Дорогое время

Сколько раз ты опаздывал, не успевая на встречу? Сколько раз драгоценные секунды лишали тебя чего-то… Сколько раз нехватка этих мгновений лишала людей любви, счастья, порой даже жизни. Многие после подобного начинают ценить время, возвышая его в культ, преклоняются ему, делая своим идолом.

«Ничто не стоит так дорого, как время. Не трать его на пустые разговоры и глупые поступки».

Эту фразу своего отца Михаил запомнил раз и навсегда и в качестве слогана установил на своем рабочем столе в мраморной рамке. Работая, он периодически смотрел на нее. Это помогало жить? Иногда да. Отца забрала смерть. Фраза продолжала жить.

– К Вам Вячеслав Нетронутый, – раздался голос секретаря Вики. – Хотя мне всегда кажется, он как раз слегка тронутый!

Михаил скользнул взглядом по фразе отца.

– Пусть войдет!

Нетронутый – сочетание пороков лести и необузданной жадности. Он приносил иногда полезную информацию. Не бесплатно. Фильтрованием полезности занимался сам Михаил.

В кабинет вошел невысокого роста человек с глазами навыкате. В несвежем костюме, с несвежим лицом и соответствующими волосами. Приветливый кивок сменился неприятной улыбкой и скрипящим голосом.

– Наше Вам с кисточкой!

– Кисточку оставь себе. – Михаил знал три стандартных приветствия Нетронутого, все – фразы из кинематографа. – Что, проигрался опять?

– И это тоже. Но…– Нетронутый жадно взглянул на бутылку с алкоголем. – Есть кое-что подороже!

Михаил катнул ему наполовину наполненный бокал. Чем расположил собеседника – Нетронутый сел напротив.

– Мое время, как известно тебе…– начал Михаил, но что-то во взгляде поглощающего жадными глотками алкоголь заставило замолчать.

– Время… – с парами виски выдохнул Нетронутый. Рукой при этом взмахнул, как дирижёр.– Время, мать его!

Он потянулся к коробке с сигарами. Михаил проглотил наглость, списывая ее на дорогостоящую информацию.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы время продавали?

Вместе с улыбкой Михаила посетила догадка о невменяемости пришедшего. Рука сама потянулась к кнопке, расположенной на боковой части стола. Нетронутый знал все об этой кнопке – что происходит после ее нажатия. Поэтому он замахал руками.

– Им торгуют! – эксцентрично воскликнул этот фрик.– И очень успешно…

– Дилеры на улицах или… брокеры на биржах? – Михаил обрезал кончик сигары.

–Человек… – Рука Нетронутого потянулась к бутылке, но, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановилась.

– Часовщик-еврей с Наглядной улицы? – Михаил выпустил клуб дыма.

Нетронутый нервно замотал головой.

– Это очень странный человек. Мой знакомый, так, почти знакомый… Проигрался на рулетке и нервно заливал это бухлом. – Рука Нетронутого прошла сквозь невидимую преграду и налила ему виски. – Он гонщик. Мотогонщик. Он неплох. Так все говорят. Рискует во время заездов, он выкладывается на все сто, но… по не объяснимым причинам он всегда только второй или третий. Ему не хватает чистых побед и, соответственно, очков, чтобы перейти в GP.

Михаил поперхнулся дымом. Нетронутый расценил это по-своему.

– К нему подошел человек, – затараторил он, – и предложил купить время, купить те секунды, которых ему так не хватает, … на полном серьезе! Тим рассмеялся незнакомцу в лицо. В ответ тот предложил эксперимент – проверку на рулетке. Говоря о том, что рулетка крутится определенное время, и шарик, соответственно, также крутится свое время, независимо от времени кручения рулетки. Тим потребовал демонстрации. Они подошли к столу, и человек сказал Тиму: «Я могу сократить время вращения рулетки или шарика, либо удлинить, и выпадет именно то, что мне необходимо». Тим засмеялся в очередной раз. Человек предложил Тиму самому назвать поле и цифру. Что тот и сделал. Семнадцать – красное выпало. Затем еще несколько раз подряд выпадало именно то, что говорил Тим!

– Как он выглядел?

– Как пассивный гей, переживший изнасилование…

– Я сейчас не про твоего знакомого.

– А… Обычный человек, ничего особенного: средний рост, недорогой костюм, вьющиеся волосы, очки, каких уже давно никто не носит. Да… часы на руке довольно крупные, но странные, как и он сам.

