Восстание безумных богов. Северная Ведьма

Был, само собой, и Рабский.

Тут смешивались небывалые запахи, разом звучали все мыслимые и немыслимые наречья; здесь можно было встретить почти квадратного гнома, несмотря ни на какую жару, не расстающегося с широченным поясом; тощего зеленокожего гоблина или тонколицего невозмутимого сидха, смуглого кривоногого кобольда или лохматого мускулистого фирболга. Цокали копытами настоящие центавры, брели, мрачно озираясь, могучие огры – как правило, с ошейниками.

Встретились Шаарте и бычьеглавые минотавры, и шустрые низкорослые половинчики, и даже несколько суетливых крысолюдов.

Не было только её сородичей, орков.

Пограничные легионы недаром ели свой хлеб.

Она шагала следом за Публием Марроном, высокая, выше его на целую голову. Невозмутимая. Руки на эфесах верных сабель.

Просторная рубаха, короткие, до колен, и широкие порты – чтобы не стеснять движения. Пояс и перекрещивающиеся плечевые ремни, а на них – кинжалы. Мягкие сапоги, наручи с медными заклёпками, сабли в кожаных ножнах – будто она, по-прежнему лучшая воительница клана, вышла в поход за головами гномов, разорителей принадлежавших клану предгорий.

Простая одежда, простое снаряжение – но всё надёжное и испытанное, бывшее частью славы Шаарты ар-Шурран ас-Шаккар.

И чем, интересно, всё это хозяину не понравилось?

Минуя вонь Рыбного рынка, умопомрачительные запахи Хлебного, гвалт Рабского, где ещё вчера она стояла на пыльном помосте, минуя даже лязг и крики Оружейных рядов, Публий Каэссениус Маррон вышел к странно тихим лавкам Волшебного рынка, самого маленького на всём этом огромном торжище. Шаарта не знала, откуда ей это известно так ясно, будто она прожила в Арморике всю жизнь, но этот вопрос её сейчас не занимал.

Перед ними тянулись ряды солидных лавок, витали незнакомые, пряные и не всегда приятные ароматы. Немногочисленные покупатели имели вид чинный и благопристойный: важные маги со слугами и учениками, посыльные, смешно задиравшие носы, подражая степенным чародеям, ибо магия не терпит суеты; красотки с лицами, скрытыми прозрачными покрывалами, легионеры, присматривающие зачарованные мечи и защитные амулеты, разодетые купцы с семенящими следом приказчиками, капитаны больших торговых судов… И ни одного праздного зеваки.

Магия в империи Корвус стоила недёшево, и здешние торговцы умели, что называется, внушить уважение. «Здесь вам не гадальщики ярмарочные, не бродячие фокусники, – как бы говорила вся эта солидная тишина. – Серьёзные дела, серьёзные люди».

Имперских магов им повстречалось немного; их легко можно было отличить по единообразно скроенным плащам, обычно тёмно-синим, сколотым на плече или у горла большими золотыми фибулами. Магические Ордена Корвуса – кто не слышал о них на всём Араллоре, от ледяных пустынь Дальнего Севера до пылающего Юга? Шаарта вот тоже слышала, а теперь и увидела. Тёмные плащи, орденские знаки на фибулах: Весы, Змей, Лира… а у хозяина – Ворон. Чёрный, раскинувший крылья Ворон, и плащ тоже чёрный, отороченный по подолу золотой тесьмой.

Её господину кланялись, Шаарта примечала, кто с уважением, кто небрежно, а кто – поджимая губы; но на неё все без исключения бросали жадные, любопытные взгляды. Она лишь голову выше поднимала, глядя поверх – но и ничего не упуская.

Гномья лавка здесь тоже была. Самая основательная, на лучшем месте – ближе к Оружейным рядам; гномы слывут лучшими мастерами на всём Араллоре и лучшими торговцами – что обычным оружием, что начарованным. Орка лишь крепче сжала эфесы, увидев вывеску и молодого гнома-приказчика, кланяющегося посетителям у дверей, – но хозяин в эту сторону не повернул, лишь испытующе взглянул на Шаарту:

– Ни один истинный орк не возьмёт в руки гномью сталь, не так ли?..

