Кровь и свет Галагара

Но вот оба отряда заняли свои места и взялись за легкие копья, оставив тяжелые. Под звуки зул и гаргастов они устремились навстречь друг другу, выступив восемь на восемь. Юноши старались копьями сбить перья со шлемов противников. Но и те, и другие довольно искусно прикрывались щитами – и копья, бывшие, собственно, древками без наконечников, никак не могли достигнуть цели. Наконец, Ур Фта, повинуясь понятной только ему свирели Кин Лакка, рванул узду правой нижней рукой, повернул своего гаварда и помчался вдоль фронта, пытаясь обойти соперников. На ходу метнул он копье правой верхней рукой, затем левой верхней метнул ему вслед другое, целясь в перья на шлеме крайнего всадника. Тот щитом отбил первое и уклонился от второго, но к несчастью для себя не заметил, как Ур Фта, продолжавший нестись во весь опор, тут же оказался рядом. Неуловимым движением щита встретил царевич на четверть лума открывшегося противника и выбил беднягу из седла. А когда тот вскочил на ноги и в растерянности завертел головой, Ур Фта, успевший развернуться и вновь пролетавший мимо, сорвал с его шлема розовые перья, просто зацепив их рукой.

– Что ты скажешь на это? – радостно вскрикнул Син Ур, обращаясь к советнику.

– Скажу, что если бы не это стальное яйцо у него на голове, – не менее радостно и возбужденно прошептал мудрый Од Лат, – мне бы и в голову не пришло, будто сын твой ничего не видит.

Меж тем, восьмерка во главе с царевичем уступила место следующей. Игра продолжалась по всем правилам, но столь бодро и горячо, что наблюдать за нею было истинным наслаждением.

Сразу после полудня царь приказал трубить в зулы, что служило для юношей-участников игры – сигналом собраться перед его навесом. Скоро собрались все до единого, и Син Ур приказал угостить их обильной трапезой. А по ее завершении началась самая увлекательная и важная часть турнира. Теперь наиболее храбрым предстояло показать себя в единоборстве.

Правила были просты: соперники съезжались с тяжелыми копьями наперевес, стараясь поразить друг друга, до тех пор, пока один из них или оба враз не оказывались на земле. Дальнейшее зависело от потерпевшего поражение или – в случае одновременного падения – от наиболее пострадавшего. Если он признавал себя побежденным и покидал поле битвы, поединок считался завершенным. Если же он изъявлял желание и сохранял способность на равных продолжать борьбу, бились на мечах, пока один из двоих не упадет, не выронит меч либо не коснется земли рукой или коленом. Хотя в поединках не пользовались боевым оружием – турнирные копья вместо наконечников были снабжены округлыми деревянными болванками, а мечи не вынимались из ножен, – и к тому же некоторые удары – например, в голову – были запрещены, все-таки далеко не каждый осмеливался принять вызов. Страшились не увечий, страшились позора – несмотря на то, что принявшего вызов, независимо от исхода поединка, никто не посмел бы назвать трусом. Но самые храбрые и уже отличившиеся тоже не спешили бросить или принять вызов. Таков был негласный закон, позволявший вперед проявить себя участникам послабее. Вот почему в ходе первой череды поединков вокруг площади Зьаф не умолкали шутливые возгласы и смех, а иной раз и трапеза продолжалась. И только постепенно, по мере вступления в игру все более сильных соперников, утихал смех, возгласы становились горячими и взволнованными, интерес к происходящему нарастал. Так было и в этот раз. Дело приняло воистину нешуточный оборот, когда вызов принял черноглазый Ал Грон, без особенного труда одолел к восторгу своей Чин Дарт одного за другим четверых и в пятый раз выставил щит на средину турнирного поля. Тут желтолицый Фо Гла, подбадриваемый друзьями, взялся было за копье, но взвесил его на руке и отставил в сторону, скромно улыбаясь: вот если бы надо было соревноваться в стрельбе – он не сомневался бы ни лума, а на копьях – это испытание не для него. На этот раз к щиту Ал Грона рысью подъехал угрюмый Бер Сан и уронил его небрежным ударом склоненного копья. Едва ли не с такой же легкой небрежностью выбил он из седла самого Ал Грона, а за ним еще шестерых.

