На границе угасающего солнца

1

Солнце приходит в эти края все реже и реже. Все холоднее дни и все ледянее ночи. Каждый здесь чувствует скорый конец этого места. Неуловимый дух жизни становится все прозрачнее, ускользает сквозь холодные пальцы, сколько не сжимай кулаки. Под многочисленные и толстые, но практически бесполезные одежды проникает упрямой костлявой рукой мороз, заставляя дрожать и ежиться ежеминутно.

Только в редкие и такие долгожданные часы солнечного света и тепла народ может отогреть озябшие тела и немного расслабиться в золотых лучах. Лучах, таких желанных и необходимых, но спасающих совсем ненадолго. В такие моменты морщины на уставших лицах пропадают, точно разглаженные незримой тёплой рукой. Дрожь от холода неспешно тает, кровь радостно разбегается по венам, согревая каждую клеточку. На щеках в янтаре лучей наконец-то выступает мягкий румянец, а не бордовые, будто свекольные, пятна от тьмы и мороза.

Но золотой диск вновь жестокосердно и неумолимо скроется за горизонтом слишком скоро, и никакие костры не смогут одарить теплом так же щедро, как он. Время солнца тает, это знает каждый, и знание это душит порой жестче холода в ледяной бессонной постели. Ночной холод выжигает посевы, губит стариков и младенцев, бродяг и опоздавших к вечернему костру. Никого не жалея, холод все растёт, воруя время у солнца, грозя скоро совсем отнять те жалкие крохи живого тепла, за которые так отчаянно и беспомощно цепляются люди.

В ту пору Йони носила под сердцем дитя, которое, она точно знала, умрёт вскорости после того, как покинет её чрево. Она уже жалела его, хотя и ей не грозила участь дожить до старости. Она лишь радовалась, что шуба, доставшаяся ей от матери, достаточно широка, чтобы в ней комфортно и легко уместились и она сама и её огромный живот.

По ночам, ворочаясь от холода под огромными одеялами, она прижимала красные от постоянного мороза руки к теплому животу, чувствовала легкие толчки изнутри в ответ на её тревожные мысли. Тогда она задумывалась о будущем, которое могло бы быть у неё и её малыша, если бы солнце не грозило скорым уходом. О тонких ползунках и барахтающихся в воздухе толстых ножках, о прогулках босиком в жаркий летний день по полянам в густой и высокой мягкой траве, в которой она будет не спускать глаз с дитя, чтобы не потерять его. О тёплой воде реки Нар, которая надёжно скованна льдом уже несколько лет, и в водах которой так легко и приятно было плавать и смело нырять сквозь резвые косяки мальков до самых блестящих донных камней. О землянике и полевых цветах, своем огороде и земле: плотной и упругой на лесных тропинках и рыхлой и податливой на пашне. И о многом другом, что осталось цвести и греть лишь в её памяти… Толчки от этих мыслей стихали, её дыхание замедлялось, и к ней приходил долгожданный сон.

Она не жалела о ночах, что привели к появлению ребёнка. В эти дикие холодные ночи и почти такие же дни все ходили хмурые, раздраженные, ожидающие неминуемого конца. И все тянулись к теплу и свету. Всем хотелось согреться. Она не была исключением. Да, их с Гердтом не сочетали браком, у них не было общего дома, а значит и права на страсть. Но страсть порой греет жарче костров, и когда конец жизни так близок, можно ли упрекнуть в желании согреться?

Гердт был сильным, смелым, а главное, он был веселым и тёплым. Она жадно прижималась к нему в ночи, таяла в объятьях и отвечала на все поцелуи. И спала всегда крепко и в тепле. Он ничего не обещал ей, а она и не ждала клятв. Узнав о беременности, она испугалась. А он, наоборот, обрадовался. Начал говорить, что малыш унаследует её синие глаза и его золотые волосы, будет сильным, как он, и умным, как она. А Йони плакала ему в грудь, не решаясь прервать его речь очевидной истиной скорой смерти. Он успокаивающе гладил её по спине, а потом предложил поселиться в его доме. Да, небольшом, зато их, общим. Её дядя с тётей вряд ли обрадовались бы лишнему рту и самому факту беременности вне брака, поэтому она согласилась.

Поначалу все было неплохо, если что-то вообще может быть неплохо, когда солнце медленно, но верно исчезает день ото дня. Гердт уходил работать, охотиться, помогать. Йони оберегала растущий живот, готовила, убиралась, грелась со всеми на солнце, читала в свете свечей в ожидании любимого. А однажды Гердт просто не вернулся домой. По хрустящему инею дороги во тьме она дошла до бригады, в которой работал Гердт последний месяц. Понурые и пьяные мужчины сообщили, что наткнулись в лесу на дикого медведя, ужасного в своей ярости и голодного, как и все живое здесь. Зверь ранил пятерых, разорвал троих, в том числе и Гердта. Йони молча ушла в их общий дом, который теперь стал только её.

Теперь жила она впроголодь. Многие так жили, но не во многих таилась новая жизнь. Жизнь голодная и капризная. Быт становился для неё все тяжелее и тяжелее. Холод все жестче и длиннее. Тётка принесла как-то ей яиц и хлеба в корзине. Но Йони отдала всё повитухе, за обещание принять ребёнка в назначенный час. Она плела веревки и корзины, стирала в ледяной воде за еду и согласна была на почти любую работу, лишь бы есть и не выкинуть раньше времени из чрева дитя. Многое она старалась откладывать на потом, на то время, когда из рук уйдут силы, когда придут роды, когда она будет прижимать к груди младенца, вымаливая для него у всех богов побольше времени.

Когда живот стал настолько огромен, что Йони уже не могла работать, а вставала с постели только в случае крайней нужды да ради встреч с солнцем, в их тусклый, почти опустевший город пришла старуха. Она была сгорбленная, сухая и тощая, как палка, и хотя в такое время никто не мог похвастаться толстой массивностью фигуры, она казалась особо костлявой. Придя, она сразу направилась к главному в городе – Клаусу Рэндольфу, и провела в его доме добрых пару часов. За разговором с ней городской глава даже не вышел к солнцу, подобную неслыханность обсуждали все, осмелевшие, согретые под лучами горожане.

Когда солнце уже было у горизонта, старуха со смущенным Клаусом вышла к людям, но говорить не спешила. Все молчали, лишь иногда едва слышно перешептывались. Напряжение в толпе росло, и Йони, несмотря на слабость и усталость, которые в близости дня родов всё возрастали, осталась стоять на площади со всеми, обнимая руками в рукавицах выпирающий живот.

Клаус все не решался заговорить, хотя обычно славился решимостью и уверенностью. Наконец-то, под тяжестью молчаливого ожидания людей вокруг он откашлялся и заговорил.

– Народ, все мы знает, что солнце покидает наши земли, – хрипло и зычно начал он. – Знаем, что навсегда. Когда это, наконец, случится, все мы умрем. Кто-то раньше, кто-то позже. Но выжить без солнца не сможет никто.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.