Как стать герцогиней

Не то чтобы Беатрис его винила за это, учитывая все известные ей обстоятельства. Но в данном случае она сделает все от нее зависящее, чтобы заставить его пойти на похороны. Он обязан присутствовать. Это самое меньшее, что он может сделать для новых обитателей Эрмитэдж-Холла.

В особенности для Шеридана, нового хозяина и землевладельца, который в любой момент может вышвырнуть их из дома, вообще-то предназначенного для вдовствующей герцогини. Стоит Шеридану только захотеть! Ведь теперь его мать стала вдовствующей герцогиней, и она вполне может решить переселиться в этот дом, который становился ее по праву.

Беатрис не хотелось об этом думать.

– Что я могу еще сделать, чтобы помочь тете Лидии?

– Поколдовать – чтобы мой единоутробный брат Грей внезапно возник у нас на пороге, появился из воздуха. – Шеридан провел пятерней по своим пепельно-каштановым вьющимся волосам. – Прости. Это была неудачная шутка.

– Я уверена, что он скоро приедет.

Шеридан печально усмехнулся:

– А я нет. Я даже не уверен, что он получил мамины письма. Иногда мне кажется, что мой брат вообще забыл о том, что у него есть семья. Он очень занят, изображая из себя такого важного герцога Грейкурта, черт его подери.

Беатрис не знала, что на это ответить. Хотя она никогда в жизни не видела этого «важного герцога Грейкурта, черт его подери», она читала газеты, в которые попадали скандальные истории, связанные с герцогом, и была уверена, что он ей не понравится. Для начала говорили о нескольких романах с женщинами, на которых он даже не думал жениться, причем каждая следующая подружка Грея была красивее предыдущей. Только одно это вызывало у Беатрис настороженность. Такое поведение напоминало ей о дяде Эрми.

– В газетах пишут правду о твоем брате? – спросила она у Шеридана. – О том, что он возглавляет тайное общество развратных холостяков?

– Если честно, я не знаю. Грей нам ничего не рассказывает о своих делах. Он вполне может руководить и благотворительными обществами.

– Сомневаюсь, – пробормотала она, потом поняла, что оскорбила его брата, и быстро добавила: – Это дело с тайным обществом кажется мне высосанным из пальца. Почему оно вообще тайное? Герцог с его неприкосновенностью может делать все, что пожелает. Так почему бы не организовать постоянно действующее общество для желающих предаваться разврату и устраивать оргии? И вообще какие могут быть цели у тайного общества? Судя по тому, что я читала, это клуб. Это на самом деле клуб? Я имею в виду…

До Беатрис дошло, что она увлеклась и, как обычно, заболталась. Шеридан смотрел на нее с улыбкой: ему было забавно. А ей пора остановиться.

– В любом случае герцоги всегда являются членами каких-то клубов. Значит, это, вероятно, просто клуб, – закончила она.

«И тот, в который не пускают простолюдинов, – добавила она про себя. – У герцогов хорошо получается держаться подальше от простых людей».

Судя по тому, что Беатрис слышала про Грейкурта, он вообще плевал на всех. Он был богат как Крез, так что мог себе позволить членство в любом клубе, стоило только захотеть. Предположительно он разбогател в результате операций с недвижимостью, действовал всегда жестко и безжалостно и мог уничтожить любого, кто вставал у него на пути. Может, именно поэтому общество и ловило каждое его слово. Или, возможно, потому, что он вообще редко что-то говорил, а если говорил, то по делу и только что-то важное.

Несмотря на беспокойство о тете, Беатрис все-таки надеялась, что Грейкурт не приедет. Подобные ему мужчины раздражали ее, хотя здесь она их почти не видела. Но те, которых она встретила благодаря дяде Эрми, оставили не самое лучшее впечатление.

Шеридан тяжело вздохнул.

– Прости меня, – сказал он. – Я выплеснул на тебя свое раздражение на брата. Я не хотел. Ты столько сделала, чтобы нам помочь. – Он махнул рукой на окна: – Все это. Организация похорон. Ты занимаешься и приходно-расходными книгами. Что бы мы без тебя делали?

Ей было очень приятно услышать эту похвалу, на душе сразу потеплело. Может, Шеридан и не выгонит их с Джошуа.

– Спасибо. Мне приятно вам помочь.

В особенности тете. Тетя Лидия отличалась от всех женщин, которых когда-либо встречала Беатрис, – она была полна энергии и жизненной силы, при этом отличалась острым умом и добрым сердцем. Как и Шеридан.

