Бездна между нами

Наверно, в этот раз я сама себе унижение уготовила.

Наверно, и Оушен завтра в классе взбунтуется. Даже живот заныл от предчувствия.

И тут…

Двойное «дзынь».

riversandoceans04: Ничего подобного.

Я уставилась на экран.

Снова «дзынь-дзынь».

riversandoceans04: Прости меня

Да что у него – комплекс вины?

jujehpolo: Все нормально

jujehpolo: Извини за резкость. Ты ведь просто старался быть вежливым.

jujehpolo: Я оценила

jujehpolo: Спасибо

Протянулись еще пять секунд.

riversandoceans04: О’кей

Я вздохнула. Спрятала лицо в ладонях. Выходит, вся неловкость – из-за меня. Все было хорошо, совершенно нормально – и тут я влезла, наворотила дел. Способ все исправить – только один. И применить его нужно прямо сейчас. Я втянула побольше воздуха и написала:

jujehpolo: Если хочешь, можешь выбрать себе другого партнера на биологии.

jujehpolo: Я пойму

jujehpolo: Я сама могу завтра сказать миссис Чу.

riversandoceans04: Что?

riversandoceans04: Зачем?

riversandoceans04: Ты не хочешь со мной работать, да?

Я нахмурилась.

jujehpolo: О’кей. Не понимаю, что происходит.

riversandoceans04: Я тоже

riversandoceans04: Так ты хочешь работать со мной на биологии?

jujehpolo: Конечно

riversandoceans04: О’кей

riversandoceans04: Я рад

jujehpolo: О’кей

riversandoceans04: Извини

Нет, положительно, у меня от этой переписки уже мигрень.

jujehpolo: А сейчас-то за что извинить?

Пауза в две секунды.

riversandoceans04: Уж и не знаю

Меня смех разобрал. Я решительно не понимала, что происходит. Почему он все время извиняется, почему конфузится? Не знаю и знать не хочу. А чего мне хотелось, так это забыть про Оушена Джеймса, парня с двумя именами вместо имени и фамилии. Совсем забыть, будто его никогда и не было. Я с ним пообщалась не больше часа и ни о чем – и вот, пожалуйста: спальня полна им, он в нее вторгся, разместился в моем личном пространстве – и волнует.

Скверно. От этого странные ощущения.

А вот стану-ка я проще.

jujehpolo: Давай отчетом займемся, ладно?

Снова пауза.

riversandoceans04: Давай

И мы занялись отчетом.

Только что-то между нами изменилось, а что конкретно – я не представляла.

Глава 5

У Навида были нулевые уроки, он всегда уезжал в школу на час раньше меня. Утром заглянул ко мне – хотел забрать диск, который я у него стащила. Я красила ресницы, когда брат забарабанил в дверь и громко потребовал не только диск, но и айпод. Я ответила, что мне айпод гораздо нужнее, что в школе без него не обойтись. В пылу спора распахнула дверь, что ввергло Навида в столбняк. Брат оглядел меня с ног до головы, чуть расширил глаза.

– В чем дело?

– Ни в чем.

Я его впустила. Отдала диск. Он продолжал таращиться.

– Да чего ты вылупился?

– Так просто. Здорово выглядишь.

Я приподняла бровь. Розыгрыш он затеял, что ли?

– Новый прикид, да, Ширин?

Не то чтобы новый. Свитер, например, я давно уже носила. А вот джинсы откопала в секонд-хенде и только накануне закончила доводить до ума. Они были мне сильно велики, зато деним – супер; я просто не могла упустить такую вещь, да еще и за пятьдесят центов.

– Джинсы новые, – сказала я.

Брат кивнул.

– Отлично сидят.

– Да, неплохо. А чего у тебя лицо такое?

Навид пожал плечами.

– Лицо как лицо. Джинсы классные. Только, знаешь, по-моему, они того… слишком тесные. Не привык видеть на тебе такое.

– Все бывает в первый раз.

– Слушай, я лично «за». Фигуру подчеркивают.

– Дальше.

– В смысле, ты в них клевая.

Брат продолжал ухмыляться.

– Хватит уже ходить вокруг да около. В чем дело?

– Ни в чем. Я подумал, ма не понравится, что у тебя задница так туго обтянута.

Я закатила глаза.

– Если ей не понравится, никто не заставляет смотреть.

Навид рассмеялся.

– Иногда ты так одеваешься… Странно как-то. Одно к другому не подходит. Дезориентируешь людей.

