Последний трюк

– Келлену, – поправил я.

– Да всё равно. Совет Шептунов откажется от права тебя казнить.

– На срок не менее одного года, – добавила Ториан.

Она повернулась ко мне.

– Даже если они отменят приговор, один из них может просто потребовать проголосовать заново в любой момент, удобный для их порочных маленьких сердец.

Эмельда бросила на дочь испепеляющий взгляд.

– Будь твой отец здесь…

– Тебе понадобится лопата, если захочешь узнать его мнение, мама.

Бойкий ответ неприятно зацепил Эмельду, это было видно по её глазам. Но она быстро скрыла свои чувства.

– Прекрасно. Настоящим мы откладываем приговор Келлену из дома Ке на срок не менее одного года.

Остальные слегка поворчали и посетовали, но вскоре жалобы и ворчание рассеялись, как дым на ветру. Шептуны, по-видимому, так же быстро миловали, как и приговаривали.

Что не имело никакого смысла…

– Хорошо, – сказал отец, положив руки на стол, как будто это было его личное святилище, а все остальные явились сюда по его приглашению. – Обратимся теперь к…

– Погоди-ка минутку, – сказал я.

Отец приподнял бровь. Ториан покачала головой, предупреждая, чтобы я не давил на Шептунов. Наверное, она была права. Нет смысла тыкать в морду медведя сразу после того, как он пообещал тебя не есть.

– Вы жалкая, несчастная кучка лжецов, – выкрикнул я. – Вы почти поймали меня.

Поднялись яростные голоса. По столу застучали кулаки. Возобновились призывы к моей немедленной казни. Только Эмельда – стервятница – смотрела на меня, как на клоуна.

– Что ты задумал, аргоси?

Второе правило арта превис – восприятия. Каждый обман – это театр. Спектакль с актёрами, декорациями и реквизитом. Читайте между строк, и вы раскроете, какие у кого намерения. Я улучил минуту, чтобы размотать клубок всех поступков, которые привели меня сюда: арест, предательство Ториан, загадочный «суд» Шептунов, отец, вмешавшийся, чтобы меня спасти…

– Он прошёл испытание? – спросил я, показав на отца.

– Испытание? – вопросил Ке-хеопс.

Обычно он прочно держит себя в руках, но в нём поднималась такая ярость, что я как будто смотрел на сухой куст, готовый заняться пламенем. Его взгляд можно было назвать испепеляющим, даже если забыть о том, что он знает по меньшей мере две дюжины заклинаний, способных превратить тело в пепел самым болезненным образом. Он перевёл взгляд с меня на Эмельду.

– О чём он говорит?

Вместо того, чтобы ответить, Эмельда с хихиканьем повернулась ко мне.

– Что ж, продолжай, мальчик. Если ты такой умный, почему бы тебе самому не ответить на свой вопрос: прошёл ли твой отец наше маленькое испытание?

– Не совсем, – ответил я. – Но он развеял некоторые ваши подозрения.

– Не говори обо мне так, будто меня здесь нет! – прорычал Ке-хеопс. На мгновение он стал похож на Рейчиса. – Я не школьник, чтобы мне устраивали испытания…

– Они хотели проверить твою реакцию, – перебил я.

Перебивать отца всегда было плохой идеей, но меня несло. Я поднял руку, подтягивая рукав, чтобы показать контрсигилы на своих татуировках джен-теп.

– Шептуны знают о наших… непростых отношениях. Им нужно было понять, не является ли твоё присутствие здесь предлогом.

– Предлогом для чего?

Я пожал плечами.

– Либо для того, чтобы подобраться ко мне достаточно близко, чтобы в конце концов убить. Либо… может, наша вражда на самом деле – длинная афера, рассчитанная на то, чтобы пристроить меня при дароменском дворе, где я смог бы шпионить для тебя за королевой.

Я не упомянул, что моя семья на самом деле пыталась использовать меня именно таким образом.

Челюсти моего отца словно из железа. Когда видишь, как они сжимаются, это всегда выглядит слегка устрашающе. Он уставился на Эмельду.

– Что же, скажите на милость, вы решили?

И снова она жестом велела мне говорить.

– Если бы ты явился сюда, чтобы меня убить, отец, ты просто откинулся бы на спинку кресла и позволил Шептунам сделать это за тебя. Если бы мы всё время работали вместе, ты бы вмешался быстрее и нашёл какую-нибудь причину, чтобы они не причинили мне вреда.

