Последняя игра чернокнижника

– Одёжу хоть какую дайте, – попросил мужчина, вытаскивая из карманы монеты. – А то супруга мне лицо подчистит, если я голую деву в дом приведу.

Если честно, то я невообразимо обрадовалась. Надо же, еще недавно задыхалась от мысли, что меня продают, а теперь радуюсь, что купили. Все познается в сравнении. Этот вроде бы спокойный, рассудительный и не похотливый. Для помощи в хозяйстве – можно. А если невыносимо станет, то сбегу и сразу полечу к Ноттену. За несколько часов я здорово переосмыслила свою наглость и возможность пользоваться чужой добротой.

С каждой минутой я убеждалась, что мне повезло. Господин Нами, как он представился, оказался не самым худшим вариантом. Через полчаса я готова была вернуться к Драйку и искренне поблагодарить его за избиение, которое спасло меня от куда худшей участи.

– Даже обувки нет? – хмурился Нами. – Ладно, зайдем сейчас в лавку, купим что-нибудь. А одежду тебе дочка отдаст – у нее полно старого хлама, выкинуть жалко. Как тебя называть-то?

– Катерина. Катя.

– Кати? – неверно расслышал он и повторил по-своему, с ударением на первый слог.

Когда он распутывал веревку на моих руках, я не сдержала любопытства:

– Не боитесь, что сбегу?

– Куда тебе бежать-то? На родину? – он и сам не представлял, насколько в яблочко попал. – Если уж из диких земель кто в столицу попадает, так здесь и остается. А я человек добрый, чего еще тебе надо? Я на тебя три золотых потратил, так потрачу и четвертый, чтобы маги тебя отыскали. Но тогда уж я добрым быть перестану.

Вот оно как устроено, не знала. Бежать мне разве что к Ноттену, но теперь было понятно – белый маг в этой ситуации ничего не сделает. Разве что на Тейна разозлится за обман, помогать ему в чем-то откажется или еще что-то сделает, но на моей судьбе это уже никак не отразится – я была вещью одного господина, которую честно продали другому господину. Да еще и не самому худшему. Нами вел меня по шумному рынку, а я даже не осматривалась – стыдно было от своего вида и от покорности, с которой плетусь за хозяином. Мне понадобится куда больше времени, чтобы перестроиться к нравам этого мира, чем казалось в первый день.

Господин Нами купил удобные башмаки, а потом и повел в лавку к аптекарю, где долго торговался с продавцом за какие-то примочки и тыкал пальцами в мое опухшее лицо. Было понятно, что они хорошо знакомы и что мой новый владелец считает каждую монетку. Или просто прижимистый.

Позже выяснилось, правдиво и то, и другое – господин Нами держал маленькую бакалейную лавку, потому по роду профессии был расчетливым, однако и огромным богатством похвастаться не мог. Дом его был таким же добротным, как сам он, – не слишком большой, без изысков, но крепкий и аккуратный, что бросалось в глаза уже с самого забора. Жена у господина Нами оказалась невероятно красивой женщиной, ее годы не испортили, а добавили очарования лицу и круглости формам. Она поворчала совсем немного, не оказались бы траты лишними, но услышав от мужа, как меня избивали, поспешила сопроводить меня в комнатушку для слуг и пообещала три дня покоя на выздоровление. Мне отдышка была необходима для другого – наконец-то нормально осмотреться и освоиться.

Я послушно прикладывала примочки к синякам, а сама улавливала каждую деталь. Поселили меня вместе с единственной до меня прислугой в доме – старой поварихой, которая была вечно занята на кухне, но вечерами охотно отвечала на все мои вопросы. Она же буквально и придумала за меня всю легенду:

– Из диких земель в Лейду иногда приходят за счастьем. И вот оно – счастье, – она двойным подбородком указала на все еще опухшую мою скулу. – У вас же нет статуса граждан, потому попадаете сначала под покровительство, а затем в рабство. Сама же, поди, и согласилась за кусок хлеба стать чьей-то собственностью?

– Согласилась, – я ничего не отрицала.

– И что, Кати, рада теперь? – она упорно коверкала мое имя, как и все в доме, делая его созвучным с каким-то из их имен. – Неужели дома было настолько плохо?

– Я бы не хотела об этом вспоминать, – мой самый частый ответ на все ее вопросы.

