Рассказы об отце Брауне

Коль скоро в начальнике полиции взыграл боевой дух, прочим осталось лишь повиноваться. Доктор Симон отправился в комнату, на стенах которой было развешано оружие, и вызвал на место происшествия Ивана, частного детектива на службе у детектива, облеченного властью. Посол отправился в гостиную и, насколько мог тактично, довел до сведения дам ужасную новость; так что, когда общество наконец было в полном сборе, дрожавшие от страха представительницы прекрасного пола успели уже немного успокоиться. Тем временем священник и вольнодумец несли вахту у тела: один в головах, другой – в ногах. Их неподвижные, облитые лунным светом фигуры казались статуями, символизирующими два мировоззрения, два разных восприятия смерти.

Иван, доверенный помощник Валантэна, выскочил из дома, как ядро из пушки, и помчался по траве к начальнику полиции, подобно собаке, откликнувшейся на зов хозяина. Это был усатый мужчина; на лице его, отмеченном шрамом, читалось почти нездоровое оживление: видно было, что таинственное происшествие в его собственном доме пробудило в нем охотничий азарт. С почти неуместным рвением он попросил патрона разрешить ему осмотреть труп.

– Да, пожалуйста, Иван, раз уж вам так хочется, – ответил Валантэн. – Но не задерживайтесь – нам надо вернуться в дом и заняться делом.

Иван поднял отрубленную голову, затем выпустил ее из рук, и она упала на землю.

– Как же это… – сдавленно прошептал он. – Нет, не может быть… Вы знаете, кто это, мсье?

– Нет, – без всяких эмоций отозвался Валантэн. – Пошли-ка лучше в дом.

Вдвоем они втащили труп в кабинет, положили его на диван, затем направились в гостиную.

Начальник полиции спокойно подошел к письменному столу и сел; в его походке ощущалась какая-то нерешительность, но во взгляде, которым он обвел собравшихся, был холод стали; такой взгляд бывает у судьи на выездной сессии суда присяжных. Валантэн торопливо сделал какие-то пометки в лежавшем на столе блокноте, затем отрывисто спросил:

– Здесь все?

– Кроме мистера Блэйна, – ответила герцогиня Монт-Сент-Мишель, оглядев комнату.

– Нет и еще одного, – хрипло проговорил лорд Гэллоуэй. – Если не ошибаюсь, мистера Нейла О'Брайена. Я видел, как сей джентльмен прогуливался по саду, когда там лежал еще не остывший труп.

– Иван, поищите командора О'Брайена и мистера Блэйна, – распорядился начальник полиции. – Последний, кажется, докуривает сигару в столовой, а командор, вероятно, прогуливается по оранжерее. Впрочем, это только мои предположения.

Верный помощник Валантэна умчался, а его шеф тотчас же, не дав никому времени на размышления, продолжал все с той же неумолимой стремительностью:

– Всем, кто здесь присутствует, должно быть известно: в саду найдено тело человека с отрубленной головой. Доктор Симон, вы осматривали труп. Скажите, для того, чтобы нанести такой удар, нужна богатырская сила? Или все дело в том, что у убийцы был очень острый нож?

– Ножом, знаете ли, голову не отрежешь, – отозвался бледный доктор.

– Как по-вашему, чем это можно сделать? – спросил Валантэн.

– В наше время – не знаю, – промолвил доктор, подняв брови, отчего на лице его появилось скорбное выражение. – Шею не так-то легко перерубить даже несколькими ударами, а здесь шрам ровный. Если б дело было пару веков назад, я бы сказал, что удар нанесен двуручным мечом, алебардой или топором палача.

– Господи помилуй! – раздался почти истерический крик герцогини. – Да здесь же нет никаких двуручных мечей и алебард!

Валантэн все еще торопливо записывал что-то в блокнот.

– Скажите, – спросил он, не отвлекаясь от работы, – можно ли сделать это длинной французской кавалерийской саблей?

Тут вдруг раздался глухой стук в дверь, который почему-то заставил всех присутствующих похолодеть, словно это была сцена из шекспировского «Макбета». В молчании, воцарившемся после того, как у всех по коже пробежал холодок, послышались слова доктора:

– Саблей – да. На мой взгляд, ею можно нанести такой удар.

– Благодарю вас, – ответил Валантэн. – Иван, входите!

