Майсен. Часть 2. «Времена не выбирают, в них живут и умирают»

Сели, улыбаются, из сознания стало улетучиваться что-то такое гадкое, чёрное, тягучее. Светлый лучик добра стал пробиваться в их души. Радуясь они и не подозревали, что их отслеживают в полевой бинокль.

Разведчики, заметили группу и незаметно пошли на сближение…

Боже ты мой, сколько было радости у беглянок при виде сильных, бесстрашных, весёлых бойцов, и куда делась усталость. Руки сами потянулись к расчёске.

Рассказали всё, что знали о ситуации в городе, про свой ночной маршрут. Дальше идти было уже легче, балагурили, шутили, если кто будет ранен, лечиться попросятся только к Шурочке с Верой.

Их вывели на дорогу и попрощались. -Трудно поверить, что мы вышли из ада, – сказала доктор Вера.

В то время, когда они шли пешком ехали, в Кисловодске разворачивались драматические события.

Оставшиеся в госпиталях медработники, приходили работать с ранеными. Перевязки, уколы, капельницы, стерилизовали шприцы, стирали бинты. Среди медперсонала был и пожилой врач Михаил Вейнблат.

Михаил получил место в санитарном эшелоне, перед отправкой втолкнул свою двадцатилетнюю дочь, а сам остался. Думал, зачем немцу пожилой человек, в Первую Мировую они с гражданским населением вели себя достаточно корректно. Да всё как-то обойдётся.

После обхода палат в ординаторской заполнял медицинские назначения и официальные документы. Погружённый в работу над документами, он вздрогнул от непревычного шума во дворе, резкого топота сапог, скрипа въезжающих конных телег.

Михаил услышал команду на немецком, – разойтись по палатам и ликвидировать больных и инвалидов.

В ординаторскую ввалились два полицая. Искажая привычный русский язык местными интонациями, тыча винтовкой, приказали медикам выйти во двор.

Из палат доносились одиночные выстрелы, крики о помощи, хрип умирающих.

Бросили убитых на конные телеги и отправили со двора, а медперсоналу приказали зачистить, вымыть всё и больше не приходить. Закончив с уборкой, Михаила и ещё нескольких не отпустили. Повели в комендатуру и передали молодому офицеру в наглаженной форме войск SS. Через переводчика он коротко сказал Михаилу и спутникам несколько фраз о несмываемой вине евреев перед Великой Германией и предложил вступить в «еврейский комитет». Они будут собирать для Германии драгоценности, золото, предметы искусства, принадлежащее еврейским семьям. Услышав такое, неожиданное предложение, Михаил перешёл на немецкий, объяснил офицеру, что не сможет этим заниматься. В Первую Мировую имел ранение в ногу, потом развился артрит. – Ich bitte um Verstendnis, прошу меня понять…

Удивлённый хорошим немецким, офицер махнул на него рукой:

– Нашейте на одежду жёлтую шестиконечную звезду, и без этого знака не появляйтесь на улицах, иначе вам будет расстрел. Следить за объявлениями, строго всё выполнять. Можете идти домой…

Офицер SS, уже набрал себе группу продажных евреев, готовых под любым предлогом спасать свою шкуру.

На выходе из комендатуры, Михаила негромко окликнул германский офицер-медик примерного возраста. На ломаном русском представился, сын врача, из Санкт Петербурге. Попросил сказать пару слов о лечебных свойствах минеральной воды «Нарзан».

Михаил был добрым человеком, злость пропала, ему стало интересно пообщаться с коллегой. Перебросились фразами на немецком, латыни.

Михаил вдруг отчётливо понял, что армейский врач специально затеял разговор о воде, чтоб предупредить коллегу быстро исчезнуть, это сохранит ваша жизнь.

Михаил тяжело улыбнулся, оценив поступок немецкого коллеги. Конечно, очень даже хотелось исчезнуть, спрятаться, уйти. Но шансов на спасение у него не было. Уйти ночью, незаметно в горы не хватит сил, а как местные выследят, забьют самосудом. Разговоры о таких беглецах уже ходили по рынку. Он шёл домой с тоской посматривал на изящный дом «дачу Шаляпина», занятый под штаб. На крыльце стояли входили-выходили подтянутые германские офицеры, его будущие палачи.

Улицы давно никто не подметал. Покрытые опавшими листьями клена и дуба, желтым ковром шуршали под его ногами. И до него, со всей безысходностью, вдруг дошло, – в один из таких чудесных дней кавказской осени его жизнь закончится. Смотрел на чужих солдат и был рад, что отправил дочку. Потом стал вспоминать, как легкомысленно отнёсся к тому, что рассказывали беженцы. Какая была наивность верить в порядочность немца.

