Таракан (сборник)

Александр Шорин

Таракан

ЭИ «@элита» 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Таракан

(мистический триллер)

День начался

День не задался с самого начала – я встал на два часа позже, чем запланировал с вечера, и к тому времени жара на улице стояла просто дикая. Говорят, что такой жары в июне не было уже лет тридцать, в 10 часов утра асфальт напоминал смоляное болото.

Я подумал было о трамвае, но, наученный вчерашним горьким опытом, – чёртовы водопроводчики отключили горячую воду и плотный запах потных человеческих тел вызывал острое желание ворваться в кабину водителя и заорать в микрофон: «Следующая остановка «Баня», желающие могут помыться там, остальным пристегнуть ремни, обещаю мягкую посадку в аэропорту города Ялта», ну или ещё какую-нибудь глупость в этом роде, единственно чтобы успокоить рвущийся наружу желудок – поморщился, и решил отшагать до своей конторы пару километров пешком, благо, что половина пути шла через парк. Вообще-то глупость совершенная – в воскресенье тащиться на работу, где опять ждут очереди трассирующих взглядов вахтеров, которые считают (и не без основания), что по выходным работают только законченные идиоты; раскалённый от солнца прокуренный кабинет и два десятка ненаписанных писем, которые, по-моему, просто мечтают остаться ненаписанными – заготовки, сидящие в чреве компьютера, свободолюбивы и больше всего не хотят оказаться в темноте плотных конвертов, которые, дойдя по назначению, отправляются в кабинетные урны, так и не дав свободы столь долго выстраданным словам.

Дурное предчувствие, которое не оставляло меня ещё с того момента, когда я почувствовал, как раскалённые утренние лучи взбесившегося светила устраивают победный салют в моих зрачках прямо сквозь оконное стекло, двойные шторы и прикрытые веки, сбылось на входе в парк «Зелёная роща». Толстяк, шедший мне навстречу, никак не мог быть тем человеком, чью физическую копию я явственно видел. Его фигуру я заметил метров за пятьдесят и даже с такого расстояния увидел характерный кривой нос, покосившуюся дужку очков, которые делали и без того крупные карие глаза невообразимо огромными, и, конечно же, пропитанные потом светлую рубашку и кепку – что не удивительно для человека такой комплекции. Кумир прошлых лет, теперь почти стёртый давлением воли на участки головного мозга, отвечавшие за память; человек, имевший для меня авторитет больший, чем все профессора и академики мира, каким-то непостижимым образом объединившие свои академические умы, самый скандально известный преподаватель, который был выставлен ещё несколько лет назад из всех научных кругов и успевший до своего исчезновения несколько раз круто повернуть течение моей жизни, устроив крутые американские горки на ровных дорогах судеб не одного десятка моих знакомых и друзей, приближался ко мне вот так вот запросто, будто бы и не было тех трех лет, которые были потрачены на то, чтобы прятать его от неожиданно единодушных в истребительном союзе Властей и Мафии, которые решили избавиться от этого человека любым доступным способом.

СТОП! Это не может быть ОН! В памяти проплыло: два тайно переданных письма из Турции, через полгода – письмо из Бостона, затем скорбное послание от Ирины Андреевны с цветными американскими фотографиями скромных эмигрантских похорон и каменная плита с датами через черточку, в которых уже никто ничего не в силах изменить.

Я резко мотнул головой из стороны в сторону, но видение не исчезло, медленно (ОН ТАК НЕ ХОДИЛ!) приближаясь. ОН ВСЁ РАВНО БЫЛ ПОДЛЕЦ, ОН КАЛЕЧИЛ ЧУЖИЕ СУДЬБЫ, Я НЕ ПЛАКАЛ, КОГДА ОН УМЕР. Начавшаяся было дрожь постепенно утихла, когда, оторвавшись от лица, я заметил холщовую сумку с позвякивавшими в ней бутылками и полупустой взгляд, характерный для бомжа, отправившегося на утренний сбор стеклопосуды. ЭТО НЕ ОН. Я неожиданно заметил, что стою и пристально разглядываю этого БОМЖА, а он в ответ, замедлив движение, смотрит на меня безумно-вопросительно. ЧЁРТ!

– Ты смог забыть?

– Что?!

– Есть, говорю, покурить?

Я вытащил пачку, а он залез в неё грязными пальцами, прихватив сразу несколько штук.

