Эон

Лэньер выступал в качестве непосредственного представителя Джудит Хоффман на Камне. Он координировал науку, технику и связь. Кэрролсон была научным руководителем; Хайнеман отвечал за технику, Роберта Пикни – за связь.

Структура научной команды была достаточно ясна. В нее входили математики, археологи, физики, представители общественных наук (включая историков), специалисты по вычислительной технике и информатике, опытные медики и биологи, а также четыре юриста.

Техническая команда состояла из группы поддержки, включающей военное подразделение, и механиков. В группу связи также входило военное подразделение, отвечающее за кодирование информации. Пикни вместе со своим ассистентом Сильвией Линк курировала связь на Камне, а также системы связи Земля – космическая станция – лунное поселение.

Патриция подумала, что никогда не сможет запомнить даже самые важные имена. У нее никогда не было хорошей памяти на имена – лица она запоминала лучше.

Кроме персонала из Соединенных Штатов и Еврокосмоса, в научную команду входили представители России, Индии, Китая, Бразилии, Японии и Мексики. Вскоре должны были прибыть несколько австралийцев и один лаосец. Кэрролсон мельком упомянула о том, что с русскими связаны некоторые проблемы. Они находились на Камне только год – после того, как наконец согласились на определенные ограничения. Несмотря на эту договоренность, они требовали (вполне разумно, подумала Патриция) доступа ко всей информации, включая библиотеки. Библиотеки же, как объяснила Кэрролсон, были чисто американским заповедником – по прямому указанию Хоффман и президента.

– Они бы избавили нас от множества ненужных проблем, если бы просто открыли все для всех, – добавила Ленора. – Терпеть не могу секретность.

Но приказы вышестоящего начальства приходилось выполнять.

– Кто же руководит научной командой, пока вы здесь, со мной? – спросила Патриция.

Кэрролсон улыбнулась.

– Я поручила это Римская. Он довольно ворчлив, но действует толково. И наверняка дважды подумаешь, прежде чем идти к нему жаловаться. Мне же порой все-таки нужно отдыхать.

В блоке памяти Лэньера четко указывалось, с кем Патриция может разговаривать о своей работе, а с кем нет. Если она хотела обсудить что-то, почерпнутое в библиотеке, она могла говорить только с Римская, Лэньером и еще одним членом научной команды, с которым не была еще знакома – Рупертом Такахаси. Сейчас он работал с экспедицией в коридоре.

Патриция пообедала с Кэрролсон и тремя китайцами, полчаса вздремнула, потом взяла свой блокнот и, захватив складной стул, направилась через равнину к карликовому лесу, где села и начала делать собственные заметки. Кэрролсон присоединилась к ней через час, принеся термос с холодным чаем и несколько бананов.

– Мне нужны кое-какие инструменты, – сказала Патриция. – Циркуль, линейка, несколько карандашей, или… Мне нужно подумать. Может ли кто-нибудь из инженеров или электронщиков сделать для меня один прибор?

– Какой?

– Мне хотелось бы узнать, чему равно значение пи в коридоре.

Ленора поджала губы.

– Зачем?

– Ну, судя по тому, что я до сих пор прочитала, коридор определенно состоит не из обычного вещества. Это нечто другое. Прошлой ночью – когда все спали – мы говорили с Фарли, и она рассказала о том, что ей известно. Сегодня утром я заглянула в некоторые из статей, которые подобрали Римская и Такахаси перед моим появлением.

– Снова к дилетанским временам гиперпространственной математики, – съязвила Кэрролсон. – Римская, похоже, замкнулся в своем собственном опыте.

– Возможно, но он высказал интересные предположения. Завтра Карен собирается взять меня с собой к скважине. – Она махнула вверх, в сторону плазменной трубки и оси южного купола. – Если к этому времени у меня будет пи-измеритель, может быть, я кое-что узнаю.

– Сделаем, – пообещала Кэрролсон. – Что-нибудь еще?

– Не знаю, возможно ли это, но еще мне хотелось бы измерить постоянную Планка, и гравитационную постоянную, и вообще все, что можно считать мировыми константами. Нечто вроде мультиметра.

– Вы считаете, что значения констант здесь иные?

– По крайней мере, некоторые из них.

