О чём молчит лес

Алёне разрешили ходить до соседей да следить за всем вместо матери. Пришлось просить сестру узнать у болтливых девок Большака, не видел ли кто златовласую красавицу мою. Сам я остался в избе, где боги нашего рода защищали меня, но от кого? Сел к печи, в самое светлое место в доме. В плохой день нельзя работать над сундуком для приданого сестры – всю будущую жизнь можно испортить. Я приоткрыл дверь избы и выглянул во двор. Никого. Даже бабы и девки не ходили дальше двора, даже к реке с бельём, никто не носил воду. Только пёс Большака лаял на кого-то, через двор доносился его рык.

Алёна вернулась вся сморщенная, как будто лягушку проглотила.

– Верного моего видели, миловался с девкой из чужих.

– Что за девка?

– Простоволосая, бесстыжая, не по-нашему одета.

– Где это было?

– На речке, – сестра топнула маленькой ножкой, тряхнула рыжей головой так, что коса к потолку взлетела.

Какое-то странное чувство охватило меня, сердце сжалось.

– Почему отец мне из дома не велел выходить? – я спросил не своим голосом и поднял глаза на сестру.

Она, всхлипывая, буркнула:

– Неделя, сказал, проклятая идёт.

– Проклятая? Что-то не слышал я про такую… И что это за проклятье такое, что девкам можно гулять, а парням по домам надобно сидеть?

– Почём мне знать? – в сердцах крикнула Алёнка. – У отца спроси!

– Если бы он хотел сказать, сразу бы сказал. Кому же ещё знать, как не тебе!

– Не знаю я, Олесь! Если навьи опять пришли, так всем бы дома сидеть велено было, как зимой этой. Так на Радуницу их же поминали! Для меня эта неделя проклятая оттого, что мой Селемир с девками другими милуется!

Сестра ушла к подругам, а я остался. Уж если и Алёнка ничего не знает…

Весь день я сидел в темноте, да только мысли грустные лезли. Весения стояла перед глазами, дюжину раз мысленно звал её по имени. Знаю, что жених я небогатый, но сила в роде. Работник я сильный, умелый, к разному труду привыкший, дом построить смогу, приданого мне её не надо – наживём. Только бы узнать, к кому её сердце расположено.

Ранним вечером вернулось стадо. Отец пришёл в сумерках хмурый и задумчивый. Мать молча накормила нас добрым хлебом и квасом из дома Большака. Алёнка всхлипывала. Никто не сказал ни слова.

Утро наступило тревожное и туманное. Я чувствовал тайну между нами с сестрой и родителями. Они общались полувзглядами, обрывками разговоров, из которых я не понимал ничего, а Алёна и понимать не хотела. Девкам-то выходить не воспрещалось.

– Дома будь, – хмуро велел отец и дал мне мастерить черенки да кожаные поршни латать.

Так прошёл день. На следующий к полудню в наш дом ворвалась Бажена, лицо красное, да как закричит с порога:

– Олесь! Олесь!

Я обернулся на её вопли:

– Чего кричишь?

– Там Алёнка! Алёнка! – тыча пальцем в реку, вопила Бажена.

– Дальше что?

– Тонет!

Я перескочил порог, не захлопнув двери, помчался к реке. Перед глазами прыгали ухабины дороги, не прихваченные снизу порты опутывали ноги. Взбежал на холм и кубарем скатился под гору к воде. Где сестра? Никаких следов, ни кругов на воде – ничего. Вода гладкая, не шелохнётся. Забежал по пояс, глянул во все стороны – ничего. Слышу: со спины всхлипывает кто-то. В зарослях тростника напротив меня сестрица моя сидит, совсем не собираясь тонуть, да только рыдает навзрыд.

– Дура! – крикнул я, подбежал к ней и схватил за плечи.

На это Алёнка разрыдалась пуще прежнего.

– Любит он её! – сквозь слёзы прокричала сестра, я опешил.

Алёна уткнулась мне в голое плечо.

– Кто кого любит?

Сестра промычала что-то невнятное. Девки Большака опять ей насплетничали.

– Ты правда топиться удумала?

Сестра пнула босой ногой большой, щербатый камень – притащила откуда-то – и всхлипнула.

