Белолуние

Селена вздрогнула, сердце застучало в висках:

– Какого мидава?

Мальчик смешно растопырил руки:

– Почём я знаю, какого?! Какого-нибудь. Мидава ты когда-нибудь видала?

Вышло в рифму, и мальчишка довольно захохотал, припевая:

– Мидава видала? Видала ты мидава?

– Почему ты спрашиваешь? – не выдержала Селена.

– А потому, – подбоченился мальчик, – что я мидава видал. И батька видал. А батька мой… он врать не будет.

– Где же ты его видел? – прищурилась Селена.

До того дня, когда Зебу Зегда перешёл границу, мидавы в Миравии не появлялись. Не было их тут и сейчас – Зебу жил близ Аштарского ущелья, у Казлая, да и все его соплеменники остались в Тарии. Мальчишка шмыгнул носом и задумчиво пожевал рыбёшкин хвост:

– В лесу видал. Тута.

– Какой же он был из себя, мидав этот? – подначила его Селена.

– Известно какой: громаднющий. Башка с колесо. Весь серый, глаза чёрные…

– Придумал бы что-нибудь получше! – рассмеялась девочка. – Серых мидавов не бывает! Это всем известно.

– Это тем известно, кто их не видал, – философски протянул мальчишка, дожёвывая рыбку. – А я видал. И батька мой…

– Ты живёшь в этом доме? – догадалась девочка. – Твой отец искал врача?

Мальчишка кивнул:

– Меня Фьорком звать. Малой у нас заболел, того и гляди помрёт. Я нынче был за старшего. Батька-то из города только поутру воротился. Братец у меня там, в городе. И две сестрицы. Ильзия – которая средняя – ничего себе человек. А старшая, Маруша, промеж нами говоря, дура дурой. Ейный мужик там рыбную лавку держит. Вот погляди: краснопёрки прислал. Это навроде как гостинец. Мог бы и пряников купить или там леденцов, да что с него возьмёшь?! Дурак он и есть. Разве ж кто в своём уме нашу Марушку сосватал бы?!

Побоявшись, что ей придётся заочно познакомиться со всеми родственниками Фьорка, Селена решила сменить тему:

– Говоришь, твой отец тоже видел этого мидава?

– И никакого не этого! – возмутился мальчик. – Другого видал!

– Такого же серого?

– Вот ты мне не веришь, а зря! Не серого, а рыжего. Дорогой встретил. Ты послушай, как дело было, а уж потом смеяться будешь. Батька мой ехал из Туспена. На возу ехал. У него там товар. Акромя рыбы ещё сапоги, кадушки… ну, да я не о том. Ехал он себе, ехал… Вечерело. Видит: впереди двое скачут. И лошадь в поводу. Опосля пригляделся – не лошадь, а пони. Для лошади мелковата. Ну, скачут и скачут, ему до того дела нет, а только у городской стены он их всё ж нагнал. Стоят себе, лясы точат. Он бы так мимо и проехал, а только знаешь что?

– Что? – прошептала Селена, копируя восторженный тон мальчика.

– А то, что пони с ними не было.

– И что с того? Может, они её где-то оставили.

– Оставили, говоришь? – Фьорк расплылся в улыбке. – Уж не знаю, кого они там оставили, а только заместо пони стоял с ними мальчишка чуть меня постарше. Сама посуди: мужик и баба едут верхом, а малой с ними пешкодралом топает. Где такое видано, спрашивается? Выходит, никакой это был не ребёнок, а самый настоящий мидав.

Селена едва не закричала от радости, но всё же сумела взять себя в руки:

– Какой он был, этот мальчик? Твой отец его запомнил?

– Какой – какой? Никакой. Обыкновенный мальчишка: светленький, плотный. Да какая разница, когда этот мальчишка и не мальчишка вовсе?! Мидавы, они могут в человека превращаться, когда пожелают. В любого. Хошь в меня, хошь в тебя. Им это запросто.

