Гвидово поле. Хроники Паэтты. Книга V

И нужно сказать, что ум Увилла был целиком захвачен этими прекрасными идеалами, имеющих почти столь же мало общего с реальностью, как и те сказки, что рассказывали вечерами внучатам беззубые старухи. Он верил, что подобная вертикальная монархическая структура спасла бы и простых работяг, и лордов вроде него.

Наконец проехали те самые пресловутые Терёшки. Там Увилл ещё раз расспросил жителей о пути к замку и всё-таки попросил мужика, охотно рассказывающего дорогу, отправиться с ним. Кое-какая мелочь, что была в его карманах, быстро избавила смерда от сомнений.

– Токмо я на лошади-то отродясь не сидел, ваша милость… – жалобно пробормотал он, когда ему подвели коня, ранее перевозившего Барека.

– Не беда. Ты, – махнул он рукой одному из всадников небольшого роста и сухощавому. – Он поедет с тобой.

Кое-как мужичок забрался в седло, а недовольный воин был вынужден теперь сидеть позади него прямо на крупе. Кроме того, судя по тому, как он морщился, от простолюдина довольно резко несло.

– Нет, так не пойдёт, – критически окинув взглядом эту картину, покачал головой Увилл. – Слезай-ка, приятель. Ежели хочешь подзаработать – научишься и ездить верхом. Нет – найдём другого провожатого. Мы пока поедем небыстро, так что успеешь освоиться.

Нужно было видеть то счастье, которым озарилось лицо воина! Селянин же, кряхтя, слез на землю и, смеша не только всадников, но и односельчан, с горем пополам взобрался в седло. Он вцепился не только в уздечку, но и, для верности, в гриву смирной лошадки. Увидев, что проводник более-менее расположился в седле, Увилл пустил своего скакуна небыстрым шагом. Отряд последовал за ним.

Наконец добрались до «отвилки», о которой говорил тот старик Брах в неизвестной деревне. Пожалуй, не будь с ними провожатого, они могли бы и засомневаться в том, что это именно та, нужная. Места тут были не слишком многолюдные, так что и дороги не были слишком уж наезженными. Теперь до замка Барвира оставалось лиг шесть или семь.

На пути их ожидали ещё четыре деревни, три из которых стояли прямо вдоль дороги, а одна – чуть в стороне. Ближайшая к замку отстояла от него чуть больше чем на милю. Здесь Увилл остановился.

Солнце уже довольно давно перевалило за полдень, но до темноты было ещё далеко. Теперь предстояло решить, что делать дальше. Надежда на то, что замок не запирается на ночь, была смехотворна. Значит, атаковать нужно днём, пока ворота открыты. На их стороне – внезапность. Увилл был убеждён, что всё получится.

Но, несмотря на юный возраст, он был уже довольно предусмотрительным человеком, поэтому прежде всего отправил к замку двух разведчиков, которые должны были увидеть всё собственными глазами и доложить более достоверную картину, чем это сделали бы косноязычные селяне.

Разведчики вернулись примерно час спустя.

– Незаметно к замку не подобраться, – доложили они. – Земля вокруг по крайней мере на четверть мили очищена от леса.

– Он хорошо охраняется?

– Никакой особенной охраны нет. Несколько стражников у ворот. На стенах никого не видно.

– Оживлённое ли движение у ворот?

– За всё время, что мы там были, никто не вошёл и не вышел.

Увилл кивнул и задумался. До сих пор у него была надежда, что к замку удастся подойти незамеченными, но стало ясно, что этот вариант исключён. С другой стороны, вряд ли замок имел хорошую охрану – если не позволить привратникам закрыть ворота, то конный отряд легко ворвётся внутрь.

– Как думаете, много ли там защитников? – после короткого раздумья спросил он.

– Замок невелик и, похоже, не слишком богат, – ответил один из разведчиков. – Не думаю, что там сейчас будет много вооружённых людей. Может быть, сотня, а может и меньше.

