятное ощущение живого, но чуждого человеку. В одном месте щупальца-плети образовали тугой клубок, оттуда-то и доносился визг.

У меня не было времени думать – там был Трофей, и возможно, в этот момент тварь выдавливала из него последнюю кровь… Врезавшись в щупальца в том месте, где был ближе всего клубок, я принялся рубить их кинжалом. Секлись они легко – как студень, и на какой-то миг, раздались в стороны. Словно в недоумении. Я успел заметить, как с обрубков капает какая-то тягучая, как кисель жижа и, падая на землю дымится. А в следующий момент кинжал уже ничем не мог помочь – слажено, как одно существо (а так оно и было), щупальца рванули ко мне, и в одну секунду оплели так, что стало невозможно пошевелиться. В тот момент, я ничего, кроме омерзения и ужаса не почувствовал. Несколько щупалец проскользнули под одежду, оставив на коже слизисто-мерзкий след. Ещё одно скользнуло в ворот рубахи, прижав к груди кристаллы, заставив задрожать от отвращения и вдруг отпрянуло.

Воздух засвистел, когда вокруг, как в агонии, забились щупальца. Они соскользнули с меня и отпрянули от Трофея, конвульсивно содрогаясь – что-то причинило им сильную боль. Потом существо медленно и вяло стало соскальзывать в Бездну, а я стоял, не в силах осмыслить случившееся. Меня, нас, опять спас кристалл.

Трофей лежал, как мёртвый, и даже не скулил – на теле, там, где его не защищали броневые пластины, были жуткого вида ожоги. Я и сам чувствовал, как начинают гореть места, где кожи коснулись щупальца. Но меня-то они только коснулись, а псину обнимали не знаю уж сколько времени. Трофей был неподъёмным – не могло было быть и речи о том, чтобы перенести его к нашей стоянке. Если бы не страшные ожоги, можно было переложить его на плащ и оттащить, но с такими ранами это невозможно. Все что я мог сделать – перенести стоянку сюда, благо она недалеко.

Сняв с шеи один из кулонов, я осторожно накинул цепочку на шею Трофея.

– Я сейчас вернусь, – я пообещал это глазам твари, которые только и остались жить, наполненные страданием.

Трофей все так же лежал, когда я вернулся, вокруг было тихо. Выпотрошив мешок, нашёл на самом дне набор лекарских трав, пузырьки с мазями и с настоями. Бездна давала достаточно света, не нужно было разжигать костёр. Пять капель отвара, изготовленного по рецепту Стихвы на язык должно хватить, чтобы облегчить страдания Трофея. Я почувствовал, как его большое тело расслабилось, когда отвар начал действовать. Потом – мазь от ожогов. Обработав один бок, я расстелил свой плащ, и осторожно перевернул его: другая сторона была так же сильно обожжена.

Когда закончил обрабатывать последний ожог, Трофей уже спал, видимо, ему снился недавний бой. Было тепло, но он слабо дрожал – пережитые боль и ужас даже у твари-из-бездны отняли слишком много сил.

Теперь можно заняться собой. Кожаная куртка, как ни странно, устояла перед слизью этого существа, а вот штаны и рубашка оказались прожжёнными в нескольких местах. И ожоги пекли все сильнее. Две капли отвара и немного мази сняли все неприятные ощущения, но не усталость. Остаток ночи я провёл, расхаживая по обрыву, боясь сесть, чтобы не заснуть. Нашёл и подобрал кинжал: в этой битве он оказался бесполезным, но, возможно, пригодится в следующей. А то, что она будет, можно не сомневаться.

И с первыми лучами Осколка я понял, что это было первое предчувствие, которое сбудется. И я знал, что оно – не последнее. Что-то во мне сломалось после этих событий, но то, что что-то окрепло и проросло новой силой, я понял только теперь. Передо мной лежал путь. Я не знал, куда он ведёт и к какой цели, не ведал, какую цену придётся заплатить за него, но за это ощущение путеводного луча стоило отдать многое.

Прошёл день, и вроде Трофею стало немного лучше. События прошлой ночи казались нереальными, бредовым сном. Никто и никогда не говорил, что встречал подобных тварей, которые неразрывно связанный с Бездной. Да, порождений Бездны – огромное количество разных видов. Но, выйдя из огненного марева на твердь островов, они не могут в него вернуться. Падение в бездну для них равнозначно смерти, как для людей и обычных животных. Что же это за новая напасть?

Прошло ещё две полубессонные ночи, когда Трофей, наконец, встал на лапы, но пришлось потерять ещё почти два дня, чтобы он окончательно окреп. На пятый день после встречи с тварью-из-бездны мы вновь отправились в путь.