Кин Лакк, давно уже дрожавший от нетерпения за спиной Ур Фты, в очередной раз встрепенулся и мрачно прохрипел:

– В конце концов, скучно вот так сидеть. Не пора ли нам в поле размяться?

– Пора, – ответил Ур Фта, и Кин Лакк, подскочив от неожиданности, развернул крылья.

Трижды съезжались Ур Фта и Бер Сан, ломая копья. На четвертый раз копье Бер Сана скользнуло по умело подставленному щиту, зато копье Ур Фты достигло цели. Бер Сан вылетел из седла, но запутался ногою в стремени, и гавард поволок его по земле, ускоряя бег. Ловкий юноша каким-то чудом уцепился левыми руками за седельную сумку, а правой нижней выхватил за-за голенища нож, собираясь обрезать стремя. Как вдруг плохо закрепленная седельная сумка, не выдержав тяжести, съехала вправо, и Бер Сан от неожиданности разжал пальцы… Шлем его сбился, и бедняга рисковал вот-вот размозжить себе голову. Но в этот лум Ур Фта подлетел на полном ходу и протянул ему левые руки. Бер Сан принял подмогу и, как только вновь оказался в седле, по-братски обнял царевича под общий восторженный гул.

– Это мой сын, воистину мой! – воскликнул Син Ур.

– И я узнаю в нем тебя, – с улыбкой подтвердил советник Од Лат.

Бер Сан отказался продолжать борьбу, сославшись на то, что, кажется, вывихнул ногу. Поэтому Ур Фта установил свой щит и отъехал на край турнирного поля. Услышав, как опустился и снова устроился за его спиной Кин Лакк, он тихо сказал:

– Благодарю тебя, славный форл. Твоя свирель не только воинственна, но и благородна.

– Как же я мог поступить иначе, пресветлый царевич? – расчувствовался Кин Лакк. – Да ведь и не враг же был перед нами, в самом деле. И уж во всяком случае не презренный крианин.

В это время черный Тан Заф поднял копье и, повернувшись к своему лучшему другу, сказал:

– Наследник Син Ура поступил с тобою прекрасно, и ты, Бер Сан, отказавшись от борьбы с ним, тоже сделал хорошо. Но я буду выглядеть трусом, если немедленно не приму вызов, чтобы постоять за тебя.

– Будь осторожен, Тан Заф, – напутствовал друга Бер Сан, – его слепота ничем не хуже нашего острого зрения.

Уже на третьем столкновении, хотя копья вновь разлетелись в щепки, вместе с этими щепками на землю свалился Тан Заф. Однако падение не причинило ему никакого вреда – он в четверть лума вскочил на ноги и поднял меч, показывая, что готов продолжать поединок. Ур Фта спешился, отбросил щит и, в свою очередь, взялся за меч. Продолжение поединка было недолгим: самому царевичу даже не пришлось атаковать – отражая четвертый удар, он выбил оружие из рук соперника. А тот, всей тяжестью продолжая двигаться, оступился и упал на одно колено прямо под ноги Ур Фте. Не торопясь выпрямляться, Тан Заф поднял на него свои серебристые, чуть-чуть навыкате глаза и, как завороженный, вполголоса произнес:

– Тяжко придется твоим врагам, да падут они все, о, Ур Фта, наследник Син Ура! Когда мы сошлись, твой шлем непрестанно являл мне мое отражение. Чем ближе я оказывался к тебе, тем более мне казалось, что я сражаюсь с самим собой…

И потрясенный Тан Заф покинул турнирное поле.

