История Северного круга

Юлия Кузнецова

История Северного круга

Издано с разрешения автора

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Юлия Кузнецова, текст, 2020

© Издание, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

⁂

Глава 1. Разговор

Мама попросила, чтобы я не ходил к талюкам.

– Это из-за снега, – пояснила она. – Большой Цоер сказал, что зелёные прожилки в последнее время появляются всё чаще. И ещё Розовый лес и пастбище слишком далеко. Пожалуйста, Дин, не надо…

Я не кивал и не смотрел ей в глаза. Я не хотел её расстраивать и обманывать тоже. Я хотел как она. Не говорить всей правды. Она ведь так и сделала. Не сказала, что на самом деле не пускает меня на пастбище из-за Чойри, пастуха талюков.

Чойри одноглазый. Это последствие лишающей болезни. Мама боится, что я заражусь от него. Тоже чего-то лишусь. Большой Цоер ругает маму на собраниях за то, что она не пускает меня в гости к тем ребятам, чьи братья и сёстры лежат дома после лишающей болезни. На собраниях мама возражать не решается, но дома выговаривает папе:

– Почему тогда Цоер…

– Большой Цоер, – поправляет её папа.

– Цоер, – упрямо говорит мама, – мы учились с ним в одной школе!

– Но мы его сами выбрали, – мягко напоминает папа, – значит, должны почтительно говорить о нём.

Мама вздыхает и продолжает:

– Почему он тогда велел всем этим детям сидеть дома?

– Он не велел им сидеть дома. Он освободил их от учёбы. Ты же видела: Жорель вывозит свою девочку на снег – подышать.

– Она вывозит её далеко в Розовый лес! Там никого нет. Значит, она что-то знает про её болезнь.

– Она просто боится насмешек…

– Глупая Жорель, – упрямо бурчит мама. – Ребёнок болеет, а она таскает его по холоду. Всё равно, Ройк, мы не можем знать наверняка. Поветрия говорят…

– Я не верю в Поветрия.

– Потому что ты не заботишься о Дине так, как я. Я считаю, что нужно принимать во внимание всё, что слышится. А Поветрия говорят, что, если проводить много времени с теми, кто перенёс лишающую болезнь, можно заболеть самому. Это не так сложно – держать нашего мальчика подальше от больных. У нас в семье никто не болеет.

– Как никто? Твоя мама…

– Она уехала, как ты знаешь! – повысила голос мама. – Она уехала в Восточный круг, чтобы не подвергать Дина опасности! Теперь у нас в семье никто не болеет. А в школу эти дети не ходят. Так что он не общается ни с кем из заболевших.

Почти не общается, – добавляет мама и понижает голос: – Ты знаешь, что он стал бегать на пастбище у Розового леса? К Чойри. Одноглазому Чойри. Конечно, встреча с ним на улице – это совсем не то, что в помещении: на расстоянии не заразишься. Но почему именно Чойри?!

– Наверное, Дину с ним интересно.

Мне слышно, как папа потягивается и зевает.

– И тебя это не шокирует?

– А почему меня должно это шокировать, Трина? Я тоже убегал, когда был мальчишкой. Мы бродили по Розовому лесу, перепрыгивая, слышишь, перепрыгивая через прожилки!

– Тогда они не были такими зелёными…

– Зато пропасть за пастбищем была всегда, – возразил папа, – и мы подходили к самому краю и заглядывали вниз. Кидали туда пучки сухих прожилок и смотрели, как они парили над пропастью. А самые бесстрашные вставали на край и, расставив руки, вытягивали вперёд ногу.

– Брр…

Я прямо увидел, как маму передёрнуло и она поплотнее завернулась в шаль. Шаль у неё красивая, сине-голубая, расшитая ледяными кристаллами.

– Ладно, – сказала мама, – но ответь мне, почему Цоер… хорошо, Большой Цоер дал Чойри такую работу?

– Пасти талюков? Ну, потому что она несложная…

Папа отвечал медленно, словно раздумывая.

«Засыпает», – понял я.

– Кому-то надо следить, чтобы талюки не отползали от пихты далеко, – он снова зевнул. – Они же от этого умирают.

– Ну и что?

– Как что? Так и весь их вид может погибнуть!

– Это просто жуки!

– Трина, ты шутишь? Это единственный вид животных, который может существовать в нашем климате. Остальные – только в Оранжерее!

– Но какой смысл в жуках?