– Дальше. – Михаил выпустил дым в сторону лучей солнца, прорвавшихся сквозь жалюзи окна.

– Затем они о чем-то поговорили, сидя за столом. Человек ушел, оставив Тима в растерянности и с визиткой в руках…

– Это все?– Михаил был утомлен рассказом.

– Да, если бы не то, что Тим вчера выиграл гонку, обойдя своего извечного соперника на доли секунд!

– Простое совпадение, в конце концов, он стремился к этому. – Михаил взглянул на монотонно вращающийся вентилятор. – И победил…

– Да нет!– Нетронутый преобразился. – Тим сам в себя уже не верил. Поэтому и бухал, как лошадь… Из команды выгонять хотели, а тут такой фурор!

– Занятно… – Михаил коснулся кнопки стола. – Но время, время…

Перед Нетронутым упали несколько банкнот. Тот смел их сначала взглядом, затем рукой. Двери распахнулись, вбежали два мраморных дога, и вошли два телохранителя. Первая пара, виляя хвостами, уставилась на поджимающего ноги гостя. Вторая пара, ничем не виляя, смотрела на Михаила.

– До встречи! – И уже обращаясь к вошедшим: – Выезжаем!

*

Еженедельный объезд заведений доставлял Михаилу не только успокоение, но и моральное удовлетворение. С развитием и расширением бизнеса он сам фактически отошел от ведения дел, вручив все в руки управляющих. Удобно. Не сковывает. Дает время подумать.

Ночной клуб. Он всегда начинал с него. Это было первым его делом, потребовавшим в свое время больших затрат и большой крови. Он любил клуб. Клуб, как ему казалось, платил тем же.

Ната – управляющая, очень интересная личность. Игрок по жизни. Игра ее заключалась в том, что она умела классически подтасовывать события прошлого под настоящее и наоборот. При помощи умелых ходов, интриг, очередной лжи. Михаил называл это «работай над ошибками». Ко всему прочему она была еще и фанатичным трудоголиком. И преданной до конца.

Бледная кожа. Худое лицо. Выразительные глаза. Утончённая внешность деловой женщины.

Михаил находился в ее кабинете как гость. Он всегда считал, что только так управляющий может чувствовать себя на своем месте, и только так он сможет быть до конца откровенным.

– В целом все неплохо, несмотря на открытие еще одного клуба через улицу, – Ната выкладывала перед Михаилом бумажную отчетность. – Только… – она прикусила губу, – нас загоняют во временные рамки. Муниципалитет. У нас забирают два часа…

– Почему я узнаю это только сейчас?

– Я пыталась выровнять все своими силами… – Ее плечи дернулись.

Михаил уже стоял позади ее кресла. Он положил руки на женские плечи. От нее пахло черемухой.

– Столько лет, столько времени, Ната, мы решали все вместе, сообща… – Плечи дрожали под руками Михаила. – Сейчас ты решила все исправить сама… Не получилось. Мы потеряли время.

Он был в дверях, когда услышал ее срывающийся голос:

– Мне освободить кабинет?

– Не сейчас, придет время…

Проходя сквозь залы своего детища, Михаил впервые ощутил отвращение к клубу. Необъяснимые чувства, возникшие во вполне объяснимых обстоятельствах.

Он звонил из салона автомобиля человеку, стоящему возле рычагов городской власти. Нет, он не давил на эти рычаги сам. Но его влияния хватало делать усилия давления более мощными и наоборот. Михаилу было достаточно этого. А человеку хватало денег от достаточности Михаила.

– Понимаешь, сменилось руководство… Налицо смена направлений и концепций. Я пока не у дел,– голос в трубке выдавал всю степень сожаления. – Время такое. Извини…

Михаил выругался. Делал он это редко. Во время крайнего эмоционального напряжения. Его двигают. Он это чувствует. И двигают нагло и без какого-либо прикрытия. Значит, соперник дерзок и уверен в себе. Это впечатляет и рождает спортивный интерес. Михаил откинулся на спинку сиденья и заулыбался возрождающимся чувствам.

Боксерский клуб. Этот клуб они с Андреем основали вдвоем. Андрей в земле. И доля приносящего клубом капитала идет жене Андрея и его сыну. Все по-честному. Как и должно быть.

Местный управляющий – бывший боксер и промоутер. Олег. Его полтинник отражался на грузном теле, а два чемпионских пояса оставили шрамы и ломаный нос на лице. Олег говорил быстрее, чем думал. Михаил всегда списывал это на спорт. Но иногда это помогало быстрее понять ситуационную суть, чем дождаться обдуманных ответов.

