Нож сновидений

Она найдет способ решить проблему, когда он уйдет. Она должна. Любой ценой.

– Так что опасного в том, что я делаю? – Фэйли приложила все усилия, чтобы голос прозвучал как можно более непринужденно, но это оказалось непросто. О Свет, что же ей без него делать?

– Эти Шайдо слепы даже тогда, когда трезвы, Фэйли Башир, – спокойно ответил он. Сняв с нее капюшон, он воткнул один из цветков ей в волосы над левым ухом. – А мы, Мера’дин, используем глаза, чтобы видеть. – Еще один цветок занял место над правым ухом. – В последнее время у тебя появилось много новых друзей, и ты собираешься бежать вместе с ними. Смелый план, но опасный.

– И ты расскажешь это Хранительницам Мудрости? Или Севанне? – Удивительно, что ей удалось произнести эти слова таким спокойным тоном. Желудок, судя по всему, решил завязаться в узел.

– Зачем мне это? – спросил Ролан, пристраивая очередной цветок. – Джорадин подумывает забрать с собой в Трехкратную землю Ласиль Алдорвин, пусть даже она из древоубийц. Он думает, что ему удастся убедить ее положить свадебный венок к его ногам.

Ласиль обрела для себя защитника, забравшись в постель к тому Мера’дин, который сделал ее гай’шайн, а Аррела сделала то же самое с одной из Дев, что взяли ее в плен, но Фэйли сильно сомневалась, что план Джорадина увенчается успехом. Обе женщины нацелились на побег, словно острия стрел, наложенных на натянутую тетиву.

– И теперь я думаю, что мог бы взять тебя с собой, если мы все-таки решим уйти.

Фэйли взглянула на него. Капли влаги почти насквозь промочили ее волосы.

– В Пустыню? Ролан, я люблю своего мужа. Я тебе это уже говорила. Это правда.

– Я знаю, – ответил айилец, продолжая украшать ее цветами. – Но сейчас ты носишь белое одеяние, а то, что случилось с тобой, когда ты ходила в белом, подлежит забвению, когда ты его снимешь. И твоему мужу не в чем будет тебя винить. Кроме того, если ты отправишься со мной, в первом же попавшемся по пути городе мокроземцев я отпущу тебя на свободу. Мне вообще не следовало делать тебя гай’шайн. А в этом ошейнике и поясе столько золота, что оно позволит тебе благополучно вернуться в объятия мужа.

От изумления Фэйли раскрыла рот. Через секунду она обнаружила, что ее кулак врезался в широкую грудь обидчика. Гай’шайн строжайшим образом запрещено совершать насильственные действия, но мужчина лишь заулыбался еще шире.

– Ты!.. – Она снова ударила его, на этот раз сильнее. Она просто колотила его. – Ты!.. Мне даже нужного слова не придумать! Ты заставил меня поверить, что ты оставишь меня на растерзание этим Шайдо, хотя на самом деле предлагаешь помочь мне сбежать?

Ему наконец удалось поймать ее кулак и спрятать его в мощной ладони.

– Если мы уйдем, Фэйли Башир, – рассмеялся он. Он еще и смеется! – Это еще не решено. В любом случае, зачем мужчине сразу давать женщине понять, что он готов ради нее на все?

И снова неожиданно для себя она одновременно расплакалась и засмеялась, так что ей даже пришлось опереться на Ролана, чтобы не упасть. Проклятое айильское чувство юмора!

– Ты прекрасна с цветами в волосах, Фэйли Башир, – прошептал он, добавляя в ее локоны новый цветок. – И без них тоже. И сейчас ты все еще в белом.

О Свет! Жезл теперь у нее – он холодит ей руку, – но до тех пор, пока Терава не позволит Галине свободно ходить по лагерю, способа его передать не представится, и нет гарантии, что женщина не выдаст ее из отчаяния. Ролан предлагает ей спасение, если Мера’дин решат-таки уйти, но он не прекратит попытки завлечь ее к себе в постель до тех пор, пока на ней белое одеяние. А если Мера’дин предпочтут остаться, не выдаст ли кто-нибудь из них ее план побега? Если верить словам Ролана, они все знают! Надежда и опасность, все так запутанно. Вот такой клубок.