– Постоянная Планка? Нас бы тогда просто не существовало.

– Возможна разница в соотношениях. Мне просто хочется знать.

Кэрролсон поднялась, захватив пустой термос и банановую кожуру, и вернулась к палатке. Через несколько минут они с Ву уехали на машине в шестую камеру.

Патриция смотрела в даль коридора, слегка нахмурившись.

Она обладала вполне реальной, хотя и ограниченной силой и только что резко подняла ставку – на величину Нобелевской премии.

Наиболее важные моменты своей жизни Патриция проводила в собственных мыслях, затерянная в мире, который был совершенно непонятен подавляющему большинству населения Земли. Сейчас, сидя возле карликового леса, слушая Моцартовского «Юпитера» и глядя на коридор, она сначала волновалась, а потом начала раздражаться, что это состояние долгоне приходит.

Она знала, с чего начать. Если коридор состоит не из обычного вещества, тогда альтернатив немного. Либо это туннель, ограниченный силовым полем и ведущий за пределы астероида через какие-то гиперпространственные хитросплетения, либо нет. Если нет, то он, вероятно, сам состоит из гиперпространственных хитросплетений. (Она рассмотрела и отвергла как бессмысленное с точки зрения философии, на данный момент, предположение, что коридор – иллюзия).

Гиперпространственные хитросплетения были наиболее сложной концепцией. Если камнежители использовали технику шестой камеры, чтобы искажать пространство-время, должны были иметь место и соответствующие последствия. Когда появится мультиметр – если он устроит ее, – она сможет начать сопоставление параметров. Искривленное пространство в масштабах коридора могло, вероятно, вызвать флюктуации пи, поскольку диаметр круга в любом серьезно искаженном пространстве может изменяться относительно окружности. Другие константы меняются в зависимости от искажений более высокого порядка.

Вскоре она оставила попытки привести себя в рабочее состояние. Не хватало фактов, чтобы оправдать умственное напряжение.

На данный момент ей ничего не оставалось, кроме как расслабиться и читать. Она вставила в блокнот очередной блок памяти.

– Сколько вам потребовалось времени, чтобы привыкнуть к жизни без ночи? – спросила Патриция.

Фарли нетерпеливо постукивала пальцами по стене арки, ожидая лифта, ведущего к оси. Они стояли в пятидесяти метрах к востоку от пандуса туннеля, на гладкой блестящей железо-никелевой плоскости.

– Не уверена, что я к этому привыкла, – сказала Фарли. – Жить можно, но мне не хватает звездных ночей.

– Вы не думаете, что при их технологии камнежители могли бы придумать что-то для создания темноты?

– Чтобы погасить плазменную трубку, требуются огромные затраты энергии, особенно в седьмой камере. Я говорю о том, что, похоже, она продолжается бесконечно, а как по-вашему можно погасить нечто подобное?

Патриция достала свой блокнот и напечатала:

«Плазменная трубка седьмой камеры – снабжение энергией? Поддержание работоспособности? Так же, как в других камерах?»

Двери лифта открылись, и они вошли в большую круглую кабину. Когда Фарли нажала кнопку, двери закрылись. Обе схватились за поручни, прикрепленные к стенам. Сначала ускорение лифта увеличивало их собственный вес, но по мере приближения к оси эффект ослабевал. Лифт достиг постоянной скорости, пройдя около трети пути. К этому времени их вес значительно уменьшился. Вскоре они начали замедляться, мягко переходя в состояние, близкое к невесомости. Двери открылись, и прибывших встретил охранник черно-серой форме.

Помещения, окружающие осевую скважину седьмой камеры, снабжались воздухом и теплом, но во всех других отношениях оставались такими, какими их бросили камнежители столетия назад.

– Мы направляемся к монитору сингулярности, – объяснила Фарли.

Солдат жестом пригласил их сесть в тележку. Держась за канаты, они заняли свои места и пристегнулись ремнями.

– У меня такое чувство, что вы собираетесь показать мне нечто еще более удивительное, – укоризненно сказала Патриция. – А я ведь еще не успела привыкнуть к тем чудесам.

– Это вспомогательное чудо, – таинственно проговорила Карен. – Результат других чудес, если следовать теориям Римская и Такахаси. Но здесь вы – специалист по пространству-времени.

