Игры с богами

– У вас, что, не одна деревня? – удивился я.

– Нет, конечно. Была бы одна, мы бы выродились давно.

– А Главный дом?

– Он стоит в самом центре острова и не принадлежит ни одной деревне. Так должно быть.

Мы погрузились в пролетку, и Юка-тайда тронул поводья. Лошадь встрепенулась и побежала по улице. Бурану места не досталось, но он не расстроился и побежал, весело скалясь, следом. Очень быстро мы пересекли деревню и выехали на широкую просёлочную дорогу. Я смотрел на изумрудную траву и удивлялся. В это время года зелень должна быть пожухлой, временами высохшей, а, временами, тронутой первыми холодами. А тут, словно начало июня. И, даже, утренняя прохлада была, скорее освежающей, чем холодящей. Вчера, однозначно, было холоднее. А небо, вообще, не укладывается ни в какие рамки. И, ещё, изнутри остров оказался во много раз больше, чем снаружи. Дальние зубцы скал, вообще, терялись в синей дымке.

Где-то далеко справа блеснула водная гладь. Наверное, это тот канал, который опоясывает остров с внешней стороны гор. Слева вдали удалось рассмотреть крыши ещё какой-то деревни. Потом потянулись поля, кажется, пшеницы, а на дальнем лугу я разглядел пасущихся коров. Обычная деревенская пастораль, если не принимать во внимание, переливающееся салатовым, небо и, разговаривающих без слов, местных жителей.

***

Пролетка катилась по дороге, пейзаж потихоньку менялся и, наконец, мы приблизились к лесу и въехали под сень вековых сосен. Небо скрылось за густыми кронами, и в полутьме, слушая шуршание колёс по толстому многолетнему ковру опавшей хвои и разноголосицу птиц, провожая глазами высокие купола муравейников и выхватывая взглядом белок, проворно прыгающих с ветки на ветку, я опять почувствовал себя в, ставшей за последние дни привычной, обстановке.

– Что, удивляетесь? – поинтересовался Юка-тайда. – Не укладывается это в ваши представления о мире?

– Не укладывается, – согласился Игорёха.

– Это, потому, что вы слишком узко мыслите.

– Куда уж шире! – возмутился я. – Может, тогда, вы объясните, почему остров снаружи не больше километра в диаметре, оказывается таким огромным изнутри? Как такое возможно?

– Да, – поддержал меня Лёха. – А, ещё светящийся горный хрусталь, туман и вот эти переливы на небе?

– Ульгень ещё не то может, – самодовольно ухмыльнулся Юкка-тайда. – Изменить пространство, заставить светиться камень, или скрыть под облаком целый остров – пустяки.

– А небо?

– А чем вам небо не нравится?

– Такого неба не бывает, – Лёха упрямо нагнул свою голову, словно собрался боднуть старика.

– Почему не бывает? Потому, что вы такого неба не видели? Но, разве вы – это истина, которая не подлежит сомнению?

– Для любого оптического явления должны быть определённые факторы, – вступил в спор Игорёха. – Например, для полярного сияния необходим поток ионизирующего излучения. А, что нужно для такой цветовой гаммы, я, даже, предположить не могу. Не может быть ни в одном уголке Земли такого эффекта.

– А кто сказал, что мы на Земле?

Сказать, что мы удивились, это ничего не сказать. Изумление было оглушающим. Каким-то уголком сознания, ещё способным рассуждать, я понадеялся на розыгрыш и уставился на Юкку-тайда.

– Не хотите же вы сказать, что мы в космосе или на другой планете? – нарушил молчание Лёха. – Остров, ведь, не межпланетный космический корабль и летать не может.

– Он и не летает. Он на одном месте стоит. Это реальность вокруг него меняется.

– Я правильно понял, что мы сейчас в другой реальности? – вкрадчиво поинтересовался Игорёха.

– Да, ответьте! – вставил своё слово я, хоть и слабо понимал, о чём идёт речь.

