После меня

Дарья Гущина

После меня

1

Начало осени пахло вишнёвым глинтвейном, яблочным пирогом с корицей и мятными конфетами.

Я остановилась у крыльца низкого кирпичного домика и с удовольствием втянула носом знакомые запахи. Они лились из открытых окон в унисон с гитарными напевами старинного романса, напоминая: гостей здесь обожают. И всегда ждут не дождутся.

Люблю приезжать к тётушке в гости именно в это время – в конце августа, когда дни, ещё по-летнему тёплые, уже пахнут осенью, а прохладными вечерами так уютно сидеть у камина с чашкой кофе, какао или глинтвейна и слушать тётушкины истории. Историк и искусствовед по образованию, экскурсовод по призванию, она очень любила рассказывать и в каждую историю вкладывала душу. И, слушая её, я каждый раз словно новую жизнь проживала – незнакомую, интересную, но отчасти свою.

В этом году тётя Вера приглашала меня приехать пораньше, но я эгоистично не хотела ни с кем делить её сказки и ждала, когда же разъедутся загостившиеся дети и внуки. А они всегда отчаливали в последние выходные августа, перед началом учебного года. А я – собирала сумку и договаривалась о последней неделе отпуска. И сбегала.

Три часа дремотной дороги на рейсовом автобусе – и круглосуточный грохот краевой столицы сменился сонной тишиной крошечного сибирского городка. Здесь все друг друга знали, никто никуда не торопился, транспорт не шумел на каждом углу. И по-настоящему, терпко и горько, пахло осенью. Старинные двухэтажные дома-усадебки цветным шатром накрывали пятиэтажные тополя и берёзы с красными вкраплениями осин и рябин. И я всегда шла к дому тёти пешком – ровно час от автобусной остановки.

А весь городок можно обойти не торопясь часа за три.

– Ариша! – из окна выглянула старинная подруга тётушки Инна Макаровна. – Ты чего ж не позвонила-то? Я бы тебя встретила и подвезла! Или вместо Веры бы в магазин уехала!

– Добрый вечер, – я улыбнулась, поправив сумку. – Получилось так, Инна Макаровна. Забыла в спешке.

– Заходи, – засуетилась она, поправляя шаль. – Накормлю с дорожки. И, кстати, Кеша-то знал, что ты именно сегодня приедешь. Я ещё с утра об этом Вере сказала, но она отмахнулась. Дескать, ты же всегда звонишь. А оно вон как, Ариш. Коты всегда всё знают.

Кеша, старый трёхцветный кот тётушки, обычно меня игнорировал – что есть я, что нет, ему всё равно. За одним исключением: в день моего приезда он с утра залегал на той постели, где я обычно спала, до позднего вечера. И единственное объяснение этого явления – да, коты всегда всё знают. Непонятно откуда, но факт.

Тётя Вера жила рядом со своим домом-музеем. От предков-купцов ей в наследство достался заброшенный трёхэтажный кирпичный особняк с небольшим садиком и парой полуразвалившихся хозяйственных построек. Из построек тётушка соорудила небольшие жилые домики, сад расчистила, а особняк превратила в музей. И именно в одном из таких домиков (вернее, в том, у крыльца которого я дышала пирогом и глинтвейном) сейчас отдыхал Кеша. И пусть спит.

Я поднялась по ступенькам и открыла дверь. Маленькая прихожая, узкий коридорчик, две двери в жилые комнаты, застеклённая дверь в конце – выход на утеплённую веранду-кухню. И Инна Макаровна – высокая, моложавая, кудрявая, в длинной багряной шали, серой водолазке и тёмной юбке.

Открыв неприметную дверку в прихожей, Инна Макаровна включила свет и поторопила:

– Руки мой. Пирог стынет. А я сейчас Вере позвоню.

– Не надо, – я опустила сумку на пол и послушно протопала в ванную. – Я же не на полчаса приехала. А в отпуск. Не торопите тётушку. И поела я бы попозже. Не голодная пока, спасибо.

Инна Макаровна понимающе улыбнулась:

– В музей хочешь? Тайна тянет? – и, подбоченившись: – На кухню! Ничего не знаю! Веру, ладно, тревожить не буду, но ты поешь! А потом проверяй свои догадки сколько угодно. Уговор? – и чуть мягче, как упрямому ребёнку: – Арь, любимая экспозиция от тебя никуда не убежит. Никуда ж она за год не делась? И за время ужина не испарится. Не упрямься, детка. Десять минут – и ты свободна.

