Тайна звездолёта Климент Ворошилов

………………………………………………………………………………………..

– Вот сейчас придёт Скуридин и тебя выпорет! – Верочка попыталась скроить строгую мину.

– Вера, это же очень важно! – я с серьёзным видом нахмурился, – во-первых, у меня есть гениальная идея, во-вторых, ты самая талантливая из всех учёных…

– Ой, – она поправила пшеничный локон, который свесился с очков, – наглый льстец… как не стыдно, Алексей!

– А в третьих, я принёс тебе твои любимые конфеты, «Вечерний звон»…

– Как некрасиво, Алексей, пользоваться слабостями работников судебной лаборатории… – она встала из-за стола, поправила белый халат, и взяв объёмистую папку с полки, подошла ко мне и села на стул.

– Ну, что тебе нужно, змей-искуситель? – вздохнула она.

– Да собственно, не много, Верунь: для тебя, сущий пустяк, – я махнул рукой.

– Так, хватит, а то я тебе поверю, – она сосредоточилась.

– Мне важно знать: как сняли ткани с этих проклятых костей?

– Ох… да, случай, конечно, жутковатый, – игривость исчезла с её лица, как утренний туман, – сперва труп расчленяли, по суставам. Работа, требующая не только знаний, но и навыков. Потом… обнаружены следы температурного воздействия, и денатурации белковых фрагментов: их варили в кипящей воде, затем аккуратно счищали ткани и большую часть хрящей. Затем высушивали… всё.

– Да уж, не трудноватый ли метод избавится от тела? – я задумался.

– Знаешь, у людей ещё и не такие идеи в голову приходят… но, не могу не согласиться: не самый удобный способ.

– А я слышал, что словом «конфекция» в средневековье, обозначали не только готовое платье, – сказал я размышляя, – но и пилюли, сделанные из плоти человека, которого перед смертью кормили одним мёдом, и считали, что его плоть, после этого имеет лечебные свойства…

– Не пытайся лишить меня аппетита, – Вера скептически улыбнулась, – я всё равно люблю «Вечерний звон»…

……………………………………………………………………………………………

Алый закат, обнимало бирюзовое небо, а с яркого «пятака» закатного солнца стекала к горизонту бордовая полоска, которую перекрывал чёрный силуэт города.

Было около семи вечера. Я медленно спускался со Строгинского моста. Встреча с Николаем Александровичем Антиповым была назначена мне к половине восьмого, и я мог немного прогуляться, наслаждаясь закатом, видом на реку, и вечерним городом, с грохочущими мимо меня трамваями.

Космонавт был уже бывшим, и, вопреки ожиданиям, не был давно связан с авиацией или военными ведомствами. Он стал директором медицинского училища номер восемнадцать, что на улице академика Курчатова. Я решил прогуляться через парк.

Удивительно, как просто согласился товарищ Антипов на встречу со мной: я ожидал услышать что-то типа, «я занят», «а при чём тут я?», «мой шофёр видел – его и спросите», «я не для того рисковал своей жизнью в космосе, чтоб меня допрашивали, как мелкого жулика». В общем, чего угодно ожидал я, кроме его ответа: «хорошо, жду вас у себя в кабинете, в половину восьмого». Я, в общем-то и не знал толком, что буду у него спрашивать, или уточнять. Действительно – свидетелем проходил его водитель, но он мне во встрече отказал, сославшись на занятость и отсутствие повестки из прокуратуры. А сам лётчик-космонавт… сразу видно, нормальный мужик. Такая работа куёт характер, а сильный, по-настоящему сильный человек, всегда добр и воспитан, даже если бывал в суровых переделках… вот взять к примеру, Фабрици…