– Нет, неправильно, – невозмутимо покачал головой Юкка-тайда. Сейчас мы находимся в изначальном месте. Нас нет ни в одной реальности.

– Как-то сложно это, даже, осознать, не то, чтобы поверить, – потёр переносицу Игорян. – Как понять – изначальное место?

– Первая твердь, которую создал Ульгень. Остальные реальности пошли от него, и являются его отражением.

– Начальное измерение? – ахнул Игорян. – Нулевая реальность!

– То есть, это та самая вневременная точка, в которой находится сам артефакт? – уточнил я. – Помнишь, ты мне говорил в «Гамбринусе»?

– Нет. Время тут течёт. Это совсем другое.

– Ты что-то знаешь об этом? – резко повернулся к нему Лёха.

– Не то, чтобы знаю. Я, ведь, не физик. Просто, краем уха слышал некоторые теории о множественности измерений.

– Как это? – не понял я.

– Понимаете, есть теория, согласно которой, наш мир – не единственный. Существует бесконечное множество миров, в которых действуют одни и те же законы, протекают одни и те же процессы. И, даже, мы с вами есть во всех этих мирах. Эти миры, словно лучи, расходятся из одного и, чем дальше они уходят, тем больше изменений в них происходит. История, по сути, это цепочка случайностей. Вот и получается, что, если изначально эти миры были идентичны друг другу, то в процессе развития накапливаются отличия. Например, в каком-то измерении столица нашей Родины не Москва, а, например, Псков. Ведь, действительно, Псков реально претендовал на роль собирателя земель русских и, впоследствии, на роль столицы, но не справился с этой задачей. А в другом измерении – справился. Так же и мы. Помнишь, Славик, как мы дрались школа на школу в восьмом классе, а потом убегали от милицейской облавы?

– Это, когда мы потом половину ночи отсиживались в каком-то подвале, а потом вылезли все в паутине? Помню, конечно.

– А, что, если нас в другой реальности замели, мы познакомились в участке с какими-нибудь уголовниками и покатились по наклонной, превратившись, в результате, в матёрых рецидивистов?

– Эк ты хватил.

– Ну, а что? Реально?

– Может быть.

– Если верить нашему уважаемому Юка-тайда, выходит, что мы сейчас находимся в той самой нулевой, или эталонной, реальности. Только, я не могу понять, как это возможно?

– Я же говорю, что Ульгень может многое. Он сотворил этот мир, так, почему, скажите, он не может им распоряжаться по своему усмотрению?

***

Лес закончился и дальше дорога пошла через поле, засеянное какой-то культурой с маленькими синими цветками. Я совсем не знаток сельского хозяйства, поэтому просто для себя решил, что это люцерна. Почему это именно она – не знаю. Просто название красивое. Где-то наверху колокольчиком звенел жаворонок, а в траве у дороги стрекотали цикады. Припекало и, если не смотреть наверх, можно было подумать, что едем по полю где-то на Кубани, или на Украине. От однообразия пейзажа стало клонить в сон, и только расшалившийся Буран отогнал дремоту. Он спугнул зайца и с удовольствием принялся гонять его по полю. Похоже, тут ему нравилось.

– Мы сможем вернуться домой? – внезапно спросил Игорёха.

Сразу нахлынуло отчаяние. Это, куда мы попали? Хуже всего то, что непонятно ничего. Ладно, если бы мы оказались бы где-нибудь в Бразилии, или Австралии. Да, хоть, на острове Пасхи, всё равно была бы теоретическая возможность вернуться, если хорошо постараться. Но, из другого измерения как? Такого транспорта ещё не изобрели. Только этот блуждающий остров.

– Вы вернётесь домой, – успокоил нас Юка-тайда. – Не беспокойтесь.

Легко сказать. Тут поневоле начнёшь беспокоиться. И, им, точно, что-то от нас надо. Не стали, бы, они затевать этакие сложные перемещения и реверансы только для того, чтобы показать нам артефакт. Вот, только, как бы цена за подобный просмотр не оказалась слишком высокой. Теперь стали понятны слова Темичи о том, что хранители думают по-другому и их почти невозможно понять. Да и как понять людей, которые разговаривают телепатически и легко прыгают из реальности в реальность?