Ноги понесли меня вперёд, я почти бежал. ОН что-то буркнул мне вслед, но я был уже далеко, чертыхаясь про себя. Неявное предчувствие чего-то необычного на секунду оставило меня, уступив место лёгкой досаде, потом полыхнуло с новой силой.

…Я сидел, тупо уставившись в монитор, и пытался выдавить из себя пару приличных строчек (НА ЧЕРТА Я ВООБЩЕ ЭТО ПИШУ?), когда в дверь постучали.

«А-а! Опять вахтер, сейчас окажется, что я расписался не в том журнале или на крайний случай…»

В дверях стояла Кузнечик. О БОЖЕ! Я не видел её около года и, по последним сведениям, она не только не имела ни малейшего желания меня видеть, но и даже не знала моего места работы. За то время, что я её не видел, она слегка подурнела. Или мне только кажется?

– Ну, заходи, – сказал я автоматически и опустил взгляд на её светлое платье.

Какая-то следующая дежурная фраза застряла у меня в горле, – платье Кузнечика в области живота было настолько оттопырено, что не было никаких сомнений в том, что она беременна, причем живот был настолько огромен, что выглядел совершенно неестественно.

«Сейчас скажет, что у неё внутри крокодил, и я должен немедленно помочь от него избавиться», – эта и ещё пара таких же диких идей посетили мою голову, пока я смотрел как она, с трудом протиснувшись мимо меня в дверь, проходила к свободному креслу.

– Не ждал? – взгляд её глаз был как всегда издевательски-ироничен.

Я плюхнулся в кресло напротив, так и не в силах отвести взгляд от её оттопыренного платья. Она неожиданно деловито взглянула на узенькую полоску часов на левом запястье и посмотрела мне в лицо строго и как-то озабоченно.

– У нас мало времени.

Если бы я хоть что-то понимал…

Назад…

В группе, которая обучалась у БОМЖА (наконец-то я этому придурку придумал достойное прозвище!) наглых девиц было множество невообразимое. Но Кузнечик всех их оставила далеко позади. Мало того, что она была красива (профиль Нефертити, точёная фигурка и нежная гладкая кожа цвета лёгкого загара) – идеальная красота часто пугает, а её от идеала отличали, пожалуй, слишком крупные зубы и родинка над верхней губой (я радовался внутренне, представляя её лет в 50 с пучком чёрных волос, неистребимо вылезающих из основания этой родинки, но она и здесь меня надула – несколькими годами позже она решилась на операцию (МУЖ настоял) и над губой осталось лёгкое пятнышко, придававшее её красоте оттенок капризной индивидуальности) – видел я, пожалуй, женщин и покрасивее – но тут другое. Вокруг неё было настолько густое облако откровенной сексуальности, что, попадая в него, можно было задохнуться. Я помню похожее чувство в кинотеатре, когда крутили «Основной инстинкт». Главная героиня быстро перекидывает одну ногу на другую, показывая зрителям аккуратно выстриженный лобок из-под короткой юбки. Это легкий ветерок страсти – не более, по сравнению с тем ураганом чувственности, который вихрем крутился вокруг Кузнечика.

Правда, на мой взгляд, с мужчинами ей не везло – на неё вечно «падали» какие-то полууголовные элементы, от которых трудно было бы отвязаться любой… Любой, но не ей! Она каждый раз умудрялась выкручиваться, но я всегда думал, что она плохо кончит.

До встречи с ней понятие «роковая женщина» для меня было не более чем расхожее выражение из какого-нибудь бульварного романа. Она же вызывала у меня лёгкое раздражение тем, что заставляла внутренне вставать «в стойку» независимо от моего желания. Я прикрывался цинизмом (старый трюк), предпочитая говорить ей мелкие колкости, на что она обычно отвечала мне тем же. В конце концов, у меня в то время была женщина, которой я был вполне доволен, до тех пор пока… Пока этот дурацкий БОМЖ не решил, что она отличная кандидатура для того, чтобы «набивать» его бессмертные произведения. ОН всегда был жутким эксплуататором – поначалу набором его бессмертных творений занимался я один – в то время я работал ночным сторожем в издательской фирме и имел по ночам беспрепятственный допуск к компьютеру (мой начальник был вполне приличный дядька). Конечно, ОН предложил ей за труд неплохие деньги (стала бы она работать даже на НЕГО бесплатно, сейчас, это ведь не я…) и она, будучи неплохой машинисткой, согласилась. С тех пор каждую третью ночь мы проводили вместе.