После него испытали на себе действие зеркального шлема братья Хи Дап и Хи Гар. Жизнерадостный Са Эт, выбитый из седла копьем Ур Фты, свистом подозвал своего замечательно статного крапчатого гаварда, вскочил на него и, прежде чем покинуть поле, подъехал к наследнику, чтобы поклясться в вечной дружбе. В очередной раз всех удивил силач Тоб Мон. От удара Ур Фты он рухнул на землю вместе со своим гавардом, чрезвычайно крупным и толстолапым зверем, но не растерялся и ушел с поля, взвалив его на плечо, как игрушку. Потерпели поражение и еще девять юных поединщиков, принявших вызов наследника Син Ура. А всего побил он соперников кряду числом пятнадцать, когда, наконец, гордый за сына царь приказал трубить в зулы, чтобы собрались пред навесом все участники турнира, потому что никто из юношей больше не отваживался испытывать на себе силу царевича. Однако его щит, разукрашенный золотой каймой, все еще стоял на средине турнирного поля. И не успели взреветь зулы, как всадник на дымчато-сером гаварде с опущенным забралом и в одеждах с цветами Восточного Залесья изо всех сил оскорбительно ударил носком сапога в щит Ур Фты, принимая вызов.

А на вид он был таков:

Стройный стан темно-красным охвачен утаном,Словно пламенем тонкий габалевый ствол.Легким искрам подобно, играя, пронзаетГладь и складки одежд золотистая нить.Сталь отменной закалки с жестоким отливомОбняла ему голову, плечи и грудь.У копья на конце лишь на лум затаиласьНеустанная в злобе коварная смерть.

Син Ур не стал возражать против еще одного поединка. «Что за беда? – подумалось ему. – Нашелся какой-то смельчак и невежа, но вряд ли, сойдясь с Ур Фтою, он продержится в седле дольше других».

С первым же столкновением все увидели, что дело нечисто. Копье царевича сломалось, но удар был точным, и его соперник очутился на земле. Что же до копья, направленного против Ур Фты, – оно не только не сломалось, но пробило его щит и едва не прорвало кольчугу на левой нижней руке. Болванка на конце оказалась вылепленной из хрупкого тайтлана и скрывала наконечник шагайах из тонкой и прочной стали. Ур Фта, едва осознавая, что произошло, сразу отбросил пробитый щит вместе с застрявшим копьем и спешился. Теперь он целиком подчинялся свирели Кин Лакка. Неведомый враг вскочил и, выхватив меч из ножен, шагнул навстречу наследнику.

– Это предательство! – воскликнул Син Ур.

– Это проделки Ра Она, – в ужасе прошептал Од Лат.

– Надо остановить их! Скорее! – В отчаянии царь вскочил и взмахнул рукой, намереваясь отдать приказ, но тут же остановился, услышав голос советника:

– Ни в коем случае! Или ты хочешь вмешательством опозорить сына? Ничего не бойся, он сам постоит за себя.

– Но Ра Он… Разве его злодейские чары не сильнее любого…

Как видно, об этой опасности всесильный дварт Су Ан не смог или не захотел предупредить цлиянского властелина.