Он кивнул на входную дверь:

– Пойду назад. Мама хочет, чтобы я выбрал костюм для погребения. – Он непроизвольно сглотнул. – Она говорит, что сама не в состоянии это сделать.

Несчастный!

– Я понимаю. Ты хороший сын.

– Пытаюсь быть хорошим сыном. – Он снова бросил взгляд на подъездную дорожку, и выражение лица у него стало жестким. – А если говорить о сыновьях… Дай мне знать, когда приедет Грей. Сразу же.

– Не беспокойся. Сразу же сообщу.

Он уже пошел в дом, но внезапно остановился и повернулся:

– Еще одно. Мама просила тебе передать, что и дальше будет помогать тебе готовиться к выходу в свет. Только сейчас дело пойдет медленнее.

– О! – Беатрис совсем забыла об этом. – Скажи ей, чтобы не беспокоилась. Не нужно сейчас об этом думать, ради всего святого! Со мной все будет в порядке.

– На самом деле для мамы будет лучше, если она займется каким-то проектом. И она в ужасе от того, что у тебя никогда не было возможности быть представленной светскому обществу должным образом. Она намерена это исправить.

– Очень мило с ее стороны.

Хотя это также пугало Беатрис. Она гораздо комфортнее чувствовала себя в лесу с охотничьими собаками, чем в бальном зале. Она ненавидела, когда мужчины осматривали ее оценивающим взглядом – ее одежду не по последней моде, ее маленькую грудь, совсем неидеальные черты лица. Потом они обычно отметали ее кандидатуру, как вообще не стоящую их внимания.

– Мама делает то, что считает правильным, – Шеридан с беспокойством наблюдал за изменениями в выражении ее лица, он беспокоился о ней так, как брат должен о сестре. – Мы все знаем, что дядя Эрми не выполнил свой долг в отношении тебя. Он вообще небрежно относился к чувству долга, понимал его расплывчато и неопределенно.

– Спасибо.

Если они думают, что это было только «небрежное» отношение, «расплывчатое и неопределенное понимание», то они даже не представляют, как она на самом деле жила с ним. И очень хорошо, что не представляют. Не нужно им этого знать.

Беатрис задержала дыхание, молясь, чтобы Шеридан больше ничего не сказал про дядю Эрми. Она расслабилась только после того, как он скрылся в доме. Следующие несколько недель они все будут мешаться у нее под ногами, и выдержать это может оказаться сложнее, чем она думала. Беатрис надеялась, что из-за смерти дяди Мориса они все будут очень заняты и не станут совать нос в ее дела. И дела Джошуа. В особенности дела Джошуа, в которые у нее самой не хватало смелости сунуть нос, а тем более внимательно изучить.

Она отправила эту мысль в дальний уголок сознания, еще раз осмотрела здание с улицы, потом пошла внутрь. Там она отправила одного из слуг завешивать зеркала. Это уже давно следовало сделать, но в эти дни в Эрмитэдж-Холле не хватало слуг, поэтому требовалось много времени, чтобы сделать все как нужно в таком огромном доме.

После этого Беатрис занялась коробками с печеньем, которое традиционно подают на похоронах. Коробки только сегодня привезли из кондитерской. Печенье следовало выложить на столе в прихожей, чтобы угостить тех, кто придет попрощаться с дядей Морисом. Выходя из дома, они будут брать это печенье и присоединяться к траурной процессии. Беатрис раскрыла все коробки и стала раскладывать печенье. Каждое было обернуто белой бумагой с изображением какого-то символа, связанного со смертью, бумагу склеивали черным воском.

Она содрогнулась при виде такого количества черепов, гробов, песочных часов с тонкой средней частью и перекрещенных костей, но все-таки выложила все печенье на стол, как требовалось. Потом она погрузилась в воспоминания. Когда умер отец, ей было десять лет и она чувствовала отчаяние и пустоту в душе. Она вспоминала его похороны и не услышала приближавшиеся к ней шаги. Беатрис резко дернулась, когда низкий мужской голос прозвучал у нее над ухом:

– Что это за мерзость, ради всего святого?!

Она повернулась и увидела незнакомого мужчину, все еще в пальто и шляпе, которые он не успел снять. Его пронзительный взгляд был направлен на стол у нее за спиной. Вероятно, это и был герцог Грейкурт, поскольку его траурные одежды явно шил дорогой портной и из очень качественного материала. Беатрис также заметила его внешнее сходство с Шериданом – орлиный нос, глаза цвета зеленого бутылочного стекла и высоко расположенные брови.