– Дура! – повторил я, поднял камень, который оказался не таким уж тяжёлым, да для её козьего веса в самый раз, и кинул его в речку.

– У меня, может, тоже сердце болит, но я же тонуть не собираюсь!

– Так не мужское это дело, братец!

– И что же? Сердце-то, оно у всех одинаковое!

Алёнка посмотрела на меня так пристально, как будто в первый раз видит. Перестала всхлипывать, только слёзы выкатились из открытых глаз.

– Олесь, – позвал третий голос.

Мы с сестрой мигом обернулись.

У воды, на полосе между землёй и рекой, стояла она, Весения. Вода за ней искрилась, ослепляя. Я вскочил и только сейчас вспомнил о наготе своей. Сестрица плюнула в её сторону и отвернулась.

– Я не собираюсь уводить у тебя жениха, Алёна. Он тебя любит, – тихо сказала Весения, – а если что, то после Купала всё пройдёт.

Вид у неё был печальный, волосы в ряске и тине, платье – в мокрых пятнах.

– Что она плетёт, не понимаю, братец? – процедила сквозь зубы сестра, не оборачиваясь.

– Я говорю, что любит он тебя.

– Да ты, как я посмотрю, умница да благодетельница наша! Спасибо, утешила! Да вот только моего Селемира заморочила и брата моего замучила! Посмотри на него, что творишь, окаянная! – Алёнка вскочила на свои маленькие, прыткие ножки, подол подоткнула да на Весению пошла.

Возлюбленная моя отпрыгнула от неё подальше в воду, в тень ив.

– Что ты за девка? Сердце-то у тебя есть?

– Оттого и не знаю, что делать! – крикнула Весения, отступая в зелёную воду.

– Что случилось с Яриком? – не выдержал я.

Весения молчала, поглядывала на мою сестру. Алёнкины огненные волосы горели в свете полудня. Щёки в веснушках раскраснелись, она вся была полна силы – маленькая, худенькая, юркая. Весения сливалась с речными тенями и тиной.

– Алёна, подожди меня на берегу, – попросил я.

– Смотри, космы твои выдеру, – пригрозила ей сестра и, нахмурившись, отступила.

Я зашёл в воду за моей неведомой.

– Ярика увели мои сёстры. Он был у них… а потом утонул.

– Что же его погубило?

Она молчала.

– Всем парням из дому выходить запрещено, – добавил я.

– Я знаю, это правильно… Вам совсем ничего не рассказывали?

– Отец только сказал, что неделя проклятая.

– Можно и так сказать.

– Я тосковал без тебя, сердце изнылось, – робко прошептал.

– Ничего. После Купала пройдёт.

– Это за всю жизнь не пройдёт.

Весения опустила глаза и сказала:

– Селемира и тебя не увлекут мои сёстры, как они увлекли Ярика. Того, кого выбрала одна, уже не сможет увлечь другая.

– Да кто вы такие?! – не выдержал я.

– Ты не найдёшь нас среди людей после Купала, – медленно произнесла Весения и шагнула глубже в реку, – нам больше не надо видеться, не игры это, Олесь.

С этими словами она окунулась с головой и исчезла. Я шагнул за ней, но её не было видно. Она уплыла, как уплыла в день нашей встречи.

– Ты не найдёшь нас среди людей после Купала, – повторил я за ней, глядя в воду.

Когда мы с сестрой возвращались к дому, оба опечалены каждый своим, отец и мать бежали нам навстречу, а позади их шла Бажена.

– Алёна! – крикнула Бажена. – Жива!

– С чего бы ей помереть? – громко спросил я, как ни в чём не бывало.

Мать задохнулась и остановилась на тропке, отец дошёл до нас и сказал, обращаясь ко мне:

– Кто тебе из дома выйти разрешил?

– Алёна, сказали, в беде, – коротко и тихо ответил я.

– Она девка, а тебе род наш продолжать.

Алёна взглянула на него, не сказала ни слова, пошла вперёд.

– Мне что-то грозит? – спросил я отца.

– Отойдём подальше, не будем этим разговором очернять добрые дворы. Нельзя поминать их лишний раз. Да больше нельзя откладывать. Эти про́клятые уже окружили нас. Беда.