Как выяснилось позже, Фэйли оказалась абсолютно права насчет реакции Теравы на исчезновение жезла. Перед полуднем всех гай’шайн согнали на открытое место и заставили раздеться догола. Изо всех сил стараясь прикрыть себя руками, Фэйли стояла среди других женщин, одетых в золотые ошейники и пояса Севанны, – всем было приказано немедленно надеть их на голое тело. Они стояли группой, пытаясь сохранить осколки скромности, пока Шайдо перерывали палатки гай’шайн, выкидывая нехитрый скарб наружу и втаптывая все в грязь. Фэйли оставалось лишь думать о том месте в городе, где она спрятала жезл, и молиться. Надежда и опасность – как же распутать этот клубок?

Глава 6

Шест и «лезвие»

Вообще-то, Мэт и не думал, что Люка покинет Джурадор, проведя в нем лишь один день, – обнесенный каменной стеной город жил за счет добычи соли и был весьма богат, а Люка любил, когда деньги сами идут к нему в руки. Поэтому он не сильно расстроился, узнав, что «Грандиозное странствующее представление и Величайшая выставка чудес и диковин Валана Люка» остается здесь еще по крайней мере дня на два. Сильно расстраиваться он действительно не стал, а только понадеялся, что удача от него не отвернется или же ему поможет то, что он – та’верен. Правда, на его памяти то, что он – та’верен, никогда не приводило ни к чему хорошему.

– Очереди на вход уже почти такие же, как вчера в самый пик, – радостно размахивал руками Люка.

Ранним утром, на следующий день после смерти Ринны, они сидели в огромном, ярко раскрашенном фургоне Люка. Высокий мужчина по-хозяйски расположился на позолоченном стуле, стоявшем рядом с узким столом – настоящим столом, окруженным табуретками, которые сейчас были задвинуты под столешницу. В остальных же фургонах нечто наподобие стола крепилось к потолку на веревках, а есть приходилось, сидя на кроватях. Люка еще не вырядился в одну из своих кричаще-ярких курток, но страстная жестикуляция привлекала к нему внимание ничуть не хуже. В углу фургона Лателле, его жена, готовила на завтрак кашу на маленьком очаге, сложенном из кирпичей, и в воздухе резко пахло специями. Женщина все свои блюда щедро приправляла специями, так что на вкус Мэта они получались несъедобными, но Люка заглатывал все, что она перед ним ставила, причем так, будто никогда не ел ничего вкуснее. У него, наверное, луженый язык.

– Я жду, что сегодня посетителей придет вдвое больше, а может, и втрое. И завтра тоже. Посмотреть все зараз не успеешь, а здешние могут позволить себе прийти дважды. Это все молва, Коутон. Молва. Она приносит поболее, чем ночные цветы Алудры. Все так хорошо складывается, что я прямо чувствую себя та’вереном. Поток посетителей, и с каждым разом все больше и больше. Вот что делает охранная грамота, выданная верховной леди. – Люка резко замолчал, слегка смутившись, будто бы только что вспомнил, что имя Мэта на этой грамоте не указано.

– Будь ты и правда та’вереном, тебе это могло бы и не понравиться, – пробурчал Мэт, отчего Люка неодобрительно покосился на него.

Мэт засунул палец под черный шелковый шарф, который скрывал шрам от петли у него на шее, и ослабил его. Ему вдруг показалось, что ткань слишком давит. Всю ночь ему не давали покоя гнетущие сны, в которых он видел трупы, плывущие вниз по реке, а проснулся Мэт оттого, что в голове крутились игральные кости. А это всегда плохой знак. Теперь же казалось, что они прямо-таки подпрыгивают, норовя расколоть череп изнутри.

– Я могу заплатить тебе столько, сколько ты заработаешь, устраивая представления в каждой деревушке по дороге отсюда до самого Лугарда. И не важно, сколько зевак ты при этом соберешь. Это помимо того, что я тебе обещал за то, что ты взялся доставить нас в Лугард.

Если не останавливаться на каждом перекрестке, чтобы дать представление, они на три четверти сократят время, которое им потребуется, чтобы добраться до Лугарда. И еще больше они сэкономят, если Мэту удастся убедить Люка проводить в дороге целый день, а не полдня, как они это делают сейчас.

Судя по всему, Люка идея понравилась, потому что он задумчиво закивал. Но потом он вдруг покачал головой и с напускной печалью на лице развел руками:

– И что же это получится – странствующая труппа, которая никогда не дает представлений? Очень подозрительно. У меня есть грамота, и верховная леди замолвит за меня словечко, да и вы сами не хотите навлечь на нас орду шончан. Пусть уж все идет как есть. Целее будете.