Компьютеры в то время были ещё редкостью, и Кузнечик, отлично печатая на машинке, понятия не имела о текстовом редакторе. Сложности, в общем-то, никакой, но у неё оказалась непонятная боязнь незнакомых приборов, и в первую же ночь работы она, преодолев свою всегдашнюю язвительность, разбудила меня посреди ночи, со слезами на глазах умоляя меня посмотреть куда делись с голубого экрана плоды её многочасовой работы. Увы, я попался! Начиная с того случая каждую ночь она печатала под мою диктовку, а я, глядя чуть сбоку на изгиб её тонкой шеи, с трудом заставлял себя сконцентрироваться на чтении. Ближе к утру она занимала мою раскладушку и довольно развязно рассказывала о своих последних любовных похождениях. Однажды я предложил сделать ей массаж, с ужасом ожидая ехидного отказа, однако она по какой-то прихоти согласилась. Спустя полчаса мы стали любовниками, она была дика и ненасытна, кричала очень ГРОМКО, называя меня чужим именем, и я чувствовал себя вором, тайком ночью примеряющим чужой перстень с бриллиантом.

В остальном всё осталось по-прежнему, пожалуй она стала даже более язвительной и недоступной для меня, чем прежде. В первую же ночь, видя, что я сейчас начну признания в любви, она сказала, что терпеть не может такого редкостного придурка как я, но в постели я ей доставил несказанное удовольствие. Она всегда была прямолинейной до грубости. Помню свои стихи того времени: «Я душу за тебя продам» и «Ты только притворись, что ты моя…» – жалкое бессилие.

Кончилось всё несколько необычно – она «залетела» от своего очередного уголовника (а может от МЕНЯ?), а он её бросил, променяв на законную жену. Помню отчаянное бессилие в её взгляде, проглядывающее через всегдашнюю язвительность. Аборта она боялась жутко (я в то время был поверенным в её душевных делах) и я предложил ей выйти замуж за меня (НУ НЕ ОСТАВАТЬСЯ ЖЕ МАТЕРЬЮ-ОДИНОЧКОЙ). Она «руки и сердца» не приняла, только посмеялась… Аборт всё же сделала и, насколько я помню, навсегда лишилась возможности иметь детей (была какая-то ОЧЕНЬ сложная операция) и вскоре наши дорожки разошлись…

Кое-что проясняется…

– Ты его видел!

Ни «Здрасьте», ни «До свидания» – сразу быка за рога. Ничуть не изменилась за эти годы.

– КОГО видел? – спросил я, уже догадываясь, о ком она говорит.

– Только не пудри мне мозги, не до этого – честное слово. Сан Саныча, конечно, кого же ещё?

– Так это ОН? С каких это пор ОН стал БОМЖОМ? Впрочем, в каком-то смысле ОН всегда им был, но чтоб вот так реально… Ты уж извини меня, Ольга, но мне кажется, что ты ошиблась…

– Нет, ты точно дурак! Как им был, так и остался! Если я тебе говорю, что это ОН, значит это ОН!

– Да, но… По последним сведениям он умер и похоронен в США, в славном городе Бостоне…

– Ты может быть все-таки послушаешь сначала? – она нервно потеребила непослушную прядку волос со лба, что обычно означало, что она начинает злиться и не на шутку.

– Это я его привезла из Бостона! На свою голову.

– Так ОН не умер?

– Нет, конечно! Та есть да, но не совсем…

– По-моему, если кто из нас кому и пудрит мозги, так это ты! Кофе хочешь?

Этот простой вопрос её окончательно вывел из себя. Господи, какие все стали нервные!

– Какой к черту кофе! Тошнит от всего, только подумаю… – она покосилась на свой огромный живот чуть не плача.

С беременными и сумасшедшими лучше не спорить. А если всё сразу…

– Ладно, рассказывай всё по порядку.

– Ты не поверишь мне, конечно, но Сан Саныча я всегда любила. Больше, чем все ВЫ. Ладно, не смейся только. Началось все с того, что я узнала, что ОН умер в Бостоне. Взвыла просто! Ну… и стала искать способа туда съездить, убедиться. На могилку взглянуть. Заикнулась своему Коле, да куда там! Он не бедный, конечно, – в своей клинике деньги лопатой гребет, но для него, видите ли, во всем нужна практическая выгода… Пришлось подключать связи, договариваться, чтобы меня в клинику положили для искусственного оплодотворения при Бостонском университете, я написала Ирине Андреевне… Через несколько месяцев я вылетела в Штаты.