– Я уже не уверена в этом, – холодно заметила Патриция.

– Если коридор – матрица искривленного пространственного туннеля, что бы вы предположили обнаружить в его центре?

– Я думала об этом вчера вечером. – Патриция замолчала, когда тележка приблизилась к краю площадки. – В центре не должны работать никакие законы.

– Точно.

– Сингулярность?

– Именно туда мы и направляемся, – сказала Карен.

Охранник подвел тележку вплотную к шлюзу, смонтированному в каменной стене. Фарли схватилась за поручень и помогла Патриции отстегнуть ремни. Охранник отдал честь и сказал, что подождет их.

Они вошли в шлюз. Фарли включила свет и сняла со стойки два мятых безразмерных скафандра.

– Вы можете подрегулировать длину рукавов и штанин этими ремешками. Подвижность и изящество здесь не требуются – лишь давление, температура и воздух. Это место не слишком часто посещается.

На задней стене шлюза находилась лестница с широкими ступенями, поднимавшаяся к люку, который открывался поворотным колесом. Как-то оборудование, очевидно, давно заброшенное, лежало кучами по углам и под лестницей.

– Смотрите под ноги. Делайте все медленно. Опасности нет, если вы будете осторожны. Если что-то случится с вашим скафандром – что маловероятно, – мы сможем вернуться в шлюз менее чем за две минуты.

Фарли проверила застежки скафандра Патриции и нажала красную кнопку на панели рядом с лестницей. Воздух тихо вышел из помещения, и Патриция теперь могла слышать лишь свое собственное дыхание. Фарли включила радио в скафандрах.

– Вверх по лестнице, – скомандовала она.

– Я никогда раньше не пользовалась скафандром, – сказала Патриция, взбираясь по ступеням следом за Карен.

– Судя по отзывам экипажа ОТМ, вы не страдаете космической болезнью.

– Невесомость – это забавно.

– Гм. Мне потребовалось три дня, чтобы привыкнуть.

Фарли повернула колесо на крышке люка и толкнула ее вверх. Она начала медленно открываться, затем остановилась, пока Фарли не поднялась еще на ступеньку и не толкнула еще раз. Крышка открылась, освобождая проход. В скважине были установлены компактные прожектора, хотя выход в седьмую камеру находился всего лишь в десяти метрах и всюду проникал молочный свет плазменной трубки.

Патриция повернулась, глядя на юг. Стены скважины – шершавые, покрытые неровными линиями – исчезали в чернильной темноте. В конце ее виднелся кружок света размером с долларовую монету, если смотреть на нее с расстояния вытянутой руки. Она посмотрела вверх, изо всех сил напрягая зрение, и увидела обширные вкрапления темного камня в астероидном металле.

– Плазменная трубка начинается в каждой камере заново, – сказала Фарли. – Она упирается в купола, поддерживаемая узким горлышком. Это горлышко также удерживает внутри атмосферу – иначе она вся ушла бы через скважины.

– Разве воздух удерживается внутри камер не благодаря вращению? – спросила Патриция.

– Дело в относительной высоте. Без горлышка атмосферное давление у скважин все еще составляло бы около ста восьмидесяти миллиметров ртутного столба.

– Угу.

– Мы думаем, что по окружности трубки в материал куполов вмонтированы заряженные пластины, но это пока еще предложение. А трубка в коридоре значительно отличается от остальных, и у нас совсем мало идей насчет того, как она работает.

Они двигались вдоль стены, пользуясь протянутыми повсюду канатами и стойками. Возле края скважины стоял помост высотой примерно в пятьдесят метров. На него вела лестница в длинной цилиндрической клетке.

– Вы первая, – сказала Фарли. Патриция вошла в клетку и начала подтягиваться на руках; ноги ее бесполезно болтались, как у Фарли в шлюзе. – Когда окажетесь над клеткой, пристегните кольцо скафандра к канату. Если вдруг окажетесь, что вы в свободном полете, я буду сзади вас со страховочным фалом.

У вершины помоста, сориентированного в точности по оси Камня, Патриция пристегнулась к страховочному канату и подтянулась. На пять или шесть метров за край скважины выступала другая цилиндрическая клетка. Фарли махнула рукой, и они выбрались наружу, на наклонную поверхность купола.