Прохладный воздух, грохот трамваев, редкие огоньки и терраса уличных огней… предвкушение чего-то… чего-то важного и таинственного. Наверное, я безнадёжный романтик. А может быть мне просто не сидится под домашним арестом, который устроил мне мой друг, и я, из вредности пытаюсь что-то ему или себе доказать… из-за этого дурацкого происшествия в подвале. Сильно сомневаюсь, что за мной следил коварный злодей, который решил дать мне по башке камнем, только от того, что я увидел кости неопознаваемого трупа… Скорее всего это был испуганный бомж, или мелкий гопник. А может быть наркоман, которого пробило на измену. Так что моя «героическая» травма, действительно была глупой и не нужной. В чём-то Мишка, конечно же прав… Да, не просто же так он уже старлей… хотя… во многом я всё же с ним не согласен… ладно. А вдруг мне просто хочется познакомиться с настоящим космонавтом? С человеком героической судьбы? Услышать его леденящие кровь истории? Узнать, что он ощущал, когда они несколько месяцев висели в пустоте космоса, ожидая спасателей? Как они жили, как боролись за существование? Ведь в прессе и официальных источниках об этом было всего несколько строк: мол, всё сломалось, но помощь пришла, и наши победили. Хотя точно было известно, что четверо человек погибли, когда при взрыве баллона с жидким кислородом разгерметизировался один из отсеков, который чудом удалось закупорить. Даже тела их не нашли – их души принял космос. Эти погибшие герои стали спутниками нашей солнечной системы, а может упали на какой-нибудь астероид… ужас… Возможно Маша была права, что отговорила меня от полёта. Хотя я был уверен, что я бы выжил, но, в таких вещах, одной уверенности мало. А вот он, выжил. Около месяца он, и ещё несколько человек, были отрезаны от основных отсеков корабля, пытаясь залатать пробоину в обшивке. Они жили в маленькой ремонтно-технической кабине, и все остальные уже считали их погибшими. Двое его товарищей, потом тоже умерли, а он выжил! Один из них! Это не человек, это настоящая легенда. По возвращению, ему хотели присвоить Героя Советского Союза, но он отказался, объяснив, что не сможет принять эту почётную награду, на фоне своих погибших друзей, и предложил наградить только их, посмертно. Вот пример чести офицера и просто человеческой честности. После этого он и уволился из вооружённых сил, вышел на пенсию. Поговаривали, что у него проблемы со здоровьем. Но, раз он позволяет себе ночью вернуться из ресторана, значит не сдаётся, хочет жить, дышать полной грудью!

Мимо промчался гражданский банковский броневик, жужжа рифлёными шинами. Я проводил взглядом его вытянутый приземистый силуэт.

Я решительно свернул во дворы, по направлению к улице Бочвара. Хочу скрыться тут, хочу стать не ментом, распутывающим свои неприятности, а обыкновенным гуляющим человеком…

Стылый вечер… пёстрая кошка на капоте автомобиля… двое мужчин сидят в детской песочнице с бутылкой из тёмного стекла… парень разговаривает с пожилой женщиной, свесившийся с балкона второго этажа… кто-то выгуливает далматинца, вместе с муравьедом… три фигуры в засаленных майках трогают с разных сторон мотоцикл «Днепр»… бабушки на лавках у подъезда, словно багровое Око Саурона… жаль, они не всё видят… два бомжа сидят на бордюре – оброненная фраза: – «Да ты просто не понимаешь концепции, старик!»… Куст сирени, возле рамы с бельевой верёвкой – несколько пожилых джентльменов, в засаленных свитерах, передвигают фигуры на шахматной доске…

Мне кажется, что я парю в небесах и вижу огромную панораму с большой высоты… Сквер Юность… может и тут покопать? Может и здесь кости? Чувство опасности, выдуманной даже – даёт ощущение чего-то, чего-то такого – что, должно случиться, но, так как ты знаешь об этом, это даёт тебе призрачное преимущество… Какая глупость…, наверное, я и люблю бродить, гулять, созерцать, чтоб просто быть вместе с течением мира, жизни… событий… Не знаю – даёт ли что-то, но моя интуиция, сродни женской, часто подсказывает верные решения… Ага… верные – типа удара по башке куском кирпича…

Я решил не думать, просто раствориться в домах, дворах и картинке города…

Деревья, вечерняя жизнь… говорят, что вечером приоткрываются врата в другой мир – недаром, поэты, художники и творческие учёные, так часто работают во время наступления сумерек… Я уже представляю себе рассказ Антипова, и я чувствую – это будет что-то уникальное… что-то, чего я никогда не слышал… что-то, что изменит меня полностью… и это мнимое затишье, эти праздные люди… они оттеняют моё ожидание внезапного сюрприза…наверное, в этом есть элемент гордыни…

Подходя после прогулки по парку к угловатому зданию училища номер восемнадцать, меня вырвал из размышлений резкий жестяной звук мотора: по улице пронеслась чёрная волга… номера я не заметил, да и мало ли в Москве автомобилей этой марки и этого цвета… Глядя на тусклые окна неработающего уже учебного заведения, у меня просочилась мысль, странно не пришедшая ко мне в голову раньше – почему Антипов назначил встречу так поздно? Директора не часто засиживаются на работе допоздна, если на то, нет веской причины. Но, если такая причина есть: зачем назначать встречу?