Дома он ничего не рассказывал своей жене Софье, не хотел видеть её слёзы. Только попросил нашить ему из жёлтого материала шестиконечную звезду.

Жена Михаила, была из татов, Берлин по горским евреям ещё не принял решение, пока их не трогали. Сидел, правил свою рукопись, читал книги из тех, что ещё не прочёл. Каждое утро добросовестно выходил из дома до места, где немцы вывешивали свои объявления.

Возвращаясь он думал о том, как всю жизнь делал людям добро. Ночью прибегут, стучат в окно, умоляют помочь. Вставал и шёл… В любую погоду, в дождь и снег, в гололёд. Никогда, никому и ни в чём не отказывал. Спасал травмированных, выхаживал, принимал роды. А сегодня, когда я на краю гибели, вокруг меня пустота, никто не предлагает своей помощи. Даже во взглядах нет сочувствия. Злобно глянут на нашивку и отворачиваются.

Вот он, итог моей клятвы Гиппократа, бескорыстно служить людям.

В тот день, когда Мина, Шура, девочки с бабушкой тряслись в грузовичке по пыльной дороге, он прочёл объявление – «Лицам еврейской национальности Кисловодска явиться в 5 утра по берлинскому времени на железнодорожную станцию для …заселения малонаселенных районов Украины».

Это была откровенная ложь. На самом деле весь древний народ с оккупированной территории собирали для окончательного уничтожение. В назначенный день и час в сопровождении охраны, всех, семьями с детьми и подростками загнали в товарные вагоны и на открытые платформы. Добирая людей на других станциях, эшелон остановился за городком Минеральные Воды у корпусов построенного до революции Стекольного Завода.

Резкая команды полицаев раздеться, сложить вещи и выходить из вагонов.

Несчастных погнали к противотанковой траншее. Грохнули первые выстрелы. Люди всё поняли, паника, крики.

– Нас Убивают, Спасайтесь …!!!

Молодые женщины подхватив детей на руки, бежали по полю, пытаясь спастись. Полицаи из местных, догоняли, били штыками, ножами, глумились, подтаскивали к яме и сбрасывали ещё живых… Дети, девушки, юноши, мужчины и женщины, люди преклонного возраста, были здесь убиты. За три дня глубокие противотанковые рвы, траншеи за Стекольным Заводом заполнились телами несчастных. В одну из траншей упал смертельно раненый Михаил…

Глава 2.28 Холокост. Посёлок Майский

Муж Веры до войны на срочной службе в армии сдружился с кабардинцем. После демобилизации так и остались друзьями. Посылали друг другу поздравительные открытки, приглашали в гости. И сейчас Вера очень надеялась, что они помогут на первое время.

Когда измученные женщины и их дети добрались до посёлка Майский, они стали расспрашивать жителей кабардинской части села о своём знакомом. Местные, традиционно недоверчивые к незнакомцам, после долгих расспросов показали дом, с которым было столько надежд.

Только вместо дома, груда безжизненных развалин. Рядом разорвалась немецкая авиабомба, друг Евсея погиб под обломками. Семья перебралась в землянку армейской траншеи и все пошли туда. Несмотря на то, что женщины были знакомы только по письмам и редким фотографиям, встреча получилась тёплой, душевной.

Память о мужьях, которым не суждено было встретиться, сблизила женщин. Накрыли стол, посидели, поговорили. Маленькие девочки очаровали всех, им предложили раз в день приходить за кружкой козьего молока. Коза-кормилица, мирно паслась за траншеями, или как шутили кабардинские друзья – ведёт разведку на «ничейной» полосе.

Друзья помогли найти приют в пустовавшем доме, в который никто не заходил, не мародёрствовал, не растаскивал имущество и не гадил. Всё, как было при хозяевах, так и оставалось на своих местах.

Показали где брать воду, как разжечь камин, принесли продукты на первое время, а если что надо, всегда помогут.

Бабушка Злата привычно взялась наводить порядок, убирать пыль, мелкий песок на подоконниках, снимать паутину, мыть посуду. Её заботливыми руками безжизненный дом становился чистым и уютным. В гардеробе нашлись ношеные женские национальные юбки, кофты. Переоделись, накрутили платки на голову. Ну, настоящие горянки, не отличишь от поселковых, у зеркала, может быть за всю войну расхохотались здоровым, жизнеутверждающим смехом.