– И…

– Что «и…»! Насмотрелась вдоволь на жирных янки, полюбовалась на однокомнатную Ирины Андреевны – ну, знаешь, там один кабинет, одна спальня, одна гостиная – это называется однокомнатная квартира. И пенсия! С последней «видак» купила… Ну, да это не важно. Узнала подробности насчет Сан Саныча – всё как и предполагалось: обширный инфаркт миокарда, двое суток в коме… Потом – скромные эмигрантские похороны, аккуратная каменная табличка. А потом я ЕГО встретила, в парке, как ты сегодня…

– Где же ОН был и КОГО похоронили?

– Да ЕГО похоронили, я думаю… – она неожиданно расплакалась. – Это ж оболочка, души-то нету! Совсем.

«Свихнулась!» – подумал я почти с сожалением.

У каждого в голове свой ТАРАКАН

Появление покровителя

Вообще-то, насчет тараканов – для всех это расхожая фраза и не более. Для ВСЕХ, но только не для Стаса. Стас первые пять лет своей жизни прожил на Чукотке, отец его был полярным летчиком. И родился он не в палате с белыми простынями, а в чуме, воняющем рыбой и дымом. Родину не выбирают, родителей тоже. А внешность – тем более. Стас был некрасив даже по чукотским меркам – узкое вытянутое лицо, ниспадающие на лоб жидкие волосы. Вместо ушей – два коротких безобразных обрубка: мать не уберегла в детстве от жгучих морозов. Он с детства был нелюдим и замкнут. А когда отец увез его в далекий Екатеринбург и отдал в школу, всё стало еще хуже: кличка «Чукча» и постоянные тычки одноклассников заставили его окончательно замкнуться в себе. В учёбе, правда, он проявлял недюжинное упорство и свои «трояки» отрабатывал потом и кровью…

Главное событие в его жизни произошло, когда ему было десять лет. Нужно отметить, что семья Стаса жила на окраине, в одном из немногих оставшихся частных домов «деревенского» типа – рубленая русская изба: две комнаты и небольшая кухня, подворье с неизменной цепной Жучкой и небольшой огородик на задворках, отнимавший у всех домашних львиную долю свободного времени. Жили бедно. Мать – чукча по национальности – сидела дома почти безвылазно, даря любовь и внимание Светке – младшей дочке. «Экс-летчик»-отец, немолодой уже, отчаявшийся найти работу по специальности, устроился токарем на завод и быстро там запил – люто, по-русски. Не выходил из похмелья месяцами. Стас был предоставлен самому себе, любил уединиться и развлечения находил свои, особенные, одному ему понятные.

…В тот день он шёл из школы почти затемно – вторая смена кончалась поздно, и февральские сумерки уже вступали в свои права. Стоял лёгкий мороз, и небо высветило неожиданно ярко для большого промышленного города с его постоянным смогом. Отбросив все унижения прошедшего дня и Стас шел, открывшись морозу и небу, и мерещилось ему северное сияние, что помнил он лишь по рассказам… Казалось ему, что стоит его увидеть и сказать несколько заветных словечек, как сразу всё переменится в его жизни – станет он сильным и всех удивит, дав отпор однокласснику Мишке, который так любит над ним измываться… А в небе неожиданно просветлел горизонт, и желтый мигающий шар выкатился над многоэтажками, сея вокруг себя слабое голубое мерцание. Стас знал очень много про самолеты и мог легко отличить заходящий на посадку в Кольцово «Ан-24» от «Як-40», не говоря уж о «Тушках», хотя ему вряд ли бы кто поверил… Этот шар не был самолетом, не был он, правда, и вожделенным северным сиянием, но это был ЗНАК, один из тех, в которые в детстве верят почти все и верят страстно. Стас бухнулся на колени прямо в сугроб и стал молиться. Не Богу – своей судьбе… И показалось ему, что грохнуло что-то над головой раскатисто и пронзило болью в правом ухе. Он взглянул на горизонт. Свечение пропало без следа. Внутри стало пусто и холодно. Размазывая по щекам нежданные слезы и тихо подвывая, он поплёлся домой и, не поужинав, сразу залез в свой любимый чуланчик за кухней, прозванный им «тараканьим» углом.