– Велик ли внутренний двор?

– Тесноват, – покачал головой разведчик. – Лучше будет спешиться перед воротами, иначе сами себя зажмём.

Всё это время, пока разведчики отсутствовали, отряд отдыхал у околицы деревушки Лопухи, ближайшей к замку. Как и прочие, жители Лопухов вполне прониклись речами Увилла, и потому никто из них не поспешил предупредить сеньора. Юноша на всякий случай припугнул селян и поставил людей сторожить дорогу, но это оказалось лишней мерой. Наоборот, несколько раз деревенские молодки выносили расположившимся на траве воинам то овсяного квасу, то яблок, а то и молока. Несчастные люди, похоже, всерьёз восприняли всё сказанное и теперь видели в отряде Увилла своих освободителей.

– Скажи-ка, матушка, – обратился Увилл к старушке, что степенно нарезала берёзовые веники, греясь на завалинке у ближайшей к ним избушки. – А ваши частенько бывают в замке?

– Нечасто, барин, – бабушка охотно отбросила нож и, обтерев руки о подол, поспешила к Увиллу, радуясь возможности размять спину и поболтать. – А чего нам там делать?

– Ну, может, таскаете на продажу чего? – не сдавался Увилл.

– Бывает и такое, барин, да редко, – согласилась старушка. – Чего нам продавать-то?

– Да вон хоть бы и веники твои!

– А можно было бы… – похоже, для старушки эта мысль явилась откровением, и сейчас она оглядывала пуки зелёных берёзовых прутов.

– А много у тебя их? – глаза Увилла заблестели – у него явно родилась мысль.

– Да есть сколько-то, – бабуля заинтересованно глядела на паренька. – В сарайке. Я их на зиму готовлю – коз кормить. Козы, они очень охочи до берёзовой лозы, барин.

– А телега с лошадью есть у вас в деревне?

– Как не быть, барин! У Конта-Седого есть, и у Жепыги. Ещё у Вахра, но тот больно прижимист, желудяка!..

– Отыщите мне телегу и лошадь, – приказал Увилл паре ближайших воинов. – Ну а что – продашь ли, мать, свои веники?

– Отчего не продать, коли в цене сойдёмся, барин?

– А хватит ли у тебя веников, чтобы телегу заполнить?

– Уж чего-чего, а этого добра у меня вдосталь! – усмехнулась бабка, предвкушая барыш.

Увилл машинально похлопал по карманам, хотя прекрасно знал, что не брал с собой сколько-нибудь значимой суммы помимо горстки медяков, едва ли не случайно завалявшихся по карманам. Быть может, для этой бедной старушки и эта горсть стала бы несметным сокровищем, но юноше хотелось сделать поистине красивый жест, подкрепив свой образ благодетеля.

И вдруг он, вспомнив о чём-то, полез под ворот камзола, вытащив оттуда бечёвку, на которой висело колечко.

– Это кольцо много лет назад подарила мне мать, – снимая бечёвку с шеи, проговорил он. – Оно золотое, и стоит немалых денег. Возьми его, добрая женщина. Уверен, в замке есть ювелир, который сможет обратить его в деньги. Даже если он будет жаден как этот ваш Вахр, ты всё равно получишь за него два десятка серебряных марок8.

– Да зачем такой подарок-то, барин? – всплеснула руками старуха, но глаза её зажглись алчным огнём. – Да за такие-то деньги вы всю деревню скупите!

– Вся деревня мне ни к чему, – протягивая кольцо на шнурке, произнёс Увилл. – Но кое-что кроме твоих веников я всё же попрошу. Мне нужно несколько старых рубах и штанов. Найдёшь?

– Как же не найти, ваша милость! – дрожащими руками женщина ухватила наконец кольцо, должно быть, всё ещё не веря до конца, что всё это взаправду. – У меня трое сынов, так что кой-какая одёжа имеется! И ещё разыщу сколько надо будет!

