Здравствуй, земля целинная. Книга третья

– Да, проходи на кухню, потом я тебе все расскажу. Там мама моя с Сашей кушают. Я за ними так соскучилась.

– У меня времени немного, там мой муж ждет.

– Так пригласила бы его тоже в гости.

– Он захотел свежим воздухом подышать, а то все время в институте находится. Пускай дышит чаще и глубже.

– Вот и пускай подышит свежим воздухом, пока мы поговорим.

Не скоро разошлись подруги, ибо впечатлений от поездки у Наташи было много, а Лене все было интересно: на каких мероприятиях была подруга, с кем встречалась, что интересного видела там, как встречались с иностранцами. Конечно, её не могло заинтересовать какие наряды носили девушки других стран, какой косметикой они пользовались, какие прически сейчас у них в моде? Наташа подробно рассказывала об своих впечатлениях, находила, что девушки из-за границы одеваются очень нарядно, модно и разнообразно, поэтому выглядят они очень привлекательно.

– Особенно мне нравились итальянки, у них были все такие красивые прически, и они такие непосредственные, как дети. Мы с ними познакомились на ВДНХа, где был концерт артистов Большого театра. Они так просились к нам в гости прийти. Хотели посмотреть, как мы живем, но я не стала вести в нашу коммуналку.

– Почему? – удивилась Лена.

– Не хотелось, чтобы они были разочарованы тем, как мы живем.

– Тебе не понравилась твоя квартира в Москве?

– Не скажу, что я в восторге от неё, но я понимаю, что с жилой площадью в столице сейчас очень тяжело. Но для нас это пока что вариант. Причем, Петя говорит, что мы будем жить там недолго. Сейчас в Москве возводится новые микрорайоны, в которых мы должны получить квартиру.

– Так, ты будешь перебираться в столицу?

– Пока что мы договорились с ним, что еще на год я останусь в Днепропетровске, пускай Саша подрастет, да и я еще один курс буду учится в нашем институте, а на следующий год переведусь в Москву Петя говорит, что с этим проблем не будет.

– Какой он у тебя молодец. Я всегда говорила, что он далеко пойдет, и тебе ужасно повезло с мужем. Такой молодой и уже орденоносец, к тому же у него есть хороший покровитель.

– Да, он много работает.

– Я пойду, а то меня профессор ждет.

– Да, я тебе купила все что ты заказывала.

– Спасибо, тебе, подруга.

Наташа пошла в комнату и вынесла Лене духи польские "Может быть", несколько тюбиков помады и кремы для рук и лица.

Петр был уязвлен тем, что Наташа еще на год хочет отодвинуть свой переезд в Москву. Он уже надеялся, что семья его наконец-то объединится, они не будут встречаться от случая до случая, их почтовый роман явно затянулся. Отказ Наташи еще раз убедил его, что Наташа полностью его не простила, и не питает к нему настоящих нежных чувств, на которые он рассчитывал.

Короче в своей коммунальной комнате в столице он чувствовал себя очень одиноко, порой задавал себе вопрос, зачем он переехал в эту комнату, лучше бы оставался он в общежитии, где у него была веселая компания, с которой он ходил в парк попить пиво или в ресторан, чтобы культурно отдохнуть, интересно было с Федей и Семеном ходить на футбольные и хоккейные матчи. Теперь иногда они тоже встречались, шли на "Динамо", когда там встречались хозяева со "Спартаком" или ЦСКА, но после расходились по своим норам, не задерживаясь в пивных барах или уютных кафе. Власенко казалось, что в их отношениях присутствует какая-то то ли напряженность, то ли отчужденность, но как бы там не было, а былой искренности в их отношениях не было. Несколько раз они намекали, что им интересуется одна особа женского пола и не против с ним встретится. В принципе, он тоже не против был встретиться со Светланой, с которой его познакомили его друзья, тем более, что супруга его не слишком дарила своей нежностью. Однако, в организации, где он в настоящее время работал, его предупредили, что его поведение должно быть высоко моральным, если он не хочет потерять такую престижную работу. Поэтому Петр после работы шел домой, где скучал в одиночестве. Правда, на работе он обычно задерживался допоздна, и домой приходил только переспать и выпить несколько чашек чая на общей кухне, к тому времени жильцы уже совершили свои вечерние мероприятия и закрывались в своих комнатах лишь изредка выходя по нужде в общий туалет.