Не всё для ушей людских подходит. Не всё говорить нужно. Бывает на свете любовь несчастная, а бывает любовь невыносимая. Парни от неё нанимаются в дружины, в земли дальние, а девки руки на себя накладывают. И если парни погибают, то получают потом по заслугам: кто в оборотный мир попадает, а кто в поднебесье. А вот девицам-утопленницам нет места на седьмом небе, и среди живых тоже нет. Вот и застревают они в нашем мире, но не живут уже, а превращаются в тени. Выходят они к людям да мстят всем парням молодым за свою любовь прошлую. Так отец сказал. А ещё добавил, что давно не было их в наших краях. Ещё когда одним двором жили много лет, они ходить повадились, огнём и заговорами прогнали их, а теперь они опять появились. Старались забыть этих проклятых, хранили тайну в молчании, надеялись, коли не поминать их вслух, так они исчезнут. Да, видно, время их всё-таки пришло.

Выходит, они утопили Ярика. А Весения не девица вовсе… злой дух. От этого и самому утопиться захотелось.

* * *

Как только Заря расстелила свой алый плат, я очнулся после мучительной ночи. Мне снилось, что я ищу в сумерках Ярика и Весению, но вижу только их бесплотные тени. Вскочил, вышел на крыльцо посмотреть, как светлеет вокруг, да очиститься от тяжести на сердце первыми лучами. Отец уходил рано, возвращался поздно. Матери тоже в доме не было. На дворе сидела Алёна.

– Что Селемир? – спросил я у сестры.

Она поймала меня цепкими глазищами:

– Морок, говорит, напал. Сам ничего.

– А ты что? – усмехнулся.

– Так ведь я ничего от него не жду, какой есть, – она вздохнула, – верю ему. Она сама полезла, говорит, да разве это любовь? Вот он дом нам строит, а то у него семья уж больно большая. Я со своим упрямством разве с ними уживусь? Селемир это знает, всё знает, а любит меня, – она посмотрела вдаль, на теплеющие небеса.

Лицо у Алёны светлеет, когда о женихе говорит. Вроде дитё ещё, юница, а при нём что расцветает да степенится, куда только её спесь девается?

– Ты-то чего хмурной такой?

– Водяной мне нужен, – неожиданно буркнул я.

Не верю я, что она зло. Русалка. Хочу сам всё узнать.

Алёна вытаращилась на меня.

– Эге, братец, – удивилась она, – и на кой он тебе? Смотри, пока сундук мой не доделаешь, топиться не дам!

– Чего ты мелешь? – волна негодования поднялась внутри. – Я, может, тоже жениться хочу.

Слова сами выскочили изо рта. Алёна захихикала так, что веснушки на лице запрыгали.

– Ну уж если ты жениться удумал, тут и впрямь без его помощи не обойтись!

Я обиженно глянул на неё, но смолчал.

– Ну так в ночь Купала женихаться и иди. Самое время, – отмахнулась она: не верит.

– Нет у меня времени! Недоброе что-то творится, боюсь, не успею, – печаль в моих словах остановила веселье сестры: маленькое рыжее личико стало серьёзным.

– Что, знаешь о нём страшилки? – я старательно улыбнулся, чтоб приободриться.

Сестра подобрала подол, села подле меня и заговорила серьёзно, как взрослая:

– Как Хозяина рек тебе найти – не знаю, а вот Хозяина лесов – попробовать можно. А они уж между собой, наверняка, знакомы.

– Это Лешего, что ли?

– А ты, я посмотрю, ни того, ни другого не боишься, – она нахмурилась. – Хозяев нельзя попусту называть: беду накличешь.

– Хуже уже не сделаю.

Она впилась в меня взглядом, раздумывала, наверное, стоит говорить или нет.

– Знаю, что коли ты чего задумал, то сделаешь с моей помощью или без.

Я кивнул: сестра была права. Алёнка ухватилась острыми пальцами за воротник моей рубашки и зашептала быстро в самое ухо:

– Назови его дедом. Названым родственником, он не станет тебе вредить. Дедко Вольный – это ему понравится, запомнил? Ты не сможешь увидеть его, и никто не сможет, коли он сам не покажется. Если разгневается он – ветер неистовый задует. Куда этот ветер дует, туда он и идёт. Он – хозяин, пастух всех лесных животных. Ты тоже пастух. Зайди в чащу поглубже да прочь иди от того места, где наши дрова заготавливают, позови его, он и придёт. Не разгневай, а если разгневаешь, не показывай страха, а то пропадёшь. Никто не знает, что у него на уме, опасно это, может плохо выйти.