Этот закуток был отделен от кухни ветхой занавеской и служил складом продуктов – в основном мешков с крупами и, конечно же, складом всяких старых вещей, которые и не нужны уже вроде бы, но выкинуть рука не поднимается. Мечта Стаса о своей отдельной комнате, где можно уединиться, вылилась в то, что он упросил отца провести в этот чулан электрическую лампочку и устроил себе «лежанку» из двух мешков с перловкой, которую варили редко. Мать ворчала поначалу, но потом смирилась и махнула на это рукой. «Тараканий» угол вполне оправдывал свое название – на свет тусклой лампочки из щелей сбегались целые полчища тараканов, но Стаса это не смущало – он не был брезглив. Ему нравилось наблюдать за их беготнёй, иногда он даже захватывал с собой для них хлебные крошки с обеда, впрочем стараясь, чтобы домашние это не заметили. Крошки предназначались не всем – с их помощью из широкой щели в стене он выманивал большого коричневого таракана, прозванного им Адмиралом. Стас считал его тараканьим начальником и, когда удавалось его выманить, он тихонько с ним разговаривал, рассказывая о своих мелких бедах…

В тот вечер Стас долго сидел без света, утирая рукавом сопли. Потом потихоньку успокоился, зажёг лампочку и замер – по всему чулану валялись тараканьи трупики.

«Неужели мать рассыпала отраву?!!» – мелькнуло в голове. Он знал, что она панически боялась всяких ядов, что позволяло его питомцам жить спокойно. Он присмотрелся внимательнее и понял, что ошибся, думая, что его старые друзья были отравлены – тут и там среди тараканьих трупов ползали с победным видом их сородичи, огромные и чёрные. Он изловчился и поймал одного из них – он оказался каким-то удивительно тяжелым. Толстое брюшко было покрыто слизью и оставляло на пальце маслянистый индигово-чёрный цвет. Он выронил его на пол и тот, тяжело ударившись, замер на секунду, покрутил усами и пополз прочь. Стас перевёл взгляд на щель, откуда обычно вылезал Адмирал. Там шла кропотливая работа: несколько чёрных воинов вытаскивали из щели поверженного гиганта, а рядом, шевеля спиралевидно закрученными усами, сидел новый предводитель. Не видя сначала его собратьев, Стас, пожалуй, принял бы его за жука: огромный, синевато-черный, он, казалось, светился каким-то голубоватым сиянием. Глаза, величиной со спичечные головки, внимательно следили за выдворением поверженного врага. Стасу стало страшно, но он быстро взял себя в руки и осторожно стал снимать с ноги шлёпанец. Никогда раньше он не убивал этих насекомых, но сейчас что-то подсказывало ему избавиться от этого монстра. Ему показалось, что Таракан перевёл свой взгляд на него, и мышцы неожиданно свело судорогой. Преодолевая неожиданную скованность, мальчик схватился за шлёпанец и тут же почувствовал на руке несколько жгучих укусов.

Он резко отдёрнул руку и бешено закричал… И в ту же секунду понял, что тело не выполнило приказа – он видел свою руку, опавшую как плеть, и судорожно и беззвучно открывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Попытавшись вскочить на ноги, он успел почувствовать ещё несколько укусов и упал навзничь, ударившись носом. Полная невозможность пошевелиться – как в самом ужасном сне. Ему хотелось потерять сознание, умереть, закрыть глаза, наконец, но это ему не удавалось. С ужасом и удивлением он смотрел, как безболезненно из носа вытекает кровь, скапливаясь в небольшую лужицу. Попробовал скосить глаза вбок – вроде бы получилось, но лучше бы он этого не делал! Черные твари, не спеша перебирая мохнатыми лапами, приближались к нему. Сейчас, когда он лежал на полу, они казались еще больше. Первый из авангарда подошел к лужице крови и опустил в неё лапу, осторожно вытащил, принюхался… Из удлиненной головы показался невесть откуда взявшийся хоботок и погрузился в кровь. Стасу почудилось легкое чмоканье.

«Это не тараканы, тараканы не пьют кровь… это сон, это просто страшный сон…».

Будто в опровержение этого один из кровопийц подошел к его подбородку и осторожно дотронулся усами до кожи, потом ловко залез на щеку и побежал к носу, пытаясь залезть в ноздрю. Нечеловеческим усилием Стас попытался чуть сильнее выдохнуть воздух. Таракану это не понравилось, он перелез на кончик носа и пополз к левому глазу. Мальчик попытался плотно сомкнуть веки, но не смог, а таракан уже вплотную подобрался к глазному яблоку, высасывая хоботком пот и выступившие слёзы… Стас почувствовал, как по лицу уже плотным строем двигаются новые чёрные монстры, оставляя влажные полосы слизи на щеках, и в глазах у него потемнело…

«Если я потерял сознание, почему не помутился разум?» – подумал он почти с удивлением, но тут в левом глазу мелькнул свет сквозь решетку тел и лап, похожих на щупальца, и он понял, что ничего не видит из-за того, что глаза плотно облеплены тараканами, и почувствовал, что его вырвало.

