Простые вещи

– Не так просто, – ухмыльнулся он. – Для начала, Артур, просто признайся.

– Что? В чём признаться?

– Что ты хладнокровно утопил меня, – заиграли около семнадцати мускулов, и он улыбнулся. Я тут же узнал в нём образ Глеба Браумаса.

– Глеб!? Что ты несёшь? – я не понял его иронии, но всё же не смог не спросить. – Так что случилось в тот вечер?

– Я утонул. Этого мало?

– Будто в этом есть хоть капля моей вины?

– Наивный. С этого момента начинается особая фаза в твоей жизни, название которой ты узнаешь чуть позже. Теперь ты жертва системы, Артур.

– Да наплевать! Как мне вернуться обратно? – с безразличием ответил я.

– Это будет долгий путь, который принесёт тебе много боли. Это только начало, Артур. В один момент над лесом повисла поглощающая мгла, раздался глухой рёв, словно это было предупреждение о надвигающейся опасности. Недалеко от себя я увидел длинный худой силуэт, который появился из ниоткуда и стал властно приближаться в нашу сторону. – Так что, признаешь?

Глупо было оставаться на месте, особенно когда существо с двумя мелкими глазёнками и огромным ртом, из которого торчали гнилые зубы, ускорило свой шаг.

– Ты пытаешься мне угрожать? Я прекрасно знаю, что всё это ненастоящее… Небольшая сценка, которую придумал мой мозг, всего-навсего…

– А ты не думал, что всё происходящее как раз и есть небольшая сценка, которую ты ежедневно выдумываешь? Возможно, ты уже давно потерял эту тонкую грань и перестал отличать настоящее от своих глупых иллюзий.

– Да отвали ты уже…

Я попытался ещё раз выйти из этого ужасного места, но безуспешно. Существо приближалось.

– Просто признайся.

– Никогда!

– Ты можешь обмануть кого угодно, но не себя самого. И это самое прекрасное, что есть во лжи!

Существо совершило олимпийский прыжок и схватило меня за правую ногу своими длинными костлявыми руками. Я хотел вырваться, но не смог даже пошевелиться, и уже чувствовал, как этот монстр начинает жадно обгладывать мою стопу. Ни звука, ни движения, ни даже вздоха – голая боль, неприкрытая ничем. Может быть, так лучше?

###

Воздуха… Воздуха!

Я хотел моментом выскочить из ванной и набрать полные лёгкие чудесного кислорода, но понял, что не могу пошевелиться. Тело полностью онемело. Чёрт, как же мне нужен был волшебный воздух… Мысли стали постепенно обрываться.

Вдруг я почувствовал, как волшебная сила тащит моё ослабевшее тело вверх, и уже через несколько мгновений самое дорогое богатство на земле снова стало мне доступно.

– Серб, Серб! Что ты творишь!? Серб! – это был до боли знакомый голос, который совсем недавно сумел вернуть мне душевное равновесие.

Чудом я сумел открыть глаза и среди полумрака увидел статные черты лица Фадеева. Он опустился на колени и прижал меня к своей груди.

– Мат-вей… – слова давались мне довольно тяжко из-за воды, которая забилась в самые потаённые уголки моего тела.

– Идиот! Ты с ума сошёл!? Ты что творишь вообще? Я чуть с ума не сошёл…

– Всё хорошо со мной… Вопреки всем своим утренним мыслям могу заявить, что я хоть и сошёл с ума, но жить я по-прежнему хочу. Пока… – в шутливом тоне ответил я. – Но, в любом случае, спасибо тебе. Ты очень вовремя! Снова.

– Скажи «спасибо» своей памяти, которая не позволяет тебе даже закрыть входную дверь на замок. – Действительно, ну и память! – Я с похорон.

– Как-то ты слишком резко темы меняешь… Можно немного поделикатнее?

– Переживёшь, – напрочь перебил меня Матвей.

– Верно. Ладно, как всё прошло? Наверняка, меня все ненавидят и презирают?

Фадеев поднялся на ноги, осмотрел меня довольно циничным взглядом и произнёс: – Давай-ка ты лучше вылезешь из ванны, оденешься, и тогда уже нормально поговорим. А то, мне совсем не по себе…

Я с большим нежеланием вылез из тёплой ванной и пошёл одеваться в свежую домашнюю одежду. Весь этот процесс занял не более трёх минут.

Матвей уже по старой привычке поставил чайник и устроился на моём мягком уголке.