– Отчего же, хозяин, – ровно ответила она. – Возьмёт. Но только если это будет трофей с поля битвы, покрытый кровью. В таком нет позора, в таком – доблесть. Бородачи умеют драться.

– Интересно, но не очень практично, – усмехнулся Публий. – Отказываться от хорошего оружия в нашем опасном мире… – Он покачал головой. – От твоего оружия, храбрая, будет зависеть моя жизнь, и не только моя. А может статься, что много, много жизней, так много, что ты и вообразить не можешь. Что тогда, Шаарта? Возьмёшь в руки гномью работу?

Он был прав. По-своему, со своей, человеческой точки зрения. Для них главное – предметы, вещи, хитроумные и могущественные. Вещи завоевали для fazeebi три четверти мира, но они не доставят им чести.

Та, что когда-то была Шаартой ар-Шурран ас-Шаккар, хотела промолчать, но хозяин ждал ответа.

– Да, господин.

– Понимаю, тебе это не по нраву, но давай решим сразу. – Усмешка чародея исчезла. – Если будет нужно, сражаться станем тем, что подвернётся. Я не смогу доставить тебе широкий выбор, орка. Но сейчас – чтобы ты понимала меня лучше – я уважу твои обычаи. Кроме гномов, есть и другие продавцы, и другие мастера.

Соседнюю лавку держал человек. Приказчик бросился навстречу Публию, кланяясь так, что удивительно, как у него спина не переламывалась.

– Высокочтимый Каэссениус Маррон, какая честь, какая честь!.. Сколь счастливы мы лицезреть вас в нашем скромном заведении!..

Шаарта застыла за спиной у Публия. Она – мертва, и она – служит, а мёртвым нет дела до всех этих fazeebi… как нет дела до развешанных по стенам зачарованных мечей, сабель, кинжалов, гизарм, моргенштернов, копий и так далее. Однако глаза сами косились на выставленное богатство. Конечно, её собственные сабли и кинжалы – доброе железо, как выразился хозяин, орочья работа, единственное её достояние, с которым она не расстанется никогда. Но вот те длинные изогнутые мечи, явно изделие сидхов, что разрубят и паутинку на лету… или вон та пара скимитаров узорной стали, несомненно, с Востока, в эфесах крупные рубины-амулеты… Шаарта бы взвесила их в руках, хоть работа сидхов наверняка стоит как половина города Арморики.

Приказчик тем временем уже раскладывал перед чародеем завёрнутые в ткань клинки, мальчик-помощник тащил кожаные доспехи.

Публий морщился:

– Это убирай сразу, гномье не пойдёт. Этот тоже убирай, слишком лёгкий. Это кто ковал – деревенский кузнец?

Приказчик только успевал разворачивать и заворачивать товар, мальчишка-подручный только успевал подтаскивать новое.

– Почтенный, ты меня внимательно слушал? – Кажется, чародей дал волю раздражению. – Я просил длинный, сбалансированный, умеренно тяжёлый клинок, от доброго мастера, начарованный при ковке, особо устойчивый к магическим перепадам. Лучше пару. А ты что мне несёшь?

Приказчик кланялся как заведённый:

– Прощенья просим, достойнейший доминус, только это всё, что имеется! Гномье железо есть, и доброе, и начарованное, так вы гномье не хотите…

– Значит, ни имперской работы, ни из султанатов? И из Шепсута ничего нет? И от сидхов тоже ничего? – неподдельно удивлялся Публий.

– Ничего, что вам бы годилось, доминус милостивый! Расторговались, как есть всё распродали!..

– Распродали, хм… ну а где хозяин ваш, почтенный Децим Эмилий?