Возраст «детки» неумолимо полз к тридцати годам, но Инну Макаровну это не волновало. И, как я подозревала, никогда волновать не будет, хоть сколько времени пройдёт – и хоть сколько «детке» стукнет.

Я покладисто кивнула, быстро помыла руки и устремилась на кухню. Но по пути всё же заглянула в свою комнату – узкую, но уютную. Конечно же, на клетчатом пледе спал, свернувшись клубком, Кеша. А на полу у кресла уже «отдыхала» моя сумка.

Уже.

Ладно, потом вещи разберу. Люблю, конечно, делать всё сразу, не затягивая и не откладывая… Но из-за одного как раз-таки затянувшегося – почти на пять лет – дела отложу эту повседневную мелочь. Всего-то до вечера.

На кухне я послушно уселась в плетёное кресло, и передо мной как по волшебству возникла тарелка с ароматными кусочками пирога и кружка глинтвейна на вишнёвом соке. Я снова с удовольствием втянула носом воздух. От таких божественных запахов проголодаешься, даже будучи сытым.

– Добрая фея, – я улыбнулась. – Спасибо!

– Ешь-ешь, – Инна Макаровна села напротив. Зелёные глаза смотрели хитро-хитро. – Догадалась? Хочешь проверить?

Я с сожалением качнула головой и незаметно для себя умяла три куска пирога. Оказывается, проголодалась.

– Беги тогда. Оставь посуду. Глинтвейна с собой налить? Опять же на полночи застрянешь.

Я снова кивнула. Да, вероятно… если тётя Вера раньше не вернётся из магазинов.

Тётушкин музей разительно отличался от обычных.

Во-первых, да, там можно перекусить и выпить чаю в любом зале – и повсюду на столиках и подоконниках стояли старинные сервизы, пузатые самовары и плюшки с корицей или джемом.

– Голодные гости крайне невнимательны, – говаривала тётя Вера. – Они думают лишь о том, где бы поесть, а надо думать о красоте старины и величии искусства.

А во-вторых, всё можно потрогать – и присесть на старинную софу, и вздремнуть под пледом в удобном кресле, и перебрать содержимое древних сервантов.

– Никогда не понимала современные музеи… – ворчала тётушка. – Словно в окно украдкой подсматриваешь… А хочется же прикоснуться к эпохе – и ощутить её запах, уют… вкус.

Конечно, при таком подходе кражи были неизбежны, хотя в залах стояли столики с табличками «Возьмите на память!» Отчего-то они клептоманов не вдохновляли. И тогда тётя Вера придумала разбрасывать среди экспонатов яркую бутафорскую мелочёвку – монетки, ложки, пуговки, тесьму. Что чаще всего тащили – то и раскладывали подделками в интересных местах: на диванах, среди чайных приборов, в неприметных ящичках. И оригинальное почти перестало пропадать.

Я быстро пересекла отцветающий садик и нашла в торце музея неприметную дверку – старую, проржавевшую. Запасной вход-выход, о котором знали лишь свои. Открыть – и бегом в подвальную экспозицию… Первый коридор, тяжёлая и скрипучая дверь, старая лестница вниз, второй коридор, запах ледяной сырости и извёстки…

По привычке я подсвечивала путь сотовым телефоном. Дорогу давно знала наизусть и свет не включала, просто считала двери. Запертые – в ожидании будущих экспозиций, открытые – с яркими табличками, названиями выставок. Но не ради них я опять примчалась в древний подвал, нет. Мой интерес – давний, слегка надоевший, но по-прежнему подстёгивающий: жить, учиться, копаться в прошлом, строить теории… и найти наконец ответ на единственный вопрос.

У тринадцатой слева двери я остановилась и подняла телефон. Сердце предательски замерло. Вот и она.

«После меня» – гласила табличка на двери. Серый гранит (вернее, искусный пластиковый муляж) и крупные, косые, чёрные буквы – будто выбитые. Аналогии напрашивались очевидные, да. И, случалось, разочаровывали некоторых посетителей, настроенных услышать мистическую легенду (если повезёт, то из уст ряженого) об идейном вдохновителе и создателе экспозиции.