Селена скривилась. В отличие от неё, Фьорк явно не знал о мидавах почти ничего. Эти удивительные существа ни в кого не превращаются. Они просто умеют создавать слуховые и зрительные иллюзии, транслируя в пространство звук и изображение. Что касается последнего, то оно у каждого своё, и светленький плотный мальчик мог быть только Зебу.

Зебу! Неужели она скоро его увидит?! Нет, это невозможно. Если мужчина – Казлай, то что за женщина ехала с ним?

– Батька говорит: у мужика ещё кошак был, – вспомнил Фьорк. – Здоровенный такой котище, усы врастопырку…

Выходит, всё верно. Путники – это Казлай, Зебу и Кот. Но куда и зачем они едут?

Чтобы не выдать волнения, Селена заметила будничным тоном:

– Твоему отцу должно быть показалось. В Миравии нет мидавов.

Обидевшись, мальчик проглотил очередную рыбку и побрёл к дому, но, не дойдя до конца изгороди, вдруг остановился:

– Твоя мамка что ль колдунья?

Селена непонимающе уставилась на него.

– Мамка твоя, – терпеливо пояснил Фьорк, – та, что малого лечит. Она колдунья?

– С чего ты взял, что Вилла – моя мама? – удивилась девочка.

– Похожи вы сильно. Прям одно лицо. Кто она тебе, как не мамка? Может сестра?

Вот ещё глупости! Её тётя – красавца, а она, Селена, – обыкновенная, каких не счесть. Девочка уже собиралась сообщить об этом Фьорку, но не успела – на крыльце показалась Вилла. Едва она переступила порог, в доме глухо завыли, срывающийся голос рявкнул:

– Ведьма!

Вилла сбежала с крыльца, махнула рукой Селене и, не обнаружив поблизости служанки, сердито крикнула:

– Лиа! Мы уезжаем!

Её лицо не выражало никаких чувств, только уголки рта легонько подрагивали. Позабыв о мальчике, Селена бросилась отвязывать лошадей. Мгновение спустя прибежала испуганная Лиа.

– Едем! – повторила тётя, вскочив в седло. – Мы потеряли много времени.

В доме по-прежнему голосили.

Проезжая мимо Фьорка, Селена помахала рукой. В ответ мальчишка скорчил отвратительную рожу.

Некоторое время путешественницы ехали молча. Лиа по обыкновению плелась в хвосте, а Селена изо всех сил старалась не отставать от тёти.

Вилла плакала, но как-то удивительно тихо, без всхлипываний. Её лицо покраснело, и блестящие ручейки стекали по щекам за воротник. Добрая и ранимая в душе, Вилла всегда скрывала свои чувства от посторонних. Только теперь, когда никто, кроме племянницы, её не видел, она позволила себе ненадолго расслабиться, сбросить маску хладнокровия и стать собой настоящей. Селена попыталась её утешить:

– Ты не виновата. Никто не смог бы ему помочь.

– Теперь они меня ненавидят! – выдохнула Вилла.

– Не думай об этом. Скоро мы привезём сыворотку и для Витаса, и для других. Тот мальчик, Фьорк, сказал, что его отец видел мидава. Я думаю, это Зебу. Если они с мэтром Казлаем идут в Лаков, то мы скоро встретимся.

Вилла улыбнулась одними губами:

– Хотелось бы верить. Сейчас нам так нужны хорошие новости!

Следующий день начался, однако, с новостей скверных. Когда накануне путешественницы въехали в городок Литван, близилась полночь. В затрапезной придорожной гостинице им удалось заполучить лишь комнату над лестницей, но уставшие с дороги они были рады и этому. Сославшись на недомогание, Вилла отправилась спать, а Лиа с Селеной попытались поужинать, что, как выяснилось, было совсем не просто.

– Жаркое съедено, – сообщила маленькая краснолицая хозяйка, вытирая обветренные руки о передник. – Если желаете, могу подать уху из краснопёрки.