– Прощенья просим, с утра по делам уехали, раньше вечера ждать не велели…

– Идём, Шаарта, – ровно сказал чародей.

Они ушли без покупок. Так вот, значит, чем хозяину не понравились её сабли…

Драконоголовые не признавали магического оружия. Нет чести в поединке, где у одного в руках простая сталь, а у другого – заклятая. Нет славы тому воину, что побеждает заёмной силой. Если умение твоё велико, храбрость – высока, а клинок – честен, боги будут на твоей стороне, а какое чародейство выстоит против богов?

Они обошли ещё три лавки, но везде повторялось одно и то же: перед ними выкладывали либо гномьи изделия, либо худо начарованные, либо совсем уж плохонькие мечи, какие и мальчикам для учения не дашь. И везде торговцы кланялись как болванчики и клялись, что больше ничего нет, а если и было, «так вчера продали, многодостойный доминус, о, если б вы нам только знать дали! Такой клинок, такой клинок вот только что за бесценок отдать пришлось!..».

Хозяин сделался совсем мрачен. В последней лавке, у вёрткого торговца-половинчика, для орки нашёлся добрый кожаный доспех, а более – ничего.

– Идём, Шаарта…

Однако не прошли они и десятка шагов, как у них на пути возник пожилой сухощавый чародей в таком же чёрном плаще с золотой каймой, как у Публия Маррона. Но если у хозяина на фибуле летел ворон, то у старика – качались изящные весы. За чародеем топали слуги: три мордоворота, ростом не уступающие Шаарте, а шириной – так вдвое превосходящие.

– Моё почтение, любезнейший Публий Каэссениус!..

Шаарте хватило одного взгляда: сила в этом чародее бурлила ничуть не меньшая, чем в хозяине, а может, и большая. Маг, сильный маг! Сильный и злой, вон как на хозяина щурится…

– Почтение, дорогой Лар Теренций. Не знал, что вы находите плебейские торговые ряды достойными вашего благородного внимания.

Хозяин тоже относился к этому Лару Теренцию без малейшего восторга. Шаарта крепче сжала эфесы. Она была готова.

– Надо же! – всплеснул руками старикан. – Какое совпадение, Публий, мальчик мой!.. Вас я тоже никак не ожидал тут встретить, да ещё в столь неординарной компании!.. Не слишком ли щедро раздаёте пощёчины общественному вкусу, а, сударь?..

Конец изящной плётки в руке «дорогого Лара» указывал на Шаарту. Орка даже не моргнула – она служит, она не уронит чести. Но силы в этом старике плескалось море. Холодной силы, мощной, яростной – могущей сотворить с тобой что угодно.

– Моя новая телохранительница, любезный Лар. Рад, что она вам понравилась, хотя, не буду скромничать, она стоит ваших трёх.

«Ваши трое» как по команде наградили орку не предвещавшими ничего хорошего взглядами.

– По деньгам – ничуть не сомневаюсь, – хохотнул чародей с весами на фибуле. Теперь они с хозяином шли рядом, словно старые приятели; орке пришлось шагать бок о бок с мордоворотами. Те настороженно косились; Шаарта в ответ слегка пошевелила пальцами на эфесах. Пусть видят. Она не уронит чести неуместным любопытством, но если нужно, окажется быстрее всех троих.

– Однако, Публий, до сих пор вы не замечены в, гм, прискорбной тяге к связям с другими расами и в телохранителе не нуждались. Зачем вам эта орка, если не секрет? Неужто у Ворона дела настолько плохи, неужто он впал в такую немилость, что вам за каждым углом чудятся ассасины?.. – Старик любезно улыбался, но яду в голосе хватило бы, чтобы отравить всю Арморику.

– Вы же таскаете за собой троих, – огрызнулся Публий Маррон.

– Помилуйте, друг мой, это всего лишь слуги. Должен же кто-то носить покупки! Так зачем вам орка?