– Юка-тайда, – решил я задать с вечера мучавший меня вопрос. – То, что вы говорите по алтайски, это понятно. Всё-таки, одна вера, похожие культуры. Но, если вы почти не покидаете свой остров, откуда вы все, тогда, так хорошо говорите по-русски? Специально учили всем островом?

– Нам не надо учить языки. Мы берём слова у из голов собеседников. Всё очень просто.

– Ну, кому-то, может и просто, – проворчал я. – А, как насчёт вашего происхождения?

– Мы – изначальные люди, рождённые самим Ульгенем, а не сделанные из глины и камыша. Когда-то наше предназначение было – вытащить древнего человека из пещер и заставить его развиваться. Наши предки обучили ваших жарить мясо на костре, мастерить луки и копья, оборудовать ловушки на диких зверей. Потом они научили использовать природные материалы для строительства жилищ, подсказали бронзу, дали им колесо, научили письменности и так далее.

– То есть, вы наши благодетели? – усмехнулся Лёха. – Если бы не вы, мы бы до сих пор каменными топорами деревья рубили?

– Вас бы не было.

– Почему?

– В том враждебном мире вы бы не имели шансов на выживание. Человек, как вид, бы погиб уже во время ледникового периода. Что у вас есть? Клыки, когти, чтобы обороняться от хищников? Густая шерсть, чтобы спать на снегу или на оледенелых камнях?

– А у вас?

– У нас были знания.

– А у нас – разум, мышление.

– Что толку от разума, когда нет навыков, знаний и опыта?

– Огонь?

– Огонь научили добывать мы. А от того огня, который они эпизодически находили на пожарищах после молний, толку для выживания было немного. Слишком редко им это удавалось. И слишком часто он у них погасал по недосмотру.

– То есть, вы на своём острове объезжали весь земной шар и обучали первобытного человека премудростям цивилизации? – голос Игорёхи просто сочился скептицизмом, как и у любого профессионального историка, услышавшего подобный бред.

– Нет. Мы тогда жили на земле рядом с человеком. Нас было много. Это потом, когда во всех мирах нас стало очень мало, Ульгень создал этот остров, собрал нас и поселил на нём, чтобы мы не исчезли окончательно. Да и, потребность в постоянной опеке человечества уже отпала. Вы научились учиться, что самое главное.

– Тогда просто бы жили среди нас. Чего скрываться-то?

– Мы – носители древних знаний, до которых вам ещё далеко. И мы – хранители санаа. Были и среди нас те, кто не захотел уединяться и остался в человеческом обществе. Они вошли в вашу историю, как великие люди, учёные, вожди и полководцы. Но, основная масса поселилась здесь.

– Вы говорите так, словно годами жили в нашем мире где-нибудь в Москве или Лондоне и имели доступ к нашей информации, – проговорил Лёха задумчиво. – Откуда такая осведомлённость? Радио слушаете? Или интернет есть?

– Нет. Всё, что происходит на планете, все знания, открытия, мысли и помыслы, всё это тут и остаётся, – Юка-тайда покрутил кистью вокруг головы. – Любая мысль оставляет след.

– Ноосфера, – уточнил Лёха.

– Что это ещё за сфера такая? – не понял я.

– Академик Вернадский ещё в тридцатых, что ли, годах, ввел понятие ноосферы. По его гипотезе земной шар обтекает идеальная мыслящая оболочка, формирование которой связано с возникновением и развитием человеческого сознания. Параллельно с ним ещё и французские учёные тоже пришли к такому выводу.

– И, что? Ну, есть эта ноосфера вокруг земли. Нам-то, какая польза?

– По-видимому, они умеют к ней подключаться, – предположил Игорёха. – И качать из неё любую информацию.