Зато она и собственные глаза давали мне все больше пищи для размышлений. Лейда – столица одного из крупнейших государств мира – считается у них чем-то вроде экономико-политического центра, сюда стараются попасть все, причем часто плюют на потерю статуса. Потому что здесь жизнь кипит, больше возможностей и здесь же сильнейшие маги – в случае беды есть хотя бы возможность спастись, в отличие от небольших поселений, где ни толкового образования, ни выбора. Ситуация смутно напоминала мой родной мир. Рабство распространено, но долговое или добровольное – когда человек сам соглашается на потерю свободы в обмен на покровительство. Или наследственное – потомки рабов, захваченных во время военных кампаний, так и остаются собственностью владельцев. До реформ или хотя бы «восстания Спартака» это общество бесконечно далеко.

Среди рабов и наемной прислуги, к которой относилась и сама моя новая знакомая, существует явное деление хозяев на добрых и злых. Господ Нами определенно можно было отнести к добрым, хотя до сих пор они рабов и не покупали. Обычные зажиточные горожане, не наслаждающиеся своей властью, знающие тяжесть труда и довольно человечные, но терпеть непослушания не станут, хотя бы потому, что не имеют возможности кормить лишний рот без соответствующей отдачи.

Во время этого «отпуска» я имела возможность ходить по дому и выглядывать во двор. Семейство Нами любило заниматься хозяйством, но много времени отнимала их лавка, потому они часто отсутствовали. Отношения между ними были явно теплыми, что внушало надежду и мне, а два их чада тоже лично меня никак не донимали: дочка примерно моего возраста, внешностью явно не пошедшая в мать и откровенно несимпатичная, почти постоянно возилась в саду, а младшего сына я вообще ни разу не видела – кухарка объяснила, что мальчик занемог и слег с простудой. По ее же словам, ничего опасного, раз родители не зовут магов.

Про Ринса и Ноттена не удалось выведать ничего нового. Второй – добряк и святой, а черный айх погряз в грехах и похоти. Слухи о том, что он берет наложниц сотнями и те потом бесследно исчезают, лучше лишний раз не обсуждать – у него природа такая, ее не изменишь, а государство держится на белой и черной силе в равной степени. За что потащат на казнь обычного смертного – черному айху прощают заочно. Даже корона не осмелится сделать из него своего врага и благодарит, что он хотя бы бесчинствует только в собственном замке.

Проблемы у меня начались после выздоровления. Честное слово, я настраивалась на то, чтобы прижиться в этой явно благополучной семье, на свободу пока рассчитывать не приходилось. И старалась не задумываться о том, что буду работать за еду и одежду, не получая даже монетки. Я – просто рабыня, а к этому состоянию привыкнуть не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Особенно человеку, который и раньше-то не слишком любил жить по правилам. Мне, например, в отличие от той же кухарки, даже не позволялось разговаривать с дочерью господ, если та сама не обратится. Я просто предмет мебели… но с целым ворохом обязанностей.

Так хотелось, чтобы меня пристроили на кухне, – добродушная болтушка чему-то научила бы. Но приходилось ориентироваться самой. Если с уборкой я худо-бедно справлялась, то какие-то вещи не могла самостоятельно постичь: откуда мне было знать, как готовить смесь из льняного масла, золы и песка для чистки котлов и чайников? Как без объяснений я могла подшить длинное платье молодой госпожи, если до сих пор этим никогда не занималась? Уже через несколько дней хозяева выражали сдержанное недовольство, даже не замечая, сколько усилий я прилагала, чтобы быстрее научиться. От порошка для чистки серебра кожа на пальцах пошла волдырями и начала лопаться. Кухарка, едва сдерживающая раздражение, с негодованием указала на специальную мазь, превращающуюся в тонкую пленку и защищающую руки при работе.

Ночами хотелось плакать, но я сжимала зубы и настраивалась: научусь, изменюсь и покажу, чего стою. Ведь постепенно привыкаю! Не пройдет и месяца, как я за пять минут буду подшивать платье, а порошки для чистки стану отличать по одному запаху. Радоваться оставалось тому, что никто о продаже другим господам прямо не говорил, будто их терпение было безграничным. Или тревожили их заботы поважнее меня.

Примерно через неделю пребывания в доме Нами я поняла причину и общего угнетенного состояния семейства, и того, что моей персоной почти не занимались. Я убирала тарелки после ужина, когда услышала разговор.