В посёлке работал госпиталь, в который наши героические женщины устроились на работу. Горький опыт беженцев подсказывал, лучше не привлекать к себе внимания. Оформляясь на работу Вера умолчала о высшем медицинском образовании, представилась медсестрой, назвала простую русскую фамилию, распространенную в этих местах. Высшее образование и профессия врача могла привлечь внимание, а этого им было совершенно не нужно. В объяснительной указала, что документы погибли во время бомбёжки и пожара.

– Ладно, – ответили в отделе кадров, – понаблюдаем на что вы обе годитесь. Вначале поработайте санитарками в инфекционном отделении, посмотрим, а там переведём медсестрами.

Получили аванс в рублях и пошли на рынок, купить продуктов, присмотреться манере общения, к жестам, взять характерную интонацию, обиходные слова и фразы.

Жизнь стала налаживаться, крыша над головой, сухие дрова в чулане. Девочки под присмотром бабушки. Санитарки с первого же дня стали проявлять заботу о больных, что не осталось незамеченным. В знак благодарности местные приносили им картошку, капусту, початки кукурузы, зёрна пшеницы, яблоки, сливы.

Старшая девочка Мина утром бегала на «передовую» за козьим молоком и обратно. Она хорошо усвоила, через минное поле можно бежать только по обозначенному проходу, сворачивать в сторону нельзя, взрыв и ноги улетят далеко от тела.

Прошло уже два месяца, как они вырвались из короткого ада смертельной угрозы германской оккупации. Беглянки расслабились, освободились от гнетущего страха и унижения пришивать на одежду шестиконечные звезды. Когда им вечерком удавалось собраться всем вместе, недавнее прошлое вспоминалось уже как череда нереальных кошмаров, а воспоминания о ночном бегстве всех вообще удивляло, как им удалось это сделать.

К мирной жизни быстро привыкаешь, казалось, так будет всегда, но в один из дней ситуация круто изменилась. Бомбёжки, взрывы снарядов, треск автоматных очередей.

В конце октября 1942 года немцы взяли посёлок. От звуков гортанной чужой речи, тело Веры покрывалось мурашками, её трясло от мысли, что на этот раз её жизнь и жизни девочек оборвутся.

В ожидании появления у дома местных полицаев, молча готовилась к самому худшему. Даже мысль о том, что они внешне почти не отличаются от местных кабардинок, не снимала напряжения. А если отправят на допрос?

Бабушку по внешности сразу вычислят, а начнут допрашивать она не выдержит, признается,

– Да! Мы беженцы. С Украины мы.

В госпиталь ходила только Шура, узнать какие новости. Когда, через пару дней первая боль страха прошла, они с удивлением заметили, никто из соседей-кабардинцев и не думают выдавать полевой жандармерии этих пришлых «русских». Так прошло ещё несколько дней.

Ранним утром у калитки дома резко заскрипел тормозами автомобиль, вышел немецкий унтер-офицер и два солдата с автоматами. Подошли к калитке дома.

Шура глянула на побледневшую Веру, молча развернулась и пошла к немцам открыть калитку. Оттолкнув плечом белокурую девушку, немцы вошли в дом. Унтер, не обращая ни на кого внимания, стал ходить по комнатам, осматривать всё. Солдаты спустились в подвал, потом вышли во двор, заглянули в сарай с хламом и вернулись к машине в ожидание приказа.

Унтер изобразил довольную улыбку и на ломаном русском, спросил, кто ещё здесь есть?

Получив отрицательный ответ, похвалил Шуру за порядок в доме и сообщил, – дом отдан старшему офицеру и его денщику. Если будут вести себя тихо, соблюдать «Орднунг», следить за порядком, чисто мыть клозет, «их наружу выгнат нет».

Унтер выбрал лучшую, изолированную комнату, солдаты занесли вещи, всё разложили, застелил постель для Оберста и уехали.

Наши беженки просто оторопели от такой ситуации. Это что же за судьбинушка такая? Что же это такое, в Ессентуках были на волоске от смерти, ушли как Колобок от волка, чтобы опять попасть в его злобную пасть.

Испытав первый шок, они едва нашли в себе силы дойти до стола, сесть, собрать волю в кулак и обсудить безвыходную ситуацию.

Нет уж, сдаваться не будем, будем чистить им туалет, соблюдать Орднунг и не показываться на глаза. Разработали строгие правила, которые должны помочь спастись, а дальше, что будет то будет.

Блондинка Шура должна была сказать, что девочки её дочки. Девочкам строго наказали тётю Шуру называть мамой, а маму «тётей Верой». Девочки в такой ситуации взрослели быстро, не по годам. Твёрдо уяснили, что при появлении немецкого офицера, быстро прошмыгнуть мышками, исчезнуть и затихнуть.