Дверь распахнулась, и охранник пропустил вперед командора О'Брайена, которого он в конце концов нашел в саду, – тот снова вышел на воздух и беспокойно мерил шагами лужайку.

Расстроенный ирландец остановился на пороге. Вид у него был вызывающий.

– Что вам от меня надо? – воскликнул он.

– Будьте любезны, сядьте, – спокойно и доброжелательно сказал Валантэн. – Гм, а сабля-то не при вас! Где же она?

– На столе в библиотеке, – ответил О'Брайен, и от того, что он пребывал в смятении, акцент его стал отчетливее. – Такая незадача, представьте, вышло так, что…

– Иван, – распорядился начальник полиции, – сходите, пожалуйста, в библиотеку и принесите саблю командора. – Затем, когда охранник удалился, Валантэн продолжал: – Лорд Гэллоуэй говорит, вы ушли из сада незадолго до того, как он обнаружил труп. Что вы делали в саду?

О'Брайен устало опустился в кресло.

– О, просто-напросто глядел на луну! – воскликнул он на ирландском диалекте. – Общался с природой, дорогой мой!

Воцарилось гробовое молчание. Через какое-то время его прервал стук в дверь, такой же обыденный, но пугающий, как раньше.

Вошел Иван с пустыми ножнами в руках.

– Больше там ничего не было, – объявил он.

– Положите их на стол, – буркнул Валантэн, не отрывая взгляда от блокнота.

Молчание висело, как дамоклов меч, занесенный над головой осужденного убийцы. Герцогиня давно уже подавила рвавшееся с уст восклицание, скрытая ненависть лорда Гэллоуэя к ирландцу была утолена и даже начала понемногу ослабевать. Поэтому раздавшийся в тишине голос прозвучал неожиданно.

– Кажется, я могу дать вам исчерпывающее объяснение! – воскликнула леди Маргарет звучным, хотя и слегка дрожащим голосом, каким обычно говорит, обращаясь сразу ко многим людям, женщина, даже самая решительная. – Могу сказать, что делал в саду мистер О'Брайен, раз уж он решил молчать. Он просил моей руки. Я отказала ему, пояснив, что обстоятельства, да и мнение моих родных, заставляют меня дать ему такой ответ, хотя не могут поколебать моего глубокого к нему уважения. Мои слова вызвали у него досаду: похоже, уважение – не то, чем он мог бы удовлетвориться. Думаю, оно и сейчас его мало волнует, – сказала она с еле заметной улыбкой, – хотя я не отказываю ему в этом и в настоящий момент. Могу поклясться, он не совершал ничего такого, о чем здесь недавно говорилось.

Лорд Гэллоуэй повернулся к дочери и, думая, что говорит вполголоса, начал ее стращать:

– Придержи язык, Мэгги, – произнес он чуть ли не оглушительным шепотом. – Зачем ты защищаешь этого молодца? Ты знаешь, где его сабля? Где вся его проклятая амуниция?..

Тут он остановился – дочь одарила его уничтожающим взглядом, словно магнит, привлекшим внимание собравшихся.

– Дурень ты старый! – сказала она низким голосом без всякого почтения к родителю. – Ты думаешь, чтоґ говоришь?! Я же только что заявила: этот человек невиновен, все это время он провел со мной. Но если он окажется виновным, от этого ничего не изменится – он все равно был со мною. Если он в это время убил человека, в чьем присутствии, по-твоему, он это сделал? Кто окажется свидетелем, если не соучастником преступления? Неужели ты ненавидишь Нейла до такой степени, что готов из-за этого погубить собственную дочь?..

Леди Гэллоуэй застонала. Всех присутствующих объял трепет – им виделись любовные драмы давно минувших лет; побледневшие лица шотландской аристократки и ее возлюбленного, ирландского искателя приключений, казались им старинными портретами в галерее какого-нибудь древнего замка. В объятой молчанием комнате витали призраки погубленных мужей и тайных любовников.

Зловещее молчание внезапно нарушил чей-то спокойный голос, задавший наивный вопрос:

– А сигара очень длинная?

Вопрос так не вязался с предшествовавшим диалогом, что все невольно стали оглядываться, пытаясь понять, кто же его задал.

– Я имею в виду сигару, которую курит мистер Блэйн, – продолжал отец Браун, устроившийся на стуле в углу комнаты. – Судя по тому, сколько это продолжается, она должна быть длинной, как трость.

Несмотря на подобное непрошеное вмешательство, на лице Валантэна отразилось не только раздражение, но и понимание.