– Под этим углом плазма выглядит очень яркой, как видите, – сказала Фарли.

Отсюда открывалась невероятная панорама. Без очевидных признаков искажения перспективы ландшафт казался изображенным на поверхности огромного шара. Детали освещались тускло-молочным светом плазменной трубки, сходившимся в яркий круг в центре дальнего купола.

– Русских сюда не пускают. Однако они работают в других скважинах.

В конце второй клетки было нечто, от чего Патриция ощутила боль в глазах. Фарли приблизилась к ней.

– Это то самое, – сказала она. – То место в коридоре, где все перемешивается.

Оно напоминало полуметрового диаметра трубу из ртути, тянущуюся до бесконечности, не по прямой и не по кривой, не движущуюся, но и не неподвижную. Если вообще можно было назвать ее отражающей, то она не вела себя, как зеркало, изображая едва узнаваемое подобие окружающего.

Патриция приблизилась к сингулярности, стараясь не смотреть прямо на нее. Здесь законы коридора завязывались в искусный продолговатый узел, нечто вроде пространственной пуповины.

Сингулярность искажала ее лицо как будто с радостным злорадством.

– Она не выглядит прямой, но это так. Она, конечно, сопротивляется попыткам проникнуть в нее, – заметила Фарли, протянула руку в перчатке и, коснувшись тупого конца, осторожно погладила ее. – Похоже, она генерирует силовое поле, которое действует в коридоре как сила тяжести. Чистый эффект – сила, которая отсутствует в седьмой камере, но начинает работать сразу же после соединения с коридором. Переход очень плавный. В коридоре чем дальше от сингулярности вы находитесь, тем больше сила, пока вы не достигнете стены. Отсюда создается впечатление, что стены притягивают. Вот вам и вес.

– Есть ли какая-нибудь разница между притяжением стен и отталкивающим полем сингулярности?

Фарли ответила не сразу.

– Если бы я знала. Сингулярность тянется посреди коридора внутри трубки. Есть предположение, что она имеет какое-то отношение к поддержанию плазмы, но… честное слово, мы все здесь невежды. Вам и карты в руки.

Патриция протянула руку. Искривленная зеркальная поверхность протянула навстречу ей нечто расплывчатое. Рука и ее отражение встретились. Она почувствовала покалывающее сопротивление и нажала сильнее.

Рука мягко входила внутрь, пока она не вытащила ее обратно. Патриция – в некоторой степени, к своему собственному удивлению – немедленно поняла принцип.

– Конечно, – сказала она. – Это словно прикосновение к квадратному корню пространства-времени. Попытайтесь войти внутрь сингулярности, и вы переместитесь на некоторое расстояние по пространственной координате.

– Будете скользить вдоль нее, – предположила Фарли.

– Верно.

Патриция подплыла к закругленному началу – или это был конец? – сингулярности, затем обхватила ее обеими руками, словно обнимая. Пальцы сжали искривленную поверхность, и девушку сначала притянуло к ней, а потом оттолкнуло.

– Прикоснитесь к ней, – сказала Патриция, – и она ответит на давление силой, параллельной оси. – Она продемонстрировала это. Кольцо и трос остановили последовавший рывок. – Если я нажму под этим углом, сингулярность отбросит меня к северу. Под противоположным углом – на юг. Момента вращения нет. Или меня отталкивает прямо в сторону, или перебрасывает вдоль линии.

Фарли завистливо улыбнулась под шлемом.

– Вы схватываете все на лету.

– Рада, что вы так думаете. – Патриция вздохнула и повернулась. – Ладно. Давайте возвращаться. Мне нужно все это обдумать.

Фарли взяла ее за плечо и направила обратно к клетке, по помосту и в шлюз. Патриция уже погрузилась в размышления, глаза ее остекленели.

Она едва ли заметила поездку на лифте, а в палаточном лагере сразу села за стол с блокнотом и процессором Кэрролсон. Карен отошла на несколько минут, чтобы поесть, а когда вернулась, на экране процессора, соединенного с блокнотом, мигал очередной запрос. Васкес, похоже, спала. Фарли взглянула на дисплей блокнота.

«Из… будущего (?) Сингулярность. Длиннее – проходит сквозь стену астероида. Отталкивание по обратному квадрату возрастает. Куда ушли камнежители? В коридор, конечно.