Четырехрукий противник Ур Фты тем временем вероломно завершил свое вооружение двумя волнистыми кинжалами, выхватив их из-за спины левыми руками. Вообразив за собой превосходство, он решил атаковать способом «Индриг сплетает кокон». Плоский клинок его меча, разделенный ровным ребром посредине, стремительно описал в воздухе сверкающую двойную петлю. Кинжалы, оба враз, нарисовали тот же узор, но перевернутый вертикально. У царевича не было кинжалов – зато была свирель Кин Лакка, и она вела его к победе кратчайшим путем. Ур Фта взмахнул мечом и ответил врагу приемом «Золотой треугольник», в результате чего выбил кинжал из левой нижней руки. Последовала новая атака – «Арканная петля». Ур Фта встретил ее приемом «Вспыхнувший факел» – и в воздух, вращаясь, полетел второй кинжал, а рука, только что сжимавшая его, повисла, как плеть. За сим преимущество противника было исчерпано. Поэтому Ур Фта, не останавливаясь, провел череду выпадов «Леверка раскрывает бутон», чем заставил врага в замешательстве отступить и уйти в глухую защиту, потом сделал шаг в сторону и замахнулся, как бы собираясь использовать прием «Низкая туча». Во всяком случае, так и подумал его противник и поспешил сделать выпад, называемый «Радужным всплеском», нацелившись в открытую грудь царевича. Но вместо «Низкой тучи» Ур Фта неожиданно резко развернулся, уходя от удара, и в свою очередь нанес врагу удар со спины способом «Падающая звезда». Противник рухнул вниз лицом, выпустив меч, и больше не поднимался. Царевич подобрал валявшийся неподалеку кинжал, опустился рядом с поверженным на одно колено, перевернул его на спину и, подцепив лезвием, откинул ребристое забрало. Раздался негромкий стон.

– Ты что-нибудь видишь? – спросил Ур Фта, склоняя навстречу стону зеркальную голову.

– Вижу смерть в своих глазах… – прозвучал в ответ слабеющий голос.

– У тебя хорошее зрение, – сказал царевич и с нисходящей трелью свирели нанес последний удар.

Раньше других к телу убитого подоспели юноши из Восточного Залесья и не признали в нем своего. Зато когда сняли шлем, на голубоватом лбу мертвеца обнаружили клеймо – изображение замкнутого в кольце темного мохнатого индрига.

– Мохнатый индриг? Поздравляю тебя, сын мой, – сказал Син Ур, принимая наследника в свои объятья, – побежденный тобою – раб Ра Она. Верю, настанет день, когда и его господин примет смерть от твоей руки.

И это слово царя – последнее из сплетенных в третий урпран книги «Кровь и свет Галагара».

ЧЕТВЕРТЫЙ УРПРАН

Третий круг завершала массивная братская чаша за пиршественным столом в последнюю ночь Золовата, когда царю сообщили о посланце из крепости Стор. Великий царь, велев продолжаться веселью, удалился в соседние покои в сопровождении одного лишь советника Од Лата. Но холод тревоги не тронул разве самых бесчувственных сердец. Вскоре Од Лат возвратился, прошел вокруг стола и скрылся вновь. На этот раз, повинуясь его негромкому слову, один за другим поднялись и направились в Восточную башню арфанги и старейшие воины Айзура, герои последней войны. Оставшиеся уже не могли беспечно пировать и заговорили о военном совете.

В тот же лум Кин Лакк, сидевший рядом с царевичем, встрепенулся, отговорившись нуждою, стремительно вышел из зала и незаметно покинул дворец.

Прервал трапезу и обеспокоенный не меньше других Ур Фта. Прервал и уединился в своей опочивальне. Сидя на тесной лежанке, он раскурил длинную трубку, набитую отборным саркаром, – и события минувшего дня громкой стремительной чередой закружились в его голове. Но тут предрассветная прохлада, ворвавшаяся в проем окна, толкнула царевича в грудь – и он забылся глубоким сном.

Разбудил его на рассвете хриплый голос неугомонного форла.

– Полно спать, царевич! – говорил Кин Лакк. – Гаварды оседланы. Коцкуты набиты под завязку. Все готово для дальнего похода. Пора отправляться, покуда не заперты ворота!

– Воин Цли в походе всегда. Днем и ночью, верхом и пешком, во сне и наяву, живой и мертвый, – воскликнул по заученному с детства царевич, мгновенно стряхнув оковы сна. – Но что случилось, учитель?