Наверно, мы слишком углубились в лес, в своём стремлении отдалится от бездны – третий день блуждали в чаще, а Болотищ всё не было видно. Положение сложилось достаточно скверное: мы сбились с пути, практически закончились припасы, а Трофей был ещё недостаточно здоров, чтобы охотиться. Правда, пару раз мне удавалось подстрелить мелкое лесное зверьё, но этого на двоих было мало, а на настоящую охоту пёс не позволял мне отправиться. Просто становился поперёк дороги и угрожающе скалил зубы.

На четвёртый день нам не встретилось ни одного родника или речки. Мы шли до самой темноты, надеясь найти воду, а когда непроглядная темь и усталость все же вынудили остановиться на ночлег, всё время чудился тихий переплеск речных вод.

Плеск воды чудился недаром – до реки мы не дошли совсем чуть-чуть. И, напившись, отправились искать переправу – речка была достаточно глубока, а сильное течение не вызывало желания переправляться вплавь. Можно было бы остановиться на денёк порыбачить, но не хотелось затягивать путешествие, которое и так получилось длиннее, чем предполагали мы с охотником.

Переправа нашлась нескоро – уже были видны проблески марева бездны между деревьев, когда мы наткнулись на старое поваленное дерево, упавшее кроной на другую сторону реки. Дерево было подрублено, а не вырвано с корнями – это была старая переправа охотников или просто путников, идущих в Янавр. Ну, сойдёт и такая переправа, несмотря на то, что ствол лежал в воде, недотягивая где-то восьми локтей до берега, неизвестно, сколько времени пришлось бы искать что-либо другое, более удобное.

Старая древесина влажно скрипела, но держала, местами мягко проседая под ногами. Я боялся, что старое порченое дерево не сможет выдержать мой вес, и каждую секунду ожидал погружения в холодную воду. Учитывая то, что река впадала в бездну, ничего хорошего это купание не сулило. Но все обошлось благополучно: мы вылезли на берег насквозь промокшие – глубина возле берега была мне по горло, зато без приключений и происшествий.

К полудню стало заметно, что тропинка идёт под уклон – местность начала понижаться, но это стало очевидно, только когда мы набрели на родник, ручеёк из которого тёк вниз по склону, а не в сторону бездны, как это происходило на равнинах. Он весело журчал по камешкам, между неглубоких бережков, поросших сочной зелёной травкой. Было здорово идти вдоль него, а ещё лучше – снять сапоги и пойти босым, по щиколотку в воде…

Трофей вдруг напрягся, остановился, насторожив уши и принюхиваясь: где-то впереди был или враг, или добыча. Оглянувшись на меня, он вдруг сорвался с места, и в несколько гигантских прыжков исчез за кустами, скрывающими изгиб речушки.

Длинные тонкие ноги не спасли оленька – грациозное животное, с которым в скорости могли потягаться только твари-из-бездны. Он лежал в траве неподвижно, превратившись из живого триумфа природы в определённое количество мяса. Трофей сидел над добычей и поджидал меня. Он был явно доволен, и почти напрашивался на похвалу, но в такие моменты я особо ясно понимал Стихву – её нежелание есть мясо. В доме всегда была мясная пища – дичью нас снабжал Кемаль, но я ни разу не видел, чтобы мама ела хлеб с мясом или похлёбку. Она питалась только растительной пищей. На все расспросы, почему же она не ест мяса, Стихва только смеялась, и говорила, что когда подрасту – пойму. Я понял, но отказаться от такой пищи все – равно не мог.

Однажды мне пришлось наблюдать, как двое охотников, вынув из капкана детёныша оленька, закололи его, и никогда не забуду того крика – наполненного болью, похожего на человеческий. Больше месяца тогда не мог даже смотреть на мясо – в памяти тотчас всплывала эта сцена. Но питаясь как Стихва, я чувствовал постоянный голод – корни, плоды и зёрна не давали мне необходимой силы. Человек – хищник, такая же тварь-из-бездны, как и Трофей, как любое другое отродье, выкарабкавшееся на обрыв из огненной круговерти, только ещё… страшнее. За счёт разума и алчности.

Большие индиговые глаза оленька подёрнулись мутной паволокой смерти, я старался не смотреть в них, разделывая тушу. Вырезав несколько кусков, отошёл к ручью – помыть руки, оставив тушу Трофею.