– Вместо этого ты ждал, Верховный маг, – заметил верблюд, с любопытством склонив голову набок.

– Никакого плана, даже намёка на осознание собственных мотивов, – сказала Эмельда. Она перевела взгляд на Ториан. – Лишь инстинктивная реакция родителя, который любит своего ребёнка.

Мы с Ке-хеопсом одновременно рассмеялись.

– Каков отец, таков и сын, – сказала Эмельда.

Она встала. Несмотря на то, что она была невысокой и с виду ничуть не внушительной, у неё, тем не менее, была властная осанка. Глаза – скорее зелёные, чем голубые – так же завораживали, как и глаза её дочери.

«Чистые изумруды…» – сказал бы Рейчис.

– Хорошо, – начала Эмельда. – Мы сыграли в наши небольшие игры и повеселились. Все фигуры на доске, теперь настало время выслушать свидетеля.

Собравшиеся Шептуны – верблюд, крокодил, сурикат, выдры и остальные (мне предстояло узнать их собственные имена, чтобы мы с Рейчисом могли в скором времени нанести каждому из них полуночный визит) – обратили взоры к моему отцу. Ке-хеопс вытащил из складок своей мантии два маленьких мешочка. Отложил в сторону один и опрокинул другой. Сверкающий пурпурный песок рассыпался по поверхности стола, вздымая в воздух пыль, похожую на туман, оседающий под светом фонаря.

– Что это? – спросил сурикат. – Какой-то магический порошок?

– Просто песок, – ответил отец. – Собственно говоря, песок из вашего же города.

Он держал одну руку ладонью вниз над столом. Свет вспыхнул под его рукавами, это зажглись две его татуировки.

– Савёр-ет-аеоч, – негромко произнёс он.

Песок закружился, словно подхваченный сильным ветром. Сначала он поднимался и опускался волнами, но вскоре песчинки начали собираться в аккуратные группки, образуя на столе фигуры. Здания. Улицы. Каналы. И, в самом центре, этот дворец.

– Впечатляет, – согласилась Эмельда. И шёпотом спросила меня: – Магия песка?

Не знаю, почему она ожидала от меня ответов, но я не видел причин отказать ей.

– Думаю, магия железа и шёлка.

– Железо, шёлк и песок, – поправил Ке-хеопс. – И время тоже играет свою роль.

Остальные Шептуны поднялись с мест, подавшись ближе, чтобы внимательно рассмотреть модель. Она и вправду была замечательной – почти произведение искусства. Каждое здание и улица казались не только точно выполненными, но и отчасти живыми, словно случайные песчинки, скользящие по маленьким аллеям, были людьми, занятыми своими повседневными делами.

– Даром, – сказал отец, – нация, богатая ресурсами и влиянием. Военная мощь, какой никто больше не владеет. Пятьсот лет империя являлась главной политической силой континента.

Его взгляд скользнул по собравшимся здесь генералам, шпионам и маршалам, пристально глядящим на него.

– Это ваша столица. Ваш дом.

Он сделал паузу со всей театральной серьёзностью актёра, собирающегося произнести финальную реплику пьесы.

– А вот Даром через шесть месяцев.

По щелчку его пальцев все здания, улицы и сам дворец рухнули, превратившись в песчинки, рассыпанные по пустому столу.

Глава 8. Блесна и крючок

Хорошая афера состоит из двух частей. Первую мы называем «блесна». Потому что хорошая блесна всегда выглядит дорого, а вы отдаёте её бесплатно. В конце концов оказывается, что она стоит даже меньше, чем ваш дурачок за неё заплатил. В данном случае отец устроил убедительное представление, превратив мешок с песком в идеальную копию столицы Дарома, а затем поверг её в прах.

Вторая часть? Мы называем её «крючок», потому что с помощью него вы подсекаете рыбу.

Все члены Совета Шептунов таращились на разбросанный по столу фиолетовый песок. Я же смотрел на крючок.

– Что в другом? – спросил я, указывая на кожаный мешочек, который Ке-хеопс по-прежнему скрывал во второй руке.

В ответ я получил взгляд, состоящий из равных долей раздражения и того, что (если бы так посмотрел любой другой отец) можно было бы спутать с родительской гордостью.

– Враг, – просто ответил он.