Дрожь пробежала у меня под рубашкой.

– Ничего со мной не случится, Алёна.

Сестра отпрянула, очертила себя и меня громовым знамением. Заморгала глазищами, сама своих слов напугалась. Вбежала в дом и выскочила с мешочком в руках.

– Вот. За пояс заткни. Это материно. Плакун-трава. Отгонит его, коли раздумаешь. Хлеб тоже возьми: нехорошо в гости с пустыми руками.

Я кивнул, сжал мешочек, внутри сухая трава захрустела; не приучен я верить в заговоры бабьи, да сейчас во всё поверить готов. Вернулся в дом, посмотрел на деревянные лица богов. Спрошу тихо у Лешего, как мне Весению найти, поблагодарю да уйду. Захлопнулась дверь, выпустив меня, защита родного дома осталась за спиной. Ух, отец разозлится, но из рода же не выгонит.

Роса замочила мои порты по колено, зябко стало. Неужто дурное меня в лесу поджидает? А вот и сам лес. Тёмный. Утренний свет ещё не добрался до него. Дремучий, высокий. Чего же боюсь, в самом деле? Лешего или потерять навсегда Весению?

Вдохнул, выдохнул и пошёл. Страшно только первый шаг сделать, а дальше ноги как будто сами несут. Идёшь себе да идёшь. Заканчивались заливные луга вокруг нашего селения, обступал их лес. Высокий и светлый в ясную зеницу лета, да тёмный и непроглядный в грудень.

Золотисто-бурые бугристые стволы с чёрными сучками, тёмно-зелёной головой и коряжистыми ветками с длинными сухими пальцами встретили меня на пороге. Знакомый душистый запах тёплой хвои дохнул в лицо. Лес поднимался и спускался, прыгая по холмам, а заросшие овраги ещё хранили следы влажного ночного тумана. Тени сосновых лап путались с солнечными бликами на ковре из веточек, травы да иголок. Земляника кое-где сквозь траву проглядывала и цветочки-глазки белые, сестрица моя уж больно их любит. В прогалинах, залитых светом, зацветала малина, в густых, колючих зарослях пищали маленькие птицы в круглых гнёздах. Тут и там сквозь зелёный подлесок пробивались сиреневые колокольчики. Голову вверх поднимаешь: кроны мохнатые сплетаются в вышине, кивают.

В утренней синеве лес словно стены дома с большими сенями: идёшь, идёшь, а до комнаты не дойти. Лес наполнялся звуками: голосами птиц, вздохами ветра в вершинах, шелестом подлеска, стуком падающих шишек. И у этого дома есть хозяин. Лесной царь. Безмолвные великаны-сосны с бурым телом и зелёной головой, покачивающейся в такт ветру, непокорные самой Моране. Гиганты, знакомые с небесными стадами, увенчанные огнём небесного светила. Под их опекой распускаются цветы и наливаются ягоды. С их ветвей птицы встречают новый день. Но стоит замешкаться в дождь – и ты навсегда останешься в сердце чащи. А что там с тобой случится – один Хозяин и ведает.

Я поднялся на высокий холм, чтобы оглядеться. Сколько ещё идти и куда? И как понять, где сейчас Леший? Лес внизу густой, непроглядный. Сосна да тополь рядом со мной. Сосна – дерево доброе, а эта толстая, пушистая: на холме света вдоволь хватает, вот ветки нижние и не сбросила, так и торчат в разные стороны. Вспомнив об Алёнке, я вынул хлеб, припасённый за пазухой. Положил на толстую ветку, а мешочек с плакун-травой сжал под одеждой в кулак. Вскарабкался к макушке – во все стороны сосны могучие синеют в дымке.

– Дедко Вольный, – прошептал я сквозь страх, сам не веря, что откликнется он.

Тишина. Лес могучий да сонный не шелохнётся, безответный, будто глухой дед.

– Дедко Вольный, приди на разговор! – крикнул я.