– О нет, сейчас опять будет очередной душераздирающий разговор, – с недовольным лицом начал я диалог. – Верно?

– Ты давай присаживайся. Не люблю, когда глаза собеседника находятся на другом уровне от моих.

Я послушно присел и сразу же, будто по инерции, опустил виноватые глаза куда-то в пол.

– У тебя здесь курить можно?

– Да вообще нежелательно. Но для тебя могу сделать исключение, только около вытяжки давай. Или в окно кури.

– Нет, в окно холодно. Мерзкая осень в этом году. Хотя, в принципе, как и обычно. Ладно, потом покурим.

– Ну? Давай сразу к сути.

– В общем, если отбросить лирическое вступление и все остальные детали, то в результате следствия, которое, попрошу тебя заметить, завершили досрочно, смерть Браумаса признана несчастным случаем, а тебя признали полностью невиновным.

Я ожидал любого, даже самого мерзкого расклада, но такое умозаключение Фадеева показалось мне ложным.

– Ну, что умолк? Сказать нечего? – с довольно смелой улыбкой на лице обратился ко мне Матвей.

– Вот именно, что сказать нечего.

В глубине души я прекрасно понимаю, что эта новость для меня должна стать бальзамом для больного сердца, но на самом-то деле, как такое возможно? Я в замешательстве от полного незнания деталей. От этого и не становится легче.

– Да о чём ты? Справедливость. Карма. Удача, в конце концов! Можешь называть этот счастливый фактор, как тебе захочется. Можем даже назвать его фактором Сербина, – я ухмыльнулся от забавной иронии Фадеева, он продолжил, – Но результат-то очевиден.

– То есть всё вот так совсем просто?

– Да я бы не сказал. Остались некоторые проблемы довольно бытового характера. – Озвучишь?

– Первая проблема: тебя в буквальном смысле ненавидит весь лицей. Весь день не угасали разговоры о тебе, чёртовом маньяке, который идеально всё спланировал и выбрал подходящий момент, – здесь я позволил себе ноту иронии, но Матвей сразу же меня поправил, – А что ты смеёшься? Я вполне серьёзно. Тебя презирают, Серб, причём это относится не только к ученикам. Наш физрук вообще весь день тебя проклинал… Единственные люди, которые ни слова о тебе не сказали, это отец Глеба и его сестра, бедные, убитые страшным горем люди.

– Я другого отношения и не ждал, в принципе… Ладно, я понимаю. А вторая проблема?

– Что?

– Ты говорил, что осталось две проблемы…

– А, точно, сам уже сбился с мысли. Вторая проблема состоит в том, готов ли ты сам себя простить и дальше жить в гармонии со своим внутренним миром? Если всё было именно так, как ты мне рассказывал, а я уверен, что всё так и было, значит всё в порядке, Артур. Твоей вины в этом действительно нет. Уверен, что со временем ты это поймёшь.

– Во время принятия ванны так получилось, что я задремал.

– Интересно, – перебил меня мой собеседник.

– Дай закончить… В мой сон ворвался Глеб, который пытался меня обвинить в своей смерти. Он ещё что-то говорил про новую фазу в моей жизни…

– Серб, ты опять хватаешься за глупые сны?

– Но в тот раз сон был предостережением, как оказалось. А ты абсолютно также даже не выслушал меня.

– Прости, но это всё совпадение. Ну, не верю я во всю эту чепуху. Просто не верю.

– Ладно, как скажешь.

Я уже хотел рассказать Матвею про свою встречу с незнакомцем, но в последний момент решил перенести этот разговор на более поздний срок.

Чайник закипел в нужный момент времени, и вернул нас в чувства. Матвей налил кипяток в две маленькие кружки с чаем и снова обратился ко мне.

– Серб, хватит пропадать в размышлениях. Я понимаю, что всё это очень сложно, но этот неприятный инцидент остался позади. Мистическими высшими силами судебное правосудие также обошло тебя стороной. Сейчас скажу очень банальную и примитивную фразу, но без этого я не смогу считать свой дружеский долг выполненным: нужно просто жить дальше.

– Да-да, я понял. Если честно, то не знаю, как бы всё это пережил без тебя, – от сотни приятных мыслей, которые всё-таки добрались до моей головы, я с трудом сдерживал слёзы.

– Постарайся не расплакаться… Как в тот новогодний вечер, ладно? – предательская слеза словно назло покинула границы моего глаза, давая Фадееву новый повод для широкой дружелюбной улыбки. – Ну, я же просил!