– Нет! – произнес Олег. – Сначала да, потом два раза нет. Я ничего не пропустил и понял все правильно… – Он дергал перчатки, висящие на стене.

Михаил рассматривал фотографии известных боксеров так, словно видел их впервые. Черно- белые фото, цветные… Лица боксеров похожи: сломанные носы, рассечения. Неподвластны изменению временем. Все то же самое: те же удары, те же травмы.

– …Все было скреплено договорами, и мы обнялись, как в клинче, но потом звонок, как гонг с текстом о непреодолимых проблемах. В следующем раунде переговоров появился их представитель и заявил со всей ответственностью (хотя и не весит столько): «Контракт расторгнут». Невовремя заявлено о нашей неготовности разместить больше пяти сотен зрителей. К нам потеряли интерес.

– Бои пройдут в Богатыре, – сделал вывод Михаил.

– Да, там…

Михаил встал и три раза ударил в гонг, стоящий на столе управляющего.

В посещении офисов и строек он не видел смысла. Решил ограничиться телефонными звонками. Информация неутешительная. Почти везде возникли проблемы. На разных уровнях Михаил терял деньги и позиции. Простоял слишком долго груз с Мадагаскарским тиком в портах. Из-за задержек на таможне просрочена партия товаров. Везде неоспоримым фактором потерь являлось время. То есть то, из чего он делал фактически культ, и то, что помогало ему всегда находиться на вершине успеха, теперь разрушало его ликвид.

Михаил взглянул на старенькие Rado на своей руке и улыбнулся. Время прогулки.

Вечер ложился на плечи, словно шелком рубашка, оттеняя районы мегаполиса, силуэтами деревьев парка. Два огромных дога бегали вокруг него. Их морды, напоминающие денежные саквояжи из прошлой жизни, раскрывались для громкого лая. Они периодически садились перед Михаилом и заглядывали в его глаза, словно понимали суть проблемы. Он трепал их за уши и шел дальше, лишая собак игры.

«Время! Так много сегодня сказано о нем с самого утра. Кто начал эту лихорадочную гонку со временем? Нетронутый или девиз отца? Может, оба одновременно?»

Выкурив сигарету, вдохнув еще раз свежий воздух и получив пару ударов хвостом одной из заигравшихся собак, Михаил отправился искать Нетронутого.

*

Они сидели друг напротив друга. Приватная комната казино. Нетронутый по-прежнему был несвеж. Да, он сменил костюм и неряшливость прически, а пробивающийся запах пота – на терпкий одеколон. Глаза говорили о том, что он все это время провел в казино и в алкогольном дурмане.

– Да, я видел Тима, – ответил он на вопрос Михаила, почему-то прячась от света лампы. – Он утопает в лучах славы, пестрит на обложках журналов. Нерядовое событие – переход в этот класс… Нетронутый залпом выпил бокал коньяка, и смотрел на содержимое бутылки, купленной Михаилом. – Я видел его всего один миг. Он выходил из лимузина в окружении четырех длинноногих красавиц возле входа в «Континенталь». Меня даже не подпустили туда. Но Тим заметил меня и, повернувшись, крикнул: «Доли секунд, доли… они на самом деле бесценны!»

Михаил, плеснув себе коньяка, выпил и поморщился, словно почувствовал червоточины дерева дубовых бочек, в которых настаивался напиток.

– Но, что странно, я уже собрался уходить, когда толпа папарацци рассеялась, возле меня оказалась женщина в траурном одеянии. Она произнесла фразу, которая до сих пор стоит громом у меня в ушах, – Нетронутый залпом выпил на треть наполненный бокал. – «Только падший человек может глумиться в момент скорби по собственной матери…». Я не до конца понимаю смысл сказанного, но…

– Он очевиден! – произнес Михаил, вставая и покидая приват-комнату.

Нетронутый лежал на влажном мраморе перед входом в казино. Руки нелепо раскинуты по сторонам так, словно человек пытался собрать рассыпанные вокруг него фишки. Один глаз вытек. Второй, приоткрывшись, смотрел на Михаила. Подбежавший сзади работник казино выдохнул с сожалением:

– Я пытался схватить его, когда… Он стоял на подоконнике! Не хватило каких-то долей секунд, моя рука провалилась в пустоту именно там, где была мгновенье назад его нога.