Эмельда смотрела на меня, но обратилась к отцу:

– И чего нам будет стоить одним глазком посмотреть на этого врага, о могущественный Ке-хеопс, Верховный маг народа джен-теп?

Сперва я задался вопросом – зачем ей понадобилось называть его титул, который официально не признавался дароменским троном. Потом, конечно, пришёл ответ: таким образом Эмельда открыла торги.

Ке-хеопс отклонил предложение, покачав головой.

– Сведения, которые я привёз, очень дорого обошлись моему народу. Мой… эмиссар погиб, выполняя эту миссию.

– Мы обязательно прольём слёзы благодарности на похоронах вашего агента, – сказала Эмельда, одним движением руки призывая остальных Шептунов замолчать.

Ке-хеопс вытащил из складок одеяния свёрнутый пергамент, дорогой с виду, с золотой восковой печатью, которая мерцала, как живая, и бросил свиток Эмельде.

– Что это? – спросила она, поймав свиток.

– Отношения между дароменской империей и арканократией джен-теп слишком давно нуждаются в… пересмотре. Мы потребуем определённых гарантий, уступок и… скажем так – эволюции дипломатических отношений между нашими народами.

Возмущение Ториан было настолько ощутимым, что можно было практически почувствовать, как в комнате становится жарче.

– Любые подобные пересмотры входят в компетенцию королевы. Она правит нашей империей – на случай, если вам никто об этом не сообщил.

Ке-хеопс не обратил на неё внимания, он всё ещё не сводил глаз с Эмельды.

– Мы считаем более целесообразным иметь дело с теми, кто правит фактически, а не номинально.

Со своей стороны, Эмельда держалась совершенно непринуждённо в том, что должно было быть напряжённой и сложной дипломатической ситуацией. Она сломала печать, вызвав вспышку искр, которые выглядели так, будто могли поджечь свиток, но почти сразу погасли. Сперва пергамент казался чистым, затем на его поверхности проявились мерцающие золотые буквы.

Эмельда снова свернула пергамент, даже не потрудившись его прочитать.

– Королева – разумная девочка. Я уверена: если то, что вы принесли, и впрямь так важно для наших интересов, её убедят уделить должное внимание самому любимому союзнику Дарома.

Дароменская империя и арканократия джен-теп в общем и целом презирали друг друга, каждый смотрел на другую нацию свысока, как на едва цивилизованную. Однако Ке-хеопса как будто вполне удовлетворило такое неопределённое и неофициальное заверение. Он провёл рукой по столу, стряхивая песок. Когда он перевернул второй мешочек, оттуда высыпался куда менее впечатляющий жёлто-коричневый песок, навеявший неприятные воспоминания о том, как я жестоко заблудился и чуть не умер от жажды.

Предки, но я действительно ненавижу пустыню.

– Савёр-ет-аеоч, – снова произнёс отец, его руки сложились над столом в соматические формы. И снова песчинки закружились и завертелись, принимая очертания сверкающего золотого города в пустыне.

– Вот враг, который уничтожит дароменскую империю и поработит её народ.

Человек, которого я принял за суриката, рассмеялся лающим смехом.

– Берабеск? Ожидаешь, что мы испугаемся кучки вздорных визирей? Эти люди даже не могут договориться, которому из шести священных текстов следовать, не говоря уж о том, чтобы объединиться под властью одного правителя. Жители Берабеска ещё не повесили своих визирей на самых высоких деревьях по единственной причине – в пустыне не хватает деревьев!

По-моему, невежественная и довольно фанатичная точка зрения. Прежде всего, в пустынях куда больше разнообразной флоры, чем думают некоторые; в том числе там растут впечатляюще высокие деревья. Я это знал, потому что меня чуть не повесили на нескольких из них во время моих неудачных путешествий по той прекрасной и гостеприимной стране.

Женщина, которую я принял за крокодила, заговорила присвистывающим шёпотом:

– Берабески – религиозный народ. Более многочисленный, чем любой другой на континенте, и к тому же опасный. Те, кого они называют правоверными, намного беспощадней, чем любые воины наших армий.

Это была правда. В своё время я сражался с парой правоверных. Сила, которую они продемонстрировали, привела бы в замешательство даже боевого мага джен-теп.

– Но они разобщены, – заметил верблюд. – Фракции внутри фракций, все спорят о том, какой из шести кодексов даёт представление об истинном лице их Бога. Любой визирь, завоёвывающий слишком много силы и влияния, вскоре оказывается без головы.