И тут я уже дал волю всем своим эмоциям, которые копились во мне долгое время, Матвей подошёл ко мне и в очередной раз за вечер приобнял, слегка постукивая меня по спине.

– Всё позади. Давай продолжим наше чаепитие, а после – ложись отдыхать. Эту неделю побудешь на дистанционном обучении, а дальше всё вернётся в прежнее русло. Я уверен. Уверен.

###

На улице уже стало заметно прохладнее, чувствовалось, что зима уже совсем не за горами. Дождь перестал приносить прежнюю свежесть и лёгкость, заменив эти свойства на неприятную морозную колкость, а деревья стали терять последние листочки, лишая этот серый город последних ярких цветов.

Я бы не сказал, что две недели, которые я провёл практически, не покидая своего убежища, пролетели быстро и незаметно. Отнюдь наоборот, ежедневно время тянулось неимоверно долго, а из-за моей слабости и полностью окутавшей меня лени, я не мог себе позволить никаких толковых дел.

Конечно, иногда в мои однотипные будни добавлял немного красок Матвей, который докладывал мне о сложившейся в лицее обстановке, которая, по его словам, по-прежнему накалялась.

В общем, мы решили, что логично будет заменить неделю дистанционного обучения на две. И эти четырнадцать дней прошли со знаком внутренней борьбы, в которой с небольшим перевесом всё-таки одержала победу ясная мысль о том, что я совсем не имею никакого отношения к случившемуся инциденту.

Именно с этой мыслью, я и вышел на улицу в очередной понедельник, будучи готовым к любым оскорблениям и самым ненавистным взглядам. Дорога показалась, на удивление, интересной, ноги уже совсем забыли, когда последний раз двигались по этому маршруту.

Подходя к воротам лицея, мне хотелось услышать, как сзади меня зовёт Фадеев, но в этот раз моё желание не сбылось, и я открыл тяжёлую входную дверь в гордом одиночестве.

Я, как можно, скорее скинул с себя верхнюю одежду и направился к информационному стенду, чтобы освежить в памяти наше расписание. Математический анализ, химия и физкультура – типичный набор для начала новой недели.

– Ого! Ничего себе, кто явился, – со стороны лестничного проёма послышался противный голос Шейдаева, который подошёл ко мне и продолжил. – Как скоро?

Я пытался не поддаваться на его провокацию, но всё же довольно аккуратно ответил:

– Как скоро? Что?

– Хах, а ты ещё спрашиваешь? Как скоро, мы сможем увидеть тебя за решёткой, – это заявление показалось мне чертовски мерзким, и мне сразу же захотелось дать Игнату по голове, но я совсем не имел права вмешиваться в новый конфликт.

Ребята с параллели, которые остались у лестничного проёма, оставались довольны таким дерзким началом диалога со стороны их приятеля, а я, сохраняя спокойствие и хладнокровие, развёл руки в сторону, дёрнул несколько раз бровями и шёпотом ему ответил:

– Как только ты начнёшь собирать сплетни реже, чем твоя сестра, – я издевательски хлопнул его плечу и оставил наедине с этим довольно простым по содержанию оскорблением, которое, кажется, неслабо его задело.

Я поднялся на второй этаж, чувствуя кучу выжигающих взглядов в свою спину, но я, на удивление, довольно быстро смирился с этим явлением. До начала пары оставалось каких-то пять минут, и весь второй этаж представлял собой отдельный мир, в котором жизнь била ключом: некоторые обсуждали самые горячие и пикантные темы, кто-то неистово повторял материал, беспокоясь об оценке в первом полугодии, другие же просто громко смеялись из-за разных глупостей.

Моё внедрение в этот относительно новый для меня мир изменило здесь всё и сразу, заставив каждого на несколько коротких мгновений отложить свою мимолётную рутину, и обратить свои взоры в мою сторону. Они все прекрасно понимали, кто сейчас будет проходить по этому коридору и за что меня стоит ненавидеть. Это знали абсолютно все: от совсем маленьких и глупых семиклассников до злых и матёрых выпускников, которые пропитались ненавистью ко мне больше остальных. Образовалась немая сцена, которая, по моему сценарию, должна была смениться уверенным, чётким и ясным действием с моей стороны. Но всё оказалось куда сложнее, чем представлялось моей голове. Мои худые ручонки задрожали, ноги стали неаккуратно подкашиваться, а огромные зрачки беспорядочно бегать из стороны в сторону, пытаясь спрятаться от такого количества желчи.