Он указал на мою голову, еще не покрытую шарфом. Я поняла, к чему он клонит. Поняла, что старается не навязывать свое мнение. И все-таки мне стало досадно.

Всем почему-то кажется – а парни еще и любят это соображение доносить до всеобщего сведения, – что мусульманки носят головные платки из скромности, из стремления скрыть свою красоту. Знаю, знаю: для некоторых это правда. Но в целом я не согласна. Конечно, за всех мусульманок не скажу – да и кто скажет за всех? – только я лично считаю: женскую красоту не спрячешь. Женщина великолепна в любой одежде. И не обязана объяснять свой выбор.

Женщины все разные. Что удобно одним – неудобно другим. Но прекрасна – каждая.

Есть, правда, чудовища, по принуждению которых женщины напяливают нечто вроде картофельных мешков – и мигом становятся темой статьи или выпуска новостей. И вот эти выродки задают тон; из-за них всех мусульманок меряют одной меркой. Меня лично никто ни о чем не спрашивал – окружающие были уверены, что ответ им известен. Сразу говорю: он неправильный. Я прячу волосы под шарф не потому, что в монашки подалась, а потому, что это комфортно. В шарфе я менее уязвима; он вроде брони. Но это – личный выбор. Я совсем не думаю об искушении, в которое вид моих волос может ввергнуть какого-нибудь придурка, ведомого по жизни исключительно половым инстинктом. С трудом верится? Так ведь женщинам верить вообще не принято. С древних времен.

Вот это-то меня и бесит.

Короче, я выставила брата. Не его дело, как джинсы на мне сидят. Задница – моя, и штаны тоже мои.

Навид стал мямлить:

– Да я не про то… я совсем другое имел в виду…

– Нечего мне зубы заговаривать, – отрезала я и захлопнула перед ним дверь.

Затем подошла к зеркалу. Джинсы и впрямь выглядели супер.

Тянулись дни, похожие один на другой.

Если не считать тренировок, в школе все было по-прежнему. За две недели ничего не изменилось. Кроме Оушена. Он стал иначе себя вести с того первого – и единственного – общения онлайн.

Оушен теперь слишком много говорил.

Например: «Ну и погода сегодня!» Или: «Как ты выходные провела?» Или: «Слушай, ты уже подготовилась к пятничному тесту?» Каждый раз я искренне удивлялась. Глядела на Оушена с секунду, отвечала: «Да, ничего погодка». Или: «Хорошо провела». Или: «Нет, еще не подготовилась». Он улыбался и бросал следующую реплику: «А я знал, я прогноз смотрел». Или: «Я рад за тебя». Или: «Серьезно? А я всю неделю над книжками сижу». Я не реагировала. Давала беседе сойти на нет.

Наверно, получалось невежливо. Мне было все равно.

Просто Оушен – реально красивый парень. Понимаю: красота на мотив для неприязни не тянет. Но это кому как. Лично мне хватало за глаза. Его присутствие меня напрягало. Я не желала говорить с ним. Не желала узнавать его ближе. Боялась запасть на него. На такого, как он, западешь – не успеешь охнуть. И добром такое не кончится. Во всяком случае, для меня. Ну и зачем мне проблемы?

Взять сегодняшний день. Оушен усиленно вытягивал из меня слова. Это было объяснимо; непринужденная болтовня очень уместна, когда препарируешь кошачий трупик.

– Ты на матч пойдешь? – спросил Оушен после целого часа напряженного молчания.

Я вздрогнула. Подняла взгляд. Усмехнулась. Отвернулась. Вот еще – отвечать на нелепые вопросы! Этим матчем (кажется, футбольным) с командой выпускников мне всю неделю мозги полоскали. Группа поддержки тренировалась ежедневно; я, разумеется, не участвовала. Вдобавок имел место некий конкурс сплоченности, что бы под этим ни подразумевалось. Кажется, сегодня я должна была надеть что-нибудь зеленое. А может, синее. И не надела.

Потому что в школе с ума сходят из-за ерунды.

– Я смотрю, ты в общественной жизни совсем не участвуешь? – произнес Оушен.

Ему-то что за дело?

– Нет, – ответила я. – Я в общественной жизни не участвую.

– Вот как!