– Ну хотя бы с полдюжины надо будет, – ответил Увилл. – Найдёшь больше – ещё лучше.

Говоря это, он глазами невольно следил за кольцом, которое старуха чуть растерянно всё ещё держала в руках, словно не веря, что оно теперь принадлежит ей. Возможно, она боялась, что молодой барин вот-вот расхохочется и отберёт драгоценность. Да ещё и, поди ты, прикажет отходить её плёткой как следует за наглость!

Но Увилл не слишком-то тяготился потерей. Это кольцо он получил от матери в день, когда они с Давином и Карой выехали из Колиона после свадьбы. Он ни разу не надевал его. Будь его воля, он и вовсе выбросил бы подарок в сточную канаву, но Давин строго повелел всегда носить кольцо при себе – на шнурке, если уж не на пальце. Названый отец от всей души надеялся, что мальчик однажды простит свою мать за то, что она была вынуждена сделать. Но, кажется, Увилл пока так и не простил…

***

– Куда прёте, дурачьё? – выходя вперёд, гаркнул один из трёх стражников у ворот, очевидно, главный из них.

– Кашу берёзовую везём, сударь, – натягивая поводья, ответил бедно одетый мужик.

Мелко дребезжащая телега остановилась, остановились и шестеро смердов, топающих рядом с нею, поскольку на самой телеге места никому кроме возницы не нашлось.

– На кой ляд она нужна тут, бестолочь?

– Не наше дело знать это, сударь, – возразил возница. – Наше дело маленькое. Нам сказано – мы везём.

– Кем сказано? – стражники явно были озадачены.

– Не могу знать, – сокрушённо развёл руками мужик. – Третьего дня прибыл к нам барин, и велел к нынешнему дню полный воз набрать, да в замок доставить.

– Третьего дня?.. – обращаясь к подчинённым, почесал небритую щёку командир. – Это Шевур, что ли, тогда ездил куда-то? И на кой ляд ему эти прутья сдались? Алушку свою пороть, поди!

И все трое разразились сальным смехом.

– Так нам-то чего делать, сударь? – жалобно спросил мужик. – Неуж восвояси отправляться? Барин говорил, что нам заплачено тут будет.

– Ладно, после разберёмся, – махнул командир, всё ещё смеясь своей шутке. – Загоняйте вон туда, под навес, да там и сгружайте.

– Нам было велено с телегой вместе оставить.

– Что этот пройдоха задумал? – вновь изумляясь, проворчал командир. – Ох, спустит с него когда-нибудь шкуру милорд9! Доиграется, шельма! Ладно, загоняйте! Да глядите, ежели ваша кобыла насерет во дворе – в руках выносить будете!

– Всё понятно, сударь, – поклонился мужик. – Так кудась нам?

– Вон к тем сараям, – махнул рукой стражник. – Потс, поди проводи этих недоумков.

Один из стражников, ухмыльнувшись, пошёл вперёд. Остальные двое посторонились – прутья торчали из телеги во все стороны, того и гляди глаз выколет!

– А вы куда, убогие? – перегородил командир дорогу шестерым смердам, что двинулись было следом за телегой. – Тут обождёте! Неча вам по хозяйскому двору шастать!

Возница обернулся и неприметно кивнул головой. Он уже успел бегло оглядеться – двор был пуст как по заказу. День клонился к закату, и большинство домочадцев теперь, должно быть, готовились к ужину. Он медленно подогнал телегу под указанный навес. Кряхтя, соскочил на землю и принялся распрягать лошадь.

– Не поможешь, мил человек? – повозившись с минуту, попросил он у стоящего неподалёку стражника. – Пальцы проклятые совсем суховуха скрутила – ничего не чувствуют.

– Тьфу ты, чирей вислоухий! – сплюнул тот и нехотя подошёл к возящемуся с хомутом вознице. – Ну, и чего там у тебя? Ох!..