– Да, – закивал головой старик. – Всё, что хочешь узнать можно.

– А, что, удобно! – оценил я подобный способ добывания знаний. – В библиотеку ходить не надо. В интернете копаться. Всё тут, под рукой. Подключился и узнавай, что тебе надо. Свой персональный «Гугл», который знает всё.

– Вот, меня интересует один вопрос, – проговорил я лениво. – Вы себя первыми людьми назывете. Так?

– Так, – согласился Юка-тайда.

– Почему, тогда, у вас алтайские имена, верования и традиции? Это, получается, что от алтайцев вся человеческая культура пошла? И первый язык на Земле алтайский был? Как вы думаете, господа историки?

– Это вряд ли, – засмеялся Лёха.

– Всё гораздо проще, – старик ничуть не был смущён моим вопросом. – Ты заметил, что мы между собой общаемся, исключительно, молча, из головы в голову? Поэтому, что у нас своего языка нет, и никогда не было. Не нужен он нам. Как и имена. А всё алтайское у них потому, что наш остров всегда в одном и том же алтайском озере всегда появляется. И с местным населением мы вынуждены в контакт вступать. А, когда общие имена, вера и менталитет, легче взаимодействовать. Как-то так. Да и, привыкли за столько веков.

***

Мы замолчали, пытаясь осознать то, что услышали, и, на какое-то время стояла тишина, прерываемая только шуршанием колёс, фырчанием лошади да редким лаем Бурана. Трель жаворонка в небе прервалась внезапно, словно отрезало. А, потом, прямо перед мордой лошади упала растерзанная тушка птички. Лошадь удивлённо остановилась, и тут сверху на неё спикировал и вцепился её в шею когтями беркут. Я с таким как-то в зоопарке фотографировался, поэтому узнал сразу. Удовольствие, кстати, было недешёвым, поэтому и запомнилось. Зато, потом, хвастался перед знакомыми снимком, на котором я, приосанившись, словно заправский беркутчи, удерживал на согнутой в локте руке тяжеленную хищную птицу.

Испуганное, даже паническое ржание, вид лоснящейся от пота пегой лошадиной шкуры, раздираемой в кровь острыми когтями, кривой мощный клюв, терзающий лошадиную шею, нависшее в метре над нами чёрное грозовое облако, смешалось в моем сознании, вызывая настоящую мешанину чувств и мыслей. А, потом, лошадь понесла. Понесла, не разбирая дороги, прямо через поле. Мы пытались усидеть, цепляясь за что угодно, а рядом с нами, по обеим сторонам пролетки неслись призрачные размытые тени.

– Возьми поводья! – закричал Юка-тайда, не обращаясь конкретно ни к кому. – Надо лошадь остановить!

Мне тянуться было далеко, поэтому я, даже, не попытался, а, так и остался сидеть, судорожно вцепившись в бортики пролётки. Да и толку от меня, сугубо городского жителя, о лошади знавшего лишь то, что к ней нельзя подходить сзади. Не знаю, насчёт подхода спереди, но я бы тоже не рискнул. Уж, больно крупные у лошади зубы. Ближе всех к старику сидел Адуш, поэтому он потянулся, выхватил поводья из рук Юка-тайда, дождался, когда старик перевалится на середину пролетки, занял его место, стеганул вожжами по беркуту, пытаясь сбросить его, и натянул их, стараясь остановить лошадь.

Вроде, удалось. То ли беркут отвлёкся, получив вожжами по голове, то ли рвущие губы удила помогли, но наша кобылка стала замедлять бег, пока не остановилась, храпя и роняя розовые от крови хлопья пены. Призрачные тени приблизились и завели вокруг нас хоровод. Пахнуло ледяным, словно где-то рядом открылась дверь прямиком на Северный полюс. Юка-тайда сидел прямо, закрыв глаза и раскинув в стороны руки с ладонями, повёрнутыми к небу. Я соскочил на землю, подбежал к лошади, прислонил ствол карабина прямо к тушке хищной птицы, глянувшей на меня злобным красным глазом, и нажал на спусковой крючок. Выстрелом беркута снесло на землю.