И это не говоря про рост. Хотя Беатрис считалась высокой для женщины, Грейкурт был выше ее как минимум сантиметров на десять, если не на пятнадцать. Его рост, одежда и суровые черты лица впечатляли и, несомненно, пугали большинство женщин.

Но только не ее. Она привыкла иметь дело с высокомерными и надменными лордами.

Грейкурт перевел свой ледяной взгляд на нее.

– Ну? – спросил он. – Что это?

– Печенье, которое принято подавать на похоронах, – холодно ответила Беатрис, обескураженная его манерами. – В нашей местности прощающимся традиционно подают такое печенье и стакан портвейна.

– Правда? – сказал он, снимая дорогую касторовую шляпу[2]. – Или это придумал местный гробовщик, чтобы еще увеличить счет, выставляемый людям типа моей матери? Я никогда не слышал про такую традицию.

– Если вы не слышали про какую-то традицию или обычай, это совсем не означает, что их не существует, – заметила Беатрис, не в силах сдержать раздражение. – Все, что происходит не в Лондоне, не имеет значения для таких людей, как вы, правда?

Ее слова ошеломили его, как и следовало ожидать. Только ей не следовало говорить ничего подобного человеку, у которого горе. Почему, почему она высказала ему то, что думает? Обычно Беатрис сдерживалась, но это оказалось сложно с этим герцогом, которого хотелось послать в задницу.

«Нельзя произносить слово “задница” даже мысленно», – отругала она себя. Благодаря брату это стало еще одной ее проблемой: она ругалась как матрос. По крайней мере, она сейчас не выругалась вслух.

К ее удивлению, в глазах у неожиданно появившегося мужчины загорелись искорки: ему стало забавно. Эти глаза теперь неотрывно смотрели на нее, и Беатрис поняла, что они не зеленые, а скорее голубые с зеленоватым отливом, будто природа позабавилась, соединив голубой цвет глаз его матери с зеленым единоутробного брата, и в результате получился невероятный оттенок, который больше ни у кого не встретишь в этом мире. Только у него!

Этот взгляд беспокоил ее и заставлял волноваться. Грейкурт улыбнулся ей разоружающей улыбкой, которая смягчила суровые черты его лица.

– Насколько я понимаю, вы не дочь местного гробовщика, за которую я вас принял?

На этот раз Беатрис сдержалась с большим трудом, чтобы не обругать его. Дочь гробовщика, ради всего святого?! Да будь он проклят!

– Нет, – ледяным тоном ответила она.

Он улыбнулся еще шире, хотя улыбка не дошла до его глаз.

– Вы не собираетесь говорить мне, кто вы?

– Вы определенно предпочитаете делать собственные выводы и предположения.

Боже, она опять сказала первое, что пришло ей в голову!

Грейкурт рассмеялся.

– Значит, будем играть в отгадайку?

Он быстро оглядел ее с головы до пят и оценил ее наряд, при этом у нее не возникло неприятных ощущений, которые бывали, когда мужчины пялились на ее женские прелести, если вообще можно было говорить о «прелестях» в ее случае. Но Грейкурт не пялился, он оценивал.

– Ну, вы определенно не из слуг. Ни одна служанка так хорошо не одевается.

– Вы очень добры, сэр, – сказала она полным сарказма голосом.

Услышав этот тон, он рассмеялся.

– Скажите же мне, кто вы? Не могу догадаться. И начинаю думать, что мне хочется узнать ответ.

Ого!

В это мгновение ее спасло появление Шеридана.

– Грей! – закричал он. – Ты все-таки приехал! Мама будет так рада.

Грейкурт хлопнул единоутробного брата по плечу. Сразу было видно, что он его любит.

– Как она?

– Ей точно станет лучше, раз ты приехал, – вздохнул Шеридан.

Что это промелькнуло на лице Грейкурта? Чувство вины? Если так, то стоит быть к нему помягче. По крайней мере, Беатрис стала относиться к нему чуть-чуть лучше. Только чуть-чуть!

– Я бы приехал раньше, но я путешествовал и получил письмо только вчера, – сказал Грейкурт.

Шеридан повернулся к Беатрис, чтобы включить и ее в разговор:

– Видишь, Беа? Я же говорил тебе, что у него могли возникнуть сложности с получением сообщения.