– Случилось то, чего ждет Галагар уж не первую дюжину зим; то, что ничуть не удивляет и напротив – повергает меня в веселый трепет; то, что должно было случиться, ибо вперед начертано на камне судьбы в пещерах Фа Эля! Радуйся, царевич! Началась война! Крианское войско перешло Пограничную степь и, оставив четыре грузные дюжины для осады Стора, приближается берегом Асиалы к стенам Фатара. Укбат и Каллар захвачены еще вчера при помощи кораблей, и нынче утром Фатар уж верно будет заполнен беженцами.

– Ты был на военном совете, – не дрогнув, вымолвил Ур Фта.

– Да, я поднялся на крыльях к бойницам Восточной башни, притаился на балке, слышал все и готов повторить слово в слово.

– Какую же часть цлиянского войска доверил мне великий Син Ур? Куда мы направляемся, к Стору или Фатару?

– Ни то, ни другое, царевич. Ибо великий Син Ур не доверил тебе ни единой полдюжины своих воинов. Советник Од Лат, восхищенный исходом турнира, был на твоей стороне. Кое-кто из арфангов поддержал его в твердом убеждении, что ты способен возглавить не только часть, но и все цлиянское войско. Но царь отвечал им во гневе. Он сказал, что вести несметные силы на поле великого боя – совсем иное дело, нежели для потехи размахивать мечом на турнире. И слепому это дело не под силу.

– Довольно! – воскликнул Ур Фта. – Царь хочет еще доказательств – и я представлю их ему!

– Царевич, я думаю так же! – сказал Кин Лакк и весьма неучтиво схватил наследника цлиянского престола за руку. – Мы вдвоем заменим целое войско, и это не пустая похвальба. Послушай, благородный Ур Фта, мне ведомо, что в тылу у кровопийц Кри в землях Тсаарнии несть числа ненавистникам Сарката, готовым по первому зову с оружием в руках выступить против криан. Мы с тобой перейдем горы Шо через Сакларский перевал и не позднее чем через два дня, прибудем в Набир. Там ты соберешь себе войско и двинешь его на Зимзир и Саркат! Мы возьмем их штурмом, захватим дворец Цфанк Шана и выиграем войну!

– Вдвоем выиграем войну? Прекрасно, – сказал царевич, гордо вскинув лицо. И если бы его глаза не были слепы, они, верно, засверкали бы в этот лум. – Мы отправляемся в путь немедленно!

Кин Лакк не смыкал глаз этой ночью и не терял времени зря. На задах царского дворца у малой пристройки неподалеку от гавардгала их дожидалась пара оседланных и нагруженных всем необходимым гавардов. Это были могучие боевые звери черно-серебристой масти. Фыркая и негромко рыча в утреннем тумане, они нетерпеливо переступали с лапы на лапу, готовые мчаться без отдыха десятки атроров. Вскочив им на спины, легкой рысью подъехали Ур Фта и Кин Лакк ко все еще по-праздничному распахнутым воротам Айзура и, нахлестывая гавардов кожаными плетками, помчались в горы мимо шатров, окутанных сном под стенами цлиянской столицы. А из бойниц Западной башни за ними следил спокойным взором великий царь Белобровый Син Ур. И когда всадники скрылись за поворотом дороги, он повернулся к стоявшему рядом советнику Од Лату и молвил горделиво:

– Мой сын отправился в трудный поход, и нет никого среди агаров или двартов, кто мог бы его остановить на пути к прозрению и победе. Да сбудется предсказанное Су Аном.

– Время пришло, великий царь, отдать приказ, чтобы ударили в большой военный гаргаст, и объявить твоему народу об окончании праздника и начале славных сражений, – отвечал на это советник.

***

Целый день Ур Фта и Кин Лакк провели в дороге. Луга сменились редколесьем. Тяжело нагруженные гаварды ступали все медленнее, взбираясь в гору припорошенной влажной тропой. Стволы вековых ави поскрипывали, раскачиваясь на ветру. Солнце, едва пригревая, щедрым светом заливало все вокруг. Вскоре позади осталась неприступная громада пограничной крепости Тайлар, надежно закрывавшая перевал и поблескивавшая на солнце слюдяными вкраплениями в своих стенах из серого мабра. Кин Лакк птичьим взором неспешно обводил открывающиеся дали и время от времени принимался напевать своим хриплым голосом старинную форлийскую витволу:

– Солнце в полете заполнило долы и горы,Вольная воля дороже прозрачных саор.Непроторенным пребудет для черной МокморыФорлу покорный холодный высокий простор.