– Дорогой, следует позвать хотя бы аптекаря, пусть он посмотрит, – тихо говорила госпожа Нами. – Жар не спадает, мы очень рискуем.

– Папочка, – подала голос дочь, – у Дорина темные пятна по всему телу, никакие примочки не помогают…

Это они о сыне – шестилетнем мальчике, который так и не показался ни разу из своей спальни. С ним часто сидела сестра или мать, и, похоже, состояние только ухудшалось. Я никак не могла понять, почему они не зовут мага – неужели даже на этом экономят? На этот раз господин Нами нехотя согласился, что пора обсудить здоровье ребенка с кем-то из лекарей.

Причина их скрытности обозначилась вечером следующего дня. Я как раз заканчивала с огромной сковородой в судомойне, когда услышала шум и голоса. Пожилая служанка сделала страшные глаза и показала мне на другой выход – сама метнулась туда же. Я же замерла на месте, поскольку узнала голос.

– Господин Нами, отойдите в сторону, – айх Ринс говорил с расслабленным раздражением.

– Это простуда, уважаемый айх! – в голосе госпожи я слышала сдерживаемые слезы. – Простуда! Мы просто хотели удостовериться, потому и обратились к господину Ивонну. Сын всегда был слишком слаб, вот поэтому…

Айх перебил нетерпеливо:

– Простуда с черными пятнами? А если так уверены, тогда в чем проблема? Пусть помирает от простуды, но в столице только вспышки чумы не хватало.

Они стояли как раз рядом с кухней – в большой прихожей с диванчиками и зеркалами. После последнего заявления все притихли. Слова «чума» до сих пор из них никто не произносил. Но не потому ли так отчаянно боялись даже аптекарю сообщать о болезни ребенка? Я похолодела и теперь не смогла бы уйти, поскольку ноги перестали слушаться.

Первым взял себя в руки отец семейства, но голос его звучал непривычно сдавленно:

– Прошу сюда, айх Ринс… сын не встает с постели.

Мужчины ушли, а госпожа с дочкой ввалились в кухню – бледные, трясущиеся. На меня они не обратили внимания – просто взялись за руки, поддерживая тем самым друг друга и ожидая решения. Мне очень хотелось что-то им сказать, но нет таких слов, которые могли бы подбодрить в такой момент. Слово «чума» повисло в воздухе и давило черной густотой на голову.

Глава 5

Вердикт не заставил себя ждать. Айх Ринс появился на кухне через несколько минут. С той же самой повязкой на глазах. Я бездумно вжалась в стену, хотя знала – он видит все, если хочет видеть. Однако чернокнижник на меня не глянул, обращаясь сразу ко всем своим чистым и чрезвычайно равнодушным голосом:

– Это не чума.

Мать покачнулась, выдыхая, а ее дочь запричитала, прижимая ладони ко лбу: «Слава богине, слава богине».

Айх продолжил в тон ей, а на его губах заиграла кривая улыбка:

– Точно, слава богине. Это проклятие – вашего Дорина прокляли, и он умрет дня через три-четыре. Заклинание грубое, но прочное, так что вы сильно преувеличили про его слабость: слабый ребенок умер бы позавчера.

Госпожа Нами вновь застыла, вытянулась вся, но этим вызвала только усмешку неприятного гостя:

– И чего так бледнеть? Я утром вызову сюда айха Ноттена, он поможет привести мальчишку в порядок. Но его усилия будут напрасны, если проклятие не снять. И если не вычислить вашего врага – ведь проклятие можно создать снова, если вы кому-то так сильно перешли дорогу.

Господин Нами сделал к нему шаг, преданно заглядывая в глаза:

– Сколько это будет стоить, айх Ринс? Я соберу любую сумму, только помогите.

Ринс лениво осматривался – вероятно, прикидывал стоимость своих услуг. Я не могла сдержать рвущейся наружу злости, даже ладонью рот зажала, чтобы ничего вслух не сказать. В такой ситуации он шутит, издевается над людьми, прикидывает, что сможет с них содрать за спасение ребенка… Показалось, что как раз в этот момент он мазнул взглядом по мне, но не стал задерживаться – скорее всего просто не узнал. И рассуждал демонстративно медленно:

– Заплатите Ноттену, а то он со своей добродетелью скоро по миру пойдет. Я не против сменить напарника, но вряд ли следующий будет сильнее или умнее, а работать со слабыми и глупыми – себя не уважать. Я могу найти и мага, наложившего проклятие, и заказчика, но у меня натура такая – ничего не делать просто так.