Некоторое время Эмельда и Ториан молчали. Отец тоже сидел молча, его лёгкая улыбка выдавала, до чего ему нравится слушать, как ужасные дароменские Шептуны обсуждают пустяки. Лучшие аферы – те, в которых вы заставляете своих дурачков говорить о крючке, прежде чем поймали их на него.

Что касается меня, я повидал много мошеннических игр. Спустя некоторое время даже самые элегантные из них становятся скучными.

– Пора показать им твой магический трюк, отец.

Обычно он пресекал моё бойкое позёрство, но на этот раз улыбнулся. Произнёс себе под нос новый эзотерический слог и раскинул руки. В ответ золотые пески сдвинулись и перестроились, середина пустынного города начала расширяться, и, наконец, почти весь стол оказался занят храмом, в центре которого был высокий шпиль. Отец встал и очертил это строение кругом. Когда его пальцы дёрнулись, сыпучие песчинки превратились в крошечных людей на улицах, пристально глядящих на шпиль. Их становилось всё больше и больше, пока не начало казаться, что мы смотрим с облаков на толпы, поклоняющиеся чему-то на вершине шпиля. Тихий рёв поднялся из песчинок, трущихся друг о друга, когда маленькие песчаные фигурки подняли руки и потрясли кулачками. Я почти услышал, как они поют.

– Кого они приветствуют? – спросила Ториан.

Ке-хеопс в последний раз очень осторожно пошевелил пальцами у вершины шпиля, на ней появился балкон, и на балкон вышел человек в мантии, держа на руках ребёнка.

– Вот тот, кто их объединит, – сказал Ке-хеопс. – Тот, за кем самая большая армия, когда-либо виденная на этом континенте, выйдет на поле боя. Тот, кто поведёт их, чтобы уничтожить Даром.

– Младенец? – спросил верблюд. – Ты хочешь, чтобы мы боялись новорождённого?

– Это было одиннадцать месяцев назад, – отозвался Ке-хеопс.

Он вытянул ладонь, согнув пальцы так, словно держал циферблат часов. Потом слегка повернул руку. Пески снова изменили вид, и, когда толпа вскричала с ещё большим энтузиазмом, на балконе шпиля стоял мальчик на вид не старше пяти лет.

– Это было пять месяцев назад.

Его рука снова шевельнулась, и мальчик вырос у нас на глазах, теперь ему было не меньше восьми лет.

Верблюд ахнул.

– Но как…

Ке-хеопс в последний раз повернул руку. Теперь толпы стояли так плотно, что от одного взгляда на них делалось жутко. По краям улицы, окружавшей храм, появились новые фигурки, они бежали к остальным, раскинув руки в религиозном экстазе.

Мальчику на балконе было лет двенадцать-тринадцать.

– Через тридцать три дня у него день рождения, – сказал Ке-хеопс. – Визири уже объявили, что ему подарят: они вручат ему отрубленную голову богохульной королевы Джиневры Даромской.

Мои пальцы скользнули в футляры с порошками – бессмысленный рефлекторный жест, учитывая, что мальчишка, кем бы он ни был, находился за добрую тысячу миль отсюда. Я почувствовал себя немного лучше, увидев, что Ториан держит в руке пару метательных ножей.

Эмельда стояла, прислонившись к столу. Она потянулась, чтобы прикоснуться кончиком пальца к песчаной фигурке, вызывавшей такое безраздельное обожание славящихся своей разобщённостью людей.

– Кто он такой?

Сначала отец колебался, но, когда он заговорил, я наконец-то понял, что заставило Верховного мага джен-теп искать помощи у тех, кого он всегда считал ничтожными варварами.

– Бог.

Глава 9. Вопрос

Вскоре Шептуны выгнали нас с отцом из комнаты. Полагаю, даже безжалостные Советы шпионов заслуживают уединения, узнав, что чужеземный Бог планирует уничтожить их цивилизацию.

Пока я шёл по коридору за отцом, сотни вопросов не давали мне покоя. У отца слишком длинные ноги, поэтому мне приходится бежать неуклюжей трусцой, а поскольку он выше, я должен был вытягивать шею, едва улавливая выражения его лица.

– Как тебе удалось сотворить заклинания в защищённой от чар комнате? – спросил я.

Он бросил на меня слегка удивлённый взгляд.