Холодок неуверенности, вернул меня из мира иллюзий на землю, когда я, пройдя по полупустым коридорам и поднявшись по лестнице на третий этаж, постучался в дубовую дверь, с табличкой: «Антипов Н. А. Директор».

Никто не ответил. Тогда я постучал громче, чувствуя угрызения совести, от собственной нетерпеливости.

– Да! – глухо раздался за дверью громкий женский голос.

Я надавил на бронзовую полированную ручку двери, и на меня хлынул яркий свет.

Я попал в тропический сад.

Вокруг меня стояли многочисленные кадки с пальмами и другими диковинными растениями (это только Маша разбирается в них). Из металлических клеток, доносилось чирикание и гортанное гавканье десятков диковинных птиц.

На несколько секунд, я зажмурился: в нос ударил какой-то пряный аромат, то ли манго, то ли маракуйи, то ли ещё какой-то подобной фигни… не знаю – не бывал в жарких странах… Словно и не было только что, вечерней апрельской Москвы…

Когда мои глаза и восприятие пришли в норму, я углядел среди экзотических растений массивный дубовый стол с четырьмя телефонами и селектором, за которым сидела худая и острая, как скальпель женщина средних лет, в чёрном деловом костюме, в очках, с чёрной роговой оправой. За ней, на бежевой стене, висела большая картина в золочённой раме.

– Здравствуйте, – сказал я, несколько смущённо, пробираясь сквозь тропические заросли, – я к Николаю Александровичу, мне назначено…

Привычным жестом я вынул из внутреннего кармана удостоверение, и продемонстрировал его в развёрнутом виде.

– Здравствуйте, – устало, и с некоторой грустью сказала женщина: её тёмные волосы были стянуты в пучок, – я прошу прощения: Николай Александрович просил меня извиниться. Он только что уехал – его срочно вызвали в министерство…

– Вот так вот, вечером? – На меня, словно обрушился хрустальный потолок небес – я едва не подавился своими словами.

– Да, – виновато кивнула она, – буквально за десять минут до вашего прихода позвонили.

– Вот дела… – протянул я, стараясь заглушить нотки разочарования в голосе.

– Бывает и такое, – спокойно ответила женщина с пучком, – вам-то, в милиции, наверное, это знакомо? Верно?

– Конечно! – мне показалось, что ближайший ко мне волнистый попугайчик чирикнул что-то типа «вот дурак»…

– Так что, извините, – она уткнулась в папку с какими-то документами, явно давая понять, что я тут лишний, – позвоните ему в четверг.

– Хорошо, – уныло произнёс я.

И вдруг…

Словно меня снова хватили кирпичом по голове… Не знаю почему… глаза застилал яркий белый туман… но я смог сфокусировать зрение…

Над дубовым столом секретарши висела большая репродукция, хорошего качества… Репродукция с очень известной мне картины… картины Тэодора Жерико, «Кораблекрушение», названной в последствии «Плот «Медузы»»…

Внезапно в моей голове сложилась большая и сложная мозаика – как кристаллизуется соль в концентрированном растворе пробирки… Господи, какой кошмар! Как же я раньше-то не догадался!

…………………………………………………………………………………………..

"Медуза" – французский 40-орудийный морской фрегат, который участвовал в сражениях во время наполеоновских войн начала 19-го века. Примечательно, что судно ничуть не пострадало во время этих морских сражений, а потерпело крушение, сев на мель в 1816 году во время экспедиции по колонизации Сенегала. Из-за нехватки шлюпок на борту матросы построили плот. Но лишь 10 человек из 147, которые перешли на плот, в конечном итоге выжили. Вскоре после этого Жерико и создал свою картину, почерпнув вдохновение из рассказов двух выживших. Пребывая под впечатлением от трагической истории, Жерико не только взял интервью у выживших членов экипажа "Медузы", но и прочел все, что мог найти, об этой катастрофе. Жерико нарисовал десятки эскизов, экспериментировал с восковыми фигурами, воссоздавая ситуацию, изучал утонувших трупы в морге. В итоге, он тщательно спланировал буквально каждый элемент на своем шедевре. На плоту было около 150 моряков с потерпевшего крушения корабля и большинство из них погибло жуткой смертью. В первую ночь случилось 20 смертей от самоубийства, драк, а также от того, что некоторых людей смывало за борт. Через 4 дня осталось всего 67 человек. Из-за голода многие из них начали практиковать каннибализм. На 8 день за борт выбросили наиболее слабых и раненых людей. К 17 июля 1816 года осталось в живых только 15 мужчин, когда на плот наткнулось судно "Аргус". Из них вскоре умерло еще 5 человек.