– Вы правы! – воскликнул он, оторвав взгляд от блокнота. – Иван, сходите еще раз, поищите мистера Блэйна. Как найдете, немедленно приведите сюда.

Когда дверь за охранником закрылась, Валантэн с озабоченным выражением на лице обратился к девушке:

– Леди Маргарет, у меня нет сомнений в том, что все здесь восхищаются тем, что вы не побоялись уронить себя в глазах общества и объяснить поведение командора О'Брайена. Но есть здесь и еще один неясный момент. Лорд Гэллоуэй, насколько я понял, встретил вас, когда вы шли из кабинета в гостиную. Это произошло всего через несколько минут после того, как он покинул сад, где оставался мистер О'Брайен.

– Не забывайте, я ведь ответила Нейлу отказом, – с легкой иронией возразила леди Маргарет. – Так что вряд ли можно было ожидать, что мы вернемся рука об руку. Что ни говори, он поступил по-джентльменски – дал мне возможность вернуться первой. И тем самым навлек на себя обвинение в убийстве.

– За эти несколько минут он вполне мог… – мрачно заметил Валантэн, но закончить фразу ему не довелось.

Раздался стук в дверь, и в комнату заглянул Иван.

– Прошу прощения, мсье, но мистер Блэйн нас покинул, – доложил он.

– То есть как?! – вскочив, воскликнул Валантэн.

– Ушел. Исчез. Испарился, – ответил Иван, и французские слова в его устах прозвучали особенно забавно. – Его шляпа и пальто исчезли тоже. Кроме того, я обнаружил нечто удивительное. Когда я обежал вокруг дома в поисках следов мистера Блэйна, мне кое-что попалось на глаза. Может, это и есть его «след».

– О чем вы говорите? – спросил Валантэн.

– Сейчас покажу, – отозвался охранник.

Снова выйдя в коридор, он почти сразу появился с обнаженной кавалерийской саблей, блеснувшей на свету. Конец и часть лезвия были в крови. Все смотрели на нее с ужасом, как будто это была шаровая молния, летавшая по комнате. Иван тем временем более или менее спокойно продолжал:

– Вот что я нашел, когда продирался сквозь кустарник в пятидесяти ярдах от дома, у шоссе, ведущего из нашего предместья к центру города. Короче говоря, я нашел то, что бросил впопыхах мистер Блэйн, удирая отсюда.

Снова воцарилось молчание, хотя и не такое гнетущее. Валантэн взял саблю, осмотрел ее, на несколько минут погрузился в раздумье, затем повернулся к О'Брайену.

– Командор, – сказал он уважительно, – надеюсь, вы представите эту саблю в полицию, если возникнет надобность ее осмотреть. Пока же, – добавил он, убирая клинок в ножны, – позвольте вернуть вам ваше оружие.

Сцена была поистине символической, и присутствующие с трудом удержались от рукоплесканий.

Для О'Брайена этот момент стал поворотным в жизни. К тому времени, как он снова пошел прогуляться по сокровенному саду – на сей раз озаренный сиянием разгоравшегося утра, – трагическая маска как будто спала с его лица – у него появилось немало оснований чувствовать себя счастливым. Лорд Гэллоуэй, как джентльмен, принес ему извинения; леди Маргарет же была больше чем леди – она была женщиной и, очевидно, не удовольствовавшись извинениями, предложила ирландцу кое-что еще – по крайней мере, они до завтрака довольно долго гуляли среди цветов.

Общество в целом испустило вздох облегчения и настроилось на человеколюбивый лад. Хотя тайна загадочной смерти и не разъяснилась, подозрительность больше не лежала бременем на плечах гостей – казалось, ее увез в Париж этот странный миллионер, человек, которого они почти не знали. Дьявол был изгнан из дома, вернее, бежал сам.

Однако загадка пока разгадана не была, и, когда О'Брайен плюхнулся на скамейку рядом с доктором Симоном, сей ученый муж тотчас же об этом заговорил. Но ирландец был поглощен другими думами, вернее, приятными мечтаниями, потому и ответил доктору довольно кратко – и откровенно:

– Не могу сказать, что все это меня очень интересует. Тем более сейчас, когда почти все уже ясно. Наверное, Блэйн ненавидел этого незнакомца – уж не знаю почему. Он заманил его в сад и убил моей саблей; потом удрал в Париж, бросив оружие. Кстати, Иван сказал мне, что в кармане у мертвеца нашли американский доллар. Так что он янки, как и сам Блэйн, и это, по-моему, все объясняет. Не вижу тут ничего непонятного.