Хрюкнув, стражник рухнул к ногам мужика, в руках которого была дубина, спрятанная под лозой. Там же блеснула и сталь мечей. Оттащив бесчувственного вояку так, чтобы его не было видно за телегой, возница ловко стал стягивать с него плащ и те элементы одежды, которые позволяли определить в нём замковую стражу. Переодевшись (хотя одежда оказалась маловата), он вынул меч из-под прутьев и без сожалений пырнул им в шею лежащего. Сейчас нельзя было рисковать.

Отерев лезвие о рубаху убитого, он спокойной вальяжной походкой, какой обычно ходят стражники, вышел на слегка тускнеющий свет двора. Подойдя к воротам, он увидел двух своих спутников, что тоже уже красовались в плащах и шапках стражников.

– Возьмите оружие, – коротко велел он. – Вы двое возвращайтесь сюда, а остальные спрячьтесь где-нибудь поблизости. И будьте наготове!

Не говоря ни слова, шестеро бойцов быстро пересекли двор и исчезли под навесом. Вскоре двое, переодетые стражей, вернулись к воротам. Они лишь переглянулись с возницей и коротко кивнули в ответ на его немой вопрос. Один из них вёл на поводу лошадку, которую вывели за ворота, где она стала мирно щипать пыльную придорожную травку.

Не прошло и двух минут, как из-под навеса потянулся дымок. Он быстро густел и набирал силу, из белёсого превращаясь в тёмно-сизый. Подождав ещё немного для верности, бывший возница что было сил заорал:

– Пожар!

Теперь из-под навеса выбивалось уже и пламя. Было ясно, что не удастся спасти не только этот самый навес, но и близлежащие сараи и иные постройки. Хозяйскому дому, понятное дело, ничего не угрожало, поскольку он был целиком из камня, но всё же неприятностей огонь мог принести много.

– Пожар! Пожар! – орали теперь уже все трое.

На их крики стали выбегать встревоженные люди – слуги, несколько вооружённых людей. Возможно, одним из них был сам сеньор Барвир. Завидев пламя, с каждой секундой становившееся всё сильнее, люди начинали кричать и метаться. Наконец появились слуги с бадейками и вёдрами, но потушить пожар уже было, конечно, невозможно.

Трое привратников суетились вместе со всеми, но не отходили далеко от ворот, стараясь держаться так, чтобы никто не мог разглядеть их лиц. По счастью, все жители замка были целиком поглощены разгорающимся пожаром, а потому никто не видел конный отряд, мчавшийся во весь опор к воротам.

И лишь когда нападающие были в какой-то сотне ярдов, кто-то из людей, мечущихся по двору, заметил опасность. Новые крики были ещё тревожнее прежних, но они тонули в общем гомоне.

– Тревога! Тревога! Запереть ворота!

Наконец обитатели замка разглядели угрозу.

– Чего стоите, олухи? Запирай ворота! – рявкнул какой-то человек, по виду вполне подходящий на роль сеньора Барвира.

Несколько человек тут же кинулись к воротам.

– Запирай, чего стоишь? – крикнул один из них мечущимся у ворот стражникам, и тут же получил удар мечом по лицу.

Трое «стражников», обнажив мечи, встали, защищая ворота изнутри. Откуда ни возьмись возникли ещё четверо, выглядящие как оборванцы-селяне, но с добрыми мечами в руках. Всемером они без труда отбросили первый натиск преимущественно безоружных людей. А большего и не требовалось

Во двор через раскрытые ворота стали вливаться вооружённые спешившиеся воины. Впереди, яростно сверкая глазами, рвался в бой черноволосый юноша, почти мальчик. Однако меч в его руках оказался страшным оружием.

– Сдавайтесь! Мы не тронем никого, кто будет безоружен! – кричал он ломающимся подростковым голосом, который тонул в море шума.

Заметив, что Увилла никто не слышит, Коллент стал вторить ему, а вслед за ним – и остальные воины. Колодец двора наполнился криками «Сдавайтесь!».

Некоторые из обитателей замка, которые имели при себе оружие, всё же бросились на врага, не желая покрыть себя позором. Однако их храбрость и верность сослужили им плохую службу. Люди Увилла не разыгрывали из себя благородных рыцарей. Они нападали на противников сразу по двое, а если позволяло место, то и по трое. В этой кажущейся жестокости на самом деле было своеобразное милосердие – Увилл надеялся, что защитники замка внемлют голосу разума и сдадутся, предотвратив тем самым куда большее кровопролитие.

Видя, что ситуация складывается совершенно неблагоприятно для них, богато одетый седовласый человек с властным лицом, стоявший на крыльце дома, поднял руку и громовым голосом рявкнул:

– Прекратить сопротивление! Мы сдаёмся!

Теперь не оставалось никаких сомнений, что именно этот человек и был сеньором Барвиром. По его слову те немногие из его подчинённых, что ещё держали мечи, тут же опустили их и затем вовсе бросили на утоптанную землю. Наконец воцарилась тишина, правда, нарушаемая рёвом пламени. К тому времени хлипкая крыша навеса уже рухнула и огонь яростно устремился вверх. От жара начали схватываться соседние сараи, но сейчас никто уж не пытался их тушить.

– Кто ты, и почему напал на меня? – громко крикнул Барвир, медленно направляясь к Увиллу, который также вышел вперёд, чтобы не затеряться на фоне своих бойцов.

– Я – Увилл Тионит, сын Давина Олтендейла и наследник домена Танна! – отвечал тот.

– И для чего же Давин натравил на меня своего пащенка? – скривившись, спросил Барвир.

Кровь бросилась в лицо Увилла, но он не позволил себе ответить тут же – ответить теми резкими и злыми словами, что рвались из души. Вместо этого он промолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, и лишь затем заговорил:

– От имени лорда Давина я пришёл, чтобы вернуть исконные земли домена Танна.

– С каких это пор мой замок превратился в исконные земли Давина? – язвительно ухмыльнулся Барвир. – Ты что-то перепутал, мальчик!

– Ты говоришь с лордом, деревенщина! – в бешенстве вскричал Коллент, готовый броситься на него.

– Тише, Коллент, – жёстко осадил его Увилл. – Прояви немного участия к поверженному врагу.

– Много ли умения нужно, чтобы ударить исподтишка? – презрительно скривился Барвир. – Если ты достаточно умён, мальчик, то никогда в будущем не будешь хвастать этим.

– А не так ли ты и твой хозяин отняли у нас Духовицы? – звенящим от сдерживаемой ярости голосом возразил Увилл. – Вы напали, когда мой отец не мог дать сдачи. Вы воспользовались тем, что его мысли были заняты другими вещами! Вы как падальщики тайком утащили то, что принадлежало нам. И вот теперь я вернулся, чтобы забрать это. Слушай мою волю, сеньор Барвир! Я возвращу тебе твой замок и немедленно уйду отсюда, как только твой господин признает передачу домену Танна Духовиц и тех окрестных земель, что принадлежали ему. До тех пор все вы – мои пленники в этом замке!

Глава 10. Идеи и идеалы

Барвир порывался сам отправиться в Диллай, но Увилл его не отпустил. Это была такая маленькая месть за его дерзость – наглый сеньор должен был остаться пленником в собственном доме и испить эту чашу унижения до конца. Впрочем, это было самое страшное, что ожидало незадачливого помещика – Увилл сдержал слово, и никто в замке больше не пострадал от его людей. Таким образом, во время короткого и сумбурного штурма погибло девять защитников и ни одного нападающего.

Как и предполагал Увилл, идея облагать дополнительным налогом сенокосы принадлежала самому сеньору Барвиру – несмотря на благородную внешность и столь же благородные манеры, душонка у милорда оказалась довольно мелкой. По крайней мере, так полагал Увилл, и то, стоит ли доверять его мнению, мы оставим на совести читателя, ведь подростки, как известно, зачастую страдают излишним максимализмом.

Пользуясь властью победителя, Увилл заставил его не только подписать бумагу об отмене несправедливых податей, а также снижении прочих до приемлемого уровня, но ещё и настоял на том, чтобы этот факт был упомянут в письме к Пиладу.

– Пусть твой сеньор знает, что своими невзгодами он обязан твоей неуёмной жадности, – презрительно бросил он.

Как видим, несмотря на то что Барвир был благородного происхождения и возрастом годился Увиллу едва ли не в деды, мальчик продолжал обращаться к нему на «ты» как к своему подчинённому. Надо сказать, что сам хозяин замка постепенно сбил с себя излишнюю спесь, поняв, что подобный тон может принести ему больше вреда, нежели пользы.

От замка Барвира до Диллая было больше недели ходу на доброй лошади – домен Диллая являлся едва ли не самым крупным из всех. Впрочем, его восточная часть была едва заселена. Всё это время Увилл и его люди, не стесняясь, пользовались гостеприимством Барвира, ни в чём себе не отказывая.

Гонец вернулся из Диллая, когда пириллий10 уже разменял третью декаду. Как и ожидалось, Пилад Диввилион не захотел ввязываться в войну сейчас, когда простонародье с утра до вечера трудится на полях, торопясь собрать урожай. Тем более, что Увилл сообщил ему, будто бы у Давина наготове две тысячи мечей, которые в любой момент могут перейти границу. Была и другая причина, о которой поведал один из людей Увилла, сопровождавший гонца.

– Диввилион очень плох, – в частном докладе доложил он Увиллу. – Нас принимал его сын, Чести. Сказал, что отец отдыхает, но я слыхал, как дворня шушукается о том, что старый хозяин едва ли не при смерти.

Увилл молча кивнул. Сейчас, похоже, было то самое золотое время, каким некогда воспользовался Пилад. Как во времена тяжёлой болезни Кары, когда Давин не сумел защитить свои владения. Сейчас было самое время ударить по-настоящему и взять всё, что вздумается. Но юноша, надо отдать ему должное, даже не рассматривал подобного варианта развития событий. Он дал слово и не хотел его нарушать. А кроме того, это превратило бы его из освободителя в захватчика, а Увиллу этого не хотелось.

Перед отъездом он вызвал Барвира.

– Надеюсь, ты сделал должные выводы из произошедшего, сеньор Барвир, – проговорил он, глядя в угрюмое лицо феодала. – Не повторяй прежних ошибок, или не будет тебе счастья. Помни, что твои земли граничат с моими. Не забывай этого, сеньор Барвир.

Уже сидя на лошади, он вновь обратился к хозяину замка, что стоял на высоком крыльце, провожая нежданного гостя.

– Я объявлю о снижении податей и отмене налога на покосы тем людям, которым я это обещал. Потрудись донести эту весть до других своих подданных. Это не только моя воля, но и воля твоего сюзерена. Отнесись к этому серьёзно, сеньор Барвир.

И, не дожидаясь ответа, дал шпоры коню.

***

– Когда я узнал о том, что ты задумал, то растерялся, – захохотал Давин, обнимая вошедшего Увилла. – То ли станцевать от гордости на крепостной стене, то ли хватать хворостину и ехать за тобой!

– Так ты танцевал на стене? – крепко стискивая названного отца в объятиях, воскликнул Увилл.

– Нет, но целую неделю я так светился от гордости, что никакие свечи не требовались! – Давин чуть отстранился, оглядывая мальчика. – Ты не ранен?

– Ни единой царапины, – отмахнулся Увилл. – Это было настолько просто, что мне даже несколько неловко от этого…

– Дай-то боги, чтобы так было всегда! А ты возмужал!

Давин с некоторым удивлением разглядывал сына. Прошло чуть больше месяца с их разлуки, но перед ним явно стоял совсем другой человек. Выражение лица Увилла стало как-то собраннее и жёстче. Это уже было отнюдь не мальчишеское лицо. Особенно поражали глаза – они словно принадлежали опытному воину. Менее чем за два месяца мальчик необъяснимо подрос и превратился в мужчину.

– Гляди-ка, да у тебя усы пробиваются! – попристальнее вглядевшись, с радостным удивлением воскликнул Давин.

– Мне почти пятнадцать, – как можно небрежнее напомнил явно польщённый Увилл.

– Вилли! – взвизгнула от восторга вбежавшая в кабинет девчушка лет шести на вид.

Худенькая, невысокая, русые волосы, которые, наверное, с возрастом потемнеют, как у Кары… Но Солейн не была дочерью Кары. Глядя на её довольно милое личико, Давин раз за разом невольно думал: а не так ли выглядела та самая безвестно сгинувшая Нара, лицо которой он прочно позабыл?

– Солли! – бросаясь навстречу девочке, Увилл раскрыл свои объятия, и сводная сестричка впорхнула в них, словно пичужка.

– Почему тебя так долго не было??? – Солейн пыталась придать голосу побольше обиды, но это плохо получалось, поскольку она была слишком счастлива.

И тут же:

– А что ты мне привёз?

– Извини, Солли, я ничего не привёз. Я был на войне.

– Ну тогда я с тобой не дружу больше! – надула губки девочка, пытаясь выскользнуть из объятий брата.

– Завтра же мы отправимся в город, и я куплю тебе всё, что пожелаешь! – пообещал Увилл.

– Я хочу красные сапожки! – тут же заулыбалась девочка. – Сафьяновые, с позолоченными шнурками вот тут, – и она пальчиком показала, где должны быть эти самые позолоченные шнурки.

– Будут тебе сапожки, – целуя пухленькую щёчку, усмехнулся Увилл.

– От тебя плохо пахнет, – не церемонясь, выдала Солейн, слезая с рук мальчика обратно на пол.

– Я не мылся несколько недель, – рассмеялся Увилл. – Не беспокойся, сегодня же исправлюсь!

– Иди поиграй, дочка, – нежно проговорил Давин, в свою очередь целуя Солли. – Мы с Увиллом будем разговаривать о скучных вещах.

– Смотри, от него пахнет даже хуже, чем обычно от тебя! – предупредила девочка и Давин расхохотался.

– Ничего страшного, солнышко. Мужчина и не должен пахнуть цветами. Запах пота, лошади и пыли – это всё благородные запахи. Они украшают воина.

– А девочек украшают красные сапожки! – строго погрозив пальчиком Увиллу, ответила Солейн.

– Я помню, Солли, – успокоил он её.

Удовлетворённо кивнув, Солейн убежала, оставив отца и сына одних.

– Ну давай, рассказывай, как всё было, – жестом приглашая сына за стол, проговорил Давин. – Есть хочешь?

– Ещё бы! – воскликнул тот.

Увилл долго и обстоятельно рассказывал обо всём, что произошло в этом походе. Позже Давин решил расспросить и Коллента, чтобы сопоставить две версии, потому что временами ему казалось, что мальчик попросту привирает и преувеличивает свои заслуги, хотя он знал, что за Увиллом подобного раньше не водилось. Но слишком уж невероятно звучали некоторые подробности.

Принесли еду. Увилл много ел, и зачастую говорил с набитым ртом, но Давину было не до манер. Он внимательно слушал, задавал уточняющие вопросы, и не мог отделаться от некоторого чувства растерянности. Он словно бы прозевал что-то важное, словно проснулся спустя много лет и увидел, что дети, которых помнил младенцами, стали взрослыми людьми. Так и здесь – всего каких-нибудь два месяца назад Увилл для Давина был ребёнком, пусть и необычным, а теперь же он видел перед собой взрослого мужчину.