Михаила передернуло от увиденного или услышанного. Но он не помнил, чтобы такие вещи происходили с ним после крещения. Крещение – обряд посвящения, ритуал скрепления кровью человека и организации.

«Теперь ты действительно не тронут после касания смерти!»

Волосы Нетронутого перебирал ветер. А чья-то заботливая рука прикрыла полуоткрытый глаз.

Впервые Михаил не поехал к семье. Впервые за много лет. Он даже не смог произнести что-то вразумительное в телефон. Сказать, почему он так занят.

Он поехал в тир. Парни подносили заряженное оружие – пистолеты разных модификаций и систем. Он стрелял до одурения. Между десятком обойм – стакан виски. Это продолжалось недолго – полтора часа. Затем он упал в кресло. Очнулся от легких укусов руки Мартином – одним из пары догов. Два брата, а как по-разному чувствуют состояние хозяина. Один, несмотря ни на что, зовет играть. Говард пребывает в меланхолии вместе со своим хозяином.

Раздались звонки о проблемах в ночном клубе. Масштаб и причины неизвестны. Если что-то не говорилось по телефону, то было очевидным – ситуация нестандартная. Михаил, распрямив тело, встал и пошел к выходу. Сквозь морозный воздух – к машине. Сквозь жаждущих развлечений в ночном клубе – в здание. Сквозь пеструю толпу – в кабинет. Сквозь потоки воздуха, нагнетаемого вентилятором, – к Нате.

Ее голова покоилась на столе. Ручка, зажатая в тонкой руке, воткнута в бумагу. Волосы беспорядочно раскиданы. Ни капли крови. Ни капли жалости в Михаиле. Интерес – почему?

Он нашел ее в одной из компаний, промышляющих мутными сделками с недвижимостью. Она играла роль подставного лица, и ее карьера – а с ней и яркая псевдоделовая жизнь – вот-вот должны были оборваться. Михаил прочел это и смог спасти Нату. Он, разглядев ее интеллектуальные прорывы и деловую хватку, направил их в нужное ему русло. И получил перспективного управляющего клубом. Доверие Ната оправдала. Генерируемая прибыль была стабильна.

Михаил вытащил листок бумаги из-под головы Наты. Это был отчет. На другой стороне текст:

«Я доигралась. Даже в несложных играх необходимо время для отдыха. Я беру тайм-аут».

– Сломана шея, – проговорил доктор.– Никаких гематом и подтеков.

Михаил кивнул. С доктором рассчитались. Он был профессионал – хранил молчание и клятву Гиппократа.

Две смерти кряду. Смерть. Давно она не подходила так близко к нему. Были времена, когда они шли рука об руку. Прыгая с ней, друг через друга, как в детстве играя в чехарду.

Что произошло? Неужели пришло время?

Даже сейчас, глядя на мрачный силуэт заброшенной церкви, возле которой кружили вороны, он помнил запах воска и всхлипывания женщин во время поминального обряда. С того самого момента он не переступал пороги храмов.

Михаил не знал, что привело его сюда. Смерть отца? Или надежда найти покаяние перед чем-то грядущим и необъяснимым? Покосившиеся, изъеденные временем кресты и надгробья магически светились в лунном свете. Хруст веток под ногами охраны перекрикивался с карканьем воронов.

– Она приходит за тобой, не выкашивая окружения, – так говорил вышестоящий в иерархии, философствуя на тему задержек на этом свете.

Но эти две смерти казались Михаилу сигналом, предупреждением что ли. Почему так? Почему не сразу? Зачем бесполезное спряжение на тему времени?

Узнать о том, что время стало для Михаила чем-то идеализированным, не было проблемой. Он давал об этом понять всем: партнерам, посредникам, подчиненным.

Они плыли по каналам, которые разделяли город на неравные части, отрезая ратушную площадь с кривыми улицами старого города от новых построек из стекла и бетона. Люди любили эти меланхоличные потоки воды, несмотря на неотъемлемый запах тины. Михаилу нравилось здесь размышлять и придаваться воспоминаниям.

– Не тяни время! – так сказал посвящающий его. – В момент, когда ты начинаешь думать, твоя жизнь висит на волоске. Помни об этом!

Он запомнил это навсегда, глядя на то, как тощий человек быстрыми движениями подтирает следы после крещения. Михаил был посвящен. Учитель самой страшной науки не обмолвился ни словом о том, как прошел обряд. Ему было двадцать два, и он смотрел пустыми глазами на тело жертвы как на изжившую себя вещь.