Вечер застал нас на краю Болотищ. Осколок ещё не зашёл, но я решил, что начать переход лучше в начале дня, а не в конце. Всё-таки я никогда не ходил по болотам и топям, а по рассказу Кемаля было ясно, что это очень коварные места. Несколько часов ничего не решат.

Странная встреча

Рассвет разгорелся под бульканье болота, мерное, как постукивание палки странствующего слепого. Трофей мирно дрых, растянувшись возле прогоревшего костра.

Зыбкая трясина, простёршаяся на сколько хватало глаз, была покрыта веселой зелёненькой травкой и невысокими странными деревьями с белой бледной корой и грустно опущенными ветвями.

Нам повезло: спустя час после восхода, наткнулись на вешки – зарубки на странных деревьях, чёрные отметины на белой коре. Кто-то из жителей Янавра проложил тут тропинку. Сначала пришлось прыгать с кочки на кочку, но спустя какое-то время можно было идти по зыби, как по обычной тропе – главное, не останавливаться. Стоило несколько секунд простоять, высматривая очередную зарубку, как сапоги начинали погружаться в мягкую холодную почву.

Мы двигались от зарубки к зарубке, и я старался не думать, что буду делать, если ночь настигнет нас на поверхности зыби. Оставалось надеяться на то, что местные охотники также предпочитали ночевать на твёрдой поверхности, а не в топи.

К полудню оптимизма и надежды поубавилось – конца и края белокорой рощи видно не было, а значит, и конца болоту. Немного поразмыслив, я решил всё-таки не останавливаться, чтобы пообедать, несмотря на изрядную усталость от прыжков с кочки на кочку. Да и что это был бы за отдых, когда не чуешь под собой твёрдой опоры – земли? Пришлось перекусить на ходу куском холодного жареного мяса, Трофей же опять куда-то исчез.

Но, пообедать спокойно, даже на ходу, мне не дали. И наполовину не успев расправиться со своим куском, когда услышал крики где-то впереди и в стороне. Как принято говорить у нас в деревне, кто-то «орал дурниной». Когда я приблизился, не особо выбирая кочки, крики перешли в громкие стенания:

– Помоги мне, клянусь: не врать, не красть, не связываться с драконьерами… что ещё? Я буду делать только добро… ну кто-нибудь, спасите меня, я ведь хороший!

Когда я вышел из-за деревьев, он на миг замолчал, а потом заорал так, что просто уши заложило:

– Помогите!

Паренёк (то, что он молодой, стало понятно только после того, как он умылся…) провалился в трясину уже по грудь, удерживаясь на поверхности за счёт какой-то коряги, то и дело норовящей потонуть под весом бедолаги.

Как он оказался в Болотищах без снаряжения, и даже без длинного шеста – непременного помощника при переходе топи, я в тот момент не понял, да и не было времени задумываться над этой нелепостью.

Увидев меня, он не только заорал, но ещё и попытался размахивать руками – что было в таком положении непростительной ошибкой. Коряга выскочила из-под рук, отлетев довольно далеко, и он немедленно стал погружаться в трясину. И вместо того, чтобы спокойно обвязаться верёвкой и подстраховаться от падения, я был вынужден протянуть ему шест так, положившись на своё чувство равновесия. Которое не преминуло меня подвести, малознакомого с коварством болотных кочек. Всё кончилось тем, что кочка выскользнула из-под ног, и я со всего маху плюхнулся в топь. Зато, мы оба держались за шест и медленно погружались.

Не знаю, чем бы кончилась эта история, может, мы бы выбрались, но Трофей выбрал именно этот момент, чтобы вернуться. Бедный Хмысь с перепуга выпустил конец шеста и попытался уплыть. Только мои крики, да то, что он начал тонуть, помогли юноше опомниться, и он опять схватился за шест, испуганно глядя на тварь.

Трофей, недолго думая, ухватил меня за ногу и начал вытягивать из топи. Потом мы вытянули парнишку. Выглядел он весьма грязным и напуганным, только теперь не только появлением твари-из-бездны, а тем, что мы действуем сообща. Несмотря на опасность вновь оказаться в трясине, он попытался отползти подальше от нас, хотя Трофей сидел смирно и не делал попыток пообедать новым знакомым.

Итак, звали юношу Хмысем. Так он представился, едва прошёл первый испуг. Наверное, мы сейчас оба были похожи на каких-то болотных чудовищ, с головы до ног покрытые болотной грязью и ряской. И по словам Хмыся, искупаться можно будет только через несколько часов – если он правильно выведет нас из топи. Оставаться долго на одном месте было нельзя, пришлось отложить сладкую мысль об отдыхе и тащить ноющие кости и мышцы к краю болотищ.