Неожиданно маска спала, и сквозь мутную пелену он увидел Главного, он полз по щеке к правому уху. Почти интуитивно он почувствовал, как, разгрызаемая, лопается перепонка, и стальная игла раскаленной боли потонула в кромешной тьме…

Очнувшись, боли он уже не чувствовал. Тело его уже слушалось, но навалилась ватная усталость. С трудом поднявшись, он забылся тяжелым, липким сном, мать добудилась его только к обеду. Съев с неожиданным аппетитом поздний завтрак, он побежал в школу, как всегда боясь опоздать.

Не опоздал. Учителя ещё не было, но класс уже был в сборе.

– Ч-у-у-кча пришла! – отреагировал на его появление мучитель Мишка с задней парты, показывая в глумливой улыбке щербатый рот. Прямо в лоб Стаса, словно майский жук, тяжело ударится шарик жёваной промокашки.

С привычной покорностью опустив голову, Стас уже начал садится за парту, как вдруг он увидел всё в кровавой дымке.

«Вперёд!» – услышал он в своей голове инородный голос. Странно подёргиваясь, он в два прыжка подскочил к своему врагу и вцепился в шею. Послышался хруст позвонков, глаза Мишки удивленно выпучились. Мышцы у Стаса были слабенькие, но словно какая-то неведомая сила помогала ему, и если бы тяжёлый как медведь Фёдор не повис на нём сзади, растащить дерущихся бы не удалось. Стаса едва оторвали от хрипящего Мишки.

– Придурок! – сипел тот. – Смотрите, да он больной!

После уроков на него накинулись вчетвером. Яростный голос сменился почти на писк – таракан, забравшийся в мозги Стаса, впервые испугался. Под улюлюканье мальчишек Стас тяжёлыми прыжками отступил к забору и пролез в узкую щель между досками. Вслед весело летели комья снега и льда.

«Отомстиш-ш-шь, ты им всем отомстиш-ш-шь!» – шептал внутренний голос. «Ты дол-ш-ш-шен ш-штать ш-шильным, о-шшшень ш-шильным!».

Вечером он съел две добавки под удивленным взглядом матери, а потом отжимался на руках в своей каморке, пока не падал замертво. Отдыхал и начинал всё снова… Красный огонь перед его глазами пылал все сильнее.

Дети зачастую интуитивно чувствуют скрытую опасность, неведомую нам, взрослым. Вскоре Стаса в школе начали сторониться. Издевательства над ним постепенно сошли бы на нет сами собой, если бы не Мишка, который всегда был «без царя в голове». Пересиливая себя, он продолжал свои глумления, став, правда, осторожнее – на издевательства он решался только в компании своих дружков.

Стас же тем временем окреп и раздался вширь. Руки его стали длиннее и свисали почти до колен, зато силу приобрели такую, что в спортзале на канате равных ему не было. Даже медведь Федька начал побаиваться тюфяка «Чукчи». Мишка же не унимался. Вопреки всем доводам он выискивал слабые места «Чукчи»: заметил, что тому не нравится яркий свет, бьющий в глаза, что не выносит сигаретного дыма и всяких там фейерверков и хлопушек – пугается и убегает.

Кончилось всё тем, что однажды Стас, объятый кровавым облаком ярости, приполз в подъезд, где жил Мишка, и, забившись в щель возле двери, замер в засаде, выжидая врага, чтобы покончить с ним окончательно. Мишку спасло то, что из квартиры он, тайком от родителей, вышел покурить. Увидев метнувшуюся из темноты к нему тень, он машинально щелкнул зажигалкой. В следующий момент от ужаса он выронил и зажигалку, и окурок изо рта, увидев перед собой дико верещавшее огромное насекомое. Узнал ли он в нём Стаса? Не знаю. Но испугались оба. Один – монстра из темноты, другой – таракан – открытого огня. С шипением Стас отпрыгнул в угол, а Мишка покатился вниз по лестнице. На крик выскочил отец Мишки, а Стас рванулся вверх, в спасительную темноту чердака.