Порой мне хотелось быть с Оушеном помягче; может, я бы и была, только он здорово меня нервировал своим дружелюбием. Оно казалось фальшивым. Выпадали дни, когда Оушен из сил выбивался, заглаживая свою первую ошибку – тот намек, что родители меня вот-вот в гарем продадут. Оушен словно цеплялся за любую возможность доказать: он не какой-нибудь ограниченный обыватель. Как будто я и сама не заметила, насколько расширились его горизонты. Всего две недели назад он считал, что я после уроков сижу взаперти, а сейчас удивляется, как это я не прыгаю в группе поддержки. Было что-то неестественное, что-то подозрительное и в столь быстрой смене мнения, и в суетливости, с какой Оушен это свое новое мнение демонстрировал.

Я вырезала кошачье сердце, собрала рюкзак. Хватит с меня на сегодня.

К танцевальной студии я подошла рановато. Толкнула дверь – заперто. Ключ был у Навида, а Навид еще не освободился после уроков. Я села на пол. Ничего, подожду.

Что баскетбольный сезон со следующего месяца начинается, я знала. Не могла не знать – от постеров в глазах рябило. Почему же сейчас в спортзале такой шум? В честь чего такие вопли? Свист? Скрип кроссовок по полу? Что там происходит? Я никогда не интересовалась спортом. Громоподобный топот из спортзала только раздражал меня. От него и стены не спасали.

Когда наконец явился Навид и мы пятеро оказались в студии, то просто включили музыку на максимум. От грохота баскетбольных мячей стены вибрировали. Я сосредоточилась на брейке. В паре с Джакоби и под его руководством я оттачивала футворк.

Базовые шесть шагов я давно освоила. Термин без подтекста; это действительно шесть шагов, движений, выполняемых на полу: опираешься на руки, двигаешь ногами – описываешь нечто вроде круга. Шесть шагов обычно предваряют набор силовых элементов, или пауэрмув, у которых очень много общего с акробатикой. Все, наверно, видели тренировки на снаряде под названием «конь»? Так вот, пауэрмув на порядок эффектнее. Вообще брейк сильно похож на капоэйру – афробразильское боевое искусство. В капоэйре широко используются махи ногами и вращения, а пинок вражеской задницы выглядит одновременно устрашающим и элегантным.

Короче, брейк – разновидность капоэйры.

Джакоби мне показывал, как украсить шесть шагов. Была такая команда би-боев – «Крейзи коммандос»; вот они и разработали особые элементы в футворке. Дополнительная нагрузка на ноги, зато смотрится интереснее. Я занималась усердно, освоила стойку с опорой на обе руки и старалась выполнить тот же элемент с опорой лишь на одну руку. Джакоби за мной наблюдал, видел мои усилия, мои падения. Наконец, у меня получилось. Джакоби даже в ладоши захлопал.

Засиял весь.

Выдал: «Молодчина!»

Я, вымотанная, распласталась на полу, точно медуза. Сил хватило только на улыбку.

На самом деле элемент тоже из категории базовых. Детских. Но я собой гордилась.

Джакоби помог мне подняться, стиснул мое плечо.

– Здорово поработала. Правда-правда.

Я ему улыбнулась.

Затем стала искать взглядом бутылку с водой – а нашла Оушена.

Он стоял в дверях. Не в студии и не в коридоре, а как раз на границе. Прислонился к притолоке, спортивная сумка на ремне сместилась на грудь. Оушен помахал мне рукой.

Сконфуженная, я оглянулась. Может, он машет вовсе и не мне. Тогда он рассмеялся. Делать нечего – пришлось идти к нему. Оказалось, кто-то нарочно открыл дверь и припер стулом, чтобы она не закрывалась и свежий воздух поступал, а то в студии порой дышать нечем.

Другое дело, что до сих пор наша распахнутая дверь не привлекала посторонних.

– Привет, – сказала я. – Какими судьбами?

Оушен тряхнул головой. Мне показалось, он удивлен еще больше меня.

– Шел мимо, услышал музыку. Думаю: что такое?

Я приподняла бровь.

– Значит, просто шел? Мимо?

– Ну да. – Он улыбнулся. – Тут же рядом спортзал. Я там занимаюсь. Много. Но мне и не снилось, что я тебя увижу. Музыка прямо грохочет.

– Угу.

– Я решил, лучше поздороваться, чем молча стоять. А то получалось, будто я подсматриваю.

– Правильное решение. – Я хмурилась. Не верила Оушену. – То есть ты не насчет лабораторки?