Этот скряга вовсе не заботится о треклятой безопасности Мэта Коутона, он просто думает, что его треклятые представления принесут больше, чем Мэт заплатит! Кроме того, ему очень нравится быть в центре внимания, он не меньше любого из своих артистов жаждет покрасоваться перед публикой, слава для него не хуже денег. Кое-кто из труппы поговаривал о том, чем займется в старости, когда покончит с выступлениями. Но только не Люка. Он будет продолжать до тех пор, пока замертво не упадет посреди представления. И устроит так, что это увидит максимальное количество зрителей.

– Еда готова, Валан, – нежно пропела Лателле, обернув полотенцем и снимая с огня чугунный котелок, который и поставила на толстую тканую салфетку на столе.

Два места уже были накрыты: тарелки, покрытые белой глазурью, и серебряные ложки. Люка всегда будет есть с серебряных ложек, даже если остальные станут довольствоваться оловянными, металлическими или даже деревянными. Суровая укротительница медведей – колючий взгляд, поджатые губы – выглядела непривычно в длинном белом переднике, надетом поверх синего, расшитого блестками платья. Наверняка, когда Лателле хмурилась, бедные мишки мечтали, чтобы поблизости оказалось дерево, на которое можно залезть и спрятаться в его кроне. Но, как ни странно, она порхала вокруг мужа, чтобы обеспечить ему всяческие удобства.

– Вы позавтракаете с нами, мастер Коутон?

В этом вопросе не было и намека на приглашение, скорее даже наоборот. Женщина даже не повернулась к посудному шкафу, где стояли тарелки.

Мэт отвесил ей любезный поклон, отчего хозяйка помрачнела еще больше. Он никогда не переходил с этой женщиной за грань вежливого общения, но почему-то все равно ей не нравился.

– Благодарю за сердечное приглашение, госпожа Люка, но нет.

Она что-то проворчала. Вот и будь потом вежливым. Он нахлобучил шляпу с плоскими полями и ретировался. Игральные кости все так же гремели в голове.

Большой фургон Люка, сверкающий синим и красным, украшенный золотыми звездами и кометами, не говоря уже о всевозможных фазах луны, нарисованных серебряной краской, стоял в самом центре лагеря, как можно дальше от вонючих клеток с животными и коновязей. Его окружали фургоны поменьше – эдакие домики на колесах, по большей части без окон, выкрашенные в один цвет и без вычурных украшений, как у Люка, – а также палатки из синей, красной, зеленой и иногда полосатой ткани, не уступающие по размерам целым домам. Солнце уже поднялось над горизонтом на высоту собственного диска, по небу плыли брызги белых облаков. Вокруг, играя с обручем и гоняя мяч, бегали дети, а артисты разминались перед утренним выступлением. Женщины и мужчины скручивались и растягивались, многие уже были одеты в яркие костюмы и платья, усыпанные сверкающими блестками. При виде четверки акробатов в тонких штанах, стянутых на щиколотках, и в полупрозрачных блузах, оставлявших мало простора для воображения, Мэт вздрогнул. Двое из них стояли на голове на одеялах, расстеленных на земле возле их красной палатки, а еще двое заплели свои тела в такие узлы, которые, на взгляд Мэта, вряд ли можно распутать. У них позвоночники, наверное, из проволоки! Силач Петра стоял с обнаженным торсом у своей палатки, где жил вместе с женой, и разогревал мышцы, поднимая одной рукой такие тяжести, которые Мэту вряд ли удастся приподнять двумя. Предплечья мужчины могли потягаться по толщине с ногами Мэта. И с такой-то нагрузкой Петра и не думал потеть! Собачки Кларин рядком стояли у палатки в ожидании дрессировщицы и виляли хвостиками. В отличие от медведей Лателле собачки выступали на ура только ради улыбки этой пухленькой добродушной женщины.

Когда в голове крутились и стучали игральные кости, Мэт всегда старался найти себе тихое местечко, где едва ли может что-то случиться, и сидеть там, пока проклятое верчение не прекратится. Но сейчас, несмотря на то что можно было постоять и полюбоваться акробатками, часть которых была одета не менее символически, чем та четверка по-змеиному гибких мужчин, он предпочел пройтись полмили до Джурадора, внимательно рассматривая всех, кто попадался ему на широкой, утрамбованной до каменной твердости глинистой дороге. Он надеялся кое-что приобрести.