– Да, было дело, – кивнула она. Шеридан говорил ей не только это, но она считала неразумным напоминать ему об этом, даже если Грейкурт вывел ее из себя и не пришелся ей по вкусу.

– Насколько я понимаю, вы познакомились? – спросил Шеридан.

– Нет, официально мы не были представлены друг другу, – ответил Грейкурт и бросил на нее косой взгляд, явно выражая неудовольствие, что привело ее в замешательство.

– Ну, тогда это сделаю я, – объявил Шеридан. – Беа, ты уже явно поняла, что это мой брат Грей.

– Единоутробный, – поправил его Грейкурт. – У нас только общая мать.

Шеридан нахмурился:

– Тебе обязательно нужно было это подчеркнуть?

– Если бы я этого не сделал, дама могла бы запутаться. Поскольку ты теперь наследуешь титул и становишься герцогом Эрмитэджем, она могла бы подумать, что я гораздо моложе, чем выгляжу, или незаконнорожденный. На самом деле ни то, ни другое. Поэтому я решил, что лучше сразу же прояснить положение вещей.

– Не беспокойтесь, сэр, – сказала Беатрис, мило улыбаясь Грейкурту. – Не все из нас делают выводы, не имея достаточного количества фактов.

– Правда? – произнес Грейкурт с манерной медлительностью. – Очень необычно.

– Если бы ты дал мне время представить вас друг другу, брат, то я бы пояснил моей кузине, кто ты, – едко заметил Шеридан.

После этих слов Грейкурт побледнел, к большому удовольствию Беатрис. Она была очень довольна!

– Кузине? Это дочь твоего дяди Эрми?

– Нет, его младшего брата Ламберта. Он умер много лет назад.

– Понятно. – Грейкурт посмотрел на Беатрис: – Простите мою грубость и невежливость, мисс Вулф. Я и не знал, что у Шеридана и Хейвуда имеется кузина.

– На самом деле кузина и кузен, – вставил Шеридан. – Брата Беатрис зовут Джошуа. – Потом он моргнул: – А ты что, нагрубил Беатрис?

– Это мелочи, – сказала Беатрис с натянутой улыбкой. – Герцог выразил недовольство печеньем, которое приготовлено для прощающихся. И все.

Грейкурт внимательно посмотрел на нее, его глаза блестели. Очевидно, он понял, что она не приняла его извинений или их было недостаточно.

– Да, оно ужасное, – кивнул Шеридан. – Но гробовщик заверил нас, что такое печенье обязательно подают на всех похоронах в Сэнфорте.

– Правда? – Грейкурт многозначительно посмотрел на Беатрис, и от этого взгляда она опять завелась.

– Поверьте мне: если перед отправкой похоронной процессии не подали печенье и портвейн, то все графство будет сплетничать о семье, и эти разговоры долго не утихнут, – ледяным тоном сообщила Беатрис.

– Да, все наши слуги сказали то же самое, – кивнул Шеридан. – Повариха вообще пришла в ужас от одной мысли, что мы можем их не подать. Но я все равно думаю, что это печенье ужасно. Прости, Беа.

– Да, выглядит жутко, – согласилась она, разрываясь между желанием сказать приятное кузену и желанием высунуть язык, глядя на Грейкурта. Это, конечно, было бы ребячеством, но принесло бы ей огромное удовольствие. – После похорон моего отца осталось столько этого печения, что и мы, и слуги ели его несколько месяцев. Я до сих пор не забыла его вкус. Отвратительный!

Жалость, появившаяся в глазах Грейкурта, заставила ее задуматься, не сказала ли она много лишнего. Где-то в глубине души он, наверное, был хорошим и порядочным человеком – где-то очень глубоко! – но ей все равно не нравилось, что он ее жалеет.

– Да, раз мы вспомнили слуг, – Шеридан обвел взглядом прихожую, – а куда лакей делся? Бедняга Грей до сих пор держит шляпу в руке.

– О боже! – воскликнула Беатрис, злясь на себя за то, что не позвала никого из слуг. Неудивительно, что Грейкурт принял ее за простолюдинку. За деревенщину! – Я возьму его пальто и шляпу.

Но она не успела даже протянуть за ними руку – ее остановил Шеридан.

– Не нужно. Я сам все сделаю, – сказал он и повернулся к Грейкурту: – Беа работает с утра до ночи, помогает нам подготовиться к похоронам. Слуг не хватает, а она лучше всех знает, что нужно делать.