Оушен отрицательно качнул головой. Под моим пристальным взглядом судорожно перевел дыхание и выдал:

– Получается, ты меня не разыгрывала. Насчет брейк-данса.

Я усмехнулась. Оушену достался еще один скептический взгляд.

– А ты думал, я врать буду? О таких вещах?

– Н-нет… – Оушен вдруг стал мямлить. – Я просто… не знаю… Я не думал… В смысле…

– Ну-ну.

– Это твои друзья, да? – Оушен ловко сменил тему.

Уставился на Джакоби. Тот, в свою очередь, телепатировал мне: «Что еще за тип? Чего ему надо?»

– Ага, друзья, – ответила я.

– Здорово.

– Конечно. Слушай, мне пора заниматься.

Оушен кивнул. Расправил плечи.

– Мне тоже.

Мы попрощались. Наши «до встречи» прозвучали на редкость неуклюже. Как только Оушен исчез за поворотом коридора, я закрыла дверь.

Остальные ребята не видели, как я разговаривала с Оушеном. А Джакоби не преминул спросить, что за парень и зачем он приходил. Я ответила: ничего особенного, партнер по биологии, уточнял задание. Сама не поняла, почему не сказала правду.

Просто все мои чувства смешались.

Глава 6

Между тем жизнь в новом городе обретала устойчивый ритм.

Страх остаться в изоляции постепенно таял. Я никого не шокировала, нет. Меня воспринимали как нечто неприятное, но не новое – хочешь не хочешь, а терпи. Правда, некоторые с явным удовольствием бросали мне вслед слово «Талибан»; правда, периодически я получала анонимное письмо с приказом убираться восвояси; правда и то, что отдельные ученики по поводу и без толкали речь: мол, такие, с полотенцами на головах, недостойны жить в этой стране. Во всех случаях я старалась не раздражаться. Убеждала себя: не беда, привыкну. Где-то я вычитала, что человек ко всему привыкает.

К счастью, были занятия брейк-дансом, они здорово отвлекали.

Мне все нравилось: музыка, движения, сама история брейк-данса. Началась она в семидесятых годах в нью-йоркском районе Южный Бронкс. Постепенно брейк-данс распространился до самого Лос-Анджелеса. В чем-то он копирует хип-хоп, но вообще-то является хип-хопом продвинутым, усовершенствованным. А самое интересное – брейк-данс в первое время использовался как альтернатива дракам. Группировки воевали за контроль над городскими территориями, но не колотили друг друга и не использовали поножовщину – они шли команда на команду – и танцевали. Поэтому и до сих пор соревнования по брейк-дансу называют баттлами. В команде каждый должен выступить с собственной программой.

Победа достается лучшему би-бою – или лучшей би-герл.

Я старалась изматывать себя. В школьной студии тренировалась почти каждый день. Если же студия была занята, мы с ребятами распластывали картонные коробки где-нибудь в малолюдной аллее или на парковке, включали музыку – и делали свое дело. По выходным Навид будил меня ни свет ни заря и гнал на десятимильную пробежку. Разумеется, он и сам бегал. Мы пыхтели бок о бок. Брейк-данс предполагает огромные физические нагрузки, зато дарит радость. В моем случае брейк-данс выполнял и еще одну важную функцию – отвлекающую. Заполняя практически все мое свободное время – и практически все мысли, – брейк не давал зацикливаться на придурках, щедро рассеянных по новой школе.

На уроках я скучала.

Как получать высшие баллы, давно придумала. Мой секрет успеха был прост: главное – не заморачиваться. Не обращай внимания на соучеников, плюй на чужое мнение, на рейтинги, на дух соревнования – и все будет тип-топ. Еще несколько лет назад я догадалась: все эти факторы ведут к нервному срыву. Научилась забывать. События, характеры, лица – все стирала, будто ластиком. Кто моя первая учительница? Как звали учителя в третьем классе? Не все ли равно?

Школьный распорядок и мамина деревянная ложка, которая регулярно прохаживалась по моему затылку, удерживали меня от прогулов. Я посещала школу, выполняла задания, терпела массовые проявления микроагрессии, задававшие тон каждому дню. Я не тряслась из-за баллов, якобы прокладывающих дорогу в престижный университет – знала, что на таковой у нас нет денег. Не пыталась пролезть в классы с углубленным изучением[5] – просто не видела разницы между ними и обычными классами. Не рвала нервы из-за АОТов[6] – потому что кому они нужны? Точно не мне.