Без толку, не слышит. Нет его или идти не хочет, не видит. Не видит! Вот оно что. Алёнка-то сберегла, я вытащил мешочек охранительный. Пропаду так пропаду. У всех свой срок. Ярику уже не ходить по лугам, не насвистывать песенки и с девками не миловаться. Так и мне не любоваться светом дня без неё. Размахнулся и швырнул с вершины под холм в густые кусты материн оберег. Подумал немного и пояс развязал. Бери меня, Леший.

– Эй! Лесной царь! Хозяин, я здесь!

Эхо подхватило мой дерзкий призыв да раскатило по далям лесным. Если тут и спал кто, то больше не спит. Чаща вдали всколыхнулась, словно вздыбилась. Потемнела, макушки вдали склонились, задрожали, пошли волнами. Ветер на меня налетел, гул раскатился по лесу. Вспорхнули, закричали да запищали встревоженные птицы. Прогнать меня хочет? Тут я не выдержал:

– Ле-ший! Хозяин ле-са! Дело у меня к тебе! Доколи не ответишь, не уйду-у! – во всё горло закричал я.

– Иду-у, иду, иду, – раскатилось эхом на весь лесной простор.

Страх меня прошиб, словно льдом сковал. Заскрипели сосны вдали, словно половицы в доме под шагом хозяина, да приближался скрип. Вспомнил я слова сестры: куда ветер дует, туда Леший и идёт. А ветер в самое лицо хлыщет. Лес под холмом очертания поменял, или от страха морок? Будто великан в тени сосен из синей дали выглянул да в чаще исчез, а ветер всё крепче. Я на мгновение руки отпустил, как тут и упал на землю. Схватился за ствол широкого коряжистого тополя, чтоб от страха не упасть. Всю храбрость собрал, кулаки сжал.

– Хозяин лесной! Ты здесь?

– Здесь, здесь, здесь, – отозвалось эхо.

Застыл ветер, поник. Деревья вытянулись. Птицы с веток разом на меня повернулись, смотрят, не чирикают. Тишина, аж стук своего сердца слышу. Куница мохнатая замерла на сучке, ушки навострив, муравьи застыли в траве, да и трава сама не шелохнётся. Из каждого цветочка Леший на меня смотрит.

– Прости меня, дедко Вольный, что потревожил тебя, прости, помоги да не наказывай!

– Сказывай, сказывай, сказывай, – вторило эхо.

– Хочу знать, где русалки живут.

Молчит Леший. Смотрит.

– Подскажи. Хочу найти их прежде, чем наступит ночь!

– Прочь, прочь, прочь! – крикнуло эхо.

Над головой что-то шевельнулось. Смотрю, а из дупла в тополе, из самой темноты, два жёлтых глаза смотрят. Я так и отпрянул, да запнулся о корень и упал на спину.

– Хозяин, подскажи, не погуби. Жизни без неё нет.

– Нет, нет, нет, – вздохнул Леший, моргнули жёлтые глаза.

– Водяного где мне отыскать? Я у него попрошу. Она мне нужна.

– Жена, жена, она.

Я опешил. Как? Лес сказал «жена», не может такого быть! Чья? Водяного?

– Да хоть и жена, весь мир мне без неё плох!

– Мох, мох, мох.

– Мох? – подскочил я. – Какой мох? В какой стороне их дом?

– В том, в том, в том.

– Что?

Замолк. Я поднялся и вытянулся, чтоб заглянуть в дупло. Филин ухнул и закрыл жёлтые глаза, ослеплённый светом дня. Зашелестели птичьи крылья, куница спрыгнула на ствол, муравьи ухватили большого сухого жука. Ушёл Леший.

Я поднялся на ноги, поклонился дуплу. Леший ясно сказал: мох. Отыскал мох с дурной стороны на деревьях: мать говорила, что в той стороне, где мох, – сама Морана, поэтому на ту сторону не спят, не едят и не строят домов. Медленно на ослабших ногах поплёлся, куда мох указывал. Весения – жена речного Хозяина? А остальные сёстры тоже? Так разве отпустит? А она разве захочет уйти? Невидящими глазами смотрел вперёд на мелькающие стволы, стараясь не сворачивать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Примечание автора: песни народные, некоторые переработаны автором.