Однажды он зашел на кухню попить чая около полуночи и застал там пожилую худощавую женщину совершенно седую с глубоко посаженными темными глазами. Лицо её было все в морщинах, а руки её были настолько худенькие, что казалось это кости, обтянутые бледной кожей.

– Здравствуйте, – поздоровался Петр с женщиной-призраком.

– Добрый вечер, – голос её звучал как-то светло, – я вам не буду мешать?

– Нет, оставайтесь я только попью здесь чай, – сказал Петя и поставил свой чайник на газовую горелку.

Не зная, о чем говорить с пожилой женщиной, он подошел к окну и засмотрелся на ночную жизнь одной из главных улиц столицы – носились по улице легковые автомобили, такси, ходили парочками влюбленные при свете электрических фонарей. Несмотря на сентябрь, погода стояла еще теплая и люди хотели насладится последними погожими днями перед дождями и метелицами. Закипел чай и Власенко налил себе чай, а из холодильника вытянул масло.

– Может и вам налить чая, – спросил он у женщины, которая показалась ему несчастной, и которой хотелось сделать что-нибудь приятное.

– Спасибо, я уже попила, – ответила она.

– А где ваша чашка, я сейчас вам налью чая? – настаивал на своем Петр.

– Я отнесла её в свою комнату.

– Я вам сейчас принесу свой стакан, – сказал он и побежал в свою комнату, чтобы взять стакан. Затем налил в стакан чая, бросил две ложки сахара, а еще намазал масло на кусочек белого хлеба.

– Вот угощайтесь, а то я обижусь, – подвинул он стакан и хлеб к старушке.

– Большое вам спасибо, – женщина протянула свою сухонькую правую руку за стаканом.

После того, как мы попили чай, женщина обратилась к Петру с необычайной просьбой.

– Извините, меня, молодой человек, но, не могли бы вы мне разрешить посмотреть вашу комнату.

– Мне не жалко показать свою комнату, – удивленно ответил он, – но я не понимаю, чем вызван ваш интерес к моей комнате.

– Понимаете, когда-то, очень давно, там была моя спальня. Мне интересно посмотреть на эту комнату, с ней у меня связано мое счастливое детство.

– Хорошо, пройдемте сейчас в мою комнату, только предупреждаю, что у меня там не убрано, я сейчас сам живу, – немного смущаясь заметил Петя.

– Ничего, я на это не буду обращать внимание.

Власенко пошел впереди на правах хозяина, открыл незапертые двери, включил свет, зашел в комнату и пригласил женщину. Она остановилась у дверей, с каким-то трепетом осматривая комнату, стараясь не упустить никакой подробности, глаза её заблестели и, как показалось, Петру в уголках её глаз блеснули слезы. Юноше стало даже немного неудобно от того, что он занял чужую комнату, поэтому ему стало немного по себе и хотелось как-то исправить положение.

– Садитесь, – подвинул он женщине стул.

– Спасибо, – она села на стул, возможно, ей подали вовремя стул, на который она смогла сесть, иначе от слабости и нахлынувших чувств она могла бы свалиться на пол.

– Вас не затруднит, если я посижу здесь некоторое время, – её темные глаза смотрели умоляюще на парня.

– Конечно, сидите сколько хотите. Я пока не буду ложится спать.

Она молча сидела на стуле с блаженным выражением лица, что вызывало у Петра необычайный интерес к этой незнакомке, ему хотелось задать вопросы женщине, чтобы выяснить, когда она здесь жила, но он не решался прервать её состояние.

Они сидели так некоторое время, пока женщина не прервала тишину.

– Я вам кажусь странной? – спросила она.

– Я вас понимаю.

– Я не надеялась уже, что когда-нибудь смогу посетить мою комнату, в которой я провела свое детство.

– Так это было давно? – простодушно спросил парень.

– Очень давно. Это было еще до революции.

– А с кем вы здесь жили?

– Я жила тут с папой и мамой, а еще жил здесь мой брат Александр. Его комната была рядом с моей, там сейчас живет семейная пара, но я боюсь к ним подойти, ибо они очень сварливые люди. Весь этот этаж занимала тогда наша семья.