Селена поморщилась. Краснопёрка нынче была повсюду. Летом её ловили и заготавливали впрок – сушили, солили, вялили, чтобы в разгар осени продавать на ярмарках. Сушёная краснопёрка употреблялась не только как самостоятельное блюдо, но и в качестве основы для супа. Бедняки любили костлявую рыбёшку за дешевизну, а богатые горожане, не говоря уже об аристократах, брезговали ею, предпочитая более изысканные кушанья.

Выбор, впрочем, был невелик.

– Мы будем уху, – заявила девочка к удивлению хозяйки. – Только прошу вас, подайте побольше хлеба.

Утром выяснилось, что у Виллы жар. Сначала она попыталась скрыть это от спутниц и, отказавшись от завтрака, ушла в комнату собираться, но, когда настало время отъезда, всё, наконец, открылось. Из-за внезапного приступа слабости Вилле пришлось лечь в постель, встать с которой она в тот день уже не смогла. Лиа беспомощно суетилась вокруг, пока хозяйка не отправила её собирать кору крамса2 с лубом. Когда служанка, успокоенная возможностью быть полезной, наконец, убежала, тётя подозвала Селену.

– Это степная лихорадка, – начала она без предисловий. – Вряд ли я смогу ехать верхом в ближайшее время, а, если и смогу, толку от меня будет немного.

– Что же делать? – испугалась девочка. – Я не оставлю тебя с Лией.

– Лиа поедет с тобой. Путешествовать в одиночку слишком опасно. Со мной всё будет хорошо. Я дам хозяйке инструкции, и она приготовит сквелен.

– Но, Вилла…

Тётя подняла руку, призывая её замолчать:

– Сыворотка нужна королю. А теперь – и мне тоже. Не теряй времени!

Она пошарила рукой под подушкой и вытащила оттуда свёрнутый листок:

– Это – дорожная грамота. В ней написано, что Никлас… то есть я… то есть теперь уже ты следуешь в Гарцов по поручению его Величества. Как только Лиа вернётся, вы должны ехать.

Селена кивнула. Она не собиралась оставлять больную тётю в одиночестве и знала, что станет делать.

Препоручив Виллу заботам краснолицей хозяйки, путешественницы выехали из гостиницы. Отдохнувшая Майла бежала бодрой рысью, Лиина же кобылка всё норовила отстать, а временами и вовсе останавливалась, артачась, как осёл.

Миновав городские ворота, Селена и Лиа, выбрались на широкий тракт. Тут девочка и рассчитывала претворить в жизнь давно созревший план. Когда-то они с Зебу любили бегать наперегонки. Майла почти всегда уступала мидаву в скорости, но обогнать Лиину клячу для неё было проще простого.

Сначала Селена нарочно выехала вперёд. Привыкшая тащиться в хвосте Лиа, ничего не заподозрила. Разорвав дистанцию настолько, насколько это было возможно, девочка пришпорила лошадь.

– Куда же вы? – завопила служанка, пускаясь следом.

– Возвращайся в гостиницу! – крикнула Селена, не оборачиваясь. – Присмотри за Виллой!

Она скакала во весь дух, и вскоре, обнаружила, что Лиа давно скрылась из виду. На мгновение девочка загрустила – путешествовать одной и впрямь опасно – но вскоре успокоилась. Гарцов не так далеко. Если Майла не подведёт, к ночи ей удастся добраться до университетской лаборатории, и, возможно, возвращаться в Лаков в одиночку не придётся.

Старый друг

К полудню Селена добралась до городка Шерпена, примечательного, в первую очередь своим расположением. Всё оттого, что лежал он на знаменитой Фарисовой дороге, по которой можно было за день доехать до третьего по величине города – Гарцова. К югу от Шерпена раскинулись густые изумрудные леса с россыпью деревушек, с запада подступало море. И, хотя собственного порта у города не было, прибрежные сёла снабжали его всем, чем богата большая вода.