Трофей, видимо, чтобы не пугать парня, снова исчез среди деревьев, предоставив мне одному общаться с ним. Ничего другого и не оставалось, да я и был рад хоть такому проводнику – подспудно всё же тревожила мысль о возможной ночёвке среди топи. Впрочем, собеседник спасённому не очень-то был нужен, скорее – слушатель. И эта роль меня вполне устраивала, так как давала возможность ничего о себе не рассказывать.

Из его бесхитростного рассказа, выяснилось не очень много, он говорил скорее о своих чувствах и переживаниях, а не о событиях. А в болота он полез без снаряжения, погнавшись за шипохвостом, который сбежал от него по пути из порта. Насколько я понял, там лежало нечто, весьма ценное и недавно приобретённое им у драконьеров. Поток красноречия, жалоб на злодейку-судьбу и угроз в адрес бестолкового шипохвоста, иссяк только когда мы ступили на надёжную твердь. Свет Осколка медленно угасал, и остаток дня мы потратили на то, чтобы оттереть присохшую болотную грязь в ручейке, впадающем в Болотища, собрав дрова для костра уже при свете дрожащего марева Бездны.

Угостив незадачливого ловца шипохвоста скромным ужином, я подождал, пока он заснёт (а ждать пришлось недолго: перекусив, он моментально осоловел), и тихонько посвистел. И вздрогнул, когда серая тень скользнула в освещённый костром круг. Весь вечер Трофей не показывался на глаза, хоть и был где-то рядом. Теперь же он уселся у огня, рассматривая спящего, временами облизываясь. Если б я не видел, его набитого брюха, то подумал бы, что он предвкушает обильную трапезу.

– Только не делай так, когда он проснется, – улыбнулся я и получил в ответ лукавый взгляд.

Засыпая, я видел Трофея, все так же сидевшего у огня и рассматривающего Хмыся умными глазами. Интересно о чём он думал? Почему-то я сомневался, что о еде…

– А-а-а… А-а-а… – этот звук преследовал меня с настойчивостью голодного хищника, преследующего раненую жертву, мешал сомкнуть глаза и вновь погрузиться в сон. С трудом оторвав голову от скатанного валиком плаща, я осмотрелся: невнятные, но настойчивые звуки издавал Хмысь, причём в свете костра были видны только его ноги, на которых царственно возлежал Трофей, невозмутимо всматривающийся в темноту.

– Хмысь… – спросонья голос звучал хрипло и тихо, пришлось напрячься, чтобы перекрыть его завывания. – Хмысь, ты чего? Трофей, слезь с него…

Наглая псина лениво повернула ко мне голову и медленно встала – завывания немедленно прекратились, а ноги исчезли из круга света. Правда, появился Хмысь – бледный и перепуганный, тихо сел у огня.

– И чего вам не спится… – проворчал я, вновь умащиваясь на своём месте, надеясь поймать остатки сна. Но не тут-то было.

– Лунь, ты кто? – кажется, пережитый только что ужас прочистил ему мозги, раз он решил задать вопрос, который должен был задать сразу.

Пришлось ответить:

– Я тот, кого только что бесцеремонно разбудили, и очень хочу спать… Все вопросы утром.

Несколько мгновений стояла тишина, и я даже успел обрадоваться, что сейчас я все же усну… наивный. Тихо прошуршали шаги по траве – Хмысь подошёл, сел рядом.

– Лунь, правда, кто ты? Откуда эта тварь? И почему она тебя до сих пор не съела?

– Я когда-то спас Трофея от смерти. Это всё, можно спать?

– А зачем ты идёшь в Янавр?

Оправданием мне могла послужить только одурманенность сном и усталостью:

– Мне надо узнать, что такое голубые кристаллы… драконьеры должны это знать.

– Я пойду с тобой, ладно? Если я вернусь домой без шипохвоста, отец меня убьёт.

– Хорошо, – пробормотал я, – пойдёшь. Только если дашь мне, наконец, заснуть…

Хмысь умолк, а я погрузился в сон, как в тёмный омут.

События в Янавре

Янавр расположился в широкой ложбине, между двух некрутых гор. Это большое поселение уже и деревней было называть как-то неловко – больно уж оно разрослось, даже с высоты было видно, какое оживление царит на улицах. Особенно в порту, где я насчитал четыре драгала. Очевидно, в Янавре полно драконьеров. Им тут, мёдом намазано, что ли? Или это… – мне стало зябко, – по мою душу? Да нет, тогда бы они прямо к нам отправились. А не торчали бы здесь.