И некая легенда – кажется, о безымянном пленнике подземелья и его имуществе, рассказанная «лично» ряженым «арестантом», – существовала, но я в неё не верила. Хотя Николай Петрович, охранник, дворник и вообще на все руки мастер, играл невероятно. Очень колоритный старикан – высокий, худой, длинная седеющая борода, буйные кудри, нос крючком, пронзительный взгляд из-под нахмуренных бровей. Воплощал образ так, что люди в слезах из подземелья выходили, хотя он даже курсов актёрских не заканчивал.

Искусствоведческого образования у меня не было, зато была тётушка, которая с детства рассказывала мне не только сказки, но и реальные исторические факты с объяснением деталей. Я могла отличить подделку от оригинала, а восемнадцатый век – от девятнадцатого, я давно выучила историю каждой пуговки на выставочных костюмах.

И, глядя на экспозицию «После меня», с каждым годом всё больше и больше убеждалась – что-то здесь не то. И не так. Неправильно. Не по фэншую. И непонятно, почему именно так, а не иначе.

2

Я зашла в комнату, поставила кружку на табурет и привычно повела телефоном, осматриваясь.

Каменный пол, низкий и неровный потолок, кривые стены. Узенькое окошко со стороны улицы закрыто металлическими ставнями, а со стороны дома – решёткой. Стол, металлическая кровать, застеленная старым клетчатым пледом, подушка тощим «ждуном», шаткий табурет. И до крайности странная экспозиция на столе.

Если не ошибаюсь, ей лет пять. Прежде тётушка подвал не использовала, хотя я предлагала обустроить крутые выставки – от тех же темниц до кладовых и винных погребов. Люди любят подземелья и их загадки. И очень удивилась, когда в одном из новых буклетов увидела рекламу экскурсии по подвалу с выставкой в некой арестантской.

О том, откуда взялась эта выставка, я спрашивала много раз, а ответ получала всегда стандартный: догадайся.

И я начала копаться в прошлом. Сфотографировала каждый предмет, а потом рылась в интернете, думала, искала точки пересечения, снова рылась в интернете… И каждый раз первым делом прибегала сюда и снова изучала предметы, и снова думала, и снова искала…

Но так и не поняла, как между собой связаны:

а) дамский веер восемнадцатого века,

б) курительная трубка начала двадцатого,

в) русская офицерская фуражка времён Великой Отечественной,

г) ржавая пряжка, не поддающаяся идентификации,

д) несколько затёртых монет, про которые гугл с яндексом при поддержке исторических сайтов дружно говорили – мол, едва ли не времён освоения Ермаком Сибири, но возможны варианты,

е) потемневшая серебряная ложка – вроде бы девятнадцатого века, но вероятны дополнения и изменения,

ё) чёрно-белое фото в современной рамке – скромный мужик, ничего особенного: пройдёшь мимо и не заметишь,

ж) икона Божьей Матери – карманная и современная (я фотку нескольким батюшкам для подтверждения показывала, а потом нашла точно такие же иконы в церковных лавках),

з) музыкальная пластинка с песнями Высоцкого,

и) раковина речного моллюска – вернее, одна перламутровая половинка вместо двух створок, по которой шиш поймёшь, какого она века. Но сохранилась хорошо, и в раковинке то монеты хранились, то пряжка.

Я строила теорию за теорией, но каждый раз мне что-то не нравилось. Что-то казалось неправильным и из другой оперы. И главное смущающее – одиннадцатый предмет. Чёрная сахарница, в которую поместили букет из десяти крупных жёлтых кленовых листьев – пронумерованных. Да, десять листьев с номерами, нарисованными красной краской, – и десять предметов на столе.

Догадаешься тут…

Но я старалась. В каждый приезд изучала выставку снова и снова, наизусть выучила каждый экспонат, но толку… Разве что в кошмарах снились. Приходили, рассаживались вокруг меня, пронумерованные, обмахивались каждый своим кленовым листом (особенно крышесносно и пафосно веер смотрелся) и ухмылялись молча.

– Есть версии? – весело спросил тётушкин голос.

Я аж подпрыгнула. Как она подкралась!..

– Тёть Вер!.. – возмутилась я справедливо.

– Ладно-ладно, – тётушка широко улыбнулась. – Извини старуху. Не хотела напугать.

– Хотела! – насупилась я.

– Нет, не хотела, – тёмные тётины глаза засмеялись. – Но я надеялась. Чувствуешь разницу? И прости уж, Ариш, не удержалась.