Люди же все подходили и пристраивались в конец длинной очереди, ожидавшей за прочной веревкой, натянутой вдоль высокой парусиновой стены балагана. Лишь немногие из женщин могли похвастаться платьем, отделанным богатой вышивкой, и мало у кого из мужчин короткая куртка хоть как-то была украшена шитьем. Мимо тащилось несколько фермерских телег с высокими колесами, влекомые лошадью или волом. Среди раскинувшегося на невысоких холмах за городком леса ветряных мельниц – они приводили в действие насосы, выкачивающие соляной раствор, – и вдоль длинных поддонов для выпаривания двигались фигурки людей. Мэт подходил к городским воротам, когда из них с грохотом выехал купеческий караван – двадцать крытых парусиной фургонов, запряженных шестерками лошадей, и сама купчиха, в ярко-зеленом плаще, сидела на козлах головного фургона, рядом с возницей. Стая ворон, пролетая мимо, прокаркала над головой, отчего у Мэта по спине пробежали мурашки, но сегодня никто не собирался растворяться прямо у него на глазах, и, насколько он видел, длинные тени стелились вслед за всеми прохожими. Призраки умерших сегодня по дороге тоже не встречались, хотя Мэт был убежден, что именно их он видел накануне.

Разгуливающие мертвецы явно не предвещают ничего хорошего. Судя по всему, они имеют какое-то отношение к Тармон Гай’дон и Ранду. Цвета в голове слились в пестрый вихрь, и на мгновение перед его внутренним взором предстали Ранд и Мин, стоящие у широкой кровати. Они целовались. Мэт споткнулся и чуть не упал. На них ничего не было! Надо будет поосторожнее думать о Ранде… Цвета вновь закружились и на миг сложились в новый образ. Мэт снова споткнулся. Подглядывать за поцелуями – это еще цветочки, есть кое-что и похуже. Надо быть осторожнее со своими мыслями, намного осторожнее! О Свет!

У окованных железом ворот, опираясь на алебарды, стояли двое стражников. Они, облаченные в белые нагрудники и белые же шлемы с гребнями из конского волоса, с подозрением оглядели Мэта. Возможно, они решили, что он пьян. Приветственный кивок ничуть не изменил выражения их суровых лиц. С тем же успехом он мог напиться прямо здесь, у них на глазах. Впрочем, стражники не стали перегораживать ему путь, а только проводили взглядом. От пьяных одни неприятности, особенно от тех, кто в такую рань уже успел налакаться, но подвыпивший господин в приличном, без особых украшений, но хорошо скроенном и из добротного шелка камзоле, из рукавов которого выглядывает тонкое кружево, – совсем другое дело.

Даже в этот ранний час на вымощенных камнем улицах Джурадора стоял гул и гомон: торговцы вразнос расхаживали с подносами или стояли у ручных тележек, на которых были разложены товары; лавочники, установив возле своих магазинчиков небольшие лотки и пристроившись теперь за ними, громко расхваливали качество того, что предлагали на продажу; бочары молотками набивали обручи на бочки для перевозки соли. Стук ткацких станков, за которыми сидели плетельщики ковров, практически заглушал редкие удары кузнечных молотов, не говоря уже о звуках флейт, барабанов и цимбал, доносившихся из таверн и постоялых дворов. Это обычная сутолока и суматоха города, где полно домов, лавок, гостиниц и еще больше стоявших вплотную к ним таверн и конюшен, – города, выстроенного в камне и увенчанного красной черепицей. Джурадор – город солидный, основательный. И привычный к воровству. Большинство окон нижних этажей закрывали прочные кованые решетки или железные ставни. Такими же были окна и на верхних этажах домов зажиточных горожан, – несомненно, большинство из них занимались торговлей солью. Музыка, льющаяся из таверн и гостиниц, захлестнула Мэта. Там, внутри, наверняка играют в кости. Он чуть ли не всеми клеточками тела чувствовал, как заветные кубики катятся по столу. Слишком давно он уже не держал в руках игральных костей, вместо этого прислушиваясь к их грохотанию в своей голове, но сегодня утром он пришел не играть.