– Ну, покупки я тоже делаю, любезный коллега. И потом, такой телохранительницы нет ни у кого – а я, как вы знаете, ненавижу быть как все. Надо ж хоть чем-то выделиться в нашем Капитуле… у членов коего, как вы верно заметили, слишком велика прискорбная тяга к другим расам. Например, к рабыням-сидхам. Особенно не вышедшим из детского возраста.

В старике взметнулся гнев. Почувствовала это лишь она, Шаарта, а так – голос Лара Теренция по-прежнему источал любезный и вежливый яд.

– Поистине, сколько злоязычны и беспутны, увы, наши собратья по ремеслу, друг мой Публий; скорблю над пороками людскими вместе с вами!..

Ярость старого чародея, похоже, заметил и хозяин. И – явно решил не обострять. Слова его звучали теперь куда примирительнее, и орка даже ощутила укол разочарования – почему же ты уступаешь, ведь я тут, если надо – три этих борова-fazeebi мигом окажутся с выпущенными кишками!..

– Скажите лучше, любезный коллега, вы ведь недавно из Константии? Что слышно нового? Как там цезарь, чем он занят? Всё интриги? Осиное гнездо, конечно, но я по нему, признаться, успел соскучиться…

Чародей Ордена Весов тоже овладел собой, подхватил дружелюбный как будто бы тон, волшебники заговорили о делах и людях, незнакомых Шаарте; она перестала вслушиваться в слова, только в интонации. Рынок вокруг бурлил, солнце поднялось уже высоко – торг скоро пойдёт на убыль, покупатели разбредутся по домам, купцы начнут паковать товар, погонят в стойла нераспроданный скот…

Небо вдруг надавило на голову, загудело словно медный таз, шум вокруг сделался слишком сильным, свет – непереносимо ярким. Хозяин споткнулся на полушаге, его спутник потянулся за каким-то амулетом на поясе, да так и застыл. Один из его телохранителей захрипел, оседая в рыночную пыль, двое других согнулись.

Магия! Внезапная, смертельная, злая, как змея, накинувшаяся из травы!

Кто-то поджидал чародеев на этом рынке, кто-то следил за ними, выждал – и нанёс удар.

В глазах у Шаарты потемнело, но сабли привычно выпорхнули из ножен, привычно взлетели, жаждая крови и гибели. Только где этот враг?..

Глава 2

Отряд ждал, укрывшись в еловом лесочке чуть в стороне от Башни Полуночи. Рико и Клодий устроили себе привал по всем правилам, даже огонь развели в походной печке, правда, прикрыли трубу решёткой, чтобы дым рассеивался и не выдал их ненароком. Мало ли кто тут бродит! Орочьи дозоры, отряды немирных гномов-старателей, лихие ватаги разбойников-людей, порой ходившие в набеги на Дальний Север… В котелке уютно булькала каша с солониной, сидеть на лапнике было тепло, даром что кругом ещё лежали снега. Рико привалился спиной к шершавому стволу, закрыл глаза; Черныш сразу же пристроился рядом, положил лобастую голову хозяину на колени. Эх, хорошо, век бы так сидел себе, чтоб никуда бы торопиться не надо было…

Идти в этот поход Рико не очень-то хотел. С одной стороны – не дело господина второго некромастера, человека всё ж таки уважаемого, таскаться по погостам в северных баронствах, на то ученики есть. С другой, коль Госпожа прикажет – и к снежным троллям мухой полетишь, потому как это ж Госпожа! А послали его исключительно из-за новых, недоработанных ещё конструктов да из-за Черныша – только он с ними в поле справлялся; смешно, если подумать: сложнейшая магия, могучие чародеи, а никуда без одного пастушьего пса! Рико вздохнул и покосился на Клодия. Всё равно из господина второго некромастера сделаться помощником куда более слабого мага, потому что у него, видите ли, опыт в экспедициях – обидно!

Но не это было страшно.

