Хроники карантина

До появления в моей десятилетней жизни «Властелина колец», точнее «Хранителей» – первого тома трилогии, случайно, из-под полы добытого папой в книжном, забитом политической макулатурой, у меня не было литературных предпочтений. Я была всеядна. К тому же никакая из книг не могла сравниться со сказками на ночь от папы про Черные дыры во вселенной и мамы про ее бабушек: Раю и Лушу, про производство консервированного зеленого горошка на огромном консервном комбинате, рядом с которым мы жили и в библиотеке клуба которого работали родители. Это было счастливое время, мне не было нужды писать.

В двенадцать у меня появился первый дневник в сорока восьми листовой тетради в красной клеенчатой обложке. Когда мне было около двадцати, я сожгла его, чтобы не сгорать от стыда в те моменты, когда его перечитываю (а не перечитывать его я не могла). Вспыхивала я вовсе не от событийного ряда, а от собственного лексикона, преимущественно описывающего кто с кем «лазил» в моей достаточно внушительной подростковой компании. Сейчас мне жаль этого дневника, по-моему, из него получился бы замечательный памятник подростковой культуры.

Второй дневник появился в девятнадцать и в противоположность первому не содержал внешнего событийного ряда вообще: на нем впервые проявились следы внутреннего мира в прозе. Стихи я начала писать чуть раньше. Около семнадцати. Одно из них, совершенно ужасное, было даже опубликовано в «Литературной газете Кубани». Кажется, ее я тоже сожгла.

Из сора жизни, ближе к ее второй половине, стали появляться зарисовки. Я очень хорошо помню ту, после которой я стала писать всерьез. Столовая в «Буревестнике», место, где проходил сочинский интенсив несколько лет назад, описанная в Фейсбуке легкими мазками ради того, чтобы избавиться от терзающей меня тревоги. Превращаясь в слова и картинки, она оставляла меня в покое. Чей-то отклик: «Как здорово вы пишете!» Тогда началась моя вторая жизнь, видимо та, что обычно приходит в сорок, но меня настигла несколько раньше.

Пошел третий год, как я научилась из волокон внутреннего хаоса, быстро двигаясь по веретену клавиатуры, плести пряжу для амигуруми, в которых легко угадываются персонажи моего прошлого и настоящего.

Книги, в которых я продолжаю жить:

– «Идиот»

– «О созданиях больших и малых»

– «Дом, в котором…»

– «Домовенок Кузька»

– «Финист, ясный Сокол»

– «Орден желтого дятла»

– «Про ежика и медвежонка»

– «Анна Каренина»

– «Властелин колец»

День 11

Вчера в тихой гавани моего некогда насильственного, а ныне добровольного заточения, возникло тревожное поветрие – с понедельника ожидается послабление ограничений. Собралась на работу мама, стал веселее голос мужа, оживились уставшие от домовщины комментаторы новостей. Заволновалась ровная водная гладь, пошла трещинами, закачалась, укачивая мое спокойствие. Того и гляди начнут накатывать волны, приглашая на главную сцену девятый вал.

Будучи так близко к «продаже козы», к возвращению свободы, я вновь попадаю в замешательство. Мне снова нужно время – впускать в себя свободу маленькими порциями, словно выходя из голодовки. Самое опасное – оказаться перед обилием пищи, будучи истощенным от голода и привыкнув существовать на хлебе и воде. Самое опасное – обрести вспышку энергии, все еще стоя на краю обрыва депрессивной ямы. Самое опасное – утратить свои цепи и обнаружить, что они были тем единственным, что даровало безмятежность.

Все только начинается, а я вновь и вновь учусь жить в столь непостоянной реальности. И все же есть земная твердь под моими ногами, даже если это водная гладь. И все же вокруг достаточно воздуха, даже если мои легкие устали дышать.

Я не загоняла себя перед карантином, и мне не от чего было отдыхать. Мой темп работы и отдыха не изменился, пусть даже оказался наполнен иным содержанием. Несмотря на внешние обстоятельства, даже в этой тихой гавани, продолжалась глубоководная, скрытая от посторонних глаз, но от этого не становящаяся менее волнительной, жизнь. Внешние волны бессильны перед ней. Ее не разметать и подземным толчкам.

Даже если я здесь, лесная грибница выпускает наверх своих соглядатаев. Даже если я здесь, в речном песке копошатся чайки. Торжествуют словно опоенные валерианой коты. Белки в клочковатой одеже, смеясь, пружинят по трамплинам ветвей. Жизнь меняет форму, отвечая на сумму векторов всех действующих сил – видимых и невидимых. Жизнь продолжается, даже если я останусь здесь навсегда.

Ежегодные летние каникулы у бабушки – без лучшей подруги, детских книг, школьных учебников – время, соединенное с летним зноем, и кончавшееся с каждым приходом учебного года, невероятным образом переместилось в зарождающуюся весну. Как узнать, когда пора выходить, когда утрачены привычные ориентиры? Что станет внутренним разрешением и внутренним запретом? Точно не распоряжения властей.

Тают электронные страницы «Зулейхи….». Время, о котором я знаю лишь по рассказам бабушки. Время, в котором несмотря на коллективизацию, голод, войну, репрессии, послевоенную разруху продолжалась жизнь. Бабушкин отец пропал без вести в самом начале войны. Все четверо его дочерей выжили, получили хорошее образование, вырастили детей и внуков. Трое бабушкиных дядьев, вернувшиеся живые из ада с множеством наград, не оставили никого после себя.

О судьбе бабушкиного отца, моего прадеда узнали не так давно. Он погиб в концлагере. Живы три его дочери, восемь внуков, одиннадцать правнуков, четверо (а может уже и больше) праправнуков. Жизнь продолжается.

Жизнь наращивает свою мощь в трудные годы, словно весенняя река, питаемая тающими снегами. Жизнь мельчает в изобилии. Жизнь защищается коркой льда от разрушительного мороза, не прекращаясь в глубине.

Чем дольше длится карантин, тем явственнее я вижу скрытое в своих глубинах. Тем больше воздуха могут запасти мои легкие, тем глубже я могу нырнуть за жемчугом, пусть даже раз за разом добываю лишь песок. Жемчуг начинается с песчинки.

Карантин отменили, но моей деятельности пока нет в списке разрешенных с понедельника. Обращение губернатора практически не содержит конкретики, кроме той, что по городу теперь можно передвигаться на машине, а за город по-прежнему нельзя. Жду разъяснений. Зато появилось объяснение о введении карантина, адресованное президенту. Как я и думала связано это с тем, что на выходной неделе люди из очага массово рванули на Кубань. Ну что ж, я хотя бы могу прослеживать их логику, это сохраняет совершенно дурацкое в этой ситуации ощущение контроля.

Сегодня пасмурно, я поздно встала и мне тяжело писать. Я люблю, когда дождливо и тепло. В такие дни я могу гулять особенно долго: вокруг много людей с зонтами, каждый словно в домике. Дистанция, очерченная площадью зонта. Когда я гляжу на мир с балкона в солнечные дни, то вижу людей под зонтами, но без зонтов. И лишь выгуливаемых собак не трогает невидимый дождь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.