Кривизны пространства возле искривленного зеркала нет. Нужен мультиметр, чтобы проверить – однако все кажется вполне вероятным, если рассматривать это как заранее спроектированную технологию, манипулирующую геометрией, использующую пространство и измененную метрику как инструмент. Сингулярность, возможно, бесконечно длинная, начинается здесь, на границе камеры и коридора.

Энергия для поддержания плазменной трубки в коридоре. Может ли это быть функцией отдельной Вселенной, каковой, очевидно, является коридор? Откуда появилось вещество – вся эта почва и атмосфера? Не из Камня – по крайней мере, не все; это очевидно».

Теплый воздух, шедший из коридора, шевелил ткань палатки, шелестел травой возле лагеря и смешивался с потоком холодного воздуха от купола, создавая пыльные облачка.

Цзян и Ву играли под тентом в шахматы.

Вскоре Фарли тоже заснула.

Глава 7

Хайнеман что-то раздраженно бормотал себе под нос. Медленно шагая по эстакаде, окружающей площадку, он просматривал грузовую декларацию на экране своего блокнота. Груз – освобожденный от кокона и собранный – удовлетворял всем требованиям, поставленным технической группой шесть месяцев назад. Это было сумасшедшее время, когда они пытались спроектировать устройство, обладающее нелепыми свойствами и предназначенное для работы, которую не понимал никто из технической группы. Но тогда зеленые значки были весьма редки.

Сейчас никто не мог оспаривать его право на зеленый значок. Он был единственным, кто мог испытать это устройство и обучить других им пользоваться.

Это было прекрасное произведение искусства: прозрачный цилиндр высотой двадцать метров и диаметром шесть, напоминающий гигантский реактивный двигатель, из которого удалены все внутренности. Хайнеман посмотрел вниз, в середину площадки, на серповидные металлические детали, которые должны были сомкнуться вокруг таинственного нечто, которое будет находиться внутри цилиндра. Сейчас зажимы покоились на пластиковых вставках, которые будут удалены, когда устройство окажется на своем месте.

Оно называлось трубоходом. Рядом с ним – привезенный в трех коконах на следующем ОТМ – помещался модифицированный турбовинтовой летательный аппарат вертикального взлета и посадки «Боинг-Белл», сокращенно АВВП, модель номер НХВ-24Б.

Это был самый необычный летательный аппарат из всех, какие он видел. Первоначально разработанный для ВВС США и предназначенный для поисковых и спасательных операций, он мог поворачивать свои смонтированные на концах крыльев двигатели на сто двадцать градусов. Пять широких лопастей каждого пропеллера могли втягиваться внутрь. А в хвосте, располагаясь чуть выше центральной линии, находился реактивный двигатель, работающий на керосиново-кислородной смеси, несомненно, для придания дополнительного ускорения – но при каких условиях?

Лихо изогнутые крылья были сдвинуты к задней части фюзеляжа, занимая три четверти его длины и почти касаясь раздвоенного хвоста. В воздух могли подняться восемнадцать пассажиров и экипаж из двух человек – при полной загрузке – или меньшее количество пассажиров и масса оборудования. Это был одновременно самолет, вертолет и ракета.

Он понравился Хайнеману сразу же, как только тот прочитал характеристики. У него всегда была слабость к игрушкам Руби Голдберга.

АВВП мог быть закреплен на трубоходе в трех положениях: словно стрела, торчащая сбоку бревна, причем его нос и заправочная горловина входили внутрь цилиндра; в вставленный в цилиндр «со стороны задницы», как называл это Хайнеман – тогда ракетный двигатель перемещал трубоход вдоль плазменных трубок и скважин в седьмую камеру; или пристегнутый к цилиндру со стороны брюха.

Хайнеман не имел ни малейшего понятия о том, что будет делать устройство, когда окажется на месте. С точки зрения астронавтики или аэронавтики это было чистейшее безумие. Каким образом стабилизировать цилиндр на его траектории – какой бы она ни была – во время посадки АВВП? Цилиндр не имел маневровых двигателей. Всему сооружению едва хватало прочности лишь на то, чтобы двигаться вдоль оси с помощью реактивного двигателя…

«Это не мое дело», – подумал он, делая последнюю пометку в блокноте. Несмотря на первоначальный энтузиазм, Хайнеман чувствовал, что ни один летательный аппарат не может показаться ему действительно прекрасным, пока он сам не полетит на нем и при этом останется в живых.