Каннибализм3…

«Бытовой каннибализм практиковался на древнейшей стадии каменного века, с увеличением пищевых ресурсов сохранился лишь как исключительное, вызванное голодом явление. В частности, нехваткой пищевых ресурсов в суровых условиях жизни объясняют каннибализм неандертальцев. Религиозный каннибализм сохранялся дольше, выражался в поедании различных частей тел убитых врагов, умерших сородичей; был основан на убеждении, что сила и другие свойства убитого переходили к поедающему. У племён, практиковавших каннибализм, вследствие поедания мозга жертвы были распространены болезни, вызывавшиеся прионами, например, болезнь куру, из-за которой тряслись руки.

О племенах людоедов упоминают уже многие писатели древности и путешественники средних веков; у них же встречаются указания на случаи людоедства и у культурных народов, вызванные голодом. В новые времена (с XVI в.) каннибализм был найден и описан у многих народов, во всех частях света (в том числе и в Европе). Достоверно известно, что он практиковался до недавнего времени во внутренней Африке, в Папуа – Новой Гвинее, на некоторых островах Малайского архипелага, во внутренних частях Бразилии и Южной Азии. Ещё в XIX и в начале XX века каннибализм был распространён и на нескольких группах островов Полинезии и Меланезии, в Австралии, у некоторых народов северо-западной Америки, в Южной Африке и прочих…»

«В мифах, преданиях, языке, верованиях, обычаях имеются указания и на то, что каннибализм не был чужд и предкам культурных народов; следы его можно отметить в мифологии греков, в преданиях и сказках немцев, славян и т. д. Некоторые исследователи предполагают даже, что людоедство характеризует собой одну из стадий развития – род болезни, через которую должно было пройти всё человечество, все племена в известный, более или менее отдалённый период их жизни. Такое предположение невозможно доказать; доисторическая археология не даёт ему достаточных подтверждений…»

«Древние римляне употребляли кровь гладиаторов как средство от эпилепсии. В эпоху Возрождения для укрепления немощных больных использовали толчёные в порошок египетские мумии: «тысячи египетских мумий, законсервированные в битуме, были истолчены и продавались как медицинские снадобья. Такая практика переросла в широко распространённый бизнес, который процветал до конца XVI столетия. Ещё триста лет назад считалось, что порошок из мумий помогают против кровотечений, и ими торговали фармацевты.»

«В XVI—XVIII веках в Западной Европе использовались «лекарственные средства», изготовленные из частей человеческого тела. Историк медицины Ричард Сагг из университета Дарема (Великобритания) утверждает, что человеческую плоть и препараты, изготовленные из трупов, европейские медики применяли так же часто, как травы, коренья и кору, а части трупа и кровь являлись предметами первой необходимости и имелись в каждой аптеке. На лекарства шли трупы нищих, останки казнённых преступников и даже прокажённых. К примеру, считалось, что человеческий жир якобы помогал при ревматизме и артрите. В XVII веке немецкий фармаколог Иоганн Шрёдер прописывал своим пациентам подобный рецепт».

«Историк Казимир Валишевский писал об осаждённых в 1612 г. в Кремле поляках и литовцах:

… они выкапывали трупы, потом стали убивать своих пленников, а с усилением горячечного бреда дошли до того, что начали пожирать друг друга; это – факт, не подлежащий ни малейшему сомнению: очевидец Будзило сообщает о последних днях осады невероятно ужасные подробности, которых не мог выдумать… Будзило называет лиц, отмечает числа: лейтенант и гайдук съели каждый по двое из своих сыновей; другой офицер съел свою мать! Сильнейшие пользовались слабыми, а здоровые – больными. Ссорились из-за мёртвых, и к порождаемым жестоким безумием раздорам примешивались самые удивительные представления о справедливости. Один солдат жаловался, что люди из другой роты съели его родственника, тогда как по справедливости им должен был питаться он сам с товарищами. Обвиняемые ссылались на права полка на труп однополчанина, и полковник не решился прекратить эту распрю, опасаясь, как бы проигравшая тяжбу сторона из мести за приговор не съела судью»…

Я налил себе полный гранённый стакан водки, и выпил его до дна, даже не заметив… Затем аккуратно поставил и стакан, и початую бутылку на скамейку. Руки стали трястись гораздо меньше… Но тяжесть попавшего в голову кирпича оставалась и в животе мутило… Я взял в руки рацию:

– Серёжа, я на месте, можешь начинать…

– Понял тебя, Алексей… мы на пульте… дежурный наш парень… проверка через пол часа. Сигналку отключаем на пятнадцать минут… Управишься?

– Так точно…

– Давай парень, не зря же мы служебные инструкции нарушаем…

Что же это? Что же это получается? В голове стало яснее, а сердце, из моего собственного мяса колотилось, как поршень двигателя…

Боже-боже-господи… какая дыра… какая пропасть в моём мозгу…

Значит… я был прав… А как же больно расставаться с иллюзией! Как обидно, когда из-под ног твоих выбивают почву: как табуретку – и вот тебя сживает петля, душит за шею, и ты пытаешься вздохнуть кислорода… а его попросту нет… И самое жуткое, что и у него, так называемого «героя», тоже не было воздуха еды и воды. Проснулись звериные инстинкты, вместо героизма: чья-та жизнь в обмен на твою. Потому что, это же Я! Я! Я должен жить – а он… у него прыщ на лбу и дурацкие манеры, значит есть оправдание, почему нужно забрать именно его жизнь… вернуться к истокам, стать животным…

Как же я хотел ошибаться… до крика, до слёз…

Я осмотрел замок подсобки гастронома «Очаг»… того самого гастронома, где раньше работал Рыхлый…

Опять фонарик… Опять слегка дрожат пальцы… но на сей раз я собран и внимателен. Три часа ночи. На ногах мягкие кроссовки, на лицо натянута вязаная шапка, как у настоящего грабителя, с прорезями для глаз. Чёрная куртка, чёрные джинсы, всё чёрное, чтобы слиться с этим мраком ночи, мраком души…

Отмычка подошла, и навесной замок с лёгким щелчком открылся. Я оставил его в дужке двери, и прикрыв её за собой, шагнул во мрак ночного гастронома.

Если бы меня сейчас увидел Скуридин, он, наверное, превратился бы в соляной столб… Да уж… Согласно плану, мне один раз налево, до конца коридора, там, по слухам была дверь в небольшую каптёрку, которую Рыхлый до недавнего времени использовал под маленький склад своих вещей.

Я прислушался – тишина. Тогда я включил фонарик, который осветил дверной проём, ведущий в коридор, заставленный старыми деревянными полетами, и картонными коробками. Поворот, шаг, ещё… и… Господи… чуть не налетел на стремянку, прислоненную к стене… Так… а вот и последняя дверь, над которой тускло, словно свеча, горела лампа дежурного освещения… я старался ступать, почти не касаясь пола.

Замок врезной. Не беда – связка отмычек досталась мне по наследству от одного из лучших взломщиков, который согласился сотрудничать с милицией, и уже второй год работает у нас, как эксперт. Я не редко ходил к нему на инструктаж, и несколько раз выезжал вместе с ним на место преступления. Конечно же не виртуозные, но неплохие навыки у меня были. К тому же эту дверь, от посторонних охранял не столько сам замок, сколько репутация гражданина Кузяева. Когда было необходимо, Кузяев проявлял чудеса тактичности и мог быть полезен многим сильным мира сего: к примеру, достать и нарезать самого дефицитного и свежего мяса. У нас такое ценится.

Второй вариант ключа подошёл. Отлично. Замок был не плохо смазан – им часто пользовались, ключ повернулся в личинке три раза, и я слегка надавил на дверь. Вопреки моим ожиданиям, и дверные петли оказались смазаны на совесть. Главное не пришлось возиться с маслёнкой, которую я тоже прихватил с собой. А ещё, Авакян, почти насильно сунул мне свой незарегистрированный ПМ4, который оттягивал мой внутренний карман.

Я вошёл в каптёрку, и прикрыл дверь за собой. Стены и пол были выложены кафелем. Запах был какой-то неприятно-гнилостный, смешанный с ароматами хлорки.

Прямо передо мной стоял двухметровый оцинкованный стол, с небольшими бортиками. По его углам было четыре сточных желоба, оканчивающихся трубками, уходящими куда-то вниз, наверное, в канализацию. Над столом на кронштейне висел душ. В углу стояла раковина, а к ней был прислонён рулон полиэтилена. В противоположном углу, стоял шкаф для одежды, два табурета, и… и небольшой промышленный холодильник.

Сердце заколотилось ещё сильнее. В глазах пошли розовые и оранжевые пятна.

Я медленно потянул за ручку дверцы холодильника – она не поддавалась. И тут я заметил маленькую замочную скважину. С ней пришлось повозиться чуть дольше чем с дверью. Рацию я выключил, чтоб не шумела, но время неумолимо бежало вперёд – у меня оставалось каких-то шесть минут, а потом Сергей и его знакомый дежурный, снова включат на пульте сигнализацию магазина.

Наконец-то замок поддался, и я открыл дверцу. Тут же в холодильнике вспыхнул яркий свет, и я на секунду зажмурился. На меня дохнуло леденящим холодом и выпорхнуло облачко пара. Но заледенело у меня всё внутри не от этого… Среди бесформенных кусков мяса на решётчатых полках морозильной камеры, я отчётливо увидел две посеревшие женские руки с потускневшим и облупившимся красным лаком на ногтях, аккуратно отрубленные по локтевым суставам…

Меня колотило, как отбойный молоток, и в этот момент я услышал за спиной заспанный голос:

– Рыхлый! Ты чего не предупредил-то? Тебя тут пол района ищет уже…

Стресс не редко даёт человеку чёткость и быстроту реакции. Я выхватил из внутреннего кармана пистолет, перехватил его за дуло, и резко развернулся на пятках, занося руку для удара. В проёме двери, тускло освещённой дежурной лампочкой стоял тёмный силуэт. Я, не задумываясь, со всей силы ударил рукояткой пистолета по его шее, под основание черепа.

Человек, лицо которого я даже не разглядел, гортанно булькнул, и осел на пол.

Я выскочил в коридор и понёсся во весь дух к выходу, даже не заперев двери.

Выбежав во мрак ночи, где приятный сырой весенний ветер привёл меня в чувство, я спрятал в карман пистолет, сдёрнул с головы дурацкую шапку, и меня вытошнило прямо на асфальт…

Конечно же я бывал в морге, конечно же я не один раз видел мёртвых людей… но это… учитывая всё вместе…

Трясущимися пальцами, я вынул рацию, и прокашлявшись, включил частоту Сергея…

– Серёжа, срочно наряд сюда! Срочно!

– Не ори, Лёха! Что там?

– Руки там в холодильнике! – я не мог говорить спокойно, – понимаешь?! Женские руки…

– Понял тебя… Лёх… Ты там не наследил?

– Нет, я в перчатках… – я тяжело дышал и отплёвывался, – только какой-то мужик меня за Рыхлого принял, я его выключил на время… и ещё проблевался прямо у входа…

– Вот ведь, мать моя, женщина! Включаю сигнализацию, вызываю патруль… Беги оттуда со всей дури…

– Есть, бежать, – сказал я и побежал.

Позади меня вдруг звонко и раскатисто зазвонил разбуженный незапертыми дверьми звонок сигнализации…

…………………………………………………………………………………………….

Присев на давешней скамейке, я тяжело дышал. Отдышавшись я вытер рот шапкой: теперь она не нужна, и выкинул её в урну.

Странно, но ни водку, ни стакан никто не взял. Я, схватил бутылку, приложил горлышко к губам, и одним махом выпил всё без остатка, как будто воду. Бутылку я тоже выбросил в урну.

По телу разлилось расслабляющее тепло. А я продолжал сидеть на скамейке, в позе роденовского мыслителя. О чём были мои мысли? В голове был такой хаотичный ураган эмоций, образов и событий, что я не пытался даже их как-то систематизировать… Мне в голову навязчиво приходил один и тот же финальный кадр из фильма Алексея Германа «Проверка на дорогах», когда, после смерти главного героя, с вышки падает немецкий пулемёт МГ 42, который в фильме сыграл пулемет Калашникова с простенько, на скорую руку, сооруженной бутафорией угловатого ствольного кожуха с рядами охлаждающих окон-вырезов с обеих сторон. Так вот – главный герой и его оружие слились воедино, и когда погиб человек, раскалённый пулемёт падает в снег, и шипит, остывая, словно бы успокаиваясь, заканчивая историю…