Благодаря местоположению, Шерпен стал центром торговли. В дни проведения крупных ярмарок его тесные улицы едва вмещали нескончаемый поток людей и обозов. Гостиницы и постоялые дворы получали прибыль, сопоставимую с годовой выручкой, а жители веселились от рассвета до заката.

Впрочем, нет. Жизнь в городе не останавливалась даже с наступлением темноты. По вечерам на смену торговцам приходили артисты, музыканты и шарлатаны всех мастей. Прибывший на ярмарку народ хотел не только продавать, но и развлекаться, и увеселений здесь было сколько угодно.

Раньше Селене доводилось слышать о шумных ярмарках Шерпена, однако возможность увидеть действо воочию представилась впервые. Самым удивительным было то, что торговля шла не только на центральной площади. На каждой улице, в каждом переулке громоздились лотки и палатки, да так кучно, что протолкаться мимо стоило немалых усилий. Сказать по правде, даже в Лакове ей нечасто доводилось видеть столько людей одновременно. А все потому, что праздник Урожая был для миравийцев важнее Дня Коронации и Дня Большого Безветрия вместе взятых. Несмотря на запреты, сейчас они стекались в города и погружались в ярмарочную суету, подобно тому, как призванные половодьем ручьи впадают по весне в большую реку.

Продавцы расхваливали свой товар, перебивая друг друга. Порой доходило до перебранки, а то и до рукоприкладства. На одной из улочек Селена наблюдала стычку торговцев кружевом, не поделивших кошелёк зажиточной горожанки, а, проезжая мимо старой ратуши, видела, как лоточницы в одинаковых передниках таскают друг друга за волосы, отстаивая право стоять ближе к проезду.

Несмотря на конфликты, все они выглядели довольными. Похоже, ссоры и драки были лишь частью привычного ритуала под названием «ярмарка», и никто из прибывших сюда не сомневался, что уж его-то расчудесный товар непременно найдёт покупателя.

Вскоре Селена оказалась там, куда стремился весь торговый люд – на центральной площади. Передвигаться тут выходило с трудом. Несмотря на то, что никакого официального запрета на проезд верхом в городе не было, большинство продавцов и покупателей перемещались на своих двоих. Так выходило и быстрее, и удобнее.

Никто не собирался уступать дорогу всаднице, и Селене пришлось терпеливо шагать в толпе.

Только увидев кренделя, карамель и пряники, которыми бойко торговали на площади, она вспомнила, что ничего не ела с самого утра. Увы, к лоточникам было не подобраться – толпа здесь роилась так густо, что проталкиваться сквозь неё пришлось бы целую вечность. Какой-то мальчишка с ожерельем из сушёной краснопёрки вынырнул из-под лошадиного брюха:

– Рыбки не изволите?

Селена наелась рыбы на две жизни вперёд, но всё же бросила ему медячок:

– Отсыпь, пожалуй!

Ловко отщипнув несколько рыбёшек, мальчик сунул их всаднице и вновь исчез. Селена зашагала дальше, жуя краснопёрку. Если разобраться, рыбка была не такой уж противной – солёненькая, с лёгким огуречным запахом. Не зря же бедняки заготавливают её на зиму в огромном количестве но, как говорят, съедают уже к концу осени.

Селена ехала через площадь, разглядывая толпу. Как ни странно, кроме простых миравийских крестьян и горожан, тут было немало красноземельцев, выделявшихся смуглой кожей и богато расшитыми балахонами. Кочевники амату встречались куда реже, но всякий раз, когда кто-то из них проходил мимо, он вёл за собой прекрасную нарядно убранную лошадь.

Тяжеловозы амату ценятся за неприхотливость, силу и, конечно, редкую красоту. Тот, кто хоть раз видел, как запряжённая великолепными рыже-пегими конями повозка мчится по дороге, поднимая пыль, вряд ли когда-нибудь сможет это забыть. Недаром даже стребийская королева ездит в карете, запряжённой шестёркой тяжеловозов амату.