В коконе также содержалась контрабанда. В декларации – во всяком случае, в официальной – не были указаны два металлических ящика, размером и формой напоминающие гробы. Хайнеман хорошо знал, что в них находится: скорострельные орудия Гатлинга с радарами.

Он догадывался, где они могут быть установлены и с какой целью. Это было имущество Объединенного космического командования, и единственным человеком, который должен был знать об их прибытии, являлся капитан Киршнер. Эти ящики прямо нарушали правила МКСОК, разработанные для Камня.

Хайнеман привык служить двум хозяевам. Он знал, что у Киршнера и ОКК имеются причины нарушать правила. Он знал, что Лэньер и Хоффман согласятся с этими причинами, когда придет время.

Хайнеман убедился, что ящики доставлены на склад службы внешней безопасности, и тут же забыл о них.

Он проплыл мимо разгрузочной площадки и посмотрел на часы. Гарри опаздывал.

Лэньер добрался по канатам до помоста у третьего стыковочного узла. Трубоход и АВВП занимали его центр, словно театральные премьерши, ожидающие костюмеров.

Хайнеман без энтузиазма наблюдал за Гарри.

– Ты выглядишь усталым, – заметил он, протягивая блокнот. Лэньер вернул его, даже не взглянув и не сказав ни слова. – Скоро превратишься в привидение, появляющееся из камер – так, как сейчас.

– Ничего не поделаешь.

Хайнеман покачал головой и присвистнул.

– Что, черт побери, происходит внизу?

– Они готовы? – спросил Лэньер. Хайнеман кивнул и достал из поясной сумки коробку с блоками памяти.

– В настоящее время – да. На следующей неделе я отправляю их вдоль трубки. Если получу зеленый значок…

Лэньер достал из внутреннего кармана куртки зеленый значок и повертел его в руках, демонстрируя инженеру.

– Твой. Вторая степень. Отправляйся и выясняй все сам. Ты ведь такой нетерпеливый.

– Такова моя натура, – сказал Хайнеман, пристегивая значок к лацкану. – Как дела у девушки? Ей нужна помощь?

– Не знаю, – протянул Лэньер. – Она вполне довольна жизнью. – Он поднял брови и глубоко вздохнул. – Похоже, выживет. – Ему очень хотелось переменить тему. – У меня есть временные зеленые для твоего экипажа.

– Я собираюсь лететь один, – заявил Хайнеман. Он удивился, когда Лэньер просто кивнул, так как ожидал хоть какой-то реакции. – Кто пойдет со мной в пробный рейс?

– Я, если будет время.

– Ты не летал много лет.

Лэньер рассмеялся.

– Никто из нас так не летал. Кроме того, это не то умение, которое можно забыть. Ты должен бы знать.

Через площадку к ним плыла женщина-охранник. Лэньер взглянул в ее сторону, протянул руку и получил заклеенный конверт. Она скрылась, не обменявшись с ним ни словом.

– Ты ждал этого? – спросил Хайнеман.

– Да. – Он распечатал конверт, прочитал письмо и сунул его в карман, к значку Хайнемана. – Инструкции с Земли. Я проведу здесь еще несколько дней, потом улечу на следующем ОТМ. Ларри, выведи трубоход на исходную позицию, подготовь для испытательного полета, но больше ничего не делай, пока я не вернусь.

– Советник вызывает?

Лэньер похлопал рукой по карману.

– Начальство. Но я должен убедиться, что Васкес сможет решить задачу. – Он отправился к люку.

– Я буду ждать, – крикнул вслед Хайнеман.

Он смотрел на трубоход и АВВП горящими глазами.

Глава 8

Лэньер сопровождал Ленору Кэрролсон на грузовике в седьмую камеру. В туннеле Кэрролсон включила свет в кабине и вынула из футляра ящичек, который держала на коленях.

– Можете поставить электронщикам высший балл на этой неделе, – сказала она. – Патриция попросила их кое о чем, и они принесли мне это через двадцать четыре часа.

– Что это?