Не знаю почему, только мне всегда казалось, я выпущусь нормальным человеком, несмотря на усилия слишком многих школ искалечить мою личность. За это предчувствие я каждый день и цеплялась. Твердила про себя: «Еще два с половиной года». Совсем немного – и можно будет попрощаться с системой, живущей по звонку. Кстати, здесь и звонки не звонят.

Они пищат.

С такими мыслями я отделила очередной слой мокрой кошачьей шкуры от слоя мокрых кошачьих мышц. Ну почему я должна вот этим заниматься? Скорей бы в студию. Крабик у меня уже прилично получается – не далее как вчера я научилась стоять на локтях. Интересно, за ночь не разучилась? Первый мой баттл – в выходные; вдруг ударю в грязь лицом, причем буквально?

Покончила с препарированием. Стащила перчатки, швырнула в мусорку. Вымыла руки. До сих пор никто серьезного открытия не сделал; хорошо бы и дальше так. Правда, одна группа обнаружила, что их кошка скончалась беременной – в ее матке нашли нерожденных котят.

В очередной раз спросила себя: чья была светлая мысль насчет препарирования дохлых кошек?

– Твоя очередь, – сказала я Оушену.

Его поведение за последнюю неделю существенно изменилось.

Он перестал говорить со мной в классе.

Не задавал вопросов типа «как прошли выходные?» или «как вечер провела?». После сцены в дверях танцевальной студии Оушен мне и двух слов не сказал. А ведь уже несколько дней минуло. Правда, я часто ловила его взгляды. Ну и что? На меня вечно таращатся. Оушен, по крайней мере, не пялился в открытую, и у него хватало скромности обходиться без комментариев. И на том спасибо. Пусть лучше смотрит исподтишка, чем с подкупающей непосредственностью кретина выдает свои соображения обо мне.

Впрочем, я бы солгала, заявив, что молчание Оушена меня совсем не задевало.

В первые дни я думала, что раскусила его; теперь моя уверенность как-то рассеялась. Оушен казался совершенно обычным парнем, сыном совершенно обычных родителей. Такие кормят детей супами из категории «Просто добавь воды», врут про Санта-Клауса, все вычитанное из учебников истории принимают за чистую монету и до смерти боятся выражать чувства.

Не то что мои папа и мама.

Консервы, это чудо западной научной мысли, казались мне вкусными исключительно потому, что в нашем доме были под запретом. Все продукты, даже базовые, вроде хлеба, родители готовили сами. Мы не праздновали Рождество; правда, один раз родители сжалились надо мной и Навидом – подарили коробку конвертов. Что касается ужасов войны и колониализма, их мне живописали задолго до того, как я выучила алфавит. С выражением чувств у родителей проблем тоже не возникало. Наоборот, ни папа, ни мама не упускали случая, чтобы разобрать тот или иной мой «прискорбный недостаток».

Мое мнение об Оушене оказалось ошибочным, а новое, правильное, составить не получалось. Меня бесило не столько это обстоятельство, сколько сам факт, что оно меня бесит. В конце концов, я ведь хотела, чтобы Оушен молчал; он и молчит. Я своего добилась. Он меня игнорирует. Но вот спрашивается: почему?

Как бы то ни было, я считала молчание Оушена благом.

Но сегодня кое-что изменилось. Сегодня, после полнейшей двадцатиминутной тишины, Оушен вдруг подал голос.

– Что у тебя с рукой?

Накануне вечером я распарывала шов кожаной куртки. Нож сорвался, я поранила левую руку между большим и указательным пальцами. Сейчас на этом месте красовался пластырь.

Я встретила взгляд Оушена.

– Портновская травма.

Он наморщил лоб.

– Портновская травма?

– Портной, – принялась объяснять я, – это человек, который шьет одежду. Так вот, я шью себе одежду.

Оушен смотрел непонимающе.

– То есть покупаю винтажные вещи и потом перешиваю их. – Я продемонстрировала исколотую руку. – Еще учусь. Отсюда и травмы.

– Ты шьешь себе одежду?

Глаза Оушена чуть расширились.

– Ну, не всю…

– Почему?

Я усмехнулась. Вопрос резонный.

– Потому, что не могу купить вещи, которые реально нравятся.

Оушен продолжал таращиться.

– Ты о моде вообще имеешь представление?

Он покачал головой.

– Ясно. – Я попыталась улыбнуться. – Не каждому дано.

Я же думала, что мне-то как раз дано.