Он еще не завтракал и поэтому направился к морщинистой женщине, на шее которой висел на ремне переносной лоток и которая выкрикивала: «Мясные пирожки, из лучшей в Алтаре говядины!» Мэт поверил ей на слово и вручил запрошенные медяки. На фермах, что встречались в окрестностях Джурадора, крупного рогатого скота не наблюдалось, попадались только овцы и козы, но, наверное, лучше особо не выспрашивать, чем же начинены пирожки, купленные на улице любого города. Наверное, на каких-нибудь фермах неподалеку все-таки есть коровы. Наверное. Тем не менее пирожок оказался вкусным и на удивление еще горячим. Перекидывая его с ладони на ладонь, с жадностью откусывая и вытирая жир и мясной сок с подбородка, Мэт зашагал по людной улице дальше.

Он старался пробираться сквозь толпу осторожно, ни на кого не натыкаясь. Алтарцы слывут раздражительными и вспыльчивыми типами. В этом городе можно почти точно угадать статус горожанина по количеству вышивки на платье или плаще. Чем больше – тем выше по положению ее обладатель. Так что незачем подходить ближе, чтобы рассмотреть, сшита одежда из шелка или из шерсти. Кроме того, дамы побогаче предпочитали прятать свои смуглые скулы за полупрозрачными вуалями, которые крепились к высоким нарядным гребням, украшавшим тщательно уложенные кольцами косы. Но и у мужчин, и у женщин – не важно, торговцы ли они солью или простые лавочники и лоточники, – на поясе висели длинные ножи с изогнутыми клинками. И зачастую можно было заметить, как горожане поглаживают их рукояти, словно сгорая от желания броситься в драку. Мэт всегда старался избегать таких потасовок, но в подобных делах удача нередко отворачивалась от него. Видимо, это все та’верен. Игральные кости никогда не предсказывали драки. Битвы – да, но уличные побоища – никогда. Так что на всякий случай Мэт шагал действительно очень и очень аккуратно. Правда, подобная предусмотрительность вряд ли его спасет. Когда игральные кости остановятся, они остановятся – вот и все. Но рисковать нет смысла. Мэт вообще ненавидел риск. Ну, если речь не идет, конечно же, об азартных играх, и для него они вряд ли могут считаться риском.

У лавки, где продавались мечи и кинжалы, он увидел бочку, из которой во множестве торчали боевые и дорожные посохи. За товаром присматривал внушительный детина, костяшки пальцев у него оказались сбиты, а нос у него явно был не раз сломан. С поясного ремня у него, помимо неизбежного изогнутого кинжала, свисала увесистая дубинка. Грубым голосом этот колоритный персонаж возвещал, что все представленные клинки – андорской ковки. Правда, все, кто не изготавливал собственных мечей, вечно заявляли, что покупатель держит в руках работу андорских мастеров или умельцев Пограничных земель. Или иногда еще тайренских. В Тире куют отличную сталь.

К величайшему удивлению и радости Мэта, в бочке обнаружился тонкий шест, изготовленный, судя по всему, из черного тиса. Он на целый фут возвышался у Мэта над головой. Вытащив шест, он пристально рассмотрел тонкие, почти что переплетающиеся волокна древесины. Точно, черный тис, все верно. Именно такая текстура, эти переплетающиеся волокна позволяют создавать луки удивительной силы, вдвое превосходящие луки из обычной древесины. Точно сказать нельзя, пока не начнешь остругивать лишнее, но этот шест выглядит идеальным. Во имя Света, каким же образом черный тис оказался здесь, на юге Алтары? Мэт был уверен: это дерево растет только в Двуречье.

Когда появилась хозяйка лавки – холеная женщина, корсаж которой украшала вышивка в виде птиц с ярким оперением, – и принялась было нахваливать достоинства выставленных клинков, Мэт перебил ее:

– Хозяйка, сколько вы хотите за эту черную палку?

Она моргнула, удивившись, что господин в шелках и кружевах хочет приобрести боевой посох, – пусть тот и тонкий, но она, вот проклятье, была совершенно уверена, что эта проклятая штука – самый что ни на есть боевой посох! – и назвала цену, которую этот странный тип, даже не подумав торговаться, тут же заплатил. Отчего хозяйка моргнула еще раз и нахмурилась, подумав, что надо было запросить больше. Мэт и заплатил бы куда больше за составляющие двуреченского лука! Закинув необработанный шест на плечо, он отправился дальше, жадно доедая остатки пирожка и вытирая руки о полы камзола. Однако сюда Мэт пришел вовсе не ради завтрака, не ради шеста и не ради азартных игр. Его интересовали конюшни.

