Мой второй. Моя вторая

Вон и телевидение наше местное напротив кофейни. Я уже вижу, как заскакивают с морозца ребята с камерами, софитами слепят, суют в нос микрофон. А расскажите-ка, пожалуйста, как вы магазин ограбили. Кто из вас план придумал, кто на стреме стоял. И в вечерних новостях покажут.

А я еще не отказалась от мысли карьеру сделать. Только мне бы сначала мужчинку приличного отыскать, жизнь личную устроить. И тогда уж я обязательно найду работу по специальности. Да разве после срама такого кто на меня посмотрит? Лариске хорошо, она замужем, муж за спертый лифчик жену не бросит, тем более, она ему только что свитер купила такой славненький, норвежский.

Хотя, если подумать, и у него могут начаться неприятности. Телевидение – это штука такая, там любят жареными фактами зрителей потчевать. Сюжет, наверняка, Москва заметит и покажет по центральному каналу. А их в Финляндии точно смотрят. Вот и плакали толичкины переговоры.

– Ты чего в точку уставилась? Осуждаешь?

– Да не осуждаю, я боюсь. Как мы через неделю в магазин пойдем?

– А как ты сегодня пошла?.. Просто не знала и все. А я в прошлый раз кошелек вынесла. Пока все толпились у мешка, ну, помнишь, со всего магазина тетки сбежались. Я и взяла кошелек.

– В рукав тоже запихала?

– Зачем в рукав? В сумку. Она открытая стояла, я и кинула туда кошелек.

Ларка хихикнула.

– А когда расплачиваться за футболки стала, достала его, раскрыла, а он пустой. Я сразу не сообразила даже, что это не мой кошелек. Представляешь, товару набрала, а денег нет. В шоке минуты две была, пока сообразила, как из ситуации выпутаться. Спасибо, кассирша тормозная. Сообразить не успела, пока я кошелек в сумку бросила и начала по карманам деньги сшибать. У меня в той сумке куча карманов. Я насобирала рублей тридцать, махнула рукой – мол, не хватает, снова достала кошелек. На этот раз уже свой. И подала пятисотку. Очень правдоподобно вышло: вроде хотела мелкими, а пришлось крупную менять.

– Ну, ты даешь. Я бы не смогла.

– Ой, белая и пушистая. Неужели никогда не хотелось просто так что-то поиметь?

Я задумалась. Нет, конечно, мысли меня такие посещали. Как-то, помню, когда большой маркет у нас открылся, все купить хотелось. А денег нет. Планы такие в голове строились, как незаметно маленькую пачку дорогого чая вынести. Или баночку кофе. Ну, дальше воображения дело не шло. Не то, чтобы камер наблюдения боялась или чего еще. Нет, просто не могла руку протянуть за банкой, так как точно знала – денег на нее нет и, значит, это чужое.

– Знаешь, я однажды зашла в магазин самообслуживания. Ну, такой маленький на рынке, кошелки у них сложены в углу, продавцам и кассиру не видно. Беру корзинку и уже в отдел зашла, смотрю – кошелек лежит на дне. Приличный кошелек, толстенький. А у меня тогда денег было кот наплакал, только с отпуска. Если честно, была б одна, наверное, хоть посмотрела бы – сколько там денег. А я с Манечкой была. Она маленькая и, конечно, не заметила кошелька, но мне так стыдно от мыслей своих стало. Я кошелек схватила и к девице, на кассу. Смейся, но она так посмотрела на меня, как будто дурой обозвала. А мне все равно легче стало, когда этот кошелек под прилавком исчез. Вот, был случай.

– Ну, то-то же. А я уж подумала, ты меня осуждаешь. Веришь, я ведь только в секонде беру. А по другим магазинам, за продуктами я с Толиком езжу, он платит, я не могу его позорить.

Я утвердительно качала головой, но понять Ларку все-таки до конца не могла. Виски опять заломило, наверное, от того, что я сейчас не все ей сказала.

Где-то в мозжечке хлюпало воспоминание, как я в первый раз ощутила это противное чувство сомнения: взять-не взять. Мне было лет десять, и поехали мы с подружками на трамвае в кино на какой-то взрослый фильм. Матери об этом я не сказала, поэтому денег на проезд и на кино она мне не давала. Так как я дважды в неделю ездила в музыкалку, талоны на транспорт у меня были. Но, в любом случае, истратив два, мне пришлось бы потом или дважды пройти пешком или экономить на чем-то. А еще билет в кино надо было купить.