Пернатый хищник утробно заклокотал, несколько раз ударил распластанными крыльями по земле, вздымая пыль, а, потом, словно растаял. Призрачные тени тоже исчезли, как и ледяное дыхание. В наступившей тишине раздавалось только тяжёлое, с хрипом, заполошное дыхание лошади, да тихое поскуливание Бурана, забившегося под пролётку. Юка-тайда, внезапно одряхлевший, с кряхтением поднялся на ноги, подошел к лошади, храпящей от ужаса, мелко дрожащей и испуганно косящейся крупным лиловым глазом, положил руки ей на израненную шею и что-то зашептал. Лошадь перестала дрожать, успокоилась, а, когда старик отнял от её шеи руки, ран, оставленных когтями и клювом, не было.

– Можно ехать, – Юка-тайда тяжело взобрался в пролётку и взялся за поводья.

– Ага, – согласился я и заглянул под днище. – Вылезай, Аника-воин. Всё, опасность миновала.

Буран посмотрел на меня растеряно и недоверчиво рыкнул, не спеша покидать своё убежище.

– Всё, говорю, – как можно дружелюбнее произнёс я. – Тоже мне, защитник нашёлся! Надейся на тебя после этого.

– Не ругай его, – спрыгнул с пролетки Адуш и, потянувшись, взял пса за ошейник и потянул к себе. – Был бы зверь живой, он бы не задумываясь на защиту бы, бросился. Хоть на тигра. Но, против посланцев из царства мёртвых он бессилен.

Буран, наконец, успокоился, мы залезли в пролетку и Юка-тайда тронул вожжи. Попрыгав по ухабам, пролетка, наконец, опять выехала на дорогу, и ехать стало, гораздо комфортнее. Звуки природы начали возвращаться, словно ничего и не случилось. Опять запели цикады, в вышине зазвенел со своей песней новый жаворонок, а, где-то вдали протяжно застонала какая-то птица.

– Ты считаешь, что это были потусторонние сущности, типа тех волков, что на нас напали? – поинтересовался я у Адуша.

– А, кто ещё? Сам видел же!

– Тогда, почему я смог выстрелом из карабина беркута снять? Волков пуля не брала.

– А она и птицу не взяла.

– Но, ведь, его отбросило после моего выстрела!

– Беркута не пуля взяла. Ты же в упор стрелял. Пламенем его сшибло. Все посланцы царства мёртвых огня боятся. Это от них самое верное средство.

– Он прав, – обернулся к нам Юка-тайда. – Огонь пугает потусторонних сущностей.

– Но, откуда они здесь взялись? Я считал, что, раз мы тут, в нулевой реальности, то недоступны ни для кого.

– Это не так.

– Понятия реальностей, или измерений, имеет значение только для нас, – влез в разговор Игорёха. – А для таких сущностей, как духи или демоны, это одна большая реальность, разделённая некими границами. И проходимость этих границ напрямую зависит только от уровня силы сущности. Например, вот эти сами через границу не смогут перейти. Им явно кто-то помог. Кто-то более сильный. Я прав, Юка-тайда?

– Да, ты прав, – кивнул головой старик. – Им помогли.

– Кто?

– Я могу только предполагать. Эркеш-тайда знает больше.

– У меня такое ощущение, что на нас открыта охота, – задумчиво проговорил Лёха.

– Вот, в Главный дом приедем и всё выясним, – старик звонко чмокнул губами и слегка шлёпнул поводьями по лоснящимся бокам лошади, заставляя её бежать быстрее.

***

По сторонам опять потянулись поля, монотонность дороги убаюкивала и вгоняла в дрёму, когда Юка-тайда, вдруг вздрогнул, приподнялся и, приложив руку к глазам козырьком, принялся всматриваться вдаль. Мы тоже забеспокоились, видя встревоженное выражение на лице старика.