– В этом деле совершенно необъяснимы пять вещей, – спокойно сказал доктор. – Это как стены в пять рядов. Поймите меня правильно, я не сомневаюсь, что совершил убийство Блэйн – его бегство, на мой взгляд, это доказывает. Но все дело в том, как он это сделал. Прежде всего, неясно, почему убийство совершено огромной саблей – легче ведь сделать это ножом, а потом спрятать его в карман. Непонятно и другое: почему не было ни шума, ни криков? Неужели убитый спокойно смотрел, как кто-то приближается к нему, размахивая саблей, и даже не вскрикнул? Третья несообразность вот какая: у входной двери весь вечер нес вахту охранник; мимо него и мышь не прошмыгнула бы, не только человек. Каким же образом тогда попал в сад убитый? И четвертая: учитывая то, о чем я только что сказал, каким образом выбрался из дома Блэйн?

– Вы назвали четыре несообразности, – сказал командор, глядя на медленно приближавшегося к ним по тропе маленького священника. – Скажите же, какая пятая.

– О, по сравнению с теми четырьмя это пустяк, – ответил доктор, – хотя и весьма странного свойства. Когда я впервые осмотрел тело, у меня создалось впечатление, что убийца нанес несколько ударов. При повторном же осмотре на шее оказалось множество зарубок. Другими словами, они появились, очевидно, после того, как голова была отсечена. Неужели мистер Блэйн так люто ненавидел своего врага, что рубил саблей безглавое тело?

– Жуть какая-то! – воскликнул ирландец и поежился.

Пока они говорили, патер Браун успел уже к ним подойти и теперь со свойственной ему застенчивостью дожидался паузы в разговоре.

– Простите, что вмешиваюсь, – проговорил он наконец как-то сбивчиво. – Меня просили сообщить вам новости.

– Какие новости? – уставился на него доктор из-за стекол своих очков.

– Дело в том, – кротко сказал отец Браун, – что произошло еще одно убийство.

Двое мужчин так резко вскочили, что скамейка аж подпрыгнула.

– Но самое странное, – продолжал маленький священник, уставив взгляд на кустики рододендрона, – что убийство это совершено так же, как и первое, – снова найдена отрубленная голова, на сей раз в реке, чуть дальше по парижскому шоссе. Из раны еще течет кровь, поэтому они думают, что…

– Господи помилуй! – вскричал ирландец. – Да что этот Блэйн, маньяк?!

– В некоторых слоях американского общества, знаете ли, принята вендетта, – бесстрастно отозвался патер Браун и добавил: – Вас обоих просят пройти в библиотеку и кое на что взглянуть.

Командор О'Брайен проследовал за доктором и священником в комнату, где проводилось дознание. Настроение у него испортилось. Как и все солдаты, он питал отвращение к тайным убийствам. Когда же кончатся эти жуткие усекновения голов? Сначала одна, потом другая, с горечью думал он. И ведь в данном случае не скажешь, как в пословице: одна голова – хорошо, две – лучше. Войдя в библиотеку, ирландец вздрогнул при виде неожиданного зрелища: на столе начальника полиции лежала цветная картинка и на ней была изображена еще одна кровоточащая отрубленная голова – третья! И это была голова самого Валантэна! Офицер пригляделся – и увидел, что это всего лишь газета, орган партии националистов, называющийся «Гильотина». Каждую неделю лихие газетчики изображали на первой странице своего издания голову одного из политических противников с закатившимися глазами и искаженными чертами, как будто после казни. Валантэн, будучи воинствующим атеистом, не избежал подобной участи.

О'Брайен, как большинство ирландцев, при всех своих недостатках (или даже пороках) был по-детски простодушен, и подобное «интеллектуальное» глумление над соперником, на которое, кстати, способны лишь французы, вызвало у него глубокое отвращение. Он воспринимал Париж как единое целое – начиная с гротескного уродства химер собора Нотр-Дам и вплоть до непристойных карикатур в газетах. Он вспомнил зловещий комизм Французской революции. Город виделся ему сгустком сатанинской энергии – от кровавой картинки на столе Валантэна до фантастических чудищ на водосточных трубах готических зданий и злобной ухмылки огромного каменного дьявола, украшающего Нотр-Дам.