– Что угодно… – вторил господин Нами. – Что угодно, дорогой айх!

Гость остановил взгляд на дочери и осклабился. Он опустил лицо ниже, словно рассматривая ее. Девушка отступила и сжалась, бездумно закрылась руками, будто была голой. Даже мне стал понятен жуткий намек.

– Нет… – выдохнул ее отец и затараторил быстро, почти повиснув на руке айха. – Пожалуйста, нет! Дочка моя очень тиха, невинна и послушна, она станет прекрасной женой для кого-то! Уважаемый айх, прошу вас о милости, ее потом ни один благородный человек замуж не возьмет…

– И что? – Ринс повернул к нему лицо. Он словно давал выбор отцу: пусть или младший сын умрет, или дочка расплачивается своей невинностью.

Голос мужчину подводил:

– Милости… прошу…

И его жена очнулась – подлетела с другой стороны:

– Милости, айх!

На нее он смотрел с той же иронией, но в улыбке появилось больше настоящего – ему явно нравилось, что он видит. Госпожа Нами в свои годы поражала привлекательностью. Он наклонился к ней и прошептал почти в самые губы:

– Договорились. Если через миг здесь кто-то еще останется, то я решу, что они хотят посмотреть. Или присоединиться.

Господин Нами схватил дочь за руку, кинулся ко мне и тоже зацепил за локоть, утаскивая нас обеих. Я же всё оборачивалась – успела заметить странное: Ринс стягивает с глаз повязку, а женщина, как загипнотизированная смотрит на его лицо, приоткрывает рот… и я не видела на ее лице прежних переживаний, страха или отвращения…

– Иди к брату! – рявкнул Нами на дочь. – Скажи ему, что все будет хорошо!

Девушка убежала, едва сдерживая рыдания. Я же смотрела на мужчину, который просто сползал по стене вниз, зажимая руками голову. Он любит супругу, это и раньше было ясно. Как и теперь ясно, что там происходит. Уже через минуту раздались женские стоны, которые становились громче. Госпожа не притворялась, она будто сходила с ума от удовольствия. Боже, зачем она так? Неужели не может сдержаться, пока ее там, в ее же собственном доме, почти при любимом муже… Я просто не могла уйти – надо увести мужчину отсюда, чтобы он хотя бы этого не слышал. Происходящее было до омерзения отвратительным даже для меня. Не представляю, что чувствовал он. Попыталась поднять его за плечи, но Нами еще сильнее зажал руками уши и зажмурился. С каждой минутой и с каждым стоном нам обоим становилось только хуже.

Наверное, мне еще далеко до понимания правил этого мира, я ориентировалась на привычные:

– Господин, давайте я отведу вас в комнату. У вас не было выхода, а она… – я посмотрела на дверь в кухню. – Ей, похоже, не делают больно… И у нее тоже не было другого выбора.

Слова были неподходящими, все – неправильными, Нами от них вообще взвыл:

– Ненавижу… как же я его ненавижу… Мы игрушки… все для него игрушки… Ненавижу его…

«Его» – не «ее», а это хороший знак. Но зачем же она так сладостно стонет, если ее просто заставили? Тут и захочешь притвориться, что происходит изнасилование, но никак не получается. Я подумала, что к этой ненависти – именно к айху – и надо взывать:

– Он просто чертов мерзавец, господин, и не вы, не ваша жена ни в чем не виноваты. Вы вынуждены это терпеть, пережить как-то… Вы бессильны…

И вдруг мужчина оторвал руки от головы и посмотрел на меня. Я не сразу распознала во взгляде ненависть.

– Чего ты лезешь?! – заорал он, а потом вскочил на ноги, хватая меня за шею. – Чего ты ко мне лезешь, бесова безрукая дура?!

Он тащил меня на темный двор. Случилось то, чему я и раньше бывала свидетелем: слабость, перерастающая в ярость. Невозможность отыграться на сильном противнике, потому отыгрываются на том, кто ответить не может – просто выплеснуть эту чудовищную боль, причинив боль кому-то другому. И дело было далеко не в недовольстве моей исполнительностью, я просто стала спусковым крючком. Но на ходу мне припоминали все недоделки по хозяйству и последнее любопытство, заставившее остаться на кухне и стать свидетелем его бесконечного позора.