– Очень мило с вашей стороны, мисс Вулф, – произнес Грейкурт и вроде бы даже имел в виду то, что сказал.

Может, она слишком поспешно составила свое мнение о нем? Может, не стоило так строго его судить? Когда он не делал предположений, то оказывался не так уж и плох.

В прихожую вбежал лакей:

– Простите, ваша светлость, мы все находились в задней части дома и не слышали, как подъехала карета.

Он быстро подошел к Грейкурту и забрал у него пальто и шляпу. После этого лакей повернулся к Шеридану и объявил:

– Подобное больше не повторится, ваша светлость.

– Не переживай по этому поводу, – миролюбиво ответил Шеридан. – Я знаю, что сейчас у всех в доме полно дел.

Когда лакей ушел, Грейкурт обратился к Шеридану тихим голосом:

– Будь осторожен. Теперь ты здесь хозяин. Ты же не хочешь, чтобы твои слуги вили из тебя веревки? Или ноги об тебя вытирали? С самого начала нужно установить границы.

Эти слова напомнили Беатрис, почему он ей не понравился и вывел ее из себя. Да, внешне он был привлекательным: ровные белые зубы, тонкие черты лица, густые, хотя и взлохмаченные черные волосы и великолепные глаза, но при этом он был еще и редкостным ублюдком, считающим, что весь мир принадлежит ему. Герцог Грейкурт ей никогда не понравится.

Никогда.

Глава 3

Шеридан сказал, что идет к их общей матери, и Грей захотел составить ему компанию, в особенности если с ними пойдет мисс Вулф.

Большинство представителей высшего общества отнеслись бы с неодобрением к ее внешнему виду, потому что она определенно не чуралась солнца, а, наоборот, любила его и ловила его лучи, судя по золотистому оттенку кожи и веснушкам, рассыпанным по щечкам-персикам. Сплетницы стали бы критиковать ее уверенную походку и обсуждать полные, чувственные губы, глаза цвета кофе, и это не упоминая пряди прямых волос орехового цвета, выбившиеся из прически. Прямые волосы и темные глаза сейчас были не в моде.

Но Грей никогда не гонялся за модой и не руководствовался ею. От мысли о том, как было бы неплохо расплести эту прическу и посмотреть, докуда доходят ее волосы, ему стало жарко. Он почувствовал, как пульсирует кровь, и понимал, что ведет себя неразумно. Но ничего не мог с собой поделать! Он думал об энергичности и жизненной силе мисс Вулф и о том, какая она в постели – с такой-то энергией! И ему от этих мыслей стало еще жарче. Она шла впереди него, направляясь к лестнице, а Грей не сводил взгляда с ее аппетитных ягодиц и думал о том, как было бы приятно сжать их обеими руками.

А вот при виде ее вздернутого носика ему хотелось смеяться. Она определенно не одобряла его поведение. Она вообще явно осуждала его, что было неудивительно с его репутацией, кстати совершенно неоправданной. Да, в молодости он вел разгульную жизнь – в первые годы свободы, когда вырвался из-под опеки тети и дяди, которые постоянно его контролировали.

Но это было давно. И вел он распутный образ жизни гораздо меньшее количество лет, чем жил с соответствующей репутацией, заработанной в молодые годы. Судя по реакции мисс Вулф, ему до сих пор не удалось избавиться от сложившегося мнения о нем. Тем не менее обычно от этого в отчаяние впадали мамы, пытающиеся удачно пристроить дочек. Но не сами дочки.

При этой мысли он задумался о том, где же мама этой крошки. И почему он раньше не знал про эту ветвь семьи Вулф? Хотя удивляться не следовало, учитывая, как мало он виделся с родственниками за последние двадцать с лишним лет. А до этого он обращал еще меньше внимания на родственников своего отчима Мориса, развлекаясь на улицах Берлина с младшими единоутробными братом и сестрой, двойняшками Гвин и герцогом Торнстоком, которого они все с рождения называли Торн.

Кстати…

– А где Гвин? Торн уже приехал?

– Вчера вечером, – ответил Шеридан. – К счастью, Торн находился в своем лондонском доме, когда произошел несчастный случай, так что смог быстро сюда добраться.

– Несчастный случай? – Грей нахмурился. – Мама только написала, что Морис скончался. Я предположил, что из-за какой-то болезни.