– Торопиться надо, – уселся опять он и хлестнул лошадь, заставляя бежать быстрее.

– Что случилось? – всполошился Лёха.

– Беда. Вон, видите?

Мы всмотрелись и увидели там, вдали, тёмное облако, воронкой закручивающееся над чем-то, находящимся на земле.

– Что это означает? – выкрикнул я, удерживаясь рукой о бортик, чтобы не вылететь на полном ходу.

– Враг. Прорвался к нам. Я уже думал, что ушли.

– Что за враг? – почти выкрикнул Игорян и ойкнул, прикусив язык на большом ухабе, хорошо подбросившем пролетку. – Что тут у вас происходит?

– Потом! Всё потом!

Пролётка летела через поле, сопровождаемая бегущим следом Бураном, и облако быстро приближалось. Уже можно было рассмотреть прямо, под вытянутой к низу частью, большой двухэтажный дом с красной черепичной крышей, огороженный таким же, как и в той деревне, где мы ночевали, невысоким штакетником. Только хозяйственных построек во дворе не было. Одни цветочные клумбы, да небольшой сад. А, под единственным длинным навесом, обеспокоенно бились на привязи шесть лошадей, запряженных в такие же, как у нас, пролетки.

Вблизи облако выглядело довольно страшно. В полной тишине оно закручивалось спиралью, временами, то распадаясь на отдельные струи, то опять собираясь в огромный монолит, по стенкам которого то и дело пробегали искры. В голове загудело, словно там поселился рой рассерженных шмелей. Юка-тайда быстро привязал лошадь под навесом и увлёк нас в дом. Мы взбежали на высокое крыльцо и вошли внутрь, сразу попав в большую комнату, в середине которой кругом стояли шесть таких же стариков в белых хламидах, как и наш провожатый, который тут же присоединился к своим товарищам. Буран, воспользовавшись тем, что о нём забыли, тоже юркнул следом и сразу прижался к ногам Адуша. Мы в нерешительности остановились у дверей, наблюдая, как все семеро с полуприкрытыми глазами стояли с повёрнутыми вверх ладонями, удерживаемыми у груди, образуя идеальный круг.

В углу оглушительно треснуло, брёвна разошлись, образовав щель шириной с ладонь, в которую ворвался солнечный свет с улицы. Что-то призрачное скользнуло в комнату, но, почти, тут же, застыло, поднялось почти под самый потолок, заверещало и растворилось в воздухе. Буран завыл от ужаса. Стены ходили ходуном и ощутимо выгибались, словно испытывали на себе огромное давление. Да, наверное, так оно и было. Над головами громко хлопнуло, словно петарда разорвалась, на нас посыпался мусор, а по потолку поползла, извиваясь, трещина. Достигнув противоположной стены, она остановилась, потом, вдруг, превратилась в змею, отлепилась от потолка и стала падать, но, не долетев, сантиметров двадцать, до пола, скомкалась, словно лист бумаги, и пропала.

За окнами замелькали размытые силуэты, а в ближайшее к нам, вдруг, ткнулось что-то свирепое, мохнатое и клыкастое. Мы отшатнулись и вскинули рефлекторно карабины, хоть и понимали, что стрелять бесполезно. Что там говорил Адуш про заговорённые камом пули? Пару обойм таких нам бы не помешало. Надо у Старейшин хранителей поинтересоваться. Может, найдётся что-то у них? Буран зарычал, обнажив свои клыки, и мне, на секунду, показалось, что он сейчас бросится вперёд. Не бросился.

– Что-то мы не ко времени, – пробурчал Лёха, отслеживая стволом движение клыкастой твари за окном.

– Да уж, – поддержал его я. – Негостеприимные места. Интересно, у них всегда так весело?

– Сдаётся мне, что именно это веселье и послужило поводом для нашей встречи с хранителями, – предположил Игорёха. – Не верю я в их бескорыстие. Им что-то от нас надо.