Основная проблема складывалась вокруг бабушки Златы Шмулевны, её характерная внешность в сочетании с явно выраженным «одесским» акцентом сдавали её по полной. Перебрали разные варианты, но потом просто отселили её во двор, в летнюю кухню и запретили вообще открывать рот, произносить слова. С этого часа она глухонемая, слабовидящая старуха.

Вере лучше рано уходить в госпиталь и возвращаться по темноте. Госпиталь во время оккупации не закрыли, врачи и персонал продолжали работать.

Планы, это всегда хорошо, только реальная ситуация чаще развивается по третьему, непредсказуемому сценарию. Поселившейся немецкий офицер, в первый же вечер попросил всех выйти и представиться. Скользнув взглядом по Вере и Шуре, он очень обрадовался при виде двух очаровательных девочек. Они напомнили ему двух deutsches Madchen, его дочурок, живущих в Саксонии. Офицер проникся к ним отеческой заботой, сразу поручил своему денщику следить за чистотой детской одежды и особенно обувью. Уж очень он хотел видеть в ней. Возвращался со службы, поужинает, посадит на колени маленькую Наточку, угощает хлебом с маслом, шоколадом. Достанет семейную фотографию, показывает и что-то говорит на немецком.

Вера подслушивала и перевела, что говорит офицер. У него в Германии такие же две девочки, он их любит и очень скучает. Говорит, уже скоро война закончится, к нему в этот посёлок приедет жена с детьми и он обязательно познакомит Наточку со своими дочками. Офицер хоть на часок хотел воссоздать себе традиционный семейный уют. Забывался, что вдалеко от своего родного дома, но совсем рядом со смертью.

Жизнь под одной крышей с нацистом усложняла ситуацию. Ребёнок мог что-то сболтнуть лишнее и тогда всё могло рухнуть в момент. Шура, с замиранием сердца наблюдая со стороны за сидящими на коленях у офицера дочками. В такие моменты ей мерещилось, как прибегает денщик, нервно что-то докладывает офицеру, тот брезгливо отшвыривает девочек.

Денщик хватает детей и бросает на растерзание голодным кавказским волкодавам, а Веру и её маму вешают в саду на ближайшем дереве.

Но, умненькие девочки чётко выполняли все распоряжения, которые перед сном им нашептывала мама. Бабушка тоже мужественно молчала, замоталась платком под горянку и не реагировала ни на что. Прошмыгнёт по двору к себе в сарайчик и копошиться там. Каково было женщине всё время держать язык за зубами. Это был подвиг во имя жизни дочери и внучек.

Надо сказать, что немецкий гарнизон вел себя в Майском поскромнее. Командующий южного направления, Feldmarschall von Kleist приказал не обострять отношений с кавказскими народами. Солдаты у местных покупали на рынке молоко яйца, фрукты за рейхсмарки. Сам генерал посещал мечеть, общался со старейшинами, рассказывал о политике германии на Кавказе.

Вера рано уходила в госпиталь, возвращалась поздно, старалась не пересекаться с постояльцем. Работы в госпитале было много и её поведение не вызывало подозрений у денщика. Он обратил на это внимание. – Sehr Gut! Arbeit macht frei.

Санитарка Вера примкнула к группе врачей, которые занимались подпольной деятельностью. Приписывала в ведомости высокие температуры характерные для инфекций, больным ставили фиктивные диагнозы и переводили в инфекционное отделение. Так молодые люди получали отсрочки на работу в Германии.

Случился даже пикантный момент, местный молодой парень, дезертировавший из действующей советской армии, который «лечился» в инфекционном отделении госпиталя, наблюдая, как стройная «санитарка Верка», моет полы, страстно в неё влюбился, стал домогаться, настойчиво просил выйти за него замуж.

Дарил кульки с фруктами и продуктами, родственников подсылал к Вере свататься. Её убеждали, что не надо бояться, русские уже разбиты и никогда не вернуться, а в их семье будет жить долго и счастливо. Вера, со своей стороны, как могла, уходила от ответа. Ссылалась на квартирного офицера, он не разрешит ей уйти из дома. Каждый вечер общается с ними, русский учит.

Надо отдать должное, в этой ситуации влюблённый местный парень не мстил ей, не угрожал выдать, что из беженцев. В этом проявлялась национальная черта кавказцев.