На слух это звучало так:

– Оло аоло аларда адор ти арадаФолумо фоло тамори глаглада саора.Сазара форлиом рара аоло глиадаТэрда ти граза туоло о харда Мокмора.

– Что такое «Мокмора»? – спросил царевич просто для того, чтобы спросить.

Неожиданно для него Кин Лакк всполошился, захлопал крыльями и прохрипел:

– Никогда не произноси этого имени, умоляю тебя, благородный царевич! За ним стоит страшная смертоносная сила.

Ур Фта подумал было, что Кин Лакк не расслышал толком его вопроса и в изумлении сказал:

– Если просишь, не стану. Но разве не это самое слово ты только что растягивал с удовольствием в песне?

– Да разве не ведомо тебе, о благородный царевич, что витвола подобна заколдованной ограде, не пропускающей зла? – Успокоившись, отвечал Кин Лакк и снова запел.

Они проехали еще с дюжину атроров по круто уходящей в гору дороге, и Кин Лакк предложил сделать небольшой привал.

– Думается мне, если мы хотим поскорее достигнуть ночлега, – сказал на это царевич, не знавший голода и усталости, – не следует терять время, рассиживаясь у костра.

– Я знаю эти места, – успокоил его Кин Лакк. – Уверяю тебя, царевич, мы на самой границе Великого Царства Цли и можем немного отдохнуть. До того, как начнет смеркаться, эта дорога приведет нас к распутью Зеленого камня, а оттуда уже рукой подать до Саклара, где мы и заночуем.

Привал и впрямь вышел недолгий. Перекусив у небольшого костра солониной из мяса шарпана, густо приправленной зернами жерфа, и пышными корсовыми лепешками, они выпили по нескольку глотков рабады, забросали огонь снегом и снова двинулись в гору.

Кин Лакк не ошибся. Едва засобирались сумерки, он велел Ур Фте остановиться возле небольшой зеленоватой скалы. Здесь дорога разветвлялась, так что приходилось выбирать, каким путем следовать дальше.

– Вот никем неслыханное дело, – пробормотал Кин Лакк. – Я всегда полагал, что их здесь три и, чтобы попасть в Саклар, надо выбирать ту, которая посредине. Но если глаза мне не изменяют, перед нами четыре дороги. Какая же из них средняя?

Немного поколебавшись, он объявил, что средних по видимости две, и выбрал ту, что была правее. Непрерывно поднимаясь в гору, они какое-то время молча двигались по этой дороге, слушая, как фыркают гаварды да воздух звенит словно тетивы у лихой дюжины натянутых луков. Затем Кин Лакк, выругавшись, опять велел остановиться и растерянно проговорил:

– Отвратительное чудо из отвратнейших чудес! Вроде бы мы все время ехали в гору, а приехали назад. Сомнений быть не может. Вот он, Зеленый камень. А вот четыре дороги, расходящиеся от него. Но почему их четыре, оземь крылья поломав?!

– Что же делать, учитель? – сказал Ур Фта. – Здесь оставаться невозможно. Я чувствую вкус колдовства. Ты слышишь, как звенит воздух? Выбирай дорогу, и попробуем еще раз.

– Надо ехать по средней, – произнес Кин Лакк тоном наставника. – Но поскольку средних, по-видимому, две и по той, что правее, мы уже прокатились, испытаем ту, что левее.