У Александра Маккуина недавно вышла осенняя коллекция, и мама вняла моим мольбам – повела меня в торговый центр, где новинки уже продавались. Я до них не дотрагивалась. Просто стояла и смотрела.

Александр Маккуин казался мне гением.

– Погоди, ты что, вот это вот со своими кедами сама сотворила? Нарочно?

Я опустила взгляд. На мне были простые белые найковские кеды – только разрисованные. Рюкзак я тоже разрисовала. И папки для тетрадей. Под особое настроение я запиралась в спальне, включала музыку и бралась за краски. Покрывала узорами все подряд. Иногда просто давала волю рукам и воображению, а в последнее время стала экспериментировать с тэггингом[7], потому что тэггинг похож на сильно стилизованную арабскую вязь. В отличие от Навида, я не помечала общественную собственность. Ну, разве что пару раз.

– Разумеется, нарочно, – с неохотой проговорила я.

– Здорово.

Теперь уже я откровенно рассмеялась – такое было у него выражение лица.

– Нет, правда, – смутился Оушен. – Мне нравится.

Я выдержала паузу. Бросила:

– Спасибо.

– У тебя ведь еще одна расписная пара есть, так? – уточнил Оушен.

– Так. А ты откуда знаешь?

– Ты сидишь передо мной. – Оушен поймал мой взгляд. Он едва заметно улыбался. Использовал вопросительную интонацию. – Уже целых два месяца. Вот я на тебя и смотрю. Каждый день.

Я округлила глаза. Нахмурилась. Однако вспылить не успела.

– В смысле, – Оушен тряхнул головой и скосил глаза, – я не то имел в виду. Не подумай, я на тебя не пялюсь. Просто я тебя вижу. Перед собой. Черт! – выругался он почти беззвучно и явно в свой адрес.

– Ладно, проехали. – Я рассмеялась. Прозвучало зловеще. – Все в порядке.

Тем и кончилось. До самого звонка Оушен ничего существенного не сказал.

Глава 7

Я запихивала в шкафчик учебники, а оттуда тащила спортивную сумку – и вдруг по коридору пошел нарастающий гул. После занятий в школе обычно бывало тихо и безлюдно. Я напряглась. Не подумав, обернулась.

Чирлидерши.

Три девушки. Все прехорошенькие и реально клевые. Правда, они были не в чирлидерских форменных юбчонках, а в облегающих спортивных костюмах, но сомневаться не приходилось. Кстати, чирлидерши никогда, ни в одной школе меня не травили. Даже уничижительного взгляда не удостаивали. Я для них не существовала. А значит, и подвоха не ждала.

Увидев этих трех, я сразу отвернулась к шкафчику.

Только подхватила сумку – раздалось «привет».

Я была уверена: здороваются не со мной. Но если даже и со мной, так только потому, что выдумали новый изощренный способ сказать гадость. Поэтому я не отозвалась. Заперла шкафчик на кодовый замок и пошла прочь.

– Эй, подожди!

Я не реагировала. Однако нервничала: определенно, окликали меня; а для чего – я знать не желала. Единственные четыре человека, которым было до меня дело, ждали сейчас в танцевальной студии; значит, у этих на уме оскорбление. Ясно как день.

– Ширин!

Я похолодела. Вот новости. Как правило, тем, кто меня травил, мое имя было неизвестно.

Я замедлила шаги. Затем встала вполоборота.

– Привет!

Оушен. Вроде сердитый.

Усилием воли я стерла с лица удивление.

– У тебя телефон выпал. Вот, держи.

Он и впрямь протягивал мой мобильник.

Я уставилась на его ладонь. На его лицо. Я решительно не понимала, с какой целью мироздание нас сталкивает. Но не рычать же на Оушена за то, что он такой честный – потерю возвращает.

Я взяла телефон и сказала «спасибо».

Он как-то странно посмотрел – вроде я его и огорчила, и позабавила. Ничего не ответил. И все бы ладно, да только взгляд Оушена длился на три секунды дольше, чем мне казалось правильным.

Я глубоко вдохнула. Хотела уже прощаться, но тут его окликнули по имени. Я подняла взгляд. Ну конечно. Одна из чирлидерш.

Я постаралась скрыть удивление. Просто ушла, без единого слова.

В тот вечер не могла заснуть. Наверно, на тренировке переутомилась. Подперлась подушкой, стала строчить в дневнике. Без дневника я ни шагу.