Следующие три месяца прошли как три года. Жили, можно сказать, на лезвие ножа. В конце января 1943 года немецкий гарнизон посёлка неожиданно засуетился, солдаты грузили в грузовики имущество, первыми уехали старшие офицеры. Вера с Шурой и не знали, что после капитуляции фашистов под Сталинградом, южная армия Feldmarschall von Kleist попадала в «котёл» и должна была быстро выравнивать фронт.

В поселок вошли советские горно-стрелковые части. Кавказские МинеральныеВоды так же были свободны. Принесли спирт из госпиталя, разбавили томатным соком и сели отметить своё очередное рождение.

Вот тут уж, захмелевшая «бабушка» отвязала свой язычок по полной. Рот не закрывала, никак наговориться не могла. Ей на тот момент было чуть более пятидесяти, хорошо смотрелась и весело, с одесским юмором, рассказывала, как немец-денщик, примерно одного с ней возраста домогался, а я, делала большие глаза и крутила пальцем у виска, – дурной штоли?

Все слушали и хохотали до упаду.

Женщины на радостях вымыли дом до блеска, выстирали, погладили всю одежду и всё чем пользовались. Попрощались с соседями, старыми и новыми друзьями, взяли справки о своей работе в госпитале и пошли на главную дорогу. Попутным транспортом добрались до Ессентуков.

Пришли к оставленному дому, но там уже кто-то живёт. Встретили Веру соседки крайне злобно, вообще не понимали, почему эти «еврейки» живые ходют. Опасались тётки, немец вернётся, узнает, что еврейкам помогали, «зараз расстреляють».

Мир не без добрых людей, заботу проявили армянские семьи, знакомые по госпиталю. Помогли с жильём, на первое время, с тёплой одеждой.

Доктор Вера, медсестра Шура, с оставшимися в живых медиках, восстанавливали госпиталь, разрушенный и разграбленный за 5 месяцев оккупации. К маю 1943 года уже функционировали все госпитали и водолечебницы Кавказских Минеральных Вод. Поезда вновь потянули вагоны с раненными. Но уже среди медперсонала уже не было профессоров и специалистов еврейской национальности. Были убиты все врачи эвакуированные из Ленинграда, Киева, Одессы, Крыма. Уже не было профессора Баумгольца, врачей высокой квалификации Дрибинский, Сокольский, Чацкий, Шварцмана, хирурга высшей квалификации Михаила Кауфмана, известного терапевта Фаинберга. И это лишь самый малый список выдающихся людей, расстрелянных за Стекольным заводом Минеральных Вод.

Советские криминалисты, эксперты раскопавшие в 1943 году ров, напишут – «…По жестокости, по количеству жертв, это было самое чудовищное преступление гитлеровцев на Ставрополье. Это преступление являлось обдуманным и четко реализованным планом уничтожения еврейской нации. Фашисты и их подручные из местных полицаев безжалостно, уничтожали всех, кто попал к ним в руки…».

Глава 2.29 Через много лет на этом поле

«Передайте об этом детям Вашим;а дети пусть скажут своим детям,а их дети – следующему роду»ТОРА. Иоиль,1:3

Я приехал в город Минеральные Воды встретиться с родственниками Мины Вейнблат. На вокзале среди прочих направлений, заметил маршрутку с картонкой «Стекольный Завод».

Ну, коль такси подано, надо ехать. Своими глазами посмотреть на место массового уничтожения людей. Проехал остановку «Завод» и на следующей вышел в надежде встретить указатели к столь трагическому месту. Блуждая по улочкам частных одноэтажных застроек, так никаких указателей и не встретил. Понял, методом бессмысленного тыка, не найду.

Подошёл к сидящему на лавочке у частного домика и спросил местного, как пройти к…

Сидящий посмотрел на меня внимательно и спросил, вы ищете место где расстреливали евреев?

Я кивнул.

Человек встал, опёрся на трость и сказал, что проводит до места, тут не далеко.

Вдвоём, не спеша, пару раз свернув по закоулкам, пошли в направлении лесополосы. Мой провожатый, поинтересовался кто я и откуда, попросил коротко рассказать о себе. Я рассказал, моя трудовая биография уложилась в несколько фраз, -сын офицера, нефтяной институт в Баку, работал в Туркмении, в Западной Сибирь. С некоторых пор пенсионер.

Попутчик внимательно выслушал, проникся ко мне доверием и стал рассказывать вначале о себе, потом перешёл к событиям военных лет.

Офицер. С развалом СССР, демобилизовали с пенсией, на которую жить нельзя. Работал на ставропольской большой «Химии», болезнь скрутила, стало трудно ходить…