– Так вы были капиталистами? – Петр был очень удивлен и озадачен, ибо не приходилось ему раньше встречаться с бывшими угнетателями рабочего класса.

– Мы были не совсем капиталистами, папа мой работал известным адвокатом, здесь у него был кабинет, где он принимал своих клиентов.

– Это так странно.

– Я чувствую, что вы неправильно меня поняли? – озабоченно сказала женщина.

– Что вы имеете в виду? – Петр не мог понять о чем говорила эта дивная древняя старушка.

– Вы видите во мне врага Советской власти?

– Почему это я должен видеть в вас врага Советской власти? – парень был искренне удивлен.

– Все думают, что, если наша семья жила в такой большой квартире, то они естественно становились врагами новой власти, которая забрала у них эти квартиры.

– Я как-то об этом не думал. Я недавно переехал в эту комнату, – словно извиняясь за вероломство сказал парень.

– Я на вас совсем не в обиде. Квартиру у нас давно отобрали. Причем, должна сказать, что я была рада даже, что тогда нас уплотнили, ибо у тысяч граждан не было своего жилья, или ютились они в хлипких бараках. А это было несправедливо. Папа был против такого уплотнения, пытался жаловаться, но я его убедила смирится с таким положением вещей.

– Странно это?

– Что именно?

– Что у вас с папой были такие разные взгляды на жизнь.

– Да, мы с папой часто ссорились по поводу существующей несправедливости, имевшей место при старом буржуазном строе. Я доказывала ему, что монархия, классовое общество должно уступить новому справедливому обществу, где все люди будут равны, где не будет бедных и богатых, но он утверждал, что такого не может быть и приводил примеры из природы, где царит закон верховенства силы. Теперь после того, что произошло со страной после революции, думаю, что, возможно, он был и прав. Но тогда я была молода, у меня было желание, вместе с такими же как я перестроить мир. Впрочем, я вас задерживаю, вы хотите спать.

– Нет, почему же говорите это интересно.

– Интересно видеть представителя эксплуататорского класса в живую, ведь таких сейчас очень мало осталось, – в словах женщины таилась глубокая грусть.

– Я люблю слушать разные истории.

– Что ж тогда слушайте меня. Я Косинская Анна Михайловна, 1897 года рождения. Революционными идеями я увлеклась самим искренним желанием в пятнадцать лет, когда познакомилась с некоторой нелегальной литературой и узнала в каких тяжелых условиях живет наш народ. Мне неприятно был тот факт, что мы в доме используем наемный наших служанок. Мне хотелось извинятся перед ними, когда они перед нами склоняли свои покорные головы, называли "господами" или целовали нам руки. Мне хотелось бросится им в ноги и извинятся за своих несознательных родителей. Понятно, что пропасть между мной и моими родителями становилась все глубже и шире, а в момент, когда на улицах Москвы вспыхнули бои между рабочими отрядами и царскими войсками, я порвала окончательно с ними. Я убежала из дома по пожарной лестнице без теплого пальто и зимних полусапожек, которые закрыл в шкафе мой папа.

– Революция победила, – продолжала Анна Михайловна, – но враги не собирались сдаваться без боя. Сначала я работала секретарем в отделе народной милиции, которая должна была бороться с преступностью, которая в то время захлестнула страну. Мы работали практически круглосуточно, ибо постоянно приходилось выезжать на места преступлений, на вооруженные стычки между враждующими группировками. После того, как я ушла от родителей, то меня поселили в господский дом, который преобразовали в общежитие.

Затем меня перевели в Нижний Новгород, где я должна было внедрится в организацию "За спасения России", которая разрабатывала план захвата власти в городе и расправу с большевиками. Я очаровала там молодого капитана, к сожалению, забыла его фамилию, от него я узнала, где находится штаб этой организации и доложила это местным чекистам, которые и накрыли всех заговорщиков во время их очередного заседания. После этого я возвратилась в Москву, и там решили использовать меня в ином амплуа, поскольку я имела образование, знала несколько языков. Меня послали на Южный фронт в тыл врага, где я вела разведывательную работу по выяснению расположению подразделений белой армии. Для того, чтобы я могла свободно передвигаться по оккупированной территории у меня была легенда, что я ищу своего жениха поручика Касатонова, который в это время сидел в тюрьме ЧК за участие в июльском мятеже. Я ездила по селам и городам занятых противником, записывала количество войск, вооружения, артиллерии и передавала это местным подпольщикам, которые переправляли эту информацию через линию фронта.