К его удивлению, Шеридан украдкой взглянул на мисс Вулф.

– На самом деле он утонул, и из-за этого потребовалось вызывать бальзамировщика из Лондона. Поговорим об этом позднее.

С этими словами Шеридан стал подниматься по лестнице вслед за мисс Вулф.

Чуть ранее Шеридан жаловался на нехватку слуг, поэтому, услышав про бальзамировщика, Грей на мгновение замер на месте. Мисс Вулф поднималась по лестнице впереди них.

– У вас сейчас не хватает денег? – спросил Грей у Шеридана тихим голосом.

– Сейчас? – брат горько усмехнулся, открыл дверь в гостиную и пропустил вперед Грея и мисс Вулф. – Нам это тоже нужно будет обсудить, но позднее.

На этот раз он многозначительно кивнул в дальний конец комнаты. Грей проследил за его взглядом и увидел свою мать во вдовьем траурном платье. Рядом с ней сидела Гвин в похожем платье из черного бомбазина. Обе женщины завязывали черные ленточки на веточках розмарина. В комнате пахло розмарином и лавандой, которые стояли в многочисленных вазах.

Затем Шеридан пошел вперед, и Грей наконец заметил гроб. У него задрожали руки, и он сунул их в карманы сюртука. Морис. Грей не мог заставить себя к нему приблизиться. Пока не мог.

Вместо этого он обратил внимание на мать и единоутробную сестру, которые так увлеклись своим занятием, что его не заметили. У матери ввалились глаза, лицо посерело, ее обычная радостная улыбка не играла на губах. Грей хорошо помнил, как Морису удавалось заставить ее улыбнуться, даже если она была раздражена или недовольна им. Сегодня Морису не удастся вызвать у нее улыбку. Грей почувствовал комок в горле. Никогда больше у него это не получится.

Тем не менее, когда к женщинам подошла мисс Вулф и спросила, не требуется ли им помощь, мать Грея все-таки улыбнулась, хотя у нее получилось только жалкое подобие ее обычной улыбки.

– Мы почти закончили, – сказала она. – Но все равно спасибо. Я не знаю, что бы мы делали без тебя, моя дорогая.

И в эту минуту она увидела Грея. Она вскрикнула, сглотнула рыдание, вскочила и побежала к нему, чтобы обнять. Уловив знакомый запах крахмала и лимонов, он опять почувствовал комок в горле. На него нахлынули воспоминания, которым он не смел предаваться сейчас. Нельзя было себе это позволить, ведь тогда он станет думать о том, что потерял и пережил в детстве, а подобные мысли всегда затягивают, как трясина.

– Я так рада, что ты приехал, – прошептала мать. – Я боялась, что…

– Ну, я здесь. Тебе не следовало волноваться.

Грей коснулся губами ее рыжих локонов и выпустил ее из объятий.

Ее седеющих рыжих локонов. Это напоминание о возрасте матери словно ударило его под дых. Да, ей было всего пятьдесят с небольшим, но сколько времени пройдет перед тем, как они снова соберутся здесь, чтобы проводить ее в последний путь? От этой мысли сердце на мгновение прекратило биться у него в груди. На протяжении всей своей жизни он так мало времени находился рядом с ней.

Затем Грей увидел, как по ее осунувшимся бледным щекам текут слезы, и это был еще один удар в живот. Он много раз видел свою мать плачущей – она была эмоциональной женщиной и не считала нужным скрывать свои чувства, в особенности если пьеса, которую она смотрела, или роман, который читала, вызывали сильные эмоции. И со своими детьми она была точно такой же – смеялась, ругалась на них, в общем, изливала на них свои чувства. И такой она была всегда.

Но эти слезы лились совсем не потому, что ее растрогало или взволновало какое-то стихотворение. И именно поэтому у Грея все скрутило внутри. Он сунул свой платок матери в руку.

– Мама, мне очень жаль, что Мориса больше нет.

Она закивала, не в силах произнесли ни слова, затем вытерла щеки его платком.

– Если я могу что-то сделать…

– Для разнообразия ты можешь называть его отцом. – Она посмотрела на старшего сына заплаканными голубыми глазами, которые казались помутневшими. – Он очень расстраивался, что ты перестал его так называть после того, как переехал в Англию.

«Ты хотела сказать: после того как меня изгнали в Англию», – поправил он ее про себя, но сейчас было не время для подобных напоминаний. И разве ему сложно сделать то, о чем она просила? Это такая мелочь.