Звуки плескания весел и ноты романтики, доносящиеся со сцен водных ресторанов, окунали Михаила в воспоминания, пропитанные лирикой свиданий волнующих закатов и рассветов. Это всегда расслабляло. И неосознанная улыбка потом еще долго блуждала на его лице.

Вот так – пустить все на самотек, Михаил не мог. Это могло поломать его внутреннее я. Но и с этим он смирился бы. Есть еще и Ольга с двумя маленькими восьмилетними близнецами. Жизнь которых и, в первую очередь, благополучие стоят на первом месте. Что там какие-то принципы?

*

Встретиться со звездой мотогонок было несколько проблематичным. Публичная личность стала охраняема массой поклонников и фоторепортеров. О какой-либо приватности не могло быть и речи.

Но Михаил вошел в его номер люкс через дверь смежных апартаментов. Никогда не понимал смысла существования этих дверей.

Тим лежал на кровати, закутавшись в одеяло среди разбросанных предметов ночного времяпровождения. Детали женской одежды, контрацептивы, пакеты из-под субстанций, ряд бутылок вокруг кровати. Молодой человек сопел с лицом младенца.

Удар трости и резкий крик превратили младенца в загнанную лошадь. Он почти так же захрипел и выпустил пену изо рта.

– Страх… – сказал Михаил, усаживаясь в нетронутое развратом кресло. – Страх превращает людей в животных. Однако не только это делает их такими.

– Я не понимаю… – мямлил лежащий на кровати, вжимаясь в матрас, словно в армию спасения.

Михаил поднял тростью женский лифчик и пытался надеть его на стоящие рядом две полупустые бутылки коньяка.

– Непонимание порождает страх, а тот, соответственно… Впрочем, я уже говорил.

Трость Михаила удачно накрыла бутылки текстильными куполами, созданными из предмета женского гардероба. Он заметил лежащие неподалеку женские трусики. Конец трости потянулся к ним.

– Ты кто? – эти слова дались Тиму явно с трудом.

– Тим – это от «Тимофей»?

Парень кивнул.

– Я твой поклонник…

Эта фраза как-то даже приподняла гонщика, как триумфатора, вызывая улыбку на лице Михаила. Один из парней открыл окно, и свежий воздух ворвался в комнату, кутая гонщика обратно в одеяло.

–Да-да поклонник твоего внезапного прорыва в спорте и, возможно, твой спонсор в дальнейшем…

– Но тогда мы можем встретиться…

– Мы уже встретились, если ты не обратил внимания!

Михаил удачно свесил стринги с башен конструкции и искал глазами на полу дополнительные сегменты строительства.

– Я хочу знать причину достижения этих внезапных побед и соответствующего успеха.

– Ну, это… – молодой человек смочил горло из кувшина с цитрусовыми и, щурясь проникающему солнечному свету, продолжил, – результат ежедневных тренировок. С потом и кровью…

– Красиво звучит, – Михаил улыбнулся. – Ты сейчас об алкоголе и ночных клубах? Нет! Я хочу знать об истинных причинах, – он забросил строительство. – О человеке, который помог тебе выиграть, который продал тебе дорогостоящие секунды…

Лицо парня мрачнело. Он шарил рукой по простыни, словно ища в ней выход из положения.

– Мне необходимо знать цену, которую ты заплатил! – Михаил заметил часы возле кресла и прикинул, как водрузить их на одну из башен постройки.

Тим весь сжался и, закрыв рот руками, закричал. Гримаса исказила лицо молодого человека, он замотал головой, выражая отрицание. Часы соскользнули с трости Михаила.

– Почему нет?

– Потому что он убьет меня! – прокричал молодой человек. – Как только доберется до меня…

– Я могу убить тебя сейчас, – Михаил вновь подцепил часы тростью. – Но если ты расскажешь мне, у тебя будет время скрыться от него и пожить еще, соответственно. Ведь ты такой быстрый теперь.

– Ты не знаешь, на что он способен!

– Так вот это я и хочу узнать.

Ствол пистолета был возле виска Тима, а крепкие руки парней держали его содрогающееся тело.

– Подвал возле ратушной площади… – сквозь слезы выдавил Тим, – там я скрепил договор и там заплатил свою цену…

– Какова была цена?

– Жизнь!

Боем пробили часы, висевшие на стене. Порыв ветра пролистал глянцевые страницы с фотографиями успешного мотогонщика. Распятие обожгло грудь Михаила.