Рико боялся, что, пока он тут таскает жмуриков, тайна его вскроется, наружу выплывет. А что, если уже?.. Если его записи, его амулеты, его построения кто-то уже открыл, сыскал, Госпоже донёс? Он, конечно, всё надёжно спрятал, но, как известно, что одним зарыто, то другими же и отрыто быть может. Тогда ему по возвращении не то что не жить – и не жить, и не умереть, мучиться вечно некромагическим конструктом или разумным слизняком каким-нибудь. Госпожа, она на подобные кары мастерица… Конечно, Рико был осторожен и всегда действовал с оглядкой, как велено, но сейчас в Твердыне что угодно случиться могло. Что-то новое задумала Госпожа, какое-то великое, небывалое чародейство, Учителя оно очень интересовало, однако он строго-настрого велел на рожон не лезть, ни в коем случае не пытаться соваться туда, где есть риск провала. «Ты, Рико, – говорил Учитель, – сам не понимаешь, насколько ценен. Единственные наши глаза и уши в логове этой рехнувшейся колдуньи!.. Нет, мальчик мой, являть чудеса храбрости я тебе запрещаю. Что случайно увидишь, что ненароком услышишь, что старшие маги или некромастера выболтают – то запоминай. А сам – ни-ни! Никаких лишних вопросов!..»

Рико очень старался Учителя не подвести. Если кого спрашивал – так строго по делу порученному, обязанности выполнял образцово; перед старшими лебезил, но исключительно в меру (Учитель наставлял: «Ничто так не открывает сердца, как самая банальная лесть»), но становилось ему всё тревожнее. Госпожа то занята, то в гневе, Гаттар глядит на некромастеров как на блох кусучих, мастера злобятся друг на друга и на весь свет, маги ругаются, всё им не так, и сбежал бы куда-нибудь, но разве сбежишь из Твердыни? Если уж кто попадает в услужение к Госпоже, так это на всю оставшуюся жизнь. Ну, он-то сам, Рико, как раз рассчитывал, что не на всю, Учитель это ему твёрдо обещал, и пока что слова своего ни разу не нарушил; однако об этом Рико во владениях Госпожи и думать себе запретил – чтоб никто не подслушал ненароком.

Некромастер он толковый, а вот как маг – ничуть не сильнее того же Клодия.

Но это, он надеялся, пока – научится ещё. И Учитель то же самое говорит. Мол, Рико, не важно, кто как первую милю пробежит. Важно, кто последнюю одолеть сумеет, пусть даже и ползком.

В Твердыне же было чему поучиться и что посмотреть. Одна Госпожа чего стоила! Грозная, пугающая – но маг она сильный и решительный, и совсем не гнушалась к ним, некромастерам, самолично явиться и работу принять. А уж какие тут библиотеки!.. Дух захватывало. И откуда только все эти фолианты взялись, со всеми описанными в них чарами? Рико частенько и про еду, и про сон забывал, засиживаясь над пергаментными страницами, списывая да срисовывая некромагические заклятия с диаграммами.

Но вот гости у Госпожи – эти, как их там, Стихии! Пришельцы издалека, как Учитель сказал – из других миров, куда более дальних, чем родной мир Рико, наисильнейшие маги. Как посмотришь на них, так в дрожь кидает. Правда, пока только и знают, что устраивать в Твердыне балаганы с гуляньями да носы свои везде суют – не потому, что вынюхивают, а потому, что вдруг где что интересное завелось. Могут заявиться в лабораторию и весь материал вынести – им, видите ли, пары конструктов не хватает для очередной загонной охоты. А ты слова против сказать не моги, сиди потом ночами, урок отрабатывай, «кукол» новых собирай…

Эх, и пожаловаться некому, разве Чернышу на ухо! Да и то – не стоит…

Черныш тоже расслабился, привалился к боку – чеши, мол, хозяин, за ухом. Пёс по сторонам посматривал сонно, однако не спал – Башня Полуночи рядом. И конструктов с ними целый отряд. Рико его понимал, сам к ним не сразу привык, даром что «некромант от природы», как Учитель говаривал…

– Не нравятся мне эти «куклы» новые, – проворчал Клодий, помешивая кашу. Он это всю дорогу твердил, словно Рико был в том виноват. – Гаттар их до ума не довёл, скорей-скорей, бегите за новыми «дровами», а мы ещё хлебнём с ними лиха, попомни мои слова, парень… Прежние брать надо было, ей же ей, прежние!..