– Тогда расскажи правду про выставку, – потребовала я контрибуцию. – Честно слово, тёть, я устала думать да гадать.

– Твои версии? – повторила она, прищурившись.

Я откашлялась, собираясь с мыслями. Но прежде…

– Добрый вечер, – я чмокнула её в щеку.

– С приездом, дорогая, – улыбнулась она и указала на постель. – Присядем?

Я послушно села, а тётя Вера устроилась рядом.

«Старухой» она отнюдь не выглядела – да и не была. Короткая рыжая стрижка, задорный взгляд, танцевальная привычка держать спину и вечные джинсы или с майками, или со свитерами, в зависимости от погоды. Сейчас, в солнечное межсезонье, поверх чёрной «американки» она набросила толстый светлый свитер, стянув рукава на груди. И никаких украшений, никакой косметики. Как обычно.

Снова глянув на предметы, я смущённо начала:

– У меня вот какие версии, тёть. Во-первых, все предметы могли принадлежать одной семье и передаваться из поколения в поколение – от дворянского веера до трубки и даже раковинки, которая может быть детским сокровищем – например, того мужчины на фотографии. Но я не понимаю, причём тут подвалы, «тюремная камера» и кленовые листья.

Я запнулась, замолчала, и тётя Вера подбодрила:

– Дальше?

– Это всё – добыча ненормального. Какой-нибудь клептоман ходил по музею и тырил – то одно, то другое. Им же всё равно, что красть. Важен процесс. А Николай Петрович отследил его по монитору и тряхнул на выходе. Отсюда и обстановка – камера, арестант… Хотя, скорее всего, вы его не сдали. Пожалели.

– Дальше? – прищурилась тётушка.

– А что, ещё есть варианты? – озадачилась я.

– Есть, – подмигнула она.

Я посмотрела на выставку, подумала и рискнула:

– Находки из разрушенного дома? Я читала, что когда сносят старые бараки или усадьбы, в них находят потерянные или забытые жильцами древности. Подняли пол – а там внезапные монеты, которые были семейной ценностью, но потерялись. А раз они из одного дома… – мой взгляд зацепился за кленовые листья. – То и оказались в одной экспозиции. И листья – наверно, оттуда же. Ребёнку собрали поиграть… и счёту научить. Но при чём тут название – «После меня»? Это же указание на одного человека, а не на дом. И даже не на семью.

– Дальше? – улыбнулась тётя Вера.

– Всё! – сдалась я. – Если бы знала, разве доставала бы вопросами? Скажи хотя бы, зачем тут листья!

– А что тебе напоминает набор этих предметов? – она кивнула на стол. – Если абстрагироваться от обстановки подвала и легенды?

Я закусила губу, встала, снова – в десятитысячный раз осмотрела выставку – и вздохнула:

– Знаешь… Будто кто-то ходил по музею и бесцельно брал в руки – то одно, то другое. Без смысла. И без умысла. Просто раковина блеснула. А монеты по столу красиво рассыпаны. А фуражка, наоборот, криво лежит. И фото старинные нравятся. Хотя – это я так по твоему музею хожу, что-то поправляя, что-то трогая. Просто так, – признала уныло.

Тётушка задумчиво кивнула и неуловимо посерьёзнела. Я даже удивилась – давно не видела её такой… собранной, без привычного задора. Любимые «путешествия в прошлое» её неизменно вдохновляли – до дирижёрской жестикуляции, румянца и лихорадочного блеска в глаза. А сейчас она, наоборот, потускнела, поблёкла. Сжалась и спряталась.

– Пожалуй, да, пора тебе узнать, – тётушка встала и посмотрела на меня с некоторой… опаской. – Но предупреждаю, история странная. Мистическая. В неё трудно поверить. Но ты же хорошо меня знаешь, правда? И понимаешь, что тебе я лгать не буду?

И что-то послышалось в её тихом голосе… беспомощное, а взгляд стал беззащитным. Я насторожилась. Видимо, реально странная история…

– Конечно, верю, – подтвердила я.

– Запомни эти слова, Ариш. И повтори их, когда я закончу историю, – в тёмные глаза вернулось знакомое лукавство. – А теперь допивай свой глинтвейн и пойдём наверх. Предметы все помнишь?

– И фотки есть, – кивнула я. – Сто штук в разных ракурсах.

– Чудно, – одобрила тётя Вера.