– Жизнь?

– Жизнь моей матери. – Тим обмяк, выпав из рук парней, зарыдал, уткнувшись в одеяло.

Михаил скинул часы с трости, разбивая созданную им конструкцию. Пересекая комнату широкими шагами, направился к выходу. Он слышал, как Тим выплакал точный адрес в старом городе.

*

Почему, когда происходит подобное – страшное, трагическое, то красивое и ранее радующее жизнь становится мрачным и серым? Хотя это прекрасное и радужное не изменяется. Вот и сейчас Михаил, стоя возле цветочных лотков на ратушной площади, где обычно покупал корзины цветов для Ольги, размышлял об этом. Все цветы ему казались скорбно-унылыми. Солнце, выбивающееся из-за рваных туч, угнетало, убивая зноем. Танцующие под деревенскую музыку девицы в своих нарядах, казалось, исполняли ритуальный танец.

Михаил встряхнул головой, избавляясь от наваждения. Но ничего не поменялось. Покидая площадь, он свернул на улицу, где располагался подвал с лавкой, в которой и должен был находиться человек, торгующий временем.

Часы с циферблатами, направленными в разные стороны улиц, висели над обшарпанной дверью. От толчка Михаила, дверь с визгом отворилась. Скрипучая лестница, ведущая вниз. Слабый поток электрического света. К полумраку пришлось привыкать.

Старая мебель. На столе – дымящаяся кружка чая с ароматом цитруса и еще чего-то очень знакомого. Но далекого и уже не встречаемого. Трава, трава полевая. Так пахла смятая постель в поле под их с Ольгой телами.

– Ничего,– произнес один из парней, осмотревший соседние помещения.

– Ничего, – эхом повторил Михаил.– А это что?

Он поднял с пола листок бумаги, на котором было написано:

«Я доигралась. Даже в самых несложных играх нужен перерыв. Я беру тайм-аут».

– Это ее рука.

– Да, хотя фраза несколько изменена, – Михаил сунул листок в карман. – Проверьте все здесь!

Четверть часа поисков не дали результата. Михаил тер виски. Что-то было здесь в этом месте притягивающее, кроме аромата чая, кроме почерка ушедшей на клочке бумаги. Что? Тикающие часы на стене? Нет. Подобных полно в каждом доме. Их ход как связь с человеком, распоряжающимся невозможным – манипуляцией временем?

Еще недавно он говорил мотогонщику, что непонимание порождает страх. Теперь он осознавал это сам. Непонимание происходящего и явно относящегося к нему. Страх. Не тот, что пугает осознанием твоего мизера перед превосходством врага, а тот, когда ты осознаешь притяжение к себе чего-то ужасного, необъяснимого.

Он сидел, раскачиваясь в старом кресле-качалке. А парни боялись произнести хоть слово, боясь отвлечь его от размышлений.

– Полынь,– прошептал Михаил. – Ароматом полыни пахли руки матери…

Он возвращался к семье. Двое суток спустя. Покрасневшие глаза Ольги, темные круги под ее глазами. В них опаска и непонимание. Сухие фразы и прохладные объятия. Обрадованные крики мальчиков. Поздний ужин. Бессонница. Бессонница как время раздумий, а не как патология.

Запах полыни выскользнул из памяти. Заботливые руки матери – это все, что он помнил. Каждый заусенец, каждую трещинку на кистях, каждую полоску вен. Ни лица, ни образа. Даже смутного силуэта. И слова отца без единой капли горечи в голосе: «Она ушла туда, откуда не возвращаются». Как ушла и почему так рано? Никто и никогда не говорил об этом. Ни сам отец, ни люди, приходящие в дом. Люди в темных одеждах, в одеяниях, так пугающих растущего Михаила. Он помнил их взгляды. Они остались в его памяти, и с каждым моментом взросления он пытался понять смысл этих взглядов. В них он видел жалость и алчную зависть, даже открытую ненависть. И что-то еще, что он не смог распознать и до этих дней.

Собрание людей в их доме за большим круглым столом. Речи, наполненные словами, непонимаемыми подростком. Слова на незнакомом языке, от которых волосы становились дыбом. Михаил выбегал из дома и прятался в соседних подвалах и на чердаках. Он приходил в школу неподготовленным. И как результат – полная неуспеваемость. Крики отца. И снова появление странных людей в доме. Замкнутый круг. Побег из дома в день пятнадцатилетия.