Нами бросил меня на землю, схватил тонкий прут из-под яблони, размашисто ударил по боку. Я не скрючилась привычно, а попыталась встать – он на самом деле не жестокий человек, просто сорвался, а значит, можно еще как-то остудить. Но он ударил снова, теперь по спине. Удары были не сильными – в этом человеке попросту не было столько злости, чтобы желать убить меня на месте. Потом он откинул палку, схватил за волосы и дернул вверх, чтобы заглянуть в лицо.

– Я пожалел тебя! Пожалел! Притащил в свой дом, а ты чем отплатила?!

Я запоздало вспомнила объяснения Ноттена:

– Это потому, что он снял повязку… Господин Нами, это не вы сейчас, это его влияние… он вытаскивает из людей все самое худшее… он…

– Да много ты понимаешь! – снова взревел он, но по лицу так и не ударил – едва держался, сжимая кулак.

Было очень заметно, что он разрывается между двумя гранями: своей добродушной натурой и болью, стократно обостренной черной магией в доме. Потому все еще держит за волосы и хочет стереть меня с лица земли, однако знает, что уже через несколько минут об этом пожалеет.

– Развлекаетесь? – раздался позади знакомый голос. – Господин Нами, вам кнут подарить?

Меня тут же отпустили, я перевернулась. На айхе снова была черная повязка. И вообще ничего в его облике не подсказывало, чем он только что занимался. Господин Нами смотрел в землю, не в силах глянуть на своего настоящего обидчика, а потом и вовсе принялся оправдываться:

– Моя рабыня плохо справляется с обязанностями, айх… И… это… Я имею право учить ее уму-разуму…

Теперь айх точно смотрел прямо на меня.

– Догадываюсь, почему она плохо справляется. Как ты здесь вообще оказалась?

Я не ответила, зато поднялась на ноги и принялась спешно отряхиваться. Айх снова посмотрел на Нами.

– Ваш сын почувствует себя лучше примерно через полцина, а Ноттен утром устранит все последствия, когда из крови пропадут следы проклятия. С заказчиком я разберусь завтра до обеда, больше вас тот же человек побеспокоить не сможет, слово айха. И да, конкуренция в торговле – она такая. В следующий раз не тяните, вы сильно рисковали.

– Б… благодарю, айх.

– За сколько вы ее купили?

Господин Нами глянул на меня – и в его глазах я теперь видела сожаление за вспышку ярости и непонятный страх. Оставить вопрос айха без ответа он не мог:

– Три золотых.

– Здесь десять. Вроде бы, – Ринс вынул из кармана горсть монет и бросил ему под ноги. – Мне нужна рабыня, я одну три дня назад убил за подгоревший завтрак. Продадите?

Мой господин судорожно сглотнул и на меня теперь не смотрел.

– Уважаемый, – это слово ему далось с явным трудом, – айх, я должен сказать, что Кати плоха в работе, вы будете ею очень недовольны… Терпел я ее лишь по причине, что с дочкой она моей сдружилась, – судя по тому, что Нами начал врать, его волнение за меня было натуральным. – А по правде, не работница, только нахлебница! Говорю это из благодарности за вашу помощь…

– Это уже мои проблемы, господин Нами. Не так ли?

– Конечно, – тот смирился окончательно. Его гордость растоптали задолго до этого момента.

– Превосходно. Надеюсь, больше не увидимся. Ну же, господин Нами, это повод возликовать.

Айх подошел ко мне слишком близко и чуть наклонился – повязка оказалась сантиметрах в десяти от моих глаз.

– Идем, пришелица. Ты мне не нравишься, чтобы брать тебя в наложницы, на кухне от тебя, боюсь, еще меньше толку. Но, может, хоть что-нибудь интересное случится – судьба никогда не сталкивает меня дважды с ненужными людьми.

Он пошел в темноту. Я все еще заторможенно смотрела на профиль господина Нами, но он уже попытался меня спасти и не смог. Неожиданно сдавило воздухом, как в петлю поймала невидимая рука, и она потащила вслед за новым владельцем, не позволяя даже носками касаться земли.