Все шло хорошо, я не вызывала никаких подозрений, мне сочувствовали, пытались помочь в моих поисках. Но в Воронеже у меня случился прокол – я там встретила одного офицера, который участвовал в заговоре в Нижнем Новгороде, но избежал ареста, так как в тот день он заболел ангиной и лежал в больнице с высокой температурой. Затем он поехал на юг, где примкнул к армии Деникина. Он случайно встретил меня на железнодорожном вокзале и тотчас же обратился к военному патрулю, чтобы меня арестовали. Я, конечно, возмущалась, говорила, что он ошибается, но он настаивал на своем, к тому же нашел еще одного офицера, который знал меня по Нижнему Новгороду, меня арестовали и поместили в тюрьму контрразведки. Начались бесконечные допросы, с пытками, избиениями до потери сознания. Я не знаю, как я смогла это выдержать эти невыносимые истязание тела и души. Сейчас я себе задаю вопрос, почему я ничего не сказала о своей работе, о своих товарищах. И даю один-единственный верный ответ – у меня была безграничная вера в мое правое дело, ради которого и жизнь не жаль было свою отдать. Поверьте, это не пустые слова, это результат моих зрелых размышлений.

– Я верю вам, – сказал Петр, который был искренно увлечен рассказом женщины.

– Может я вас утомила? Вам завтра рано вставать.

– Нет. Рассказывайте еще.

– Не добившись ничего от меня, эти изверги приговорили меня к расстрелу. Я уже приготовилась к этому последнему этапу в моей жизни. Мысленно простилась с мамой и папой, извинилась у них за то, что я такая неблагополучная дочь и принесла им столько страданий. Конечно, мне было очень жаль, что придется расстаться с жизнью в таком юном возрасте. Ведь практически я еще не жила. Я не испытала еще настоящей любви, я не узнала радости материнства. Не скажу, что я не страдала от этого. Забившись в уголок, я плакала горькими слезами. Я хотелось выплакаться раньше, чтобы мои изверги не увидели моих, слез в тот последний миг, чтобы не уличили меня в малодушии и раскаянии за то, что служила самой светлой идее в мире и умираю за неё ничуть не сожалея.

Однако, события развернулись несколько неожиданно. Ночью меня разбудили и повели на выход, меня сопровождал неизвестный офицер и караульный. "Если бы меня вели на расстрел, то меня бы сопровождало больше солдат, – подумала я, – а это меня, возможно, переводят в другую тюрьму?" Было темно, ни звезды в небе, офицер шел впереди и подсвечивал фонариком. Подошли к выходу, офицер передал какую-то бумажку караульному, тот прочитал её, взял под козырек и открыл ворота. Вышли за пределы тюрьмы, на улице никого. Офицер пошел впереди, мы за ними, прошли метров двести, затем остановились возле какого-то сооружения.

– Идите, вперед, – скомандовал офицер.

– Вы меня расстреляете? – робко спросила я.

– Идите, вперед, там вас ждут, – ответил офицер и осветил человека в военной форме, который стоял у сооружения.

Очертания мужчины мне показалось знакомым, с замиранием сердца я пошла к нему навстречу, он тоже пошел, я услышала его торопливые шаги. Когда он попал под освещение, которое падало из окна здания, я узнала в нем своего брата Александра.

– Саша, – кинулась я ему на плечи.

– Аня, сестричка, – прошептал он и крепко сжал меня в объятиях.

– Откуда ты здесь взялся? – спросила я его.

– Пошли отсюда быстрее, пока день на настал. Потом все расскажу.

В ту же ночь мы пошли на вокзал и сели в первый попавший поезд, который следовал до Кисловодска.