– Ты забыла? Большой Цоер сказал: мы должны пытаться сохранить каждый вид живого.

– А может, – упрямилась мама, – Большой Цоер нарочно устроил пастбище так далеко? Чтобы Чойри ни с кем не общался?

– Ну как же ни с кем? А Дин?

– Ройк!!!

– По голове не бить! О, давай позовём Дина и устроим бой подушками?

– Я не хочу дурачиться, Ройк! – голос мамы зазвенел. – Я переживаю за нашего сына! И если… если тебе всё равно, я поговорю с ним завтра сама.

Вот так и вышло, что я стоял перед мамой и старался не кивать и не мотать головой. Я изо всех сил думал: «Пойми, пойми, пойми, мне очень надо!» Я надеялся, что мама услышит мои мысли. Ведь она слышит Поветрия. А их никто не произносит вслух, они витают по воздуху. Кто-то слышит, кто-то нет.

Мама долго смотрела на меня. А потом вдруг прижала мою голову к своему животу и прошептала мне прямо в волосы: «Я так за тебя боюсь…»

А я утром сделал себе из волос шалаш. Взбил их и построил таким домиком. Мамины слова попали в шалаш.

– И я очень тебя люблю, – добавила мама, и я был рад, что эти слова тоже попали в мой шалаш.

Так мы постояли немного, а потом мама посмотрела на мой верстак, где я мастерил поделки из всех остатков и осколков, которые находил где мог, и вздохнула:

– Ты ведь перед школой наведёшь на столе порядок?

Ответить я не успел: маму позвал папа, и они уехали работать – очищать снег от прожилок.

А пульт от шкафа остался на диване. Тогда я решил, что мама услышала мои мысли и поняла их. Потому что иначе не оставила бы взрослый пульт.

Я схватил его – длинный, из прозрачного лагриума. Он отличался от моего, детского. Мой был крепким, чтобы не разбился, если упадёт. И нажать можно было только на «Готовая негорячая еда» и «Тёплая одежда». Ну, ещё «Вызов взрослого», но им почти никто никогда не пользуется.

На взрослом кнопок было гораздо больше. Я с волнением посмотрел на одну, тёмно-вишнёвую. Над ней было написано «Большой Цоер».

«Взять и набрать!» – с восторгом и ужасом подумал я.

Зачем? Проверить! Неужели ответит?! Нет, не стану… Вдруг и правда ответит.

Я принялся рассматривать другие кнопки: жёлтые, розовые, голубые.

Некоторые из них я знал. Видел, как родители управляли пультом. А две голубые кнопки под словом «Шкаф» папа часто разрешал мне нажимать самому.

Если нажать на левую, из шкафа вывалится ковёр. Лежи на нём сколько угодно, только без ботинок: к подошвам могли прилипнуть крошечные частицы прожилок, а они разъели бы мягкий ворс вмиг.

А правая кнопка вызывала лыжи.

Я нажал на неё, и вот они выехали из шкафа, синие, мерцающие – подарок папы за первый рабочий день: я помогал им отвозить засохшие и обезвреженные прожилки в огнехранилище.

Мне редко выдавали лыжи: обычно, чтобы добраться до школы, хватало снегоступов. Так что лыжи полагались только в рабочие дни или когда у нас урок ночной езды. Хотя многие ребята в классе пользовались лыжами каждый день. Но мама за меня боялась.

Я погладил лыжи, оглянулся. На верстаке лежал полярный волк, которого я мастерил из осколков камней. Рядом с ним – шприц с жидким лагриумом. Тёплый: папа разогрел с утра. Придётся завтра заново греть: холодный лагриум не склеит детали.

– Прости, – сказал я волку. – Не успею я тебя доделать. Наведи тут пока порядок, а?

После взял лыжи, вышел из дома. Дверь бесшумно закрылась. Я пристегнул крепления и двинулся.

Как только я уехал, в доме раздались звонки – один, второй, третий. Это мама, поняв, что забыла взрослый пульт на диване, хотела попросить меня, чтобы я его не трогал.

Но об этом я узнал только вечером. Сейчас же я катил по снегу, начинавшему розоветь, к пастбищу талюков. Вчера, когда мы с Илани и его старшим братом катались с большой горы за школой, Чойри приметил меня и отозвал в сторону.

– Приходи завтра на пастбище, – сказал он, понизив голос, – я покажу тебе чудо.