Глава 6

В карету я так и влетела – спасибо, что не со всего размаха, хотя со мной явно не церемонились. Ринс вошел следом и сел напротив. Я прикрыла глаза, после чего с нарастающим волнением ощущала, что повозка плавно поднимается вверх – это ощущение лифта вряд ли можно с чем-то перепутать. Забывшись, наклонилась к окну и отодвинула темную занавеску, убеждаясь в своей правоте. Попутно отметила, что воздух отпустил, мое тело больше ничем не сдерживалось. Говорить первой ни о чем не хотелось, я вообще бы предпочла никогда не общаться с этим человеком, потому сосредоточилась на созерцании уплывающих вниз крыш. Жаль, что темно, масштабы огромного, но приземистого города можно оценивать только по огням в окнах домов.

– Зря, – его голос заставил вздрогнуть. – Лучше не смотреть вниз, у большинства людей с непривычки возникает неконтролируемый страх.

Помолчала несколько секунд, а затем решила, что строить из себя немую очень глупо:

– Я однажды летала на самолете, а многие здания у нас почти достигают этой высоты.

– Что такое «самолет»? Ноттен здорово подправил твою речь, но некоторым словам разум не может подобрать определение.

На него я не смотрела – только с мысли собьюсь, если снова начну разглядывать черную повязку на глазах.

– Повозка… – я пыталась подобрать правильное описание, – очень большая. Она поднимается в небо другой магией.

– Магией? – он будто усмехнулся. – Эту карету сейчас несут элохи, никакого колдовства.

Я от удивления немного высунулась в окно и обмерла, увидев впереди огромное размашистое крыло. Самого его обладателя изнутри разглядеть было невозможно. Сколько же их там – спереди и сзади кареты – если они так легко и плавно несут по воздуху тяжелый груз? От каждого маха лицо обдавало порывом ветра. Вот теперь мне стало страшно, и боязнь высоты проснулась. Все-таки непривычно полагаться на чью-то физическую силу. Теперь уже и в окно смотреть не хотелось.

Ринс не улыбался. Но я была уверена, что смотрит на меня. Высокомерный мерзавец. Натура требовала хоть чем-то его уесть, но мозги подсказывали не нарываться. Я выбрала средний вариант:

– То есть вы своей магией не можете заставить повозку полететь, айх?

– Конечно, могу. Но мой статус требует иногда демонстрировать силу, а не практичность.

– Не понимаю.

– Поднять карету в небо намного проще, чем заставить элохов служить. Не просто служить, а быть в их преданности настолько уверенным, чтобы спокойно доверить им свою жизнь. Эта маленькая демонстрация силы заткнет рты всем, у кого они еще не заткнуты. Хотя о чем это я? Меня же все обожают.

– Ага, обожают, – пробубнила я под нос. – Просто боятся.

– А какая разница, Кати? – он произнес мое имя на тот же манер, который использовал господин Нами. – Ведь значение имеют поступки, а не мысли. Разве нет?

Я не могла с этим спорить хотя бы потому, что была отчасти согласна. Его ненавидят и, уж конечно, не обожают, но никто не рискнет выказать неуважения. Тему я, однако, продолжать не собиралась. Но он уже молчать, похоже, не хотел:

– Почему ты ни о чем не спрашиваешь?

– А о чем спрашивать?

– О своем будущем, например. Это должно быть интереснее, чем элохи.

Я вздохнула.

– Айх Ринс, расскажите мне о моем будущем. Зачем вы меня купили?

– Сам не до конца понял. Может быть, чтобы узнать о самолетах? Я придумаю тебе какие-нибудь обязанности, не переживай, – он сделал паузу. – Хотя ты не очень-то переживаешь. Из тех, кого я впервые веду в свой замок, один на десяток не бьется в истерике. И почти никто из этих смелых не доживает до конца первого рая. Случайность или закономерность?

Я напряглась, но ответила, глядя на повязку – будто в глаза ему смотрела:

– А какой смысл биться в ожидании беды? На везение я уже давно не рассчитываю. Мой пессимизм вполне можно приравнивать к реализму. У меня было два господина, и два раза меня побили. Случайность или закономерность?

– Мне нравится твое здравомыслие, Кати.

– Катя, – зачем-то поправила я. Сама почувствовала неуместность и добавила: – Меня так зовут. Звали. Хотя какая разница на фоне всего остального?

– И не нравится твой пессимизм, Катя, – теперь он произнес правильно, а в тоне появилась ирония. – Хорошее слово, ум не сразу подкинул его значение, но вышло очень ёмко. Итак, пессимизм? Вряд ли кто-то в здравом уме назовет меня лучшим господином в Ир-Раттоке. И вряд ли кто-то из попавших в мои руки скажет, что ничего от этого не получил.