Библиотека была полутемной прямоугольной комнатой с низким потолком; свет пробивался сюда из-под опущенных штор; он имел слегка красноватый оттенок – солнце взошло совсем еще недавно. Валантэн и его помощник ожидали пришедших у дальнего конца стола – длинного, чуть наклонного. На столе лежали человеческие останки, при слабом освещении выглядевшие неестественно большими. Огромное черное туловище и желтое лицо покойника, найденного в саду, произвели на вошедших то же впечатление, что и вечером. Еще одна голова, которую обнаружили в реке среди камышей, лежала рядом; с нее капала вода, смешанная с кровью. Подручные Валантэна все еще искали безглавое тело второго покойника, надеясь выловить его в реке. Отец Браун, который не был так чувствителен, как командор, подошел к столу и стал внимательно осматривать голову второго покойника, по своему обыкновению, часто моргая. Волос на этой голове было немного, они топорщились мокрыми седыми космами и в бледно-розовом утреннем свете казались сребротканой бахромой. Лицо же – багровое, уродливое, с запечатлевшимися на нем следами страстей, быть может, преступных, – было все избито камнями или корнями деревьев, когда головою играл прибой.

– Доброе утро, командор О'Брайен, – спокойно и приветливо заговорил начальник полиции. – Ну что, слышали вы о том, как наш приятель Блэйн еще раз выступил в роли мясника?

Отец Браун, все еще склонившийся над седовласой головой, проговорил, не глядя на Валантэна:

– У вас, кажется, нет сомнений, что эту голову тоже отсек Блэйн?

– По всему выходит, что так, – ответил начальник полиции, засунув руки в карманы. – Убийство совершено так же, как предыдущее, тем же оружием, да и покойник обнаружен рядом.

– Да-да, я все понимаю, – кротко проговорил маленький священник. – И все же, представьте себе, сомневаюсь, что это второе убийство совершил Блэйн.

– Почему? – поинтересовался доктор Симон, пристально глядя на отца Брауна.

– Как по-вашему, доктор, – сказал тот, подняв голову и непроизвольно моргнув, – может ли человек сам себя обезглавить? Что-то я себе этого не представляю.

О'Брайену показалось, будто перед ним разорвалась бомба; доктор же вскочил, стремительно подошел к столу и отбросил с мертвого лица прядь седых волос.

– О, это Блэйн, ошибки быть не может, – спокойно сказал маленький священник. – У него точно такой шрам на левом ухе.

Валантэн стиснул зубы и уставил на отца Брауна пристальный взгляд своих блестящих глаз, затем недовольно заметил:

– Похоже, вы многое о нем знаете, отец Браун!

– Это действительно так, – просто ответил тот. – Мы много беседовали с ним в последние несколько недель. Он подумывал о том, чтобы присоединиться к нашей церкви.

Глаза Валантэна загорелись безумным огнем; он сжал кулаки и подступил к священнику.

– Так, может, он и деньги свои подумывал передать вашей церкви?! – спросил он со злобной усмешкой.

– Не исключено, – флегматично ответил отец Браун. – Даже вполне возможно.

– В таком случае вы действительно должны много о нем знать! О его жизни и…

Командор О'Брайен положил руку на плечо француза и веско проговорил:

– Перестаньте говорить гадости, Валантэн, иначе снова засверкают сабли!

Однако начальник полиции успел уже снова взять себя в руки.

– Что ж, – заявил он, – разглашать пока ничего не будем. Вы, господа, не забывайте о своем обещании не выходить из этого дома. Постарайтесь с этим смириться. Иван будет держать вас в курсе дела, я же должен вернуться к работе и написать отчет для префектуры. Откладывать это долее нельзя. Если захотите мне что-нибудь сообщить, я у себя в кабинете.

Начальник полиции вышел. Доктор Симон спросил его помощника:

– Удалось узнать что-нибудь еще?

– Только одну вещь, мсье, – ответил Иван, морща свое землисто-бледное стариковское лицо, – но, сдается мне, довольно любопытную. Этот старый хрыч, которого вы нашли в саду, – тут он без всякого пиетета к покойнику показал пальцем на массивное тело в черном костюме, – так вот, мы узнали-таки, кто он такой.

– Да ну! – воскликнул удивленный доктор. – И кто же?