На извозчичьих дворах и в платных конюшнях всегда пара-тройка лошадей выставлена на продажу, а если предложить хорошую цену, хозяева продадут и тех, что отдавать не собирались. По крайней мере, так было обычно до прихода шончан. По счастью, в Джурадоре они задерживаться не стали. Мэт переходил от конюшни к конюшне, от стойла к стойлу, рассматривая гнедых и чалых, чубарых и пегих, мышастых, каурых, вороных, серых в яблоках и без, кобыл и меринов. Жеребец для его целей не подойдет. Не у всех животных, которые попадались Мэту, был поджарый живот или длинные пясти, и все же он никак не мог найти то, что искал. Наконец он зашел в узкую конюшню, зажатую между большим каменным постоялым двором с вывеской «Двенадцать соляных колодцев» и ковровой лавкой.

Мэт полагал, что от стука ткацких станков лошади станут вести себя нервно, однако все они стояли тихо, по-видимому уже привыкнув к этому звуку. Ряды стойл уходили вглубь гораздо дальше, чем он сначала предположил, но фонари, свисавшие с опорных столбов, освещали помещения, до которых не добирался дневной свет. Воздух, приправленный пылью с чердака, пах сеном, овсом и конским навозом, но отнюдь не лежалым. Три работника, вооружившись лопатами, чистили стойла. Хозяин содержал заведение в чистоте. Меньше шансов развести какую-нибудь заразу. Некоторые конюшни Мэт решительно обходил стороной, едва только ветер приносил их вонь.

К одному из столбов веревочным недоуздком была привязана черно-белая кобыла, конюх как раз подкладывал в ее стойло свежую солому. Лошадь держалась прямо, навострив уши, словно бы прислушиваясь к чему-то. Пятнадцать ладоней в холке, в меру длинная шея, глубокая грудь, что говорит о выносливости, идеальные пропорции ног – короткие пясти, правильно поставленные по отношению к путовому суставу. Плечи покатые, а высота крупа совпадает с высотой холки. Кобыла вполне могла составить конкуренцию Типуну. Более того, она принадлежала к породе, о которой Мэт только слышал и не чаял увидеть воочию, – перед ним стояла представительница легендарных «лезвий» из Арад Домана. Ни у какой другой породы не было столь примечательного окраса. Черные и белые полосы пересекали шкуру лошади, словно нанесенные ударом лезвия, – отсюда и название. Ее присутствие здесь было не менее удивительным, чем недавняя находка – шест из черного тиса. Мэт много раз слышал, что ни один доманиец не станет продавать такого коня чужестранцу. Он не позволил взгляду задерживаться на красавице надолго и стал присматриваться к остальным животным в стойлах. Неужели игральные кости в голове приостанавливают свой танец? Нет, ему показалось. Они без устали продолжают свою пляску и, с тех пор как он покинул фургон Люка, не останавливаются ни на секунду.

Жилистый мужчина с венчиком седых волос вокруг лысины приветственно сложил руки и склонил голову.

– Ток Фирним к вашим услугам, милорд, – представился он с сильным акцентом и с сомнением покосился на шест у Мэта на плече. Господа, привыкшие к шелкам и золотым кольцам с печаткой, редко таскают с собой такие штуки. – Чем могу быть полезен? Милорд хочет взять коня напрокат? Или купить?

Вышивка в виде мелких ярких цветков украшала верх его жилетки, надетой поверх рубахи, которая, судя по всему, некогда была белой. Мэт старался не смотреть на эти цветы. На поясе у собеседника висел привычный кривой нож, а морщинистое лицо пересекали два длинных тонких шрама. Старых шрама. Очевидно, стычки, в которых хозяину конюшни довелось участвовать, подобных сувениров ему не оставили или же их не было видно.

– Купить, мастер Фирним, если у вас есть что-нибудь на продажу. И если я смогу подобрать из этого что-то подходящее. Мне сегодня столько раз уже пытались всучить старую хромую клячу, уверяя, будто ей всего шесть лет, что еще немного – и я пущу в ход палку. – Ухмыльнувшись, он весело тряхнул шестом. Отец всегда говорил, что, если хочешь хорошего торга, развесели того, с кем торгуешься.

– У меня три экземпляра на продажу, и ни один из них не хромает, милорд, – с поклоном ответил Фирним без намека на улыбку. Он взмахнул рукой. – Вон, одну как раз вывели из стойла. Пятилетка, очень хороша, милорд. Продаю дешево, всего за десять крон. – И вкрадчиво прибавил: – Золотом.