Рико молча кивнул. Новые конструкты и впрямь до ума не доведены, тут старина Кло прав. Вроде и измыслены хорошо, и работу свою делают как надо, и места много не занимают. Но всё время что-то с ними не так, то спят плохо, то приказ понимают криво, то на чужую магию отвечают, а это в экспедиции дело опасное.

Совсем-то из строя, конечно, не выходят, заклятия на них крепкие, а основа – она у всех одна. Тела мёртвые, лишённые воли и разума. Ежели магию из конструкта изъять, так и останутся от него гниль да ошмётки…

Конструкты им дали двух видов: одни – тягловые, похожие на телеги, поставленные на мощные конские ноги, другие – копатели, мелкие, пониже человека; торс как у людей, с усиленными мышцами, а низ – паучий, чтоб поустойчивей да пошустрее; всех снежных пауков в окрестностях Рога повыловили ради этих конструктов! Чтобы, значит, в землю лапами упираться, а руками копать. И на кистях рук костяные лопасти нарощены. Телег четыре, копателей шесть.

Сейчас копатели спали в телегах ради экономии – некромагические заклятия истощаются быстро, а здесь, на Севере, и вовсе только благодаря Госпоже и её секретам работают. Но просыпались конструкты неприятно часто, Рико то и дело поил их молочно-белым маковым зельем, да не простым, с чарами. Ещё посмотрим, как поработают… Вёрткие они, юркие, а слушаются плохо. Только Черныш с ними и управлялся, пастушья кровь! Он, помнится, в Игнисе, на родине, отцовых овец один в стадо сгонял…

Рико обнял пса, потрепал по голове – Черныш благодарно вздохнул и завалился на бок, вытянув лапы. Пусть подремлет, всю ночь ещё шагать…

– Слышь, парень, поди проверь «кукол»-то. – Клодий чем дальше, тем больше нервничал. – Зелья всем залей, чтобы лежали, не дрыгались! У нас с тобой Башня впереди…

Рико спорить не стал, хотя зелья осталось меньше чем полбутылки. Им сегодня и впрямь предстоял опасный переход, а его, некромастера, дело – конструктов в порядке содержать и в пути, и в работе. А как в обратный путь пускаться – о том после думать станем.

Копатели мирно спали, замотанные для надёжности в мелкую сетку; телеги лежали, подогнув ноги. Рико до сих пор не мог привыкнуть к безмолвию и неподвижности телег – всё казалось, что они должны переступать и фыркать, как живые кони. Он осмотрел копателей, потыкал в каждого, убедился, что не просыпаются, и зелье решил не тратить.

– Всё в порядке, – доложился он. – Лежат как миленькие.

– Тут, парень, лучше перебдеть, чем недобдеть, – проворчал старший, несколько, однако, успокоенный. – С Башней Полуночи не шутят. Я ж за покойниками для вас, некросов, знаешь сколько хожу? Твердыня только строиться начала, а я в Маггоре уже погосты разорял, от поселян отбивался! Бери ложку, наворачивай, готова каша…

Кашу честно разделили на троих и продремали до сумерек. А потом Клодий растолкал Рико:

– Пошли. Глянем, как там оно.

Отчего-то Башню Полуночи проходить полагалось уже после вечерней зори. Клодий растолковывал, что, мол, чары потребные днём не сработают, а без чар соваться в ворота – верная смерть, что при лунах, что при солнышке.