– Что? – удивился я. – Ты сам видел, что против потусторонних сил даже Адуш справляется лучше нас. А хранители и подавно. Чем мы им в этом помочь сможем?

***

– Мир вам, – раздалось откуда-то сбоку.

Мы вздрогнули, почти одновременно перевели стволы на голос и увидели старика, уж, очень почтенного возраста, одетого в серую хламиду с серебристой оторочкой по рукавам и воротнику. Странно, что сразу его не увидели, хотя, от этих хранителей можно ожидать чего угодно. Да и обстановка тут сейчас уж очень напряжённая.

– Здравствуйте, – первым пришёл в себя Лёха.

– Я – Эркеш-тайда. Вы ко мне ехали. Момент не слишком удачный, поэтому тратить время на пустые разговоры не будем. Идите за мной.

Он провёл рукой по стене, и там образовался проём, слегка прикрытый туманной дымкой. Видали мы уже всякое в последнее время, но от возгласа удивления удержаться не смогли. Следом за старейшиной, прошли через боковую дверь в небольшое помещение, где стояли простые лавки и небольшое бюро для письма. Я, такое, только, в кино и видел. Кажется, в девятнадцатом веке за ними писали. Тот же Лев Толстой. Дальняя стена слегка колыхалась, словно полупрозрачная кисея, а за ней просматривалось что-то большое и массивное. Эркеш-тайда быстрым жестом указал на лавку и сам уселся напротив. Треск, завывание и звон лопнувшего стекла пропали, оставив только звуки наших шагов, сопение Бурана и хриплое дыхание Эркеш-тайда. Даже гудение в голове стихло, словно его не было.

– Присаживайтесь.

– А, ничего, что там сейчас неизвестно что творится? – кивнул головой в сторону проёма Лёха.

– Там, сейчас, ничего не творится. Мы в безвременье, и выйдем отсюда ровно в то мгновение, в которое сюда входили. Пока ещё, мои помощники держат натиск, а поговорить надо.

– Нулевая точка? – ахнул Игорёха.

– Можно и так сказать.

– И здесь есть санаа?

– Да. Подлинный санаа именно здесь. Остальные – всего лишь отражения.

– Мы так и думали.

– Что там происходит? – указал я рукой на стену.

– Это Караш был.

– Но, почему Караш? – судя по всему, Лёха в теме, хотя, мне это имя ничего не говорило.

– Проверяет наши силы. Скорее всего, по заданию Эрлика. По дороге сюда и на вас напали. Ведь, так?

– Да. Тоже Караш?

– Нет. На вас он духов наслал из нижнего мира.

Что-то, я вообще перестал что-либо соображать. Судя по ошарашенным лицам моих друзей, они тоже мало, что понимали, хотя, похоже, им, хоть, имена называемые были знакомы.

– Что за Караш и Эрлик? – наконец, спросил я.

– Скажем, так, серьёзные товарищи, – пояснил Лёха. – Никогда не думал, что вот так столкнусь с их проявлениями.

– Ты толково можешь объяснить, кто это такие?

– Эрлик – в тюрской и монголькой мифологии владыка подземного мира, высший правитель царства мёртвых и по силе равен Ульгеню, – поспешил пояснить Игорёха. – По-крайней мере, принимает не менее активное участие в творении мира, чем Ульгень. В шаманских призывах к Эрлику обращаются как к отцу «адам Эрлик». От Эрлика люди получают бесценный дар – искусство проникновения в другие миры. Первый кам принял свой дар и бубен от Эрлика. А Караш – сын и посланник Эрлик-бия, который живёт на пятом слое подземного мира в чугунном дворце, спит на постели из черного бобра, ездит на темном-мухортом коне или на черных чугунных санях. У него плеть из черной змеи, а повод из живой змеи. Величиной Караш в сосну, у него кровавые глаза, на голове он носит черную шапку-калбан. И, кстати, его посланником является черный ворон. Помнишь ворона?– Это, когда мы ехали к Мансыру? Помню. Неужели ты думаешь…