Я быстро выпила холодный глинтвейн, и мы поднялись наверх – в полнейшем молчании. И обе собирались – тётушка с духом и мыслями, а я – просто с мыслями. Если она согласилась, значит, я что-то угадала, и дальше заставлять меня думать было бессмысленно.

Интересно, что?..

Скоро узнаю.

Наконец-то!

3

После угрюмо-молчаливого тёмного подвала улица ослепляла закатным светом, оглушала щебетом птиц, обволакивала уютным теплом – точно в плед закутывала. А небо напоминало лоскутное одеяло – сизо-серые и ванильные облачные клочки, зелёные с золотом макушки деревьев. И, проходя по саду, я вдруг задумалась: а откуда?..

– Откуда кленовые листья? – я посмотрела на тётушку. – Здесь же нет клёнов.

Я давно весь городок вдоль и поперёк исходила, в каждую подворотню заглянула, могла с закрытыми глазами найти дорогу хоть к музею, хоть к автовокзалу. И по осени мне всегда не хватало кленовых, дубовых и каштановых листьев – для атмосферы. Только тополя, берёзы, рябины, осины… Сибирский стандарт.

– Очень правильный вопрос, – согласилась тётя Вера. – Меня он тоже долго мучил… пока не прояснился.

Я вздохнула укоризненно, но поняла, что иного ответа пока не дождусь. Листья – это тоже часть истории, а забегать вперёд тётушка никогда не любила. Нет, у любой истории должны быть чёткие начало, середина и концовка, и нравится-не нравится, хоть изведись от любопытства, а раньше положенного ничего не узнаешь.

Мы вернулись к домику. Возле летней кухни, под раскидистой плакучей берёзой, стояли плетёные кресла и столик. Сервировать его к чаю – дело пятнадцати минут, и всё это время тётушка по-прежнему молчала, что вообще-то было ей несвойственно. Инна Макаровна уже ушла – утром и днём она готовила обеды и перекусы для посетителей музея, а вечером убегала кормить своих многочисленных внуков.

Я устроилась в кресле среди подушек с чашкой чая, а тётя Вера продолжала суетиться по мелочи – то печенье принесёт, то проверит, полна ли сахарница, то мёда в пиалку доложит. Я её не торопила. И всё больше понимала, как сложна для тётушки эта история. Если она, любительница поговорить и рассказать, сначала отмалчивалась, а теперь так волновалась…

Да, явно странная история. Историку-искусствоведу, который привык оперировать деталями и собирать целостные картины из фактов, кажется, чего-то недоставало для уверенного изложения событий – либо деталей, либо фактов. Либо… веры в реальность случившегося, если вспомнить о словах: «Странная история. Мистическая».

Мистическая…

– Тёть Вер, ты сама-то веришь в то, что случилось? – спросила я тихо.

Она размешала в чае мёд и ещё тише ответила:

– Не всегда, Ариш. Иногда кажется, что мне всё приснилось. Но потом я спускаюсь вниз, в подвал, смотрю на букет из листьев… Знаешь, сколько ему лет? Около пяти. И сейчас он такой же, как… тогда. Когда почти пять лет назад я собрала его и установила в подвале. И краска на листьях, которой номера написаны, – тоже. Разве это не чудо? – и нервно улыбнулась.

– Тёть Вер, – я посмотрела на неё решительно. – Рассказывай! Всё как есть. Я и правда тебе верю. Во всём. И даже в букет.

– Ладно, – она села напротив меня и накинула на колени охровый плед, взяла большую кружку с глинтвейном. – Всё… правильно. Перед смертью не надышишься. Расскажу как есть, как на духу. И, знаешь, даже спрашивать не буду потом, веришь или нет. Это твоё дело. А я… – и она наконец улыбнулась. – Пожалуй, выскажусь. Просто выскажусь. Да. Давно устала в себе держать.

Я поставила на колени корзинку с «хворостом» и выжидательно взяла первое печенье.

– Как ты знаешь, Ариш, – начала тётушка в своей обычной неторопливой манере, – моему музею больше двадцати лет. И за это время у нас не было никаких неприятностей – ни крупных краж, ни несчастных случаев. По мелочи, конечно, тащат иногда, но мы с этим смирились. Такова уж людская природа – прихватить что-нибудь «на память». И однажды человеку стало нехорошо – жара, духота… Мы вызвали скорую, и всё обошлось. Откачали, подлечили, выписали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.