– Имя его Арнольд Беккер, – ответил помощник Валантэна, – хотя прозвища он менял, как перчатки. Это был отъявленный мерзавец, он какое-то время жил в Америке; там-то Блэйн ему чем-то и досадил. Нам с Беккером возиться не пришлось – он обретался все больше в Германии. Мы, конечно, связались с немецкой полицией. Удивительнее всего, что у этого человека был брат-близнец, которого звали Луи – Луи Беккер. Вот он как раз довольно долго задавал нам жару. Наконец его приговорили к смерти и на вчерашний день назначили казнь. Скажу вам честно, господа, увидев, как голова этого типа покатилась в корзину, я подпрыгнул от радости. Если б я не присутствовал при казни, то готов был бы поклясться, что перед нами труп Луи Беккера. Потом, конечно, я вспомнил о его брате-близнеце в Германии, и это помогло мне разобраться…

Иван оборвал свою многословную речь, поскольку заметил: его никто не слушает. О'Брайен и доктор уставились на маленького священника, который вдруг вскочил и сжал ладонями виски, как человек, терзаемый внезапной острой болью.

– Хватит! Довольно! Остановитесь! – восклицал он. – Подождите минуту! Мне понятно пока не все! Дарует ли мне силы Всевышний? Позволит ли внезапное озарение моему разуму постигнуть все в целом? Боже, помоги мне! Раньше я неплохо умел соображать, мог пересказать любую главу, вспомнить любую страницу сочинений Фомы Аквинского. Расколется ли моя голова – или я пойму суть дела? Я понимаю пока лишь половину, все в целом же осмыслить не могу!

Он обхватил руками голову и стоял в напряженной позе, то ли мучительно размышляя, то ли творя молитву; прочим же оставалось лишь удивленно лицезреть сие последнее за этот безумный день удивительное происшествие.

Когда маленький священник наконец опустил руки, лицо его было по-детски серьезно, черты разгладились. Глубоко вздохнув, он сказал:

– Что ж, давайте подводить итоги. Чем скорее с этим будет покончено, тем лучше. Мне пришло в голову, каким образом вам проще будет вникнуть в суть дела. – Он повернулся к врачу: – Доктор Симон, у вас отлично развито логическое мышление. Сегодня утром мне довелось слышать, как вы задали пять вопросов относительно несообразностей этой загадочной истории. Если вы любезно согласитесь их повторить, я на них отвечу.

Удивленный доктор недоверчиво покачал головой и чуть было не потерял пенсне; однако заговорил сразу:

– Итак, первый вопрос, если помните, таков: почему злоумышленник совершил убийство огромной саблей, хотя проще было воспользоваться ножом?

– Ножом человека нельзя обезглавить, – спокойно ответил отец Браун. – А для убийцы отрубить жертве голову было совершенно необходимо.

– Почему? – с интересом спросил О'Брайен.

– Теперь второй вопрос, – не ответив ирландцу, сказал священник.

– Отчего убитый не кричал, не издал даже никакого возгласа? – продолжал доктор. – Ведь появление в саду человека с обнаженной саблей – событие довольно необычное, оно должно было напугать жертву.

– Помните веточки на траве? – мрачно спросил отец Браун и повернулся к окну, из которого открывался вид на лужайку, где произошло убийство. – Никто не обратил на них никакого внимания. А они ведь лежали посреди лужайки, очень далеко от деревьев. Почему? К тому же, если присмотреться к ним, видно, что они были не разломаны на мелкие кусочки, а нарублены. Убийца отвлек внимание спутника, показывая какие-то фокусы с саблей, должно быть, демонстрируя, как можно перерубить ветку на лету; когда же тот нагнулся, чтобы оценить результат, достаточно было одного сильного удара саблей – и голова оказалась отсечена.

– М-да, – медленно проговорил доктор. – Это похоже на правду. Но следующие два вопроса поставят в тупик кого угодно.

Отец Браун молча стоял у окна и глядел на лужайку.

– Вам известно, что сад обнесен глухой стеной, а вход в дом находится под контролем охранника, – снова заговорил доктор. – Так что сад отгорожен от внешнего мира, словно вакуумная камера. Как же туда попал посторонний, встретивший там смерть?

Не поворачиваясь, маленький священник отозвался:

– В саду не было никаких посторонних.

Воцарилось молчание, затем атмосферу разрядил странный, кудахчущий, какой-то детский смех Ивана – он посчитал последнюю реплику нелепой и не удержался от издевки.