Интересно, где сейчас Хегван? Как знать, может быть, и он разводит лошадей, как все его соплеменники. Ходит в штанах и жилете из грубой бычьей кожи и носит хлыст за поясом. Приезжает на ярмарки вроде этой, чтобы дорого продать жеребят, а летом пасёт огромное стадо где-то в холодных степях Забелогорья.

Селена часто вспоминала друзей. Неужели они больше никогда не встретятся, не отправятся в какое-нибудь глупое и рискованное путешествие, не станут болтать дорогой о разных пустяках, которые так приятно вспоминать, спустя время? Гараш и Риша теперь служат в армии, Лайды давно нет в живых, а Зебу… где он сейчас? Вот бы он был где-нибудь поблизости.

Что-то ударило в бок лошади. Майла шарахнулась, Селена натянула поводья, пытаясь её удержать, и вдруг разглядела торговца сушёной краснопёркой, пробиравшегося сквозь толпу. Его преследовал невысокий пухленький мальчик с огромным котом на плечах. Зебу! До преследуемого оставалось не больше пяти шагов, но расстояние не сокращалось – мешали люди, непрерывно шедшие навстречу.

– Стой, негодяй! – крикнул Зебу. – Верни кошель, мерзавец!

Мальчишка бросил на него взгляд через плечо и, ловко обогнув какую-то грузную даму, попытался перескочить через воз на трёх колёсах, привалившийся к водостоку. Не вышло. То, что произошло дальше, непосвящённому показалось бы удивительным. Мальчик с котом легко оттолкнулся от мостовой и, подпрыгнув, перелетел через мужчину в широкополой шляпе. Приземляясь, он сбил удиравшего торговца с ног, вцепился в его воротник зубами и принялся трепать за шиворот. Кот всё это время держался лапками за его загривок и смешно тряс усатой головой. Движение остановилось. Люди, которые были поближе, глазели на диковинку, а те, кому не хватало обзора, приподнимались на цыпочки, выглядывая из-за спин впереди стоящих.

– Верни кошель! – потребовал Зебу, уронив голову мальчишки на мостовую.

Послушно поднявшись, тот протянул мошну.

– То-то! – мидав поднялся, отряхиваясь. Толпа вокруг него почтительно расступилась.

– Зебу! – Селена замахала руками, пытаясь привлечь внимание друга. И мидав её заметил – махнул в ответ. Кот на его плече прищурился, пошевелив хвостом – опахалом.

Когда друзья выбрались из переулка, подальше от любопытных глаз, девочка смогла, наконец, обнять друга.

– Не думал, что встречу тебя здесь, – хмыкнул Зебу. – Мы с Котом сопровождаем мэтра Казлая и советницу варийского короля, а этот подлец стащил у меня кошель.

– Кажется, нам не по пути. Я еду в Гарцов, – Селена поправила краешек дорожной грамоты, высунувшийся из рукава, – за сывороткой для короля и Виллы.

– Хорошо, что коты не болеют этой вашей лихорадкой, – Кот уютно устроился у Зебу на загривке. – Я слышал, от неё выпадает шерсть…

Селене ужасно хотелось поболтать с друзьями, но сейчас было не до разговоров.

– Мне пора, – засуетилась она. – Передайте привет мэтру Казлаю. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Кот лениво махнул хвостом. В ореховых глазах мидава сверкнула тревога.

– Ты едешь одна?

– Вилла заболела. Ей пришлось остаться в гостинице.

– Но это опасно!

Кот закатил глаза. Селена только отмахнулась:

– У меня нет выбора. Лекарство нужно привезти как можно скорее!

– Сейчас вернутся мэтр Казлай и госпожа Данория, – Зебу беспомощно огляделся. – Они тебе помогут.

Девочка покачала головой:

– Я и так потеряла много времени. Нужно спешить!

– Я не отпущу тебя одну! – пробурчал мидав.

– До скорой встречи! – помахав друзьям, Селена пришпорила лошадь.