После длительного путешествия в августовскую жару в переполненном вагоне мы прибыли в Кисловодск. Город удивил меня, здесь не чувствовалось, что идет война, что решается судьба страны по какому пути развития пойдет Россия. По городских улицам бродили отдыхающие: богатые буржуа с семьями, бравые военные под ручку с роскошными дамами, работали в парке аттракционы и рестораны. Мы с братом тоже предались прелестям мирной жизни, я немного стала возвращаться к нормальной жизни после пережитого.

– Будем считать, что ты заново родилась, – говорил мне Костя, – забудем о всем, что произошло и будем строить новую жизнь.

Я с ним соглашалась, ибо ему была безмерно благодарна за то, что он сделал для меня. Я его расспрашивала о том, откуда он узнал, что я заключена в тюрьму и как ему удалось освободить меня оттуда, но он молчал. Только отнекивался, мол, это его секрет, который не следует разглашать, ибо могут пострадать хорошие люди. Мы ходили в горы, к горным рекам Ольхе и Березовке, посещали памятные места Кисловодска. Сначала мы нашли дом, в котором жил Пушкин во время первого и второго своего посещения Кавказа в 1820, 1822 годах, затем еще познакомились с домом купца, не помню сейчас фамилию, в котором останавливались когда-то Лев Толстой и Михаил Лермонтов.

Мы жили обычной мирной жизнью, хотя мысль о том, что где-то там сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть между белыми и красными, между эксплуататорами и эксплуатируемыми не оставляла меня. А случай, который произошел в одном из ресторанов города тихим августовским вечером, взволновал меня до глубины души. После прогулки по городу мы зашли туда, чтобы попить нарзана, а еще Саша заказал себе вино, а мне мороженое. Зал был полон военных и гражданских, которые напропалую веселились, на эстраде пела жуткая брюнетка о роковой страсти. Вдруг на сцену вышел офицер и сделал объявление.

– Господа офицеры, минутку внимания. Из Москвы пришло важное сообщение. Совершенно Покушение на Ленина. В тяжелом положении его доставили в больницу, его часы сочтены, так же, как и той бандитской власти, которой он руководил. Предлагаю тост за нашу скорейшую победу. Ура! Ура! Ура. – все дружно выпили, запели гимн «Боже, царя храни». Мой брат тоже поддержал этот тост и пел вместе со всеми. В этот момент я его ненавидела.

Домой мы возвращались молча, правда, Саша пытался со мной заговорить, но я ему не отвечала. Уже в квартире он меня спросил:

– Что случилось? Почему ты молчишь? – обеспокоенно спросил он меня.

– Ты не понимаешь? Или делаешь вид, что не понимаешь, что произошло? – ответила я ему резко, едва сдерживая слезы.

– Не понимаю, почему ты настроилась против меня.

– В детстве ты был намного чувствительней. Я помню, как ты принес домой бездомного песика зимой. Мама тебя ругала, а ты стоял на своем.

– Не понимаю, как случай с тем песиком соприкасается с настоящим? – он смотрел на меня непонимающими глазами и это меня раздражало еще больше.

– Я не знаю, какой негодяй совершил покушение на Ленина, но то, как встретили в ресторане эту весть просто возмутительно.

– Что тут возмутительного, если будет покончено с этим агентом немцев, который посеял смуту в нашу страну. Который нарушил всю нашу жизнь, лишил нас нормальной жизни, и тысячи, а может даже миллионы нормальных людей сейчас бродят по своей родной стране, как чужестранцы.

– Этот человек создал новое справедливое общество, он отдал землю крестьянам, ибо они являются настоящими хозяевами земли, которую обрабатывают своим потом и кровью. Заводы и фабрики отдал он рабочим и выгнал фабрикантов, в большинстве своем иностранцев.

– Выгнать-то выгнали, а сами-то довели те заводы до полного разорения, они стоят, рабочие не получают зарплаты и не на что им кормить свои семьи. Земля тоже нормально не обрабатывается и в стране нет хлеба. В Москве, Петербурге люди получают хлеб по карточкам и часами должны стоят в очередях, чтобы отоварится.

– В этом виноваты бывшие хозяева фабрик и заводов, которые развязали гражданскую войну против своего народа. Они одурачили таких, как ты несознательных элементов, и желают вашими руками возвратить свои предприятия.

– Это ты попалась на безответственные лозунги о справедливом обществе, о равенстве, братстве. Какое там может быть братство, если русского мужика не заставлять работать, то он с печи никогда не спустится.