Глава 2. Чудо

Вокруг нашего дома снег белый. Родители говорят, странно было бы, если б он был розовым: они работают чистильщиками и, конечно, знают, как избавиться от розового налёта.

Но чем больше я удалялся от дома, тем розовее становился снег. Изредка попадались и зелёные прожилки. Бросая на них опасливые взгляды, я осторожно объезжал их.

Все мальчишки в нашем рабочем классе любят такое соревнование: нужно подползти к краю булькающей прожилки и швырнуть в самый центр сухую. Это сложно и страшно опасно, ведь каждую секунду снег под тобой может обрушиться и ты полетишь туда – в страшную зелёную жижу, которая только что поглотила с шипением свою засохшую сестру. Прожилки не слишком широкие, с ладонь, но, разъедая что-то или кого-то, они расширяются, углубляются, а потом снова сужаются. В учёном классе делалось предположение, что прожилки – живые существа, однако доказали обратное.

Мама мечтает, чтобы я учился в учёном классе.

– Мы с отцом окончили рабочий класс, – говорит она, замешивая тесто, – и это не та судьба, которой я хотела бы для тебя, сынок. Учёный – вот кем нужно стать. Тем более в нашем круге, здесь, где учёные много лет назад открыли удивительные свойства лагриума!

Папа обычно хмыкает – мол, наши учёные только лагриум и открыли. Это произошло, ещё когда родители были маленькими. Тогда дома строили из снежных плит, как в глубокой древности. Папа иногда вспоминает, как помогал своему отцу рыть коридор в снежную хижину. Ветер дул страшный, зато крепче уплотнялись блоки. А потом добытчики Восточного круга привезли им лагриум – прозрачное, как слеза, полезное ископаемое, и наши учёные обнаружили, что из него можно делать всё. Дома, одежду, мебель, посуду, даже еду! Папа сказал, что в древние времена люди использовали нефть. Но после вспышки лишающей болезни никто даже вспомнить не мог, где её добывали. Так что лагриум всех спас, да и дома из него получались лучше, чем из снега.

– Только после этого открытия никто из учёных ничего важного не открыл, – качает головой папа. – Они теперь толпятся в лабораториях и Оранжерее, ищут новые способы победить розовый снег или справиться с последствиями лишающей болезни. Но толку-то!

– Зато они умные! – возражает мама.

– Умные до тех пор, пока шкаф дома не сломался, – усмехается папа. – Если хоть одна кнопка на пульте не работает, ничего сделать не смогут. Будут стоять с вытаращенными глазами и ждать рабочего. Они зависят от нас, парень, – добавляет папа, когда мама отходит к плите – перевернуть оладьи из труста, – поэтому я нисколько не жалею, что стал рабочим.

Мне тоже нравится учиться в рабочем классе.

Мы более выносливые, чем учёные. Больше знаем о вещах и предметах. Да и руками я работать люблю. Папа мне целый верстак для поделок устроил. Особенно мне нравится делать животных, таких как на картинках в древних книгах.

И уроки в нашем классе интересные. Ночная езда, например. Пока все спят, мы едем за преподавателем, слушаем лес, присматриваемся, проверяем, везде ли всё в порядке. Прожилки ночью гаснут, и это так приятно – мчаться и мчаться вперёд и не думать о том, чтобы объезжать нечто страшное, опасное и чавкающее. Поговаривают, Большой Цоер надеется, что благодаря таким урокам у нас на лбу вырастут фонари. Свои, естественные, чтобы электричество не тратить. Но это, конечно, шутка.

Урок ночной езды я вспоминаю с благодарностью ещё и потому, что на нём познакомился с Чойри.

Я ехал, ехал, и вдруг мне показалось, что я слышу пение птицы. Даже не пение – щёлканье. Я остановился, воткнул палки в снег, прислушался. Если где-то и правда щёлкает птица, её надо найти. Из Оранжереи иногда улетали птицы или убегали животные. Но в нашем климате, как сказал папа, пока научились жить только талюки. И то под присмотром Чойри. Так что птицу следовало поймать и отдать зверологам в Оранжерею.

Я дождался, пока мои шумные одноклассники отъедут подальше. За их криками и болтовнёй совсем невозможно было что-то расслышать. Когда всё стихло, я достал фонарик. Птицы не было. Я долго водил фонарём туда-сюда, пока у меня не села батарейка. Эх, а ведь мама предупреждала: «Заряди подольше!» И компас я забыл. Жаль, у родителей нет денег на рацию…

Оказавшись в темноте, я двинулся дальше. Надо было нагнать своих.