– После всего, что открылось в покоях Шептунов, ты первым делом спрашиваешь об этом?

– Мне нравится начинать с мелочей, прежде чем перейти к экзистенциальным угрозам божествам и геноциду.

Отец считает остроумные замечания почти такими же отвратительными, как карточные фокусы. На его лице мелькнуло раздражение.

– Поскольку ты склонен щеголять своими умственными способностями, Ке-хелиос, мог бы и сам ответить на этот вопрос.

Я пытался разгадать эту загадку с тех самых пор, как на костяшках его пальцев в покоях Шептунов впервые заиграли красно-янтарные искорки. Защитить материальное пространство от заклинаний проще, чем вы думаете, и за последнюю пару сотен лет королевская служба маршалов превратила такую защиту в нечто вроде искусства.

Поэтому, если вы разбираетесь в предмете, защита от магии не так уж сложна; вот почему маги, подобные моему отцу, не объявляют себя императорами мира и не подчиняют всех своей власти. Значит, у него был только один способ сотворить заклинание в самой безопасной комнате во всём Дароме.

– У тебя там кто-то есть, – сказал я.

Ке-хеопс сносно изобразил человека, совершенно забывшего, о чём шла речь.

– Эм? – буркнул он, сворачивая в другой проход, ведущий к следующей лестнице, поднимающейся из дворцовых подземелий.

– Я почти уверен, что у Шептунов есть способы проверки защиты каждый раз, когда они входят в ту комнату, – продолжал я. – Значит, один из них отключил защиту после того, как они начали собрание.

Я мысленно перебрал всех людей, сидевших за столом.

– Это был верблюд? Нет… Сурикат?

Ке-хеопс наконец остановился, слегка улыбаясь.

– Полагаю, один из них и вправду смахивал на суриката, а у другого, несомненно, была морда верблюда. Предположить, что один из них – лазутчик, тебя, наверное, заставил какой-то трюк аргоси? Может, арта превис?

Вопрос застал меня врасплох. Насколько мне было известно, отец никогда не задумывался о пути аргоси дольше, чем на пять секунд. С его точки зрения, от таких вещей Верховному магу не больше пользы, чем от глубоких знаний о рытье канав или вязании детских чепчиков. То, что за последние годы отец разузнал об аргоси хоть немного, означало, что он начал относиться к ним серьёзно.

– Вообще-то арта локвит.

Он нахмурил брови.

– Я думал, арта локвит – это языки?

– Арта локвит – это красноречие, а не просто языки, – пояснил я. – Один из первых принципов этого таланта заключается в том, что каждое высказывание служит определённой цели. Поэтому, когда кто-то болтает лишнее, например, когда сурикат продолжает упоминать темы, которые уже подняли другие, это значит, что в его намерения входит не выражение своего мнения, а нечто иное.

– По-моему, слишком много предположений.

– Вообще-то нет. Речь его была слишком ровной. Если бы он искренне беспокоился, что остальные за столом не разделяют его тревог, он бы повысил голос, когда стучал по столу. Он что-то скрывал, я уверен. – Я поймал взгляд отца. – Так же, как ты скрываешь сейчас.

Отец посмеялся над этим обвинением.

– И что, согласно твоим маленьким умозаключениям, я скрываю?

Как и большинство людей, гордящихся своей честностью и прямотой, отец был прирождённым интриганом, но никудышным игроком в покер.

– Это самый долгий разговор в нашей жизни, когда ты не называешь меня слабаком, неудачником или предателем нашей семьи. Что тебе от меня нужно, отец?

Ке-хеопс не отвёл глаз. Я задумался – понимает ли он, что смотрит на меня взглядом человека, оценивающего потенциальную угрозу.

– Не здесь, – сказал он и пошёл вверх по лестнице.

Я последовал за ним, но слишком поздно заметил соматические фигуры, которые он составляет наполовину скрытыми в тени руками. Я услышал последний шепчущий слог неизвестного мне заклинания, как только поднялся на верхнюю ступеньку лестницы и обнаружил, что вместо потолка большого зала дворца смотрю в небо, полное звёзд.

Воздух холодил мои щёки, каменные полы под моими сапогами сменились мягким песком. Мой взгляд устремился к далёким огням города. Могучие башни поднимались над его стенами, достигая небес; тени, которые отбрасывали эти башни в свете луны, тянулись к нам.

– Махан Мебаб… – прошептал я. – Столица теократии Берабеска.