Вскоре Зебу догнал её и побрёл рядом. Кота с ним не было.

– Мы поссорились, – ответил мидав на её немой вопрос. – Кот будет ждать мэтра Казлая, чтобы рассказать, куда я подевался. А я пойду с тобой.

– Но зачем, Зебу?

– Потому что я никогда тебя не брошу. Помнишь?

– Помню. Спасибо тебе. Жаль, что с Котом так вышло…

– Брось! – отмахнулся мидав. – Мы и так ссоримся по сто раз на дню. Этот вредный комок шерсти лучше всех знает, как меня вывести, и всё же он – мой лучший друг.

Девочка осторожно покосилась на мидва. Перехватив её взгляд, тот лукаво усмехнулся:

– После тебя, Селена. Конечно, после тебя.

Если бы кто-то спросил у Кота (а его, разумеется, никто не спрашивал), нравится ли ему госпожа Данория, он вряд ли смог бы ответить вразумительно. Потому что вопрос был непростой. И неоднозначный.

Если, к примеру, говорить о внешности, то тут уж не придраться, даже если захочешь. Данория Палле (или как её там?), несмотря возраст, была, пожалуй, хорошенькой. Хотя, нет. «Хорошенькая» – это когда носик кнопочкой, губки бантиком и глазищи как у совы. Красота госпожи Данории была иного свойства: глаза – лисьи, но не жёлтые, а дымчато-серые, нос – орлиный, талия – осиная, рост не меньше, чем у мэтра Казлая, а походка такая, будто она по воздуху летит, а не ногами по земле топает. Одним словом – королева.

Ещё у госпожи Данории был чудесный голос. Не высокий, не низкий, а какой-то приятно-мяукающий. Когда поблизости никого не было (Кот, само собой, не считается), она тихонько напевала незнакомую песенку. Что-то вроде колыбельной, только не на тарийском. В совершенстве владевший тремя языками Кот, как ни старался, не мог разобрать ни слова. Это ему тоже отчего-то нравилось.

Вдобавок ко всему, госпожа Данория умела рисовать по памяти карту звёздного неба. Кот нарочно проверял – всё сходится. Во время недолгих остановок она рассказывала о разных небесных светилах, да так, словно побывала на каждом. И не единожды. Всё это было забавно. Хотя и не очень. Потому что, когда речь заходила о двоелунии, госпожа Данория всегда начинала сердиться. Не то на мэтра Казлая, не то просто так. Кто её разберёт?! «Ты ошибаешься, Рубер! – она била рукой воздух, будто тот чем-то провинился. – Нужно было учесть поправку на три сотых! С учётом погрешности ты не досчитался восьми лун».

Мэтр Казлай только вздыхал, что было на него совсем не похоже.

Чтобы разрядить обстановку, Кот забирался к госпоже Данории на колени, и она никогда его не прогоняла. Ясное дело: ни одна женщина кота с колен не прогонит, что она сумасшедшая, в самом деле?! Наоборот, госпожа Данория тут же начинала скрести его ноготками за ушком и, конечно, успокаивалась. А Кот-то именно этого и добивался. В глубине души он не любил ссоры. Нет, поставить на место зарвавшегося мидава было, конечно, приятно, но чтобы спорить до хрипоты – увольте, ни к чему это.

А вот что Коту в госпоже Данории не нравилось, так это её настроение. Люди к таким вещам нечувствительны. Они вообще ничего вокруг не замечают, пусть хоть мышь на голове танцует. А коты всегда чувствуют, что у других на душе. Так вот, у госпожи Данории на душе была печаль. Но не давняя и тяжёлая, как у мэтра Казлая, а свеженькая такая печаль пополам с надеждой. И это, честно говоря, раздражало.