В этой ситуации было непозволительно думать головой, нужно было просто слепо следовать вперёд, перебирая дрожащими ногами, всё ближе и ближе приближаясь к заветному кабинету. Никаких мыслей, просто идти вперёд…

Казалось, что время остановилось, потеряло всякий смысл, но я старался не думать об этом и просто продолжал идти в самый конец коридора, где находился нужный мне двести десятый кабинет.

Мой взгляд невольно остановился на моих одноклассниках, которые как обычно, находились около аудитории, и все как один, смотрели на меня дикими презирающими глазами… Я подошёл к этому столпотворению почти вплотную и остановился, понятия не имея, следует ли мне сейчас с кем-то здороваться или просто что-то говорить.

– Привет, – всё-таки вырвалось у меня. – Привет, – ещё раз повторил я для уверенности в том, что все прекрасно увидели мой дружелюбный настрой.

Я облокотился об стену и ещё раз обратил взор на своих одноклассников, среди которых не заметил Драдемадова и Соловьёвой. На этаже по-прежнему царила мёртвая тишина, которая в нашем лицее была довольно редким гостем.

Ко мне в голову вкралась аккуратная мысль, что мне стало немного легче от факта отсутствия Стаса, и тут же прозвенел звонок, нарушивший всеобщий ритуал молчания. Я первым вошёл в кабинет и сел на привычную для себя вторую парту третьего ряда и приготовился к уроку.

Сложилось ощущение, что наш преподаватель совсем не торопится начинать занятие, и это ощущение оказалось оправданным. В течение пяти минут драгоценного для любого преподавателя времени, он не сказал ни единого слова, словно чего-то неистово ожидая. По кабинету стали доноситься недоумевающие перешёптывания, которые постепенно превратились в настоящий словесный хаос.

Егор Алексеевич понял, что без его вмешательства так дальше продолжаться не может, поэтому молодой специалист поднялся и вышел к центру доски, начиная свою пламенную речь.

– Класс, внимание! Хочу вам всем доложить следующую информацию: вопреки всему своему профессионализму я отказываюсь преподавать и готовить вас к экзамену, если в моей аудитории будет присутствовать кто-либо, причастный к смерти человека. Как вы все прекрасно понимаете, в данный момент в этом кабинете как раз и находится такой человек, которого и человеком-то назвать язык не у каждого повернётся…

Вот это поворот! Ладно ещё с ребятами, их ещё можно было бы понять, но, чтобы Егор Алексеевич, один из моих любимых преподавателей, отказывался вести занятие из-за меня… Это был для меня самый настоящий нож в спину, который моментально вернул меня к жестокой реальности, которая прямым текстом говорила мне: «Тебе здесь не рады, мальчик!».

Он вернулся к первоначальному сидячему положению, сложил руки и снова уткнулся куда-то в сторону, намекая на то, что ждёт моего ответа.

– Сербин, пошёл вон отсюда! – довольно прямо и грубо обратилась ко мне Вика Бертышева, маленькая фурия с волосами цвета моркови.

Если бы я сказал, что вся эту ситуация меня никак не задела – мне бы пришлось солгать, причём довольно профессионально солгать.

– Это редкая ситуация, когда ты сказала действительно что-то стоящее, – поддержал её Егор Алексеевич. – Убирайся, Сербин. Не знаю, как насчёт остальных моих коллег, но лично я даже воздухом одним дышать не желаю с… – Он сделал небольшую паузу, набираясь уверенности и решительности для финального слова. – … С такой мразью как ты, Сербин.

Мразь? Да что ты себе позволяешь, товарищ-преподаватель? Меня это до невозможности взбесило, и я моментально вскочил со стула.

– Что? Что ТЫ сказал? – переспросил я в довольном грубом тоне, в котором все почувствовали нотки угрозы.

Осмотревшись по сторонам, я ощутил полный контроль над сложившийся ситуацией: это были два десятка тяжёлых, но до жути пугливых и аккуратных взглядов. Я медленными и выверенными шагами стал неспешно приближаться к Егору Алексеевичу.

– Сербин, что вы делаете? Остановитесь немедленно! – дрожащим голосом пытался он остановить мой "дружелюбный" посыл.