– Ты всегда хотел сыграть героя, Ке-хелиос, – произнёс отец. – Теперь я даю тебе прекрасную возможность.

Он показал на город.

– Всё, что тебе нужно сделать, это проскользнуть за те стены и убить Бога, прежде чем он уничтожит всё, что ты любишь.

Глава 10. Миссия

Трудно не запаниковать, когда все ощущения вопят, что ты в тысяче миль от того места, где, как ты думал, сейчас находишься. Мышцы нижней части тела сжимаются, готовясь к бегству, хотя чувство равновесия подводит. Руки трясутся, язык словно распухает от медного привкуса. Тошнота тоже не слишком веселит.

«Сосредоточься, – велел я себе. – Закрой глаза. Игнорируй внешний мир и доверься внутреннему голосу».

В такие моменты Фериус Перфекс любит повторять: «Дыши в пустоте, малыш».

Я так ненавижу эту фразу, что почти хочу, чтобы она не сработала.

– Хорошая иллюзия, – сказал я наконец, когда бешеный стук в груди начал стихать. – Но тебе следовало чуть лучше поработать над бризом.

Ке-хеопса беспокоила моя критика.

– О чём ты? Заклинание…

Я легонько помахал рукой перед собой.

– В сердце пустыни кожу больше сушит. И давление воздуха в таких низинах должно быть больше, чем в Дароме.

– Восхитительно, – прокомментировал отец. Я почти уверен, что он впервые сказал это своему сыну. – Твой разум должен был сам восполнить такие упущения.

– Не расстраивайся. Я чаще отбивался от магов, владеющих заклинаниями шёлка, чем большинство других людей, – предупредил я.

Я протянул руку за спину. Мои органы чувств настаивали, что там ничего нет, но напряжение мышц руки и предплечья говорило, что я прижат к стене дворца.

– А что будет, если кто-нибудь, идя по коридору, наткнётся на нас?

– Они будут обходить нас, даже не замечая нашего присутствия, – слишком самодовольно ответил отец. – Заклинание вызывает чувство неловкости у всех находящихся поблизости… огромный дискомфорт, который заставит избегать места, где мы стоим.

– Умно, – заметил я.

Отец ненавидит это слово.

– Вообще, это изобретение твоей сестры. Она стала настоящим экспертом в составлении сложных заклинаний. Слегка театрально, конечно, но порой её технология находит своё применение.

Мои уши не упустили слово «театрально». Ке-хеопс не мог смириться с мыслью, что способности дочери превосходят его собственные.

– Тогда, может, лучше послать Ша-маат сделать грязную работу?

Он так крутанул пальцами, что я чуть не упал на землю. Вокруг нас начали появляться фигуры, закутанные в одеяния жителей пустыни, полностью скрывающие лица, за исключением глаз, которые светились религиозным пылом. Половина людей держали мечи с зазубренными клинками под названием казхан. Другие носили на кончиках пальцев тиазхан – острые как бритва стальные когти, пробудившие у меня болезненные воспоминания о давно заживших шрамах на груди и спине.

– Правоверные, – выдохнул я.

– Религиозные фанатики, – пренебрежительно бросил отец, хотя не смог скрыть своей тревоги. – Если бы мы действительно стояли на их землях, они бы уже почувствовали присутствие моей магии. И сейчас охотились бы за нами.

Однажды я уже встречался с правоверными и, если бы не искусное мошенничество Фериус Парфекс – не говоря уж о свирепости Рейчиса, – никогда не пережил бы ту первую встречу. Полагаю, стоит упомянуть, что ответственный за то, что за мной тогда пришли эти сумасшедшие, стоял сейчас рядом со мной.

– У правоверных в духовном арсенале появилось новое оружие, – продолжал Ке-хеопс.

Его пальцы снова шевельнулись, и одетые в льняные одежды воины опали на колени в песок. Они молились вместе в кругу, и кровь начала капать из их глаз и ушей.

– Это что-то вроде… проклятия.

– Проклятия?

Мой народ не верит не только в богов, молитвы и достоинства произведений публичного искусства, но и в проклятия.

Струйки крови, стекая по лицам правоверных, капали на песок, превращаясь в тонкие яркие ручейки, которые скользили к центру круга и сливались в единый алый поток. Струя вздыбилась, с шипением выпуская в воздух алый пар, и устремилась по земле прямо ко мне.