И эта дорога повела их в гору, но вместо деревни Саклар привела назад к развилке у Зеленого камня. Меж тем сумерки сгущались, и уже становилось очевидным, что до темноты в деревню им не добраться. Приходилось выбирать – или продолжить попытки отыскать нужную дорогу, испробовав оставшиеся две, или расположиться на ночлег прямо здесь, у Зеленого камня.

– Почему-то мне кажется, что даже если мы с разгону кинемся в пропасть, на дне ее нас будет ожидать эта же самая растреклятая развилка, – мрачно заключил Кин Лакк, после чего оба спешились и начали собирать костер у подножья скалы.

Но развести они его так и не успели, потому что вскоре послышались щелканье бича, рычание, и к развилке подошло небольшое стадо в сопровождении пастуха – юного горца в мохнатой шапке, длинном плаще из шкуры гаварда и белых катанных сапожках с красными кистями. Он шагал, насвистывая и играя длинным бичом, и даже не глядел в сторону спешившихся всадников, пока Кин Лакк его не окликнул:

– Эй, честной агар, далеко ли до Саклара?

Юнец отвечал на ломаном цлиянском и говорил неохотно, с ленцой растягивая слова и опасливо посверкивая выпуклыми глазами на хорошо вооруженного Ур Фту, тем временем ощупью проверявшего подпругу на своем гаварде.

– Да-а, ногой подать! Дымок уж носом чую.

– А сам-то оттуда будешь? – продолжал бодро выспрашивать Кин Лакк.

– Сакларские мы, вот стадо гоним.

– А нет ли у вас там какого-нибудь заведения на окраине? Нам бы поесть, попить да переночевать… – Голос у Форла сделался вкрадчивым.

– Постоялого двора что ли? Есть, как не быть…

– Так не проводишь ли нас прямиком туда, честной агар?

– Агар агаром, а не тружуся даром, – сказал пастушок и подло прищурился.

– Какую же ты хочешь с нас плату?

Пастушок взглянул на форла, словно прицениваясь, и с готовностью выпалил:

– Два рофа рабады, лухтики в голечном масле, крылышко фогоратки, мясную похлебку с корсовой кашей, ломоть идреца с жерфом и дюжину лацаев с вареньем.

– И это все в тебя влезет? – сказал Кин Лакк и в изумлении окинул взглядом щуплую фигурку.

– Что не влезет, с собой унесу, – проворчал несытый мальчишка.

– Ладно, по рукам! – не скрывая радости, воскликнул форл, и оба с царевичем вскочили в седла.

По какой дороге из четырех погнал провожатый свое стадо, Кин Лакк к вящей своей досаде так и не разобрал, хотя наступившая тьма и не была ему помехой.

– Поторопись, сынок! – прикрикнул он на мальчишку, ступавшего неспешно, словно и не ночь кругом. – Поторопись, не то лухтики простынут!

Но не успели они продвинуться и на один атрор, как дорога круто пошла вниз и в долине засверкали огоньки Саклара.

***

– Какие гости! Какие гости! Рад в оба сердца! – заискивающе проговорил хозяин постоялого двора, с трудом подбирая и произнося цлиянские слова.

– Можешь говорить по-своему, агар, – сказал царевич на чистейшем крианском. – Нам ведомо наречие Кри.

– Но не задавай лишних вопросов, – прохрипел Кин Лакк, отдавая хозяину поводья обоих гавардов.

– Что вы, что вы! Какие вопросы? – сказал хозяин, расплываясь в улыбке. – Никогда никаких вопросов не бывает у меня к честным агарам. Лишь бы платили звонкими хардамами за еду и ночлег.

– Ну и славно, – сказал Кин Лакк, извлекая увесистый кошель из седельной сумки и выкладывая в волосатую лапу харчевника блестящие шарики. – Вот тебе четыре хардама. Если все будет ладно, утром получишь еще столько же.

Он мягко подтолкнул царевича к дверному проему, сам шагнул следом и поманил за собой мальчишку-пастуха, уже отпустившего стадо разбредаться по деревне.