Я же остановился около него, посмотрел на него сверху вниз, затем ещё раз осмотрел всех и каждого в этой аудитории. Да, сначала мне было ужасно неловко от того, что меня все презирают, но в моей голове произошла настоящая революция, которая позволила мне осознать тот факт, что эта однородная серая масса боится меня.

– Кажется, ты назвал меня мразью? А ты, Бертышева, что-то там сказала насчёт нежелания видеть меня в этом кабинете. Верно? – параллельно обратился я к своим обидчикам, которые продолжали молчать, виновато убирая глаза куда-то в сторону. – Верно. Так вот, если вам, уважаемый Егор Алексеевич и не менее уважаемая Виктория, не знаю, как вас по батюшке, угодно, чтобы меня не было на ваших занятиях, значит, всё будет по вашим желаниям.

Я вплотную приблизился к двери, взялся за ручку, но в последний момент резко развернулся через правое плечо и добавил:

– Но предупреждаю, господа, если я ещё раз от кого-то из вас услышу хоть малейший упрёк в свой адрес – берегитесь. Надеюсь, вы все хорошо помните о возможных последствиях.

На этой красивой ноте, я вышел из кабинета, аккуратно закрыл дверь и был полон решимости отправиться домой, чтобы поразмыслить о том, как можно начать извлекать выгоду из этой сложившейся ситуации.

Мою грустную и озадаченную физиономию сменила широкая нахальная улыбка, которая свидетельствовало о том, что теперь всё будет намного проще. Проще, чем когда-либо…

###

Как только я открыл металлическую входную дверь и вздумал покинуть пределы лицея, так сразу же на пороге столкнулся с девушкой, которая, видимо, очень торопилась на занятия.

– Ну, аккуратнее! – прикрывая руками глаза, по инерции выдал я.

– Серб! Ты что ли? Ох, Серб, – это была Соловьёва, которая, к моему удивлению, была очень рада меня видеть.

– Да к чёрту, кто же ещё? – усмехнулся я. – Ты чего опаздываешь?

– Погоди-погоди, тебя не было полмесяца на парах, и ты сейчас спрашиваешь у меня, почему я опаздываю? – она мило заулыбалась, а потом от радости обняла меня.

– Отличный парфюм… Прям с ума сводит, – не соврал я, вдыхая аромат её нежной кожи.

– Ох, спасибо. Правда, отличный аромат! Мне тоже очень нравится! Что, куда пойдём?

– В смысле? Ты же на пары собиралась, вроде как.

– Какие пары, Серб? Мы сейчас же идём в «Штрих», нам нужно срочно отметить твоё возвращение! – её энтузиазм бил через край, что уже само по себе было немного подозрительно.

Конечно, я удивился такому быстрому развитию событий, но всё-таки отвергать такое заманчивое предложение не стал. «Штрих» был самым обычным баром с простым интерьером, дешёвой мебелью и тусклым освещением, зато с демократичными ценами и неподалёку от нашего лицея.

Бар с момента открытия стал пользоваться популярностью у молодёжи, особенно у несовершеннолетних школьников, так как здесь никогда не требовали документов для подтверждения возраста.

– … даже Егор Алексеевич назвал меня мразью и отказался вести занятие в моём присутствии, представляешь? – я закончил свой рассказ о своё «триумфальном» возвращении в лицей и ждал реакции своей собеседницы.

– Вот как… – довольно наигранно ответила Саша. – Да, в принципе всё это время в лицее именно такая обстановка и была. Все ребята только и говорили о том, какой же ты ублюдок. Но от наших преподавателей я такого точно не ожидала…

– То есть ты не считаешь меня виноватым в смерти Браумаса? – подводя итог нашей небольшой беседы, спросил я, открывая перед Соловьёвой входную дверь в бар.

– К чёрту, Серб. Мы с тобой довольно давно знакомы, и я прекрасно знаю, на какие вещи ты способен, а на какие нет, – рассуждала Саша, как будто мы знали друг друга с детства.

Но это всё была наглой ложью. Мы знакомы с ней только второй год, из которых четверть мы совсем не общались, а она даже не в курсе о моей коме… Я решил не упоминать этот факт в слух, поэтому просто улыбнулся и осторожно кивнул.

– А кто тогда виноват? – вновь спросил я.

– Ну, – затянула Саша, – наверное, виноват сам Глеб… Следователи же установили, что это было самоубийство, совершённое в состоянии алкогольного опьянения.

– Значит, ты всё-таки не уверена в этом.