Быстрее, быстрее! Но группы не было слышно.

Я понял, что отстал. Инструкция на этот случай такая: стоять на месте и ждать преподавателя. Но в тот раз наш учитель заболел, и класс вёл рассеянный старик Трёмлин, глава класса учёных. Он мог обнаружить пропажу ученика только поутру. И я принял решение. Понёсся во весь дух! Всё равно где-то уткнусь в Гору.

Ехать в полной темноте – странное дело, примерно как есть с закрытыми глазами. Я мчался, но не ощущал скорости. Изредка попадались деревья, и я всё ждал, когда они закончатся, когда уже будет наша Гора.

Вдруг меня осветил фонарик, потом раздался крик, и кто-то бросился на меня всем телом.

Я рухнул, закричал, а кто-то вдавил меня в снег и ещё немного проехал на мне, как на санках. А потом санки, то есть я, остановились. Фонарик включился снова. И я опять заорал. Потому что увидел над собой одноглазого человека.

– Чойри, Чойри, – повторял он встревоженно, вглядываясь в меня, – я пастух Чойри, не бойся!

Он осторожно слез, но крепко держал меня за рукав куртки. Потом луч фонарика скользнул вперёд, и я закричал в третий раз. Мы чуть-чуть не доехали до пропасти. Полметра. Я рухнул бы туда камнем.

Чойри подал руку, и мы отошли от страшного места. Оказалось, я ехал в противоположном направлении! Не от Розового леса к горе и школе, а сквозь лес – к пропасти… Знала бы мама!

Потихоньку мы добрели до дерева, за которым виднелась стоянка Чойри. Дерево было хвойным. Шишки торчали свечками. Я сразу его узнал. Пихта – одно из немногих названий, которые сохранила наша память. Остальным растениям придумали новые имена: тарута, труст, карот.

Тогда же я впервые увидел стадо Чойри. Талюки мирно посапывали на дереве. Маленькие, похожие на клопов-пожарников из учебника по зверологии, только не красные, а фиолетовые. Наш зверолог, учитель Грейфи, рассказывал с восторгом, что талюки – единственный вид жуков, который обитает в нашем Северном круге, советовал к ним наведаться, но кому нужны жуки, кроме Грейфи. И вот, как выяснилось, одноглазого пастуха.

Чойри осветил дерево со всех сторон, выдохнул и указал мне на камень у пихты.

– Ну что? – спросил он, усаживаясь напротив.

– Меня зовут Дин, мне двенадцать зим, – начал я, и так мы подружились.

Я со временем привык к тому, что у него один глаз, и совсем не замечал этого, особенно когда мы вели долгие душевные разговоры за чашкой орехового молока.

Вот и сегодня он уже издалека приметил меня и помахал пустым чайником. Чойри нацепил зелёную шапку с зелёным помпоном. Мама говорит, только недалёкие люди могут носить столько зелёного цвета, когда весь наш мир пытается избавиться от зелёных прожилок.

– Э-ге-гей! – я не сдержался и крикнул в сторону Розового леса.

Деревья дрогнули, и розовый снег кое-где красиво осыпался на землю.

– Э-ге-гей! – радостно прокричал Чойри. – Приехал! Молодец! Покажу тебе чудо!

Стоянка Чойри – плита из красного камня. Посередине плиты горел костёр, обложенный камешками поменьше, а на краю высился навес из старой ткани, под которым Чойри спал ночью. Я торопливо сбросил лыжи и оставил их у подножия стоянки.

– Ну, где чудо?

– Обогрейся сначала!

– Ладно!

Я шагнул на плиту, протянул руки к огню, ощутил на ладонях его горячее дыхание.

– Тебе сюда нужно электричество, Чойри!

– Зачем? – засмеялся он. – Чтобы мне дали пульт? Но у меня нет шкафа, только пихта с талюками!

– Ну правда! У тебя ужасно холодно.

– Скоро согреешься, – пообещал Чойри, – утром я нашёл орешки майты. Это самый жирный и вкусный орех. Я уже растолок его, сейчас растоплю снег и залью водой.

– Где ты их нашёл? – поинтересовался я.

– В лесу есть одно место. Там всегда чисто и светло. Солнца много. И снег – белый-белый. Без прожилок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.