– Ты плохого мнения о простых людях, которые создают все материальные блага в стране, а пользуются этими благами незаслуженно совсем другие.

– Не понимаю, чего тебе не хватало, что тебе не нравилось в то время, когда правил государь? У тебя было все, что ты хотела, ты закончила пансион, училась в институте, но из-за этого переворота не закончила его.

– Много мне чего не нравилось, но прежде всего не нравилось отношения между господами и слугами. Помнишь, как моя мама за малейшую провинность наказывала наших служанок, а они должны были спокойно выносить эти незаслуженные упреки и еще затем целовать ручку своей госпоже. Это было так унизительно, что мне хотелось бежать в комнату наших служанок, падать к ним на колени, целовать руки им и извинятся за поведение своей матери.

– Я знаю, что наша мама была очень строга со своими служанками, но иначе с ними нельзя было поступать, ибо они были не очень старательными в своей работе, они занимались воровством.

– Потому что им платили копейки за их работу.

– Их никто не заставлял работать у нас. Могли бы найти другую работу.

– Так везде их обманывали, платили ничтожную зарплату, потому что все общество было несправедливое и оно должно было поступится новому справедливому обществу, а ты со своими товарищами пытаешься остановить эти преобразования.

Мы еще долго спорили о том, что происходит в России, кто в этом виноват, а кто прав, но каждый из нас остались при своем мнении. Потом я сказала, что я больше не могу оставаться в Кисловодске, и должна ехать в Москву.

– Как ты пересечешь линию фронта?

– Это уже не твоя забота, – ответила я ему грубо, давая понять, что наш диалог закончился.

– Будь благоразумна. В следующий раз мне не удастся тебя вырвать из лап контрразведки, ведь я давал честное офицерское слово, что ты не будешь выступать против нас на стороне этой обреченной шайки немецких шпионов и бандитов с большой дороги.

– Я постараюсь больше не попадаться к вашим костоломам. Извини меня, за то, что из-за меня ты потерял честь офицера.

На следующий день я поехала поездом на Минеральные Воды, чтобы оттуда поехать поближе к линии фронта.

Анна Михайловна закончила свою речь и посмотрела на Петра, который внимательно слушал рассказ женщины.

– Однако уже поздно, а вам завтра на работу, так что закончим этот рассказ.

– Ничего страшного, я могу и не спать. На целине приходилось сутками землю пахать и ничего.

– Если вам будет интересно, то я вам завтра доскажу свою историю, – сказала Анна Михайловна и вышла из комнаты Власенко.

Петр долго еще не мог уснуть под впечатлением рассказа, ему казалось, что он читал интересную книгу о бурных временах революции. Анна Михайловна восхищала его и в то же время удивляла. Почему это она пошла против своего класса? Что не устраивало её в той жизни, когда они были всем обеспечены, успешно закончила учебу в гимназии, родители любили и заботились о ней. Её ждала благополучная сытная жизнь, она могла ездить по курортам и санаториях, как внутри страны, так и заграницей. И все это она променяла на опасную борьбу за свободу и счастье совсем незнакомых ей людей, подвергала постоянно свою жизнь тяжелым испытания, даже могла погибнуть. Какая идея, какая вера двигала этой женщиной – это было для него загадкой и ему очень хотелось её разгадать, понять, примерить к своей жизни. Ведь в его жизни ничего подобного нет.

Вечером, придя домой, он переоделся и постучал в комнату Анны Михайловны.

– Заходите, – прозвучал её спокойный голос.

– Здравствуйте, – сказал Петр и добавил, – я вот вам принес печенье к чаю.

– Это уже лишнее, – в голосе женщины чувствовалась какая-то обида.

– Я из лучших побуждений. Примите, а то я обижусь.

– Хорошо, – сейчас мы вместе попьем чай с вашим печеньем.

После того, как они вместе попили чай и немного поговорили о жизни. Женщина интересовалась откуда приехал Власенко, чем занимался. После того, как Петя рассказал, о том, что его сознательная жизнь началась с поездки на целину. Анна Михайловна одобрила юношу за то, что он участвовал в целинной эпопее, при этом даже награжден орденом, а потом продолжила свой рассказ о своей судьбе.