Они выбрались на край леса. Заснеженная пустая полоса на полмили, а дальше вздымается Полуночная Стена, сложенная из серых гранитных блоков, ровно подогнанных друг к другу; страшно даже подумать, чего стоила империи и имперским магам эта преграда! Некогда орочьи племена были куда многочисленнее и злее, но древние императоры предпочли раскошелиться на стену, а не на войну. Сейчас орков стало меньше, в набеги они ходили нечасто, предпочитали торговать – только не здесь, а милях в десяти к востоку, в Дриг Зиггуре, приграничном поселении, через которое проходил единственный тракт на Север. Точнее, он там заканчивался – дальше, во владения орков, дорог не было. Туда совались лишь редкие искатели приключений да самые рисковые торговые караваны, которые и по рекам пройдут, и по звериным тропам, – нажива дело такое.

Здесь же над серым хребтом Стены высилась лишь безжизненная Башня Полуночи. Некогда именно здесь проходил Северный тракт, стояли войска, отражавшие орочьи набеги, шумел походный лагерь: деревянный городок с заплотом, торговые палатки, кухни, лазарет в отдалении…

Сейчас же вокруг лежали нетронутые снега, башенная кровля просела, меж каменных глыб торчали пучки сухой травы да тонкие деревца. И всё же Башня по-прежнему грозно нависала над всяким, дерзнувшим приблизиться; за полукруглой воротной аркой царила густая тьма, створки давным-давно были выбиты. Перед Башней горбился занесённый снегом завал из брёвен, похоже, очень старый, – и больше никаких признаков человеческой деятельности.

Про Башню Полуночи и её врата сказывали всякое, Рико слышал истории о злобных духах, которые орочьи шаманы наслали на державший оборону легион, и о том, как легионный маг запер их в Башне на веки вечные, а сам погиб, не смог вырваться, и самые отчаянные солдаты вместе с ним. Слыхал, что запертое в Башне зло выпивает душу, отправляя её на вечные мучения во тьму, откуда спасения нет. Клодий на все расспросы только фыркал: не наше дело, как оно случилось, кто, кого и где запер, ты меня слушайся, парень, и всё будет хорошо.

Утешало, надо сказать, не слишком.

– Нам-то с тобой что? Нам-то главное, чтоб тихо-тихо проскочить, чтоб ни оха, ни вздоха, про волшбу вообще забудь… А так-то пройдём, я тут, парень, раз сто ходил… Главное – чары начальные толком наложить, они-то и вылезут…

Клодий бормотал и бормотал, сворачивая их нехитрый лагерь, и было ясно как день, что ему сильно не по себе.

Кто такие «они», Рико спрашивать не стал.

– Так чего тянем-то, Кло, зорька почти догорела уже!..

– Цыц, парень, мне сама Госпожа волшбу доверила, я лучше знаю…

Клодий всё медлил, всё чего-то ждал и высчитывал, и когда от заката по левую руку осталась только узкая желтоватая полоса, скомандовал:

– Пошли.

И они пошли.

Меньшой луны видно не было, а Старшая почти не светила – тонкий-тонкий, как срезанный ноготь, нарождающийся серп окутался холодной дымкой. Звёзды вот высыпали по-весеннему крупные и яркие, и отряд шёл по снегу, как по призрачному сиянию, не отбрасывая теней: два человека, пёс и четыре телеги со спящими в них копателями. Телеги неестественно аккуратно ступали след в след – уж на что тупые, а это в них Гаттар вложил…

Шагалось легко. Снег за зиму слежался, сделался плотным, как корочка на пироге. Следы оставляли только телеги, и то – будто прошёл тут один какой-нибудь зверь, не то лось, не то олень, прошёл и сгинул… Завал из брёвен, заметённый почти до верха, одолели без труда, и тёмная арка внезапно открылась чёрным зияющим провалом. Оттуда дохнуло мертвящим холодом, тленом, и словно вой чей-то послышался – тонкий, тоскливый, голодный. Черныш остановился и глухо зарычал, вздыбив шерсть на загривке.