– Да почему!? – да потому что это прекрасно видно по твоим рассуждениям!

– Ладно. Закрыли этот вопрос. Тогда почему ты пошла в тот вечер к Глебу без нас? Мы же договаривались идти туда вместе, – я продолжал рубить правду-матку.

– Я что, на допросе?! – возмущённо спросила она. – Хватит!

Мне стало довольно приятно от мысли, что я задаю такие прямые и довольно щекотливые вопросы довольно сдержанно и без лишнего волнения. Реакция Соловьёвой была ожидаемой.

– Тебе не нравится мои вопросы?

– Просто я единственная, кто хоть как-то протянул тебе руку помощи, а ты вместо благодарности устраиваешь мне какой-то непонятный опрос. Это… Это нормально?

– Что?! Рука помощи? Ты сейчас серьёзно? – её ответы забавляли меня всё больше и больше.

Она не отвечала, пытаясь спрятаться в наступившей тишине.

– Ты случайно не знаешь, почему сегодня Фадеев не пришёл? И телефон у него выключен.

– Матвей? Да он вообще вторую неделю не появляется в лицее, с тебя пример берёт.

Фадеев всё это время не появлялся в лицее!? А вот это очень странно…

– Почему? Не знаешь?

– Понятия не имею, – коротко ответила она.

Я уставился в сторону своего коктейля, который очень гармонично разбавлял скучный цвет древесины нашего столика. В моей голове снова и снова возвращался один и тот же вопрос. Почему Матвей всё это время врал мне? Да и вообще, где он сейчас?

– Серб, – вернула меня в реальность Соловьёва.

– А? Что?

– Всё в порядке?

– А тебе есть до этого хоть какое-то дело? – на удивление, грубо ответил я.

Она приоткрыла рот и уставилась на меня своими большими глазами, в которых читалось недопонимание от сложившейся ситуации.

– Саш, зачем ты меня сюда пригласила? Я ведь прекрасно понимаю, что ты ко мне не относишься так, как хочешь мне это показать. Тебя никогда не было до меня дела. И я уверен, что на пару ты опаздывала специально, чтобы пересечься со мной. Тебе что-то нужно. Что-то определённое…

Я сумел в себе найти силы, что посмотреть ей прямо в глаза и понял, что разочарование всё-таки было не от того, что я веду себя так грубо, а от того, что я сумел разоблачить её безразличие. Тем не менее, она периодически их прятала, отводя свой одновременно красивый и пустой взгляд куда-то в сторону. Соловьёву мучила совесть.

– Почему ты не пришла в тот вечер?

– Ты всё ещё про тот вечер у Глеба?

– Да к чёрту его. Я про наше несостоявшееся свидание. Прошлой весной.

– Какое? – то ли прикидывалась, то ли действительно не понимала моя собеседница.

– После которого меня сбила машина, а потом я впал в кому.

Она продолжала виновато молчать.

– Кома? – переспросила Саша.

– Да.

– А ты уверен, что она вообще заканчивалась? – этот вопрос сумел завести мои размышления в тупик.

Как она вообще только додумалась до такого вопроса?

– Что ты несёшь? Я тебя не понимаю…

– Ладно. Этот разговор уже давно перешёл в неизлечимую стадию, Серб.

– Соглашусь, пожалуй.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Мне это безразлично, – ответил я.

– В принципе, как и мне. Прости, – здесь же я, наоборот, почувствовал нотки обмана, которые приятно стукнули по моему сердечку.

Между нами снова образовалась пауза, наполненная всё тем же мерзким и неловким молчанием, которое действовало мне на нервы всё сильнее и сильнее.

– Держи, – вставая из-за стола, Саша протянула мне небольшую визитную карточку.

Я принципиально не стал брать её сразу, поэтому спросил:

– Что это?

– С тобой очень желает познакомиться один человек. Причём довольно давно.

– И что теперь? – с безразличием возразил я.

– Это насчёт Фадеева, – ответила она, оставляя за собой довольно весомый аргумент в нашем споре. – Я боюсь, что здесь всё намного серьёзнее, чем кажется. В любом случае, будь осторожен.

Она аккуратно положила карточку на деревянный столик, показательно развернулась и покинула пределы этого бара.

Я же ещё раз попытался осмыслить нашу неслучайную встречу, которая оказалась для нас обоих в чём-то определяющей, и отправился домой, где ещё раз внимательно осмотрел визитку и решил, что с делом Матвея лучше не медлить.