Зайдя в вагон, я хотела пробить талончик, но Ларка (как сейчас помню, это была она – такая с косичками и в очечках) сунула мне слегка помятый талон.

– Бери, стукни сильнее, никто не увидит, я первый раз всегда очень легко пробиваю.

Как не хотела я брать этот талон. Как будто чувствовала, что мне это с рук не сойдет. Только Ларка пихала и пихала: что у тебя деньги лишние, я тоже такой же бью. И я сдалась.

И как назло, через несколько остановок в вагон зашел контролер. Как я тряслась, подавая этот проклятый талончик! Может, старуха и не заметила бы, что талон пробит дважды, но я так волновалась, что она внимательно мой талон разглядела. Ни у кого так не разглядывала. Всех пропустила. А на моем споткнулась вроде. И как заорет: как фамилия, в какой школе учишься?

А тут остановка, я с подножки соскочила и бежать. Мне уж потом девчонки рассказали, что моя самая близкая подружка меня и заложила. Родителей к директору вызывали, и отец очень волновался, и разговаривал со мной после визита в школу очень низким тихим голосом. А потом, когда он уже умер, мать меня попрекала: это ты отца в гроб согнала. Как будто этот случай мог способствовать его инфаркту через три года. А может, и мог, ведь я-то до сих пор этот случай не забыла. Интересно, Лариска помнит?

– Слушай, а ты помнишь, как меня с твоим талончиком заловили?

Лариска засмеялась:

– А как же. Ты тогда как заяц по рельсам скакала. И тетка мне руку больно так вывернула. Ты не обижайся, но ведь мы все практически с такими талонами были, а поймали только тебя. И вообще, кто старое помянет…

Она встала, вытерла салфеткой губы:

– Краситься не будем. И так красивые.

И стала одеваться. Я тоже поднялась. Радость от покупки свитера как-то сжалась, хотя внутри меня подталкивало знакомое чувство – скорее выстирать и примерить, как положено.

* * *

Мать была дома, и, когда я открыла дверь, загремела кастрюлями. Я поняла, что был Лешка, и они поругались.

– Ну, что случилось? Где Маня?

– Как всегда, ничего особенного, – язвительно сказала мать. – Пришел, увидел, победил.

– А яснее?

– Чего уж тут яснее? Мы пришли из театра, такие довольные, еще в маркет зашли, я Манечке пироженку купила. Чтоб пока обед готовлю, есть не хотелось. А он уже на диване лежит, рыбой весь дом провонял.

– Так он, может, хотел обед сварить. Пришел, никого нет, на плите пусто…

Мать не дослушала.

– Кто его просит обед варить? Взял мою новую сковороду, и рыбу на ней жарить.

На слове «рыба» мать сделала ударение, чтобы мне ясно было, что сковороду испортили.

– Господи, да куплю я тебе еще одну.

– Миллионерша что ли, каждый месяц сковороды покупать?

Мать забухтела что-то невнятное и отвернулась к мойке.

– Так Маня где?

– Увел он Маню. В ресторан.

– Зачем, она же рыбу любит? Пообедали бы дома.

Мать не ответила.

– Так, что случилось?

– Ничего не случилось. Повел Маню в ресторан. Они у нас богатые, извозчиками работают, им это дело привычное – по ресторациям шастать.

Я взяла телефон.

– Леш, это я. Маня с тобой? Что делаете? Суп едите? А чего дома не поели?

И тут мне стало стыдно. Трубку взяла дочь.

– Бабушка обед в мусор выкинула и начала на папу кричать. Ты, мамочка, не беспокойся, мы уже поели. Если хочешь, приходи к нам.

– Не, доча, пообедаете и домой.

– Папа не пойдет. Он обиделся.

– Может, отойдет, ты его приводи.

Я нажала «отбой».

– Мам, ты совсем рехнулась? Зачем продукты в мусор выкидываешь?

Мать стояла спиной, но по тому, как затряслись ее плечи, я поняла – сейчас начнется истерика.

– Он меня из дома выжива-а-а-ет, – затянула мать и потянула к глазам подол передника.

– Да кто тебя выживает? Пришел муж, решил обед приготовить, тебя же не было…

– Какой он тебе муж? – Мать резко повернулась, голос стал жестким. – Он трем бабам муж.

– Ну, не трем, а двум…

– Господи, как будто не я тебя воспитывала. Никакой гордости в тебе нет. Твой Леха и с первой не развелся, и на тебе жениться никогда не хотел. А теперь у него, наверняка, третья баба есть. Неделями не ночует.

Тут обозлилась и я.

– Это он из-за тебя не ночует. Кому охота твои претензии целыми днями выслушивать? С первой он не живет десять лет, ты это прекрасно знаешь, она сама тебе жаловалась, что только деньги на дочку дает и все. Не знаю, чего ты хочешь? Я переехала к тебе, ты же сама просила. Мы квартиру отремонтировали, тебе новую кровать купили…

– Переехали не потому, что я звала, а вы комнату свою продали, чтоб машину купить. Жадные, все денег не хватает.

Я сбавила натиск – тут мать права, денег мне действительно постоянно не хватает.

– Но ты же знаешь, мы не пьем, не курим, я в секонде одеваюсь…

Вдруг слезы подступили к горлу. Мне стало себя жалко. Это несправедливо. Собственная мать не понимает, как мне тяжело постоянно держаться на плаву. Манечка в элитной школе учится – столько денег уходит. И на одежду приличную, и на всякие поборы. То придумают на каникулы детей в Питер везти, то новую спортивную форму надо, то книги заставляют читать, каких в наших нищих библиотеках нет. И покупаю. Каждая стоит в три раза больше, чем мой свитер.

Это мне еще повезло родить от порядочного мужика. Он и первой семье своей помогает, и мне хоть немного, но дает. И Маню одевает, и на отпуск ссужает деньжат. А то, что не живет постоянно с нами, так мать виновата.

У него ночные смены, он таксистом работает. Ему обедать в три ночи положено. А мать ругалась, что он ее будит, посудой на кухне гремит. Вот он и перестал ездить сначала по ночам, а потом и по три дня может не показаться. А чего ему, собственно, здесь делать? Когда прижмет, мы с ним на квартире его друга холостого встречаемся. Там он, говорит, и ночует.

* * *

Сегодня я на работе ни свет ни заря. Пятница, у нас много заказов на торты. Я люблю печь свадебные. Собственно я только их и пеку в последнее время. Для других заказов взяли недавно новую работницу, она по будням пирожные печет, мне помогает, а в пятницу – заказные торты. Но она придет позже, вместе со всеми, к восьми.

Мне нравится работать, когда никого нет. В такие часы я хозяйка. Сразу от входа, еще в одежде, включаю духовки, затем иду в раздевалку. Сегодня хозяина не будет, можно не слишком соблюдать инструкцию. Ну, халат я так и так надену. Это рабочая одежда. А вот косынку на голову можно повязать, как удобно. Обычно заставляют или колпаки дурацкие напяливать, или завязывать косынку на лбу, как у Стряпухи. У меня виски сразу ломить начинает, если сильно сжать голову. Поэтому сегодня я косыночку надену свободненько. И останусь в чулках, тогда носки можно не надевать, ногам легче будет.

На доске объявлений болтается большой листок, исписанный аккуратным почерком нашей секретарши. Этот индент для меня, это заказы на сегодня. Так, посмотрим, что там? Пять тортов, один на пятнадцать килограммов. Господи, во сколько надо сдать их?

Самый большой в восемнадцать часов, это хорошо. Еще два двухъярусных – также, а небольшие по четыре килограмма к часу дня. Они что, прямо в загсе решили торты есть? Ну да ладно, успею.

Я по-хозяйски иду в кладовку. Там для меня на стеллажах и в холодильнике должны быть оставлены все необходимые продукты. Я несколько раз курсирую туда-обратно из кладовки в цех, выношу яйца, муку, сахар, молоко. Затем несу банки с компотами – позже я возьму из них фрукты. Сами компоты мы выпьем в обед. Потом иду за корзиной с пакетами и пакетиками, в которых наполнители и украшения.

Вообще-то я обычно леплю фигурки на торты сама. Но, бывает, заказчики просят поставить фабричных жениха и невесту, а то и сами принесут лебедей и ангелочков.

Надо посмотреть в заказе, как будет украшаться верх большого торта… Замечательно, фигурки леплю сама. Значит, мне должны оставить миндаль. Вот он.

Начинаю в таком случае с марципана, так как он должен вылежаться в холодильнике. По идее, нужны сутки, но у меня будет в два раза меньше времени. Это ничего, марципан и так будет нормальным. К тому же, скорее всего, фигурки все равно никто есть не будет. Сохранят на память. Поэтому не важно – сутки марципановая масса выстаивалась на холоде или меньше.

Беру пакет орехов, открываю, обязательно одну в рот. На счастье. Люблю миндаль. И раннее утро в цехе, когда никто не контролирует каждый шаг. Еще ликерчик где-то должен быть. Марципан без ликера не марципан. Наливаю немножко в пластиковый стаканчик, который по пути к разделочному столу беру с кулера. Нормально день начинается.

Включаю радио, размалываю миндаль и начинаю вымешивать его с сахарной пудрой. Если кому-то кажется, что это работа нудная, то совсем не так. Мне нравится месить в такт музыки. Я даже могу пританцовывать, если мелодия располагает к активным движениям. Думаю, может от того и тесто для пирогов у меня всегда получается вкусным, пышным, что я его после электромешалки всегда руками домешиваю, и обязательно под музыку. Ну вот, марципан сделан, отправляю его в холодильник.

Теперь займусь бисквитом, потом приготовлю суфле. Я не очень жалую ярусные торты из суфле, хотя готовить их проще. Но людям нравится некая воздушность сооружения. И они заказывают. Вот сегодня два таких. «Нежность» называются. Нижний ярус у них из суфле, верхний, на котором стоят фигурки, – из взбитых сливок с бисквитом. Простенький в изготовлении тортик, но стоит полторы тысячи. Я получу из этих денег триста. Неплохо.

А за большой заплатят полторы штуки. Этот торт стоит по четыреста рублей за килограмм, т. е., если помножить на пятнадцать, выходит шесть тысяч. Дороговато, но я же душу вкладываю. Я так тщательно за полторы-то штуки взобью белки, вымешу тесто, с такой любовью украшу – это же произведение искусства будет внутри и снаружи. Ясно, что простые тортики по семьсот рублей за экземпляр уже не такие вкусные получаются. Я их, конечно, тоже украшу нормально, но фигурки будут фабричные, да и другие украшения тоже. Цена определяет вкус. И это, на мой взгляд, правильно.

Я как-то по молодости колечко себе золотое покупала. Пришла в магазин и удивилась, что золото одной пробы на разных изделиях стоило за грамм по-разному. Время было советское, конкуренции не было, все изделия одной фабрики. Я тогда спросила, почему цена разная? Ответ поразил простотой – чем сложнее изделие в изготовлении, тем дороже его золотой грамм.

Так и у нас. Чем дороже торт, тем он вкуснее. Закономерно: кто платит, тот и удовольствие получает. И мне от этого удовольствия тоже перепадает. Вот я сегодня заработаю две с половиной тысячи – молодец, столько за день у нас никто не зарабатывает.

Ну, где мои замоченные в дизрастворе яйца? Выбираю самые крупные – на большой торт. Взбивать буду на каждый корж отдельно. Платят же! Желтки должны превратиться в белую пену. Фокус состоит в том, что вместе с сахаром я добавляю немного теплой воды и тогда все получается быстрее. Я пальцем со стенки миски пробую гоголь-моголь. Вкусно. Прямо готовый десерт.

Помню, в детстве, когда мы гостили на даче у бабушки, она часто предлагала нам на полдник самостоятельно сделать десерт. Так вот, моя двоюродная сестра, в семье которой бабушка жила зимой, всегда пользовалась правом выбора. Она забирала белки и взбивала себе, как она говорила, мусс. А мне доставались желтки. Их взбить было труднее, но я назло тщательно с ними возилась, зато мой гоголь-моголь был таким же пышным как у нее мусс. Я усаживалась где-нибудь в тенечке и долго ела угощение собственного приготовления. С тех пор я люблю взбитые желтки, а белки не очень. Мне даже запах их не нравится.

Муку просею сразу на все торты – из непросеянной ничего толкового не получится. Я перехожу от одного участка стола к другому, и ощущаю себя работником конвейера. Если честно, я действительно делаю все как заведенная. Спроси меня, сколько сахара сейчас положила конкретно в миску, не вспомню. Скажу только, что точно по рецепту. На автомате работаю. Это уж потом, после обеда, я начну торты собирать, украшать – тогда автоматизм только мешает. Я всегда что-нибудь придумываю новое. Чтобы не скучно было ни мне делать, ни людям пробовать. Ставлю коржи в духовки, надо выпить кофе, потом можно приступить к суфле.

* * *

Суббота, мы с Лариской устраиваем шопинг. Встречаемся у ее дома и по пути к заветному подвалу заходим в нормальные магазины. Примеряю сапожки в одном из самых шикарных в городе отделов.

Плохо верится, что это настоящая «МАТА». Я как-то покупала для работы удобные туфли «от мата», к ним была приложена прокламация. Так вот, мне врезалось в память, что эта фирма вручную собирает обувь, причем использует труд только португальцев, потомственных сапожников.

Я была очень горда, когда надевала туфли – мне так и виделось, как в маленьком португальском городке в полутемной мастерской старенький сапожник стачал мои тапочки. Я просто чувствовала тепло его рук. И те туфли так приятно пахли хорошо выделанной кожей.

А тут сапоги на «манке», да еще и каблук сантиметров шесть. Я понюхала голенище – ну, запах приличный. Наверное, стоят дорого.

– Ты что, за такую цену сапоги купишь? – шипит Лариска. – Смотри, двести баксов. А сделаны где-нибудь в Китае, наверное.

Но я надеваю оба сапога и сразу понимаю – это сделано не в Китае. Хотя года три назад у меня были китайские сапожки на шпильке и с молнией сзади. Очень были удобные, я их две зимы с большой любовью относила, и ноги ни разу не мерзли. Но те были по виду как-то прозаичнее. А тут такая кожа! Ну, чистый португальский вариант – красновато-коричневая, как бы неровно окрашенная. И прошитые крупными стежками швы. Украшение такое. Поверху нормального шва только стежки и все. Красотища. Скромненько, но со вкусом. И сидят так славно. У меня прямо засвербило вытащить кошелек.

Но Лариска уже совала в руки другие сапоги.

– На, померяй, вот это настоящие португальские. Venezia.

– Ларка, Венеция – это, наверное, итальянская обувь. Не хочу итальянскую, она холодная.

– Умная очень. Я в Португалии когда была, мы на фабрику ездили. Это настоящие.

Я взяла пару в руки. Нет, такие сапоги мне не нравятся. Во-первых, черные, во-вторых, как будто на фабрике «Северянка» сшиты для среднего класса. Сделаны, конечно, аккуратно, и каблук наборный, и подошва толстая. Как раз по нашей зиме. Но не нравятся.

Я враз чувствую, какая обувь с удовольствием носиться будет, а какая нет. Та, что в любимые метит, она как бы сразу на тебя похожа.

Как же это объяснить? Вот беру в руки сапог или туфель. Поворачиваю, чтобы взгляд падал на него сверху вниз, так, как если бы я обувь уже надела. То есть представляю, что вот так выглядит моя нога. И тут уж мозг сам исключает то, что не подойдет.

Я в обувных магазинах редко обувь меряю. Просто беру ее и поворачиваю носком вперед, пяткой к груди. Посмотрю минуту-другую и без примерки знаю, хорошо я буду себя в этих башмаках ощущать или нет.

То, что подала Ларка, на мою ногу похоже не было.

– Лар, эти сапоги похожи на тетку в длинной очереди.

– Как это?

– Э, долго объяснять, мне они не нравятся. Я куплю МАТА.

Ларка надулась. Потом подошла к продавщице и, показывая в мою сторону, попросила пару тридцать седьмого размера. Я разозлилась. В коем веке мне понравилась обувь, нет, ей обязательно надо такие же сапоги. Я переоделась в свои ботинки и подошла к кассе.

Сказала громко, чтобы Ларка, которая уже на топчане в углу натягивала МАТА, слышала – я не передумала:

– Я покупаю. Сколько я вам должна?

Девушка принесла мою коробку и начала проверять молнии у сапог, затем выписала гарантийный талон. Хороший отдел. Мне очень нравится гарантия на обувь, она дает право в течение сезона сдать покупку. Конечно, это достаточно проблематично – надо доказать, что брак заводской. Ларка, та постоянно сдает, а мне удалось только один раз. И то она научила.

Я как-то купила на каблуке полуботинки. Может, действительно, в них брак был, но думаю, что сама виновата. Ботинки мне чуть маловаты были, и я запросто могла выдавить задник так, что он стал нависать над каблуком. Сбоку достаточно некрасиво получалось, да и нога стала неустойчиво себя чувствовать.

Пожаловалась я Ларке, она посмотрела и говорит:

– Да это раз плюнуть доказать, что брак заводской.

И даже со мной в обувной сходила, и даже поругалась немного. В общем, через две недели мне деньги вернули. Было очень приятно. Ну, как после этого на Ларку обижаться?

Я рассчиталась, взяла большой пакет с коробкой и подошла к ней молча. Она, задравши брюки, крутилась перед зеркалом.

– Нет, определенно сделаны в Китае.

Я молчала.

– Не буду же я в таких же, как у тебя, ходить? К тому же, красные мне к чему? У меня голубая норка, да и дубленка синяя. Мне нужны черные.

– Ну, и купи «Венецию».

– Конечно, сама их раскритиковала, а я купи. Ты будешь за двести баков ходить, а я за сто? Ну, уж нетушки.

Она сняла сапоги, крикнула девушке «заберите, пожалуйста», и мы вышли из отдела.

Понемногу я отошла от стычки в магазине, и, когда подходили к «секонд-хэнду», в душе осталось только чувство радости от покупки сапог. Мне, по сути, подвал был уже не интересен, но это было бы несправедливо по отношению к Лариске. Она-то ничего не купила, значит, у нее пока не было положительного заряда от шопинга, а у меня был. Я решила просто поковырять в кучах чего-нибудь для виду. И обязательно похвалить любой ларискин выбор. Все-таки она тоже хотела сапоги, но мне повезло больше.

Когда мы вошли в магазин, я поняла, что мне точно повезло. На мою коробку так все смотрели! А я подошла к девушке на кассе и попросила:

– Вы не оставите у себя этот пакет?

Конечно, она тут же согласилась. Обязательно заглянет в коробку, пока мы будем копаться в корзинах в другом зале. Ну, да ладно, я бы тоже заглянула. Интересно же, какие сапоги могут быть в таком клевом пакете. И с такими лейбами.

Лариска пошла в брючный отдел, а я по традиции начала с трикотажа. Я на автомате перебирала свитера: подняла, оценила взглядом, бросила налево. Как все-таки замечательно, что у меня время от времени появляются приличные деньги. Это ничего, что ночь получается на пятницу бессонной, зато я могу заработать сразу на сапоги.

Кстати, уже в четверг можно ими, как говорится, всенародно похвастаться. У моего Лешки день рождения. Мать, конечно, дома отмечать не позволит. Да он и не подумает напрашиваться. Что это за свитер: поднимаю, задерживаю на две секунды – нет, мрачный, и резинка по низу, такие уже не носят.

Значит, пойдем куда-нибудь в кафе. Будут его друзья с женами и подружками. А я надену юбочку покороче, тогда сапоги мои тоже в поле внимания попадут. У меня есть такой бордовый велюровый костюмчик от KingField. Юбка, как сейчас помню, всего сорок восемь сантиметров. Я заказывала по каталогу года два назад, мне очень понравился жилет, а на длину юбки я внимания не обратила. Хотя обычно очень тщательно разбираюсь с описанием.

Я зашла тогда в салон заказов «Отто» – было очень холодно, и я решила там согреться, а заодно и журналы полистать. К тому же, постоянным клиентам всегда чай предлагают. А мне в тот момент очень нужно было просто чье-то участие. Не то, чтобы пожаловаться или поболтать, – нет, достаточно, когда приветливые консультанты спокойно что-то спрашивают у тебя, предлагают товар, объясняют.

Знаю, есть у них такие клиентки, которые ходят смотреть журналы как на работу. Это, скорее всего, одинокие тетки, которым просто нужно пообщаться. Вот и я тогда заскочила за теплом и вниманием. И так разнежилась, растеклась душой, что не очень вчитывалась в текст описания, и цифру «сорок восемь» просто пропустила. Так-то я ношу юбки не короче пятидесяти шести сантиметров. Но костюм мне понравился, да и цена была со скидкой.

Обычно я беру журналы домой. Хоть с немецким языком у меня никак, но все, что написано в сносках о товаре, читаю без переводчика.

Люблю, знаете ли, рассматривать каталоги с чувством и толком. Режу предварительно какую-нибудь плотненькую рекламную бумажку на полоски, усаживаюсь на диван, желательно в одиночестве, и начинаю рассматривать модели. Первый прогон – просто рассматриваю картинки и закладываю странички, на которых интересные модели. Затем по второму кругу отбираю все, что подошло бы мне или Манечке. И окончательно принимаю решение, исходя из суммы, которую могу потратить в данный момент на заказ. Обычно остается две-три вещи, и они каждая стоят не больше, чем по семьдесят евро. А доче дороже тридцати ничего не заказываю. Мала еще.