Хотя то, что госпожа Данория всегда называла Кота «мой милый», раздражало ещё больше. Однажды в целях обеспечения личного суверенитета3 он даже совершил поступок, за который в приличном обществе молоком не угощают, – цапнул даму за палец. Думал: «На тебе, получай! Будешь знать, какой я милый!» И что толку, спрашивается? Госпожа Данория и не подумала обижаться. Палец убрала и опять о чём-то загрустила. Лучше бы уж сюсюкала, в самом деле!

Дожидаясь мэтра Казлая и госпожу Данорию, Кот немного волновался. Это он только с виду был невозмутим – с ленцой прикрывал и открывал глаза, будто ничто на свете его не заботит. На самом деле, получить нагоняй не хотелось. А ведь было за что.

Вернувшийся хозяин сначала не заметил отсутствия мидава. Он вообще был каким-то рассеянным в последнее время. Зато госпожа Данория сразу почувствовала неладное.

– Где же Зебу? – она огляделась, высматривая мальчика в толпе. – Пора в дорогу. Где он ходит?

– Мидав ушёл, – Кот старался говорить равнодушно. – Просто взял и удрал. Оставил меня, своего друга и учителя. Меня, того, кто привил ему хорошие манеры, кто научил его…

– Что значит «ушёл»? – вспыхнул мэтр Казлай. – Куда он мог уйти? Что ты мелешь?

– Вот так и ушёл, – обиделся Кот. – Я был ему другом и учителем, но никак не сторожем, господа. Мидав повстречал девчонку и, как обычно, бросился ей на выручку.

– Девчонку? – переспросил Казлай. От него повеяло беспокойством.

Кот закатил глаза:

– Девчонку, мэтр. Селену Кариг.

Такого эффекта он даже не мог вообразить. Надежда госпожи Данории вдруг вырвалась из заточения и брызнула слезами. Коту сделалось неуютно.

– Где она? – женщина схватила его в охапку и неожиданно легко оторвала от земли. – Где Селена, Кот?

Впервые не «мой милый». Это уж и впрямь невероятно!

– Ну, – задумался Кот, – они пошли через площадь…

– Давно? – опомнился Казлай.

– Пожалуй. Я насчитал триста восемьдесят семь голубей, пока ждал вас.

– Рубер, где наши лошади? – казалось, госпожа Данория вот-вот грохнется в обморок. – Мы должны их догнать! Пожалуйста, Рубер!

– Я приведу их, – мэтр Казлай удалился, а она всё сжимала Кота в объятиях и что-то бормотала под нос.

Он попытался высвободиться – не вышло. Даже когда мэтр Казлай вернулся с лошадьми, госпожа Данория Кота не выпустила – посадила за луку седла. Он, впрочем, не возражал. Теперь, когда её печаль улетучилась, находиться рядом было почти комфортно.

Забегая вперёд, следует признаться, что Селену и Зебу они так и не догнали. Сначала проталкивались по городу мимо лоточников, балаганов, жонглёров и всякой ярмарочной чепухи. Потом выбрались на тракт, но и здесь было не счесть повозок и всадников. Десятки копыт поднимали над дорогой песчаные облака. Госпожа Данория всё вертела головой, но тщетно. Мидава и девочки нигде не было. Надежда, вспыхнувшая так ярко, потускнела и почти погасла. На её место вновь поползла серая печаль. Пожалев госпожу Данорию, Кот сообщил важное:

– Девчонка скачет за лекарством для короля.

Казлай и Данория переглянулись.

– Значит, они едут в Ристон, – уверенно сказала женщина. – И мы их догоним.

– Они едут в университет к Гастону, – согласился мэтр Казлай. – Если где-то и сделали сыворотку, то только там.

Кот ничего не сказал. Он снова был выше человеческой суеты.

Благородный разбойник

Тем временем по Шёлковой дороге, что вела из тарийской столицы к загородным дворцам знати, скользила неприметная карета, запряжённая парой гнедых. На дверях не было ни гербов, ни вензелей, только похожие на большие шахматные доски квадраты, с перламутровыми вставками